Глава 9. Размышления неудачника

В душе своей, как и во всём, я чувствовал глобальное опустошение. После столь долгих приготовлений квинтэссенция дела о Бандзарте, представлявшаяся всем нам будущим триумфом гениальности Щепкиной и Компании, провалилась. Да и вообще, никакой квинтэссенции мы, по сути, так и не увидели. Все наши вопросы, и планы, и наблюдения, и подозрения.. – теперь всё это выглядело лишь напрасными попытками дойти до истины, которая, наверно, была от нас ещё очень и очень далека. И мала была вероятность докопаться до неё – с разговором ли, без…

Впрочем, после любого подобного фиаско всегда всё же хочется понять причины неудачи. И теперь, когда я уже привёл в порядок все свои мысли и чувства, самое время сформулировать вопрос: «Почему идея Щепкиной не сработала?»

С одной стороны, ответ очевиден: в дело вмешалась случайность. Никто не предполагал, что Бандзарт заболеет, - и прямо в канун разговора. Однако именно этот факт заставляет меня подойти к другой стороне вопроса – уж слишком подозрительной видится мне столь внезапная болезнь Бандзарта. Случись такое в другой момент, - день, месяц, год, - я бы, конечно, не удивился и не допустил бы ни единой заморочки. Но сейчас, когда до интервью один день и две ночи... … А, может, прав Арман, называя болезнь Феликса бредом?.. Ведь ещё в среду я видел его абсолютно здоровым, - живчиком! И, обратив внимание на странности, я забыл сказать о том, что он в тот день перемещался по школе крайне быстро и с очень бодрой походкой!! Но вдруг в четверг сделался больным!.. – не странно ли это?.. Правда, если вёл он себя тогда несколько нетипично, то – как знать? – может, это именно болезнь уже давала о себе знать? Хотя это весьма слабый аргумент в защиту слов Феликса.

В четверг вечером я много думал над тем, что говорил Арман. Уже тогда, не скрою, я готов был с ним согласиться, но надежда на чудесное явление Бандзарта в пятницу всё же заставила меня несколько скептически отнестись к подозрениям Хатова и отбросить их. Очевидно, я был слеп, ибо позволил себе на какое-то время забыть о том, насколько Бандзарт хитёр и непредсказуем. Арман был прав, а вот я ошибся и теперь … признаю это. Почему вдруг я настолько поверил моему другу из Еревана? – да потому что на днях заключился ещё один факт о Бандзарте: в понедельник, 2 марта, он вновь пришёл в школу. Причём пришёл совершенно обыденно и чинно, даже с улыбочкой – так, будто в его отсутствие в школе вообще ничего не происходило; - мир остановился. Настроение у Бандзарта было, кажется, очень хорошее, это проявилось и в костюме – сегодня он впервые пришёл весь в белом. И продолжал улыбаться – как действительно выздоровевший человек.

Сомнения мои стали быстро растворяться. Я уже твёрдо полагал, что Бандзарт намеренно не пришёл в школу 26 и 27 февраля. А заодно, - видимо, чтобы не вызвать лишние подозрения, - решил остаться дома и 28-го. На всякий случай. Боже, поразительно, как всё сошлось! – сроки интервью завершились только-только, в пятницу (а официально – в субботу), и тут как нельзя кстати подсуетилась Барнштейн, принявшая это решение. А потом, в понедельник, является он – живой и здоровый. Феноменальное совпадение! А ведь если бы она этого не сделала, то что бы тогда помешало нашей Компании взять интервью у Феликса уже в марте? – или вообще, в апреле! Как раз бы и выздоровел к тому времени. Значит, было намерение … Директриса, готов поспорить, специально решила прикрыть фазу интервьюирования, чтобы… Чтобы спасти Бандзарта! И как же всё вовремя получилось!!..

А тут ещё надобно бы вспомнить, что первоначально ни о каких сроках речь даже и не шла. Идея целиком и полностью принадлежала Щепкиной, и она заявляла, что опрос учителей будет проводиться постепенно, - но до тех пор, пока не будут опрошены все преподаватели! Абсолютно все!! Об этом, кстати, особо говорилось и на декабрьском собрании учителей, где, к слову, предложение Дарьи Алексеевны было встречено с огромными радостью и интересом, - и не только простыми педагогами, но даже и Чивер с Барнштейн.

Как-то, впрочем, неожиданно так случилось, что идею Щепкиной решила разделить директриса. Трудно сказать, с какого момента появился интерес, но ведь он и стал толчком к дальнейшему заимствованию. Сначала Барнштейн лишь отчасти взяла дело в свои руки, а потом начала уже раздавать приказы и устанавливать сроки. И… О, как она хитро подошла! – чёрт, я только сейчас это понимаю. Ведь поначалу удивлялся тому, что в ней проснулся вдруг интерес к Книге, недоумевал, откуда он взялся, зато теперь – теперь всё ясно!! Она хотела выручить Бандзарта! – и сделать это так, чтобы никто ничего не понял. Ну, действительно, разве школа узнает, что один человек каким-то образом избежал интервью?! – ха, да это же второстепенная новость. И важно ли, что там говорила Щепкина об объединении?!.. Важно ли, когда она! – она почувствовала коварство наших планов?! Когда она всё поняла?! … Эх, вот один из ключей, - связь «Бандзарт – Барнштейн», которую Компания, увы, вовремя не приметила.

А ведь в начале года были размышления о том, что, дескать, «может, они связаны, или просто хорошие друзья, или тайные агенты и всерьёз работают друг на друга…» и, мол, «надо бы это как-нибудь проверить, - последить…» Последили… Но что уж теперь?..

Однако, наверно, я всё же вынужден признать, не без сожаления, что Дарья Алексеевна допустила, как оказалось, одну очень важную стратегическую ошибку. Допустила, когда решила передать дело о Книге в руки Барнштейн. Теперь уже ясно, что ни в коем случае не нужно было позволять директрисе даже подносить нос к этому делу. Но… Кто же знал, что всё так выйдет? Разве можно было видеть заранее, как её с виду незатейливые планы окажут поистине губительное действие на ход дела? К тому же, необходимо учитывать и более высокий социальный статус Барнштейн по сравнению с Дарьей Алексеевной. Статус наивысший для школы, против которого никак и не попрёшь. Ведь если бы даже Щепкина захотела полностью отгородить дело о Книге от директрисы, то та всё равно в любой момент могла бы вмешаться – просто потому, что она директриса и имеет право знать всё о любом мероприятии, проходящем в нашей школе. Да, вот она власть, и ещё только школьная…

Но, возможно, ошибка состоит в том, что мы слишком затянули с интервью с Феликсом. Да, после всех других интервью мы мигом к нему перешли, но … после всех. А надо было, наверно, сразу бить в точку!.. И тогда не уйти б ему от ответа!!.. Хотя … были ли мы сами готовы к такому? Ведь вот так скоропалительно и внезапно, сразу в огонь… Вопросы же ведь ещё только составлялись… Да и процесс этот – не самый быстрый, и стоит ли так рисковать и спешить?.. Эх, наверно, стоило. Да, могли бы многое потерять, но … приобрели бы всяко больше того, что имеем сейчас.

И ведь опять речь идёт о комбинациях, о том, что необходимо было обдумать каждый вопрос, всё проверить, просмотреть, проанализировать… Требовалось составить целый список, - и не халтурный, а чёткий и подробный! А то как застать Бандзарта врасплох без плана? – да никак. Импровизатор – он, мы – лишь жертвы его импровизаций. И только одной Щепкиной это вряд ли знакомо. Хотя молчание его – потенциально – тоже какая угодно импровизация.

Но всё-таки надо было «брать» Бандзарта раньше. Ещё б и на эффекте неожиданности его бы поймали! А так, выходит, что наша неготовность действовать сразу – это ещё один фактор провала, ещё одна ошибка. Общая.

Тем не менее, я хочу сейчас подойти ко главному вопросу. И вот тут же звенит в голове апорий: если Бандзарт заболел аккурат перед интервью, - значит, он знал, когда ему нужно заболеть; а если Барнштейн «вовремя» перекрыла сроки интервью, - значит, она знала, когда их следует перекрыть. Несложная логика, не так ли? Но тогда получается, что и Бандзарт, и Барнштейн каким-то образом … узнали точный день запланированного интервью! А ввиду связи можно даже заключить, что узнал кто-то один из них – второму просто передали информацию. Сам не верю в то, что вывел, но вот и главный вопрос: откуда Бандзарту (или Барнштейн) стала известна дата интервью?

От рассуждений уйти невозможно. Итак, обратимся к декабрьскому собранию. К тому самому мероприятию, на котором идея Щепкиной впервые стала известна школьной общественности.

Что на нём было сказано, известно. Повторяться не буду. Но подчеркну лишь тот факт, что ни Дарья Алексеевна, ни Чивер, ни Барнштейн, ни кто-либо другой… - ни слова не произнесли о точной дате разговора. К тому же, как мы помним, предложение Щепкиной о скором начале процесса разработки книги встретило противовес во мнении директрисы, посчитавшей более правильным перенести это дело на следующий год. Разумеется, так и поступили, но это не слишком важно, хотя и дополнительно доказывает, насколько ещё неясна была тогда даже предварительная дата проведения всеобщего интервьюирования. Следовательно, и вариант с собранием отпадает.

Подслушать какую-либо информацию относительно дня беседы не мог ни Бандзарт, ни Барнштейн. Как правило, всё по этой теме обсуждалось в кабинете Щепкиной, где посторонние лица присутствовать просто не могли. Да их и не было, ибо при мне (а я был едва ли не постоянным свидетелем таких обсуждений) ни один чужой человек в келью Дарьи Алексеевны не заходил.

На собрании, посвящённом проблеме Кости, тема интервью, помнится, тоже поднималась, а присутствовали там и очень даже чужие Компании люди – такие, как, например, ненавистный Сергей. Однако точной даты интервью и тогда ещё никто не знал, да и сама тема прошла настолько незаметно, что вряд ли кто-то сумел бы что-то выяснить. Бандзарта в то время в школе уже не было, Барнштейн вообще рано уехала, - так что здесь и говорить более не о чем.

Не знать о точной дате интервью, но, как экстрасенс, почувствовать её и заболеть – это тоже ерунда. Не верю я в такие вещи.

Но остаётся, выходит, лишь один вариант, и, похоже, мне, невзирая ни на что, всё же придётся в него поверить. Очевидно, что кто-то просто слил Бандзарту всю необходимую информацию. И сделал это в обход Компании. Я, правда, сразу хочу подчеркнуть, что информация эта может быть приблизительной, неофициальной и относительно проверенной, но сути это не меняет. Могли называться предполагаемые числа, среди которых фигурировали и последние дни февраля, могла быть более точная дата… - Бандзарт, в любом случае, узнал о ней и был готов к защите.

В принципе, уже на стыке января-февраля мы с Компанией и Щепкиной достаточно активно предполагали, что, «наверное, с Бандзартом будем иметь разговор где-то около самого конца февраля, или что-то вроде того…», - потому и сообщали для друзей именно такие данные. Замечу, для друзей. Расчёт наш оказался на удивление верным, и, действительно, беседа наметилась на двадцать шестое февраля. Но вот и роковое совпадение: числа оказались верными, а разговор не состоялся. То есть … Бандзарту была передана достаточно точная информация, я бы даже сказал – прогноз, и он им с блеском воспользовался. Повезло ли ему или нет, но время вдвойне сыграло на него. И он сумел обставить Компанию, владея всего лишь одним этим прогнозом.

Конечно, кто-то из Компании мог случайно сказать какому-то своему другу, что, мол, «…такого-то числа, в таком-то месте состоится такой-то разговор, и там будет Бандзарт…», и так далее и тому подобное… Но я не думаю, что всё было так просто. Хотя и допускаю это, ведь из этого и получается, что кто-то из посторонних лиц всё же мог знать о разговоре. Однако… Сиё ещё ничего не значит! И я напомню, что базисом вопроса (вот и слово Ветрова пригодилось) является связь кого-то с Бандзартом. То есть постороннее лицо, короче говоря, должно знать Феликса, - более того, учитывая скрытность нашего химика, должно иметь очень неплохой, отлаженный контакт. Именно по этой причине в деле нельзя подозревать Сергея, который и с Бандзартом никогда особо хороших отношений не имел, да и в химии не был так блестящ, как Костя. А ведь это ещё и вопрос цели!.. Ну, зачем, к примеру, простому человеку сообщать простому знакомому Феликсу Бандзарту о разговоре?? – просто так, чтобы по-дружески предупредить?.. Нет, у Феликса и такие простые друзья вряд ли есть… А уж со столь благими целями!.. Зато вот деньги – чем не фактор? И почему бы не допустить, что роль money в этом деле может быть очень велика – настолько же, насколько может быть велик и их номинал?! Ведь информация об интервью, я уверен, была очень важна для Бандзарта, - иначе бы он так скоро не заболел. Следовательно, и умный партнёр потребовал бы немалую сумму, когда бы смекнул, о чём идёт речь… Но вот я уже назвал его так – стало быть, какой из него «простой друг»? А то бы мог по-дружески и просто так сообщить Бандзарту любопытную для него информацию…

Вот, кстати, и ещё интересная тема: «Бандзарт и его друзья». Звучит уже весело. И небанально. О нём – очень замкнутом и скрытном человеке – вряд ли можно говорить с позиции всеобщей дружбы; и есть сомнения в том, что он вкладывает в это понятие хоть какой-то вес. Говорить о количестве его друзей я, правда, не стану, не считая это занятие вообще делом правильным. Зато вдруг вспомнились мне два парня, которых мы видели рядом с Бандзартом во дворе, осенью. Вид их я до сих пор припоминаю довольно хорошо, да и ракурс разговора ещё не забыт. Ракурс дальний и неопределённый, не дающий хорошего представления о том, кто они. Называть их его друзьями – рано, сообщниками – тем более; запутывает картину и отдалённый тон разговора, который явно нельзя было назвать спокойным. Так что же это тогда был за разговор?

Ладно, не будем сейчас об этом размышлять. Тех ребят мы всё равно не знаем, значит, надо копать ближе. Среди тех, кто нам хорошо известен.

Подозревать учителей изначально не приходится. Уж не знаю, какие у кого могут быть отношения с Бандзартом, но если даже Щепкиной приходилось выслушивать их подозрения в сторону Феликса, то ситуация не выходит за рамки этого – о деле они ничего не знали. Да и об «общении» Бандзарта с коллегами я уже говорил: надеяться на какую-то возможную информацию от них он вряд ли мог, - скорее, даже наоборот.

Связи Бандзарта с посторонними лицами могли стать определяющими. Но я их рассматривать даже не имею возможности. Если уж у Феликса и есть какие-то тайные друзья, то откуда ж мне – заурядному питерскому школьнику – их знать?!..

Однако вот и самая ужасная версия попадает на перекрёсток всех моих мыслей. Состоит она в том, что Бандзарт получил информацию от кого-то из членов Компании. Не хочется разводить тут нравоучительные тирады о том, насколько мы все моральны и дружны, говорить о великом компанейском чувстве и командной ответственности всех перед единой целью... Ведь если сия версия верна, то возможен лишь один вывод: Компания порождена с предателем…

Господи, какие нездоровые мысли! И неужели я мог позволить себе сказать такое года два, три назад?.. Чёрт, да я даже не представлял себе, что когда-нибудь заговорю об этом!! Ведь Компания – это такой коллектив!..

Но если уж говорить о предательстве, то сразу же в голову лезет мысль о Карине и Вике. Фактически, они действительно нас уже предали, встав на сторону Сергея, причём совершили свой поступок в самое важное время, - когда Компания стояла на пороге квинтэссенции дела о Бандзарте. Вернее, само предательство могло быть совершено и раньше, - то было совестное предательство перед Болтом, - а тот факт, что я видел их обнимающимися с Сергеем – это для меня лишь нагрев горечи от того, что они совершили. Но, опять же, не будем увлекаться. Нам, то есть мне, важен Бандзарт. И вот здесь я бы не стал спешить подозревать их в каком-то сговоре. Причины – те же, что касаются Сергея. Однако вот ещё замечание: с Бранько Карину и Вику я застал уже в конце января – 31-го числа, – но символически всё случилось, как я уже отмечал, 1 января – как раз в тот самый момент, когда они воспротивились отправляться с нами на поиски Олега. После той даты общение затруднилось, а индикатором истинных отношений стали слова и мысли Армана, приведшие нас к окончательному разъединению. Но это всё ещё был январь! Да, порог квинтэссенции, но не сама квинтэссенция! Ведь тогда и даты точной ещё никто не знал – существовали лишь одни догадки да предположения. И разве что только вся идея Щепкиной уже точно значилась как принятая – не более. Поэтому, в общем, полагать, что Карина с Викой предали нас ради того, чтобы сговориться с Бандзартом и передать ему нашу секретную информацию, - глупо. Давайте тогда сразу и отбросим эту версию, - тем паче, что, будь девушки сообщниками, они бы поступили хитро и остались бы в Компании, чтобы узнать все важнейшие подробности дела и потом сообщить их своему партнёру. Да и вообще, есть чувство, что просто мерзавцу Сергею удалось переманить их к себе.

Ох, но если не они – то любой! Любой может оказаться предателем, виновным и сообщником Феликса!! Вот это действительно ужас… Форменный. И выходит, что едва ли не все лица, бесконечно большое количество лиц, сразу – автоматически – попадают в круг подозреваемых, ибо насколько велика Компания!.. И болтливый Арман, и ловкая Даша, и кокетливая Люба, и развязный Саня, и рассудительный Павел, и скептический Степан, и беззаботно весёлая Алла – все они, нет – все мы! – в круге подозрений. Вот и думай теперь, как Герцен, «кто виноват?..»

Хотя… А, может, уже бессмысленно? – ловить печальную истину на новом повороте истории. И есть ли разница? Узнаем мы что-то о предателе или нет, – его тайна раскроется, но он вряд ли раскроет нам тайну Бандзарта – как предатель…

И вообще, искать предателя – дело невыносимое. Оно может занять уйму времени, а принести в качестве результата сплошные боль и непонимание. И ради чего? – если дело уже провалено… Нет, конечно, теперь я на все возможные проценты уверен в том, что у Феликса есть тайна – иначе не было бы этих на пару с Барнштейн махинаций. Но … дело уже провалено.

Дата добавления: 2015-08-02