Моральная интерпретация христианства в творчестве Л. Н. Толстого

История русской литературы непосредственно смыкается с исто­рией русской философии, и все крупные литераторы в той или иной степени могут рассматриваться как представители русской философ­ской мысли. Однако далеко не все русские писатели сумели оказать по-настоящему радикальное воздействие на философское развитие и оставить после себя последователей. Наряду с Достоевским такую роль в истории русской религиозно-философской мысли сыграл только Лев Николаевич Толстой (1828—1910). Причем в отличие от Достоев­ского, который никогда не писал чисто философских сочинений, фило­софские идеи которого вплетены в художественную ткань его пове­стей и романов, Толстой в конце жизни сознательно обратился к фило­софии и создал ряд сочинений, в которых ставятся традиционные про­блемы этики, религии и метафизики; среди них особенно выделяются такие работы, как «Христианское учение», «Закон насилия и закон любви», «Царство Божие внутри вас, или Христианство не как мисти­ческое учение, а как новое жизнепонимание», «О жизни», «Что такое искусство?». Позже Лев Шестов, посвятивший анализу творчества Толстого несколько талантливых работ, небезосновательно утверждал, что в жизни Толстого можно обнаружить два существенно различных периода, связанных с совершенно различным отношением к миру и человеку. В первый период, когда были написаны самые известные произведения Толстого — трилогия «Детство. Отрочество. Юность» и романы «Война и мир» и «Анна Каренина». Толстой предстает как та­лантливый писатель, глубоко воспринимающий сложность и противо­речивость человеческой жизни и не предполагающий возможности ее полного объяснения через однозначные схемы этических и метафизи­ческих концепций. Второй период связан с почти полным отказом от художественного творчества (единственным крупным произведением этого периода является роман «Воскресение») и превращением Тол­стого в «проповедника», убежденного в том, что он знает ответы на все главные вопросы жизни, и считающего себя призванным к распро­странению этого «окончательного» знания среди людей. Шестов, вы­соко оценивая талант Толстого-художника, Толстого первого периода жизни, и признавая в нем глубокого экзистенциального мыслителя, резко негативно относится к поздним «проповедям» Толстого, не об­наруживая в них никакого глубокого философского содержания.

Хотя в позиции Шестова есть много верного, и он правильно схва­тывает суть произошедшей с Толстым в середине его жизни перемены, все-таки эта точка зрения является слишком радикальной, она, с одной стороны, не учитывает явной зависимости поздней философской кон­цепции Толстого от идей предшествующих русских мыслителей и, с другой, — упускает из виду то огромное влияние, которое Толстой ока­зал — именно своими поздними философскими трудами — на своих со­временников и на новое поколение русских философов (среди которых был сам Шестов). Если же принять во внимание эти два момента, то приходится признать, что достаточно важное место Толстого в истории русской философии связано именно с его поздними идеями, в то время как та «философия», которая заложена в его главных художественных произведениях (в ранних повестях и рассказах и в двух главных рома­нах), только очень опосредованно и косвенно повлияло на некоторых представителей русской философии. В связи с этим в нашем кратком изложении взглядов Толстого мы будем рассматривать только его позд­нюю концепцию, изложенную в указанных выше философских сочине­ниях.

Как и Достоевский, Толстой в своей жизни испытал радикальные религиозные сомнения, которые привели его к мировоззрению, резко критичному по отношению к церковному христианству. Как признает­ся сам Толстой, в ранней молодости и в период наиболее плодотвор­ной писательской деятельности его мало интересовали религиозные вопросы, он был человеком, почти безразличным к религии. Однако в середине жизни (когда Толстому исполнилось 50 лет) он пережил тя­желый душевный кризис, описанный в «Исповеди», связанный с утра­той чувства осмысленности своего бытия. Толстой преодолел этот кризис через обращение к религии, однако, в конечном счете, он отверг всю догматическую сторону христианства и принял его исключитель­но как моральное учение, обосновывающее определенное представле­ние о смысле человеческой жизни и о принципах правильного поведе­ния, правильного отношения к окружающему миру, к людям и к себе самому. В этом смысле Толстой дал, возможно, самый радикальный пример тех поисков истинного смысла христианства, которые вели русские мыслители, начиная с середины XVIII в. По степени неприятия официальной церкви, ее традиций, обрядов и догматики рядом с Тол­стым невозможно поставить ни одного из религиозных мыслителей России; только у самых воинственных представителей материализма и марксизма можно найти столь же решительную критику традиционной религии, какую мы находим у Толстого.

Толстей доводит до минимума метафизическое содержание религи­озной веры, полностью отрекаясь не только от догматического, но и от философского учения христианства. Он отказывается от самого поня­тия Бога как метафизического Абсолюта, трансцендентного земному бытию и обусловливающего все происходящее в земной реальности. Для Бога-творца, как и для самого акта творения, нет места в вере Толстого. Как и Достоевский, Толстой берет из христианства только образ Иисуса Христа, причем понимает он его не как Богочеловека, а как человека, показавшего в своей жизни возможность устройства от­ношений между людьми на совершенно иных основаниях, чем это имеет место во всех исторических формах общества и государства. Метафизическое содержание религии, по Толстому, заключается толь­ко в том, что она «есть установленное человеком между собой и веч­ным бесконечным миром или началом и первопричиной его известное отношение». Понятием «начала» или «первопричины» и ограничива­ется метафизическое измерение понятия Бога у Толстого, причем из контекста его рассуждений следует, что эта первопричина имманентна самому миру.

Отличие истинной религии от неистинных заключается в том, что в ней обозначенное выше отношение, установленное человеком между собой и всем целым мира, само является «истинным», то есть отвечает характеру и требованиям мирового первоначала, Бога. Более точное определение смысла истинной религии — истинного смысла христиан­ства — требует более глубокого описания сущности Бога. Это более глубокое описание Толстой дает уже с помощью этических категорий, точнее, с помощью главной из них — с помощью понятия блага, до­бра. Как пишет Толстой, «чем яснее и тверже становится разум, тем яснее становится, что истинное существо, истинное я человека, как скоро он сознает себя, есть не его тело, не имеющее истинной жизни, а желание блага само в себе, другими словами — желание блага всему существующему... Желание же блага всему существующему есть то, что дает жизнь всему существующему, то, что мы называем Богом». В самой глубокой своей философской работе «О жизни» Толстой с еще большей настоятельностью подчеркивает полную тождествен­ность жизни, понятой в ее подлинном смысле, выявляющемся только в человеке, с «желанием блага всему существующему». В результате наиболее точным определением Бога становится его определение как блага (добра) и жизни.

При описании сущности человека в концепции Толстого принципи­альное значение приобретает противопоставление Бога и земного бы­тия. Это противопоставление никак не вытекает из приведенных выше определений Бога, более того, оно противоречит первому из них, со­гласно которому Бог есть первопричина бесконечного и вечного мира и, в соответствии с которым Бог почти отождествляется с миром. Од­нако философское мировоззрение Толстого все пронизано неразреши­мыми противоречиями и антиномиями, на которые он не обращает особого внимания, поскольку главным полагает жизненный, этический смысл своих построений.

Земное бытие устроено таким образом, что в нем желание блага всему существующему в своей реализации сталкивается с большими трудностями из-за разделённости вещей, живых существ и людей — в силу того, что бессмертное начало блага оказалось заключенным в смертные, преходящие тела. Задавая себе вопрос о причинах такого положения дел, Толстой отвергает возможность для человека познать их: «...есть высшая воля, цели которой недоступны человеку. И эта-то воля поставила человека и все существующее в то положение, в кото­ром оно находится. Эта-то причина, которая для каких-то недоступных человеку целей заключила себя, желание блага всему существующему — любовь, — в отдельные от остального мира существа, — есть тот же Бог, которого человек сознает в себе, познаваемый человеком вне себя».

Таким образом, человек как телесное и смертное существо, отде­ленное от всего и противостоящее всему, содержит в себе Бога как же­лание блага всему существующему. Смертная, земная природа искажа­ет смысл божественного принципа блага, это проявляется в том, что человек низводит этот принцип до желания блага самому себе, своей отдельной личности. Именно это искажение, по Толстому, определяет всю историю человечества. Во всех формах государства и культуры он не видит ничего, кроме желания отдельных людей заставлять всех ок­ружающих и весь мир служить их собственному личному благу. Здесь же он находит причину появления множества «ложных» религий, за­ставляющих людей верить в трансцендентного Бога-творца, в чудеса, в мистический смысл обрядов и церковных служб и т. п. Все эти рели­гии, по Толстому, необходимы только господствующим группам лю­дей, подчинивших всех своему благу и не желающих, чтобы люди уз­нали истину о себе и о своем предназначении в мире.

Истинное же предназначение человека, которое и пытается выра­зить в своей версии христианства Толстой, состоит в том, чтобы пре­одолеть в себе желание блага для себя и возвыситься до божественно­го принципа желания блага всему существующему, то есть до любви ко всему существующему. Процесс такого возвышения Толстой назы­вает новым, духовным рождением человека. До этого духовного рож­дения человек мало чем отличается от зверя, и все его потребности, желания и цели носят ложный характер, подчинены служению зверю в нем самом. После же этого «рождения» человек открывает в себе Бога и поэтому уже не может жить по-старому, он призван отвергнуть все прежнее устройство своей жизни и выстроить ее по-новому. В этом пункте своего учения Толстой развертывает радикальную критику всей европейской культуры, построенной, по его мнению, на абсолютно ложных ценностях и ведущей человека к ложным целям. В противовес этой культуре он выдвигает идеал «опрощения», предельной миними­зации земных, телесных потребностей человека и одновременно требует устранения всех духовных ценностей, не подчиненных прямо и непосредственно принципу любви ко всему существующему.

Дата добавления: 2015-08-02