Возраст школьника и шанс купить желанный продукт находятся в прямо пропорциональной зависимости: чем старше школьник, тем выше этот шанс.

Привилегии были только у учителей. Стоило кому-либо из них прийти – и строгое и циничное лицо буфетчицы, словно по мановению волшебной палочки, моментально приобретало добрый, ласковый и мажорный вид. А потом, когда учитель уходил со своим кушаньем, с лицом буфетчицы происходила обратная метаморфоза – снова были заметны грубость и злость, словно здесь никогда и места не могло найтись для улыбки. Вот почему мы не любили частенько заглядывающих в буфет учителей и терпеть не могли буфетчицу.

Недалеко от буфета, по левую сторону от очереди, трое малых из пятого класса играли в так называемый «буфетный баскетбол». Они, один за другим, с разных дистанций, кидали пустую бутылку от лимонада в урну, ещё не набитую мусором, стремясь, конечно, попасть в цель – типично столовская игра. Победителем в ней обычно становится тот, кто попадает пять раз, если таковой есть – проигравшие же, по правилам, должны скинуться и купить триумфатору ту или иную еду. Размер взносов определяется заранее. В основном, одной большой перемены хватает на две полноценные игры, на маленьких переменах можно успеть провести только одну.

Неудивительно, что многих эти малые раздражали – уж слишком много места занимала их игра, урна почти всю перемену была ими же абонирована, да и надоедливых криков хватало. Поэтому обычно мелких мы прогоняли в какое-нибудь другое место, например, в актовый зал. Они, конечно, сопротивлялись, и недоумевали, и возмущались, но ничего не могли против этого поделать – не выросли ещё.

Впрочем, это совсем не дедовщина – мелкие порой так увлекались своей игрой, что попадали бутылками в более старших, а один раз мишенью даже стал Саня. Ох, как он тогда ругался!..

- Ах вы х..и малолетние! Не наигрались ещё, бл..ди? Вот я щас возьму бутылку и запихаю её вам в одно место, да ещё пи..дюлей надаю! А ну еб..те отсюда!!!

Разумеется, после такого рыка не прошло и полминуты, как никого из мелких на месте игры не осталось, причём на сей раз перечить они даже и не смели.

А однажды бутылка пришлась прямо в Чивер – вот это точно был запоминающийся момент. Нет, наша завуч не орала – ей, очевидно, было не до этого – но зато матерок в её недовольном бурчанье слышался очень хорошо:

- Мотаются тут пид..ры всякие… Лучше б на стадион шли и там бы е..нёй страдали, нах..р в школе учатся?..

Не знаю, поняла ли она тогда сама, что сказала всё это не у себя в квартире и не какой-нибудь подружке…

А я продолжу краткое описание столовой. Итак, напротив буфета располагалось много столов, за которыми, как правило, принимала пищу наша начальная школа. Впрочем, нередко эти столы занимали куда более старшие ребята, причём они далеко не всегда именно ели. Был, например, у нас стол мирового списывания – там постоянно кто-то что-то с кого-то скатывал! Рядом находился стол, за которым сидящие любили обсуждать спортивные события: «Сколько подиумов у Свендсена?», «Забил ли Роналду?», «Как дела у Малкина?», «Надаль проиграл?» - такие вопросы здесь можно было услышать довольно часто. Но был ещё один достаточно важный для меня, и далеко не только для меня, стол – «Стол Компании». Как Читатель догадался, за ним обычно собиралась наша Компания.

Но вот нонсенс: в этот раз наш любимый стол был занят. И кем? – какими-то восьмью шестиклассниками, игравшими в мафию. Это мы все сразу поняли, как только услышали знакомое словосочетание: «Город засыпает…»

В общем-то, мы никогда не были принципиальными или придирчивыми людьми и запросто могли бы сейчас пересесть за другой стол – слава Богу, уже прошли тот детский возраст, когда кричали «Это моя машинка! Отдай! Отдай! Мама, он отнял у меня машинку!!! У-у-у-у-а-а-а-аааа!» - но проблема состояла в том, нас было очень много, и за другим столом мы бы просто никак не смогли уместиться, а любимый компанейский стол значился в столовой однозначно самым большим (собственно говоря, поэтому мы его и абонировали!). Поэтому Косте как лидеру Компании пришлось пойти во всём разбираться. Однако уже по одному его лицу я понял, что грубости нам ждать не стоит – оно имело крайне миролюбивый, но несколько хитроватый вид.

- Ребята! – обратился Костя к шестиклассникам. – Во-первых, всем привет от Кости Таганова. А, во-вторых, - я, конечно, вижу, что игра развивается крайне интересно, и, кажется, мирные жители проигрывают, - но вам придётся сейчас немедленно освободить данный стол и перейти в другое, не менее подходящее для «мафии», место. – сказал он невероятно спокойно, в своём излюбленном стиле.

По столу ту же пронёсся гул возмущения. Восьмёрка уходить явно не собиралась. Саня уже показал Косте характерный жест, который по дворовой легенде значил, что, мол, «не пора бы их уже отпи..дить?». Но Костя, в свою очередь, ответил Сане отрицательным жестом и ещё раз обратился к шестиклассникам:

- Имейте в виду, друзья, что ваша истинная мафия уже давно должна вам всем пятьсот тридцать два рубля сорок копеек, а вы сидите тут и строите из себя мафиози! Да не обманывайте вы себя! Неужто вам не жалко собственных же денег? Да я бы уже давно на вашем месте поднялся на третий этаж, в правую рекреацию, и потребовал бы свои кровные!

И тут мы вынуждены были лицезреть совсем странную картину, понятную, наверно, только Косте. Ни с того ни с сего наши юные мафиози, сразу после его слов, мгновенно выпрыгнули из-за стола, похватали портфели и рюкзаки и бросились бежать. Куда? – это, опять же, мог знать только Костя. Но мы успели заметить на лицах шестиклассников явно воинственные мотивы.

А Костя как ни в чём ни бывало предложил нам всем сесть. Однако мы находились ещё в таком удивлённом состоянии, что Косте даже пришлось повторить:

- Садитесь, господа!

Только после этого мы расселись, даже поражённый пуще всех Саня приземлился на скамейку.

Замечу, что потом, спустя уже определённое время, Костя объяснил-таки нам свой подход. Оказалось, что он уже очень давно знаком с учеником 7а класса Антоном Черновым, который хорошо известен нашему школьному обществу как «Вечный вымогатель денег», а точнее, как «Вечный вымогатель денег у шестиклассников». Ох, сколько он им уже задолжал (да ещё была у него привычка постоянно скрываться от жертв, когда те уже всей своей мощью готовы на него ополчиться)! Сам Антон рассказывал Косте про свои долги, и, надо сказать, что тот изначально не имел уважения к должнику, ибо всегда считал, что требовать деньги у мелких – это крайне низкое занятие. А постепенно Костя и вовсе стал презирать Антона, иногда ещё напоминая ему: «Заканчивай эту хрень! Только подумай, каким постыдным делом ты занимаешься!...» Но Антон был глух к советам Кости, и поэтому Таганов сейчас без всяких угрызений совести сообщил шестиклассникам место нахождения подлеца, зная, что у него на очереди была алгебра на третьем этаже, в левой рекреации (но прятался он в такие моменты обычно всегда в правой, потому что боялся, что в левой его настигнут – один на один ему, конечно, легче было действовать…). Не лишним будет также сообщить, что Антон много раз просил деньги у самого Кости – мол, «на сигареты ему своих не хватает», - и Костю, очевидно, это тоже со временем взбесило.

Теперь он собрал нас всех за столом, и собрал не просто так. Но повестке стоял вопрос о нашем пейнтболе в ближайшее воскресенье, и вот, когда все расселись (а нас было чуть больше тридцати человек + Костя), началась дискуссия. Кто-то ещё предлагал поменять пейнтбол на боулинг – дескать, он привычнее – но Костя – главный вдохновитель пейнтбольной идеи – настоял на своём:

- Нет уж, давайте это всё-таки реализуем. Пейнтбол – так пейнтбол! Кстати, кто играл в него хоть раз?

Откликнулись только мы с Саней да Даша Красина.

- Что ж, мне понятно, почему многие не хотят. Боитесь, значит… Но ничего – это нормально. Сначала все ратуют за модерн, а – случись что! – сразу превращаются в консерваторов – знакомая ситуация. Но мы не консерваторы, друзья! Мы должны двигаться вперёд! И мы будем двигаться вперёд!

- Так всё-таки, - обратился Паша Дубровин, - куда мы идём? В боулинг или в пейнтбол?

- Конечно, в пейнтбол. – отрезал Костя.

- А там не будет убийств? – то ли в шутку, то ли всерьёз спросила Вика.

Даша тут же нашла, что ответить:

- Разумеется, они будут! Нас ждёт особенная химически опасная, токсичная краска, которая будет либо убивать нас своим запахом, либо разъедать все части тела, на которые попадёт.

За нашим столом поднялся смех. Впрочем, Вика не смеялась, а, напротив, приуныла.

- Да не робей, подруга! – обратилась к ней Даша. – Всё будет улётно! Ты и не заметишь, как втянешься в войну.

Не знаю, поняла ли Вика юмор Даши, но далее Костя уже стал рассказывать всем нам, куда, собственно говоря, мы поедем. Думаю, что Читателя не слишком заинтересуют подробности тагановского рассказа, поэтому скажу только, что пейнтбол располагался за пределами города, в одном достаточно известном посёлке.

Закончив рассказ, Костя увидел, что в пяти метрах от него стоит слушающий музыку Боря Норовский из 9б, спустя секунду я тоже его заметил – это был наш общий с Костей друг, и тоже член Компании.

- Чего ж стоишь? Залезай к нам! – крикнул ему Таганов.

Боря с радостью на лице присоединился к Компании, и Костя тут же и достаточно быстро посвятил его в пейнтбольную тему и предложил поехать с нами в воскресенье.

Положительный ответ того последовал незамедлительно, и Косте лишь оставалось сказать:

- Я всегда знал, Боря, что ты – верный друг Компании.

Тем временем двадцать минут, отведённых на четвёртую перемену, закончились. Наша группа разбилась. Костя, Саня, Лёха, Даша, Вика, Миша, Карина, Люба, Женя и я – мы медленно-медленно зашагали на литературу. Было такое впечатление, что каждый из нас уже знал, что сейчас там будет полнейшая скука, то есть Куприн и его «Гранатовый браслет», - и это явно не добавляло никому желания поскорее оказаться в кабинете Фёдоровой. Саня вообще всё время твердил: «Давайте прое..ём! Давайте прое..ём!» Его предложение решено было отвергнуть – наверно, из-за каких-то чудесных проявлений антираспи..дяйства, возникших в наших душах, – однако в тех же душах каждый из нас наверняка мысленно был солидарен с Саней и даже двумя руками и ногами за его идею. Впрочем, как выяснилось впоследствии, мы приняли крайне правильное решение.

По пути к кабинету Фёдоровой, который находился на третьем этаже, мы встретили Армана (это случилось ещё внизу), причём первым его распознала Даша, тут же об этом сообщившая Косте. Подойдя к Арману вплотную, мы тотчас же и обступили его со всех сторон, а Костя строго спросил:

- И где ты пропадал? Почему в столовку не зашёл?

На это Арман тут же ответил:

- Да… х..рня тут одна со мной приключилась…

- И что именно за х..рня? – спросил Саня, бесспорно, более всех в нашей группе идущих на литературу интересовавшийся контекстным смыслом этого слова.

- Иду я, короче, в медкабинет. За направлением на флюорографию. – отвечал Арман. – И тут меня встречает Гареева, свинья эта из третьего кабинета. И спрашивает: «А чего это ты, Хатов, не был на двух моих уроках в понедельник?» Я, разумеется, ответил, что у меня есть причина – мол, ездил в военкомат. И, кстати, об этом я ей говорил ещё в четверг, после урока, но она, видно, пропустила это тогда мимо ушей – была занята своими делами, с..ка, а меня не слушала! И вот теперь у неё случился провал в памяти, который я, как мог, пытался ликвидировать.

- И как, успешно? – спросил я.

- Да где там?! Она, видите ли, уже и не помнит, что было в четверг, поэтому я типа прогулял те два занятия. И тут пошёл в ход её излюбленный метод: она отвела меня в свой кабинет, дала дох..ра д/з на следующую неделю и заявила, что если я его не сделаю, то она, мол, затрахает меня своими колами. Вот такая х..рня!

Как видно из речи Армана, он был очень зол.

- Покажи хоть, что за задания. – со вздохом сказал Костя.

- Да вот они. – сказал Арман, вынув из своего портфеля сразу пять листов, на которых – это и издалека было заметно! – не было ни одного русского слова.

- Да уж… Вот это зае..ись… - только и смог произнести Костя, который, кстати, знал английский на «5» и даже собирался сдавать его в формате ЕГЭ.

- Зае..ись – это мягко сказано. – бросил фразу Саня, также взглянувший на листки от Гареевой, несчастливым обладателем которых был Арман. – Я думаю, что это полный пи..дец. Ладно, ужас.

- Самое ужасное, что я всё равно не смогу это сделать. – заключил Арман. – Разве что только попытаюсь.

- И когда ты планируешь попытаться? – поинтересовался Костя.

- Да на выходных, конечно. Больше и некогда. До понедельника же надо…

- И ты всерьёз рассчитываешь на успех? А как же пейнтбол? – спросила Даша.

- Мда… Видимо, с пейнтболом я пролетел… Увы, ребята. Но ведь надо хоть что-то сделать.

- Да понятно. – сказал Костя. – Эх, помочь бы тебе… Да только у самого времени в обрез…

- Спасибо, Кость… Но я уж сам как-нибудь попробую…

Тут в разговор решила вмешаться Люба:

- Погоди, Арман. Давай будем реалистами. Во-первых, выполнить это аспирантское задание даже за три дня невозможно. Ну, тяжело! А, во-вторых, ты же слабо петришь в инглише, как и я – давай уж по честнаку. «Почти на двоечку». Вот и выходит, что сделать это задание тебе просто не под силу. Разве только наугад? Наобум?

- Выходит, что у меня всё же будет двоечка. – шутя сказал Арман. – Хотя, наверно, ты права…

- А тут ещё ни одного русского слова нет! Даже задания на инглише! Жуть!!

- И то правда. Ты, определённо, права, Люба! – заключил Арман.

- Она же просто решила поиздеваться над тобой. Так… пошутить разок.

- Так разок-два пошутит – а потом и двояк вкатит!

- Да ладно!.. После таких заданий это даже стыдно сделать! – настаивала Люба.

- Хм… И что ты предлагаешь? – спросил Арман.

- Да просто забить на задание – и всё! А Гарееву послать нах..й! Мысленно, конечно.

Арман явно был в замешательстве. Он ещё минуты две стоял и раздумывал, как же поступить. Было заметно, что ему пришлось даже поднапрячься, ибо решение, каким бы оно ни получилось, всё равно выглядело бы противоречивым. А уж какой удар по ответственности! Вот тебе и распи..дяйство! Опять начинается!.. Потом мы стали его слегка подгонять, всё же ещё помня о литературе, и он, наконец, заключил:

- Да, вы правы! Сто раз правы! Нах..й английский!

Я даже не стану выражать свои догадки относительно того, что заставило Армана прийти к такому выводу. А, впрочем…

- Так что с пейнтболом? – спросила Даша.

- А что тут неясно? Едем! – заключил Арман.

Тем временем, мы продолжали всей группой, теперь и с Арманом, тянуться на урок литературы.

Через центральный коридор второго этажа идти было опасно – там был велик риск столкнуться с Барнштейн или Чивер. Поэтому мы решили пойти по обычной лестнице подъёма.

Подходя ко второму этажу, мы вдруг услышали чьи-то шаги. Принадлежать они, конечно, могли кому угодно – как обычному школяру-прогульщику, так и директрисе, – и здесь мы не владели точной информацией, равно как и не обладали экстрасенсорными способностями, - поэтому ситуация становилась неприятной; к тому же, кто-то явно шёл к нам именно со второго этажа. Мы хотели быстренько смыться, но уже понимали, что вряд ли успеем. Решено было всем оставаться на местах.

Итак, человек, чьи шаги мы слышали, уже открывал лестничную дверь. Вероятность, что сейчас появится кто-то из пары Барнштейн-Чивер, была очень велика. Вот ещё секунда…

Но, к счастью, всё обошлось. Дверь открылась, - и перед нами предстала завуч по творческой работе – Щепкина Дарья Алексеевна. Читатель должен знать, что это добрейшей души человек, очень тонкая, творческая натура. Она всегда умела организовать концерт, конкурс, выставку, спектакль или дискотеку в нашей школе – разумеется, только тогда, когда ей это поручали, - и это у неё неизменно получалось очень хорошо, если не сказать больше, - блестяще! Она словно всегда знала, чего хочет нынешняя молодёжь, что интересно современному поколению, и подстраивала эти вкусы под любое мероприятие, хотя самой ей было уже ровно пятьдесят лет. Компания – надо отметить – очень любила и уважала Дарью Алексеевну. Оттого и неудивительно, что, увидев Щепкину, мы все сразу успокоились, обрадовались и встретили её самыми дружелюбными приветствиями.

- А мы вас давно не видели. – пожаловалась Люба.

- Да я в отпуск уезжала – только вчера приехала. А вы опять гуляете, молодёжь. Небось, снова в столовой были? – иронично и с пониманием заметила она. – Костя! И ты здесь! – радостно крикнула Дарья Алексеевна и кинулась навстречу Косте для самых крепких объятий.

Тут я должен отметить, что Костю Дарья Алексеевна особенно любила. Она знала, что он – такая же творческая фигура, как и она. Впрочем, то же можно было сказать и про Лёшу, которого она итак всегда уважала и отмечала.

- Кстати, как обстоят дела с номером? – спросила вдруг Дарья Алексеевна.

- С каким номером? – спросили мы.

- Ну как же! Номер ко дню учителя, 5 октября. Нужен от каждого класса, а тем более – от вас! Уже немного осталось… Неужто вы забыли?

- Да нет, мы помним. – сказал Костя. – Но ведь ещё целая неделя впереди! Всё успеем! К тому же, праздник выпадает на воскресенье, не так ли?

- Да это не страшно, справим в субботу. – сказала Дарья Алексеевна. – Но мне важно, чтобы у вас был номер. В четверг – пробный просмотр.

- Хорошо, мы всё сделаем. – заверил её Костя. – Как обычно, всё будет круто. – сказал он, показав соответствующий жест.

- Я в этом не сомневаюсь. – ответила Дарья Алексеевна, бодро улыбнувшись. – Ладно, бегите на урок.

Мы уже было тронулись, но в это время Дарья Алексеевна подозвала к себе Костю и Лёху, желая, видимо, обсудить с ними некоторые планы праздника. Оставшиеся, в том числе и я, решили подождать их перед дверью, открывавшейся на третий этаж. Через пять минут Костя с Лёхой снова примкнули к нам, - и мы сразу выяснили, что, оказывается, Дарья Алексеевна попросила Костю что-нибудь сбацать на гитаре на концерте, и что они некоторое время обсуждали, что бы именно он мог сыграть; Лёху же она попросила написать какой-нибудь стих, посвящённый празднику, дабы он смог его прочитать перед всеми аккурат при открытии концерта. Лёха охотно согласился, сказав, что «по такому поводу к нему на неделе обязательно придёт вдохновение – и тогда он сочинит лучший стих на свете!» Затем Дарья Алексеевна ещё раз напомнила Лёхе и Косте про номер и пообещала, что поговорит на эту тему с Долгановым. Тут она, конечно, собиралась поступить очень грамотно, ибо хорошо знала нашего физрука, а, следовательно, и понимала, что нам активизировать его вряд ли удастся.

Итак, мы оказались на третьем этаже. В класс Фёдоровой заходить по-прежнему не хотелось, и Лёха предложил нам поглядеть на картины, что только вчера повесила на стене Дарья Алексеевна (очевидно, она привезла их из отпуска). Мы с радостью поддержали эту идею.

На картинах были изображены, в основном, пейзажи. Но встречались и батальные сцены, и морские просторы, и портреты известных личностей. Рядом с ними висела деревянная табличка, уверявшая, что их авторы – прославленные художники, некоторые произведения которых можно увидеть, например, в Эрарте.

В картины мы вглядывались очень внимательно, пытаясь понять весь тот глубокий смысл, который в них заложили художники. Особенно скрупулёзно вглядывался Саня. Его лицо в такой момент выражало собой как одухотворённость – неотъемлемую составляющую диалога с искусством, так и глубокий анализ, свойственный всем субъектам практически любого вида познания. Картин всего было девятнадцать, и для того, чтобы досконально осмыслить каждую из них, нам требовались определённое время и соответствующий духовный настрой. Но проницательность, помноженная на восхищение, и начальная духовная осведомленность, помогли нам достаточно глубоко проанализировать увиденное. Мы словно связались с мыслями художников, создававших эти картины…

Процесс духовного насыщения был закончен, и мы подошли-таки к кабинету литературы. Опоздание было уже довольно большим, и мы все – Костя, Саня, Люба, Карина, Миша, Женя, Даша, Вика, Лёха, Арман и я – прекрасно понимали, что Фёдорова, увидев нас, начнёт рвать и метать – по крайней мере, на 90% мы были в этом уверены. Тем не менее, такого страха, как если бы мы шли к Бандзарту или Чивер, или – ещё хуже – к Барнштейн (правда, по счастью, мы к ней не ходим), у нас не было. Но кто-то должен был шагнуть первым, и этим кто-то не мог быть некто другой, кроме Кости. Самое интересное, что ни у кого, даже у Таганова, ещё не было на уме хоть сколько-нибудь правдоподобной отмазки. При этом, вешать Фёдоровой лапшу на уши вроде бы тоже никто не собирался, ибо уровень нашей общей наглости итак уже давно превысил допустимый предел. Ведь согласитесь, что опоздание на двадцать минут при общей продолжительности урока в сорок пять минут, - это по меньшей мере крайнее неуважение к преподу, и мы, как ни странно, это хорошо осознавали. Поэтому совершенно ни к чему было заходить за край. С другой стороны, сказать Фёдоровой, что «мы просто ели, оттого и опоздали», было бы глупо. Во-первых, для этого была перемена, причём самая продолжительная – аж двадцать минут, а, во-вторых, прошло уж слишком много времени после неё. Неужто мы все сорок минут ели? Ну, допустим, что полвремени ели, а затем смаковали – типа радовались послевкусию, делились впечатлениями о еде, как это когда-то было в пиццерии, и т.п. Но это ещё глупее.

Был вариант сказать, что нас задержала Дарья Алексеевна, - мол, «объясняла нам сценарий дня учителя, мы долго спорили, не могли прийти к консенсусу – вот и вышло такое громадное опоздание!», но… тут на нас нападала совесть. Всё-таки Дарья Алексеевна была любима всеми, а потому подставлять и вмешивать её во всю эту хреновину никому не хотелось. Вот если бы нас задержала Гареева или Никанорова…

Про картины и думать было бессмысленно. Окружать себя ореолом духовности в данной ситуации означало подвергнуть себя под дикий унизительный смех. Ну а вариант с тем, чтобы вообще прое..ать литературу – то есть по полной программе – казался нам, несмотря на весь вакуум нормальных отмазок, не самым лучшим. Нет, конечно, теперь мало что могло помешать нам пропустить всю литературу – и, наверно, это было бы логично. Но вот что нам потом за это будет?..... Ох, горький опыт подсказывает, что ничего хорошего. Если уж двадцатиминутное опоздание может стать для нас роковым…

Вот такая складывалась ситуация. Не имея толком ни одной подходящей причины, мы должны были как-то выкручиваться. Очевидно, теперь уже спасти нас могла только импровизация – возможно, переполненная лишними подробностями и деталями, возможно, почти неправдоподобная, возможно, напротив, гипербанальная, а, возможно, сумасшедшая… Сумасшедшая… - та, на которую способен один на миллион.

- Попробуем изъясниться… - сказал Костя, и открыл дверь кабинета, и первым зашёл внутрь. Следом зашли и мы.

Фёдорова в этот момент стояла, лицом обратившись к классу, и говорила что-то о «Гранатовом браслете». Наверно, она бы сильно изумилась, когда б увидела, как спокойно, гордо, и по-хозяйски мы все зашли в её кабинет. Прямо как высокоуважаемые в обществе леди и джентльмены.

Через двадцать секунд Фёдорова заметила, что взгляды сидящих направлены уже не неё. Она обернулась и увидела нас – одиннадцать человек, стоящих всей группой у доски. Разумеется, начались вопросы «Где вы были?», «Почему опоздали?» и «Что всё это значит?», и, разумеется, отвечать на них взялся Костя.

- Уважаемая Татьяна Анатольевна, - начал он, - сегодня мы опоздали. Это надо признать; это факт, и факт неоспоримый. Такой же неоспоримый, как факт написания Куприным «Гранатового браслета». Но произошедшее есть также и казус – большой и неоспоримый казус, какой мог произойти только благодаря стечению миллиона обстоятельств, - на этом месте класс начал понемногу смеяться, да и сам Костя говорил полуиронично, - и этот миллион обстоятельств обусловил наш казус, ибо опоздание всё же произошло. Это ещё Лев толстой говорил, что событие может произойти только в том случае, если совпадёт миллиард обстоятельств. Чем не аргумент?

- Постойте, Таганов. – остановила его Фёдорова. – Толстой имел в виду крупное историческое событие – например, войну, революцию. Вы же сейчас сравниваете войну с опозданием, и, на мой взгляд, это далеко не самое удачное сравнение. – строго заключила она.

- Согласен, Татьяна Анатольевна, - продолжал Костя, - но ведь для того, чтобы случилось опоздание, а тем более двадцатиминутное, требуется тоже немало причин. Их, конечно, будет не миллион, и не сто тысяч, но штук сто точно найдётся.

- Что вы говорите? Назовите хотя бы десять. – с хитринкой на лице потребовала Фёдорова.

И вот тут она попалась! Костя без труда назвал ей штук семнадцать причин, причём причины эти были самые разные: очереди в столовой, разговор с учителем, мысли о сознательном опоздании, мысли о прогуле, встреча с другом, долгое переваривание пищи, затем смакование её, размышления об уроках, ненависть к предмету, думы о жизни, прекрасные картины в рекреации, скука на литературе, общая хандра, желание выпендриться и т.д. Конечно, Костя импровизировал, придумывая самые дикие и смешные причины, но он не выделил ни одну из них в оправдание нашего опоздания, а заодно легко ответил на хитрость Фёдоровой.

- Ну хорошо. – сказала она. – Допустим, что вы столкнулись с невероятными обстоятельствами, причинами и нежеланием идти на мой урок. Но ведь вы делали это сознательно. Вы сознательно решили сократить себе время литературы, что, кстати, с успехом продолжаете делать и сейчас. Не так ли?

- Так-то оно так, - отвечал Костя, - но почему вы, уважаемая Татьяна Анатольевна, не допускаете мысли, что наше желание отрезать часть от урока литературы может относиться к бессознательному? Ведь, может быть, наши действия были вызваны кем-то свыше? Возможно, случившееся произошло под влиянием стереотипов автоматического поведения? Вероятно, осуществилось действие не осознаваемых нами психических реакций?!! А вдруг? Что, если данные мысли верны? Это же Фрейд, поймите.

Теперь уже Татьяна Анатольевна была поставлена просто в тупик. Вряд ли она поняла то, о чём ей сейчас так убедительно рассказывал Костя, но, впрочем, она, наконец, решила перейти ближе к делу:

- И всё-таки, Таганов, может быть, вы скажете, отчего вам так не хотелось идти на урок литературы? И почему вы подговорили опоздать такую большую группу людей? Что, личная антипатия ко мне? – язвительно спросила Фёдорова.

- О нет. Никакой личной антипатии я к вам не питаю, как и мои друзья. Замечу, что и подговаривать я никого не собирался. Опоздание произошло не только по моей воле.

- Тогда по чьей же? – с любопытством спросила Фёдорова.

- По общей. – спокойно ответил Костя. – Отвечая же на ваш предыдущий вопрос, я хочу заметить сразу, что ваша литература мне, по правде, никогда не нравилась. Если вы помните, я вам как-то написал в прошлом году про своё отношение к литературе, на что вы незамедлительно отреагировали, поставив мне «4» в году, несмотря на выходившую по оценкам «5». Тем не менее, я ничуть не обиделся. Да и мстить вам не собираюсь. Но сидеть в этом классе и слушать ваши умные фразы о «глубоком смысле “Гранатового браслета”» мне представляется далеко не самым интересным занятием. Уж простите меня.

- Но почему? Почему вам так не нравится «Гранатовый браслет»? – задёргалась Фёдорова. – Объясните же!

Вот тут началось самое интересное, ибо Костя без всяких удивления, беспокойства, стеснения и боязни начал своё изъяснение. Замечу, что класс, итак уже возбуждённый, и заинтересованный, и поражённый прежними словами Таганова вряд ли мог ожидать, что дальше их ждёт такое.

- Практически в каждом произведении школьной программы по литературе я сталкиваюсь с этой темой! – сразу заявил Костя. – Темой скучной, занудной, обмусоленной, но, кажется, вечной. Я говорю о теме любви. И вы не представляете себе, Татьяна Анатольевна, как меня эта тема уже достала! Уже вот тут сидит. – Таганов показал на шею. – Но самое ужасное, что современные писатели вовсю продолжают её затрагивать! И особенно это касается поэзии – она вообще вся в любви. – Костя показал характерный жест, показывающий его неприязненное отношение к поэзии. – Но если мы обратимся к рассказу «Гранатовый браслет», то увидим, что его автор, Александр Иванович Куприн, дошёл до крайней степени. Он не просто пишет о любви. Он поднимает тему безответной, неразделённой, истинной любви – (!!!) – и, похоже, совсем не понимает, какой ерундой занимается. Лично я всего этого ни слышать, ни читать не могу! Мне это категорически не нравится! Читать «Гранатовый браслет» и изучать его я вижу крайне постыдным для себя занятием! Вот моё отношение к такой литературе!!! И вот почему я не хотел идти на сегодняшний урок!

- Но позвольте, Таганов, - обратилась к нему Фёдорова, которая, в отличие от класса, кажется, была готова к его последним репликам, - неужели вы что-то имеете против любви?

- Да, имею. Очень много чего имею. – с гордостью произнёс Костя.

- Это становится интересно… - произнёс я на ухо Сане.

Лица учащихся стали выражать ещё большую заинтересованность – в классе, включая Фёдора и Владимира, не было ни одного человека, которому не было любопытно, что дальше скажет Костя. Ему удалось по полной возбудить публику.

- И что же именно вам не нравится в любви? – последовал новый вопрос от Фёдоровой.

- Всё не нравится! – заключил Костя. – Всё на все 200%! Все эти свидания с романтической обстановкой, любовные открытки, стеснительные признания, поцелуи, любовные символы, надписи под окном, любовная лирика, серенады, этот ужасный день Святого Валентина!.. Если бы вы знали, как мне это всё противно!.. Но представьте себе такую ситуацию: иду я довольный и весёлый по улице, думаю о хорошем, наслаждаюсь отличной погодой, слушаю пение птиц… Хочу присесть на скамейку – отдохнуть слегка. Но вдруг вижу, как там уже сидит очередная влюблённая парочка! Сидит – и как будто ничего вокруг себя не замечает! Эти двое постоянно обнимаются, чмокаются, комплименты друг другу сочиняют… А как они друг на друга смотрят…. Это же жуть! Форменная жуть! И у меня создаётся такое впечатление, будто их просто загипнотизировали. Были нормальными – превратились в придурков. Чего стоят хотя бы их отрешённые взгляды – это же кошмар, это ненормально. Не знаю даже, как ещё это можно назвать…

Но это лишь ерунда по сравнению с тем, что я иногда вижу в торговых центрах, в автобусах, в школе… Стоят себе очередные два наглеца и при всех говорят друг другу нежности, употребляют какие-то ласковые имена, не устают повторять фразы про свои чувства – типа «не могут они жить друг без друга», «умрут в один день» и тому подобного… Какая хрень! Какое враньё! Ведь сами же знают, что обманываются, и обманываться продолжают!!! Зачем? Никак не могу понять. Точно так же, как не могу понять, зачем вообще на свете нужно говорить про любовь – именно такую любовь! Ну зачем людям замусоривать свою голову?

- Остановитесь, Таганов! – потребовала Фёдорова, видя, что эмоциональность того уже перешла определённые пределы. – По-моему, вы зашли слишком далеко. Ещё немного – и из ваших уст посыплется мат!

- Этого не будет. – спокойно ответил Костя. – Поверьте, я умею себя сдерживать.

- Что-то не похоже… - засомневалась Фёдорова. – После всех сказанных вами слов!..

- А что я такого сказал? – удивился Костя.

- О, вы многое сказали! Своими словами вы сейчас фактически поставили под сомнение такое прекрасное, такое святое и такое жизненно важное чувство, как любовь! – одухотворённо произнесла Фёдорова, особенно подчеркнув последнее слово. – А также позволили себе употребить несколько неприличных выражений. – добавила она гневно.

- Уж не знаю, какие там неприличные выражения я употребил, - возразил Костя, - но я знаю точно, что всё сказанное мною сейчас есть правда, самая искренняя правда! И поверьте, некоторые люди просто не представляют себе, как сильно они заблуждаются, когда утверждают, что знают, что такое любовь.

- И в чём же они заблуждаются? – спросила Фёдорова.

- Да во всём! – чуть ли не крикнул Костя. – Они считают, что любовь – это великое чувство, без которого невозможна жизнь человека. Они полагают, что любовь – это счастье; что любовь может наступить только в исключительных случаях, и только раз в жизни. Эти глупые люди считают, что им невероятно повезло, так как, мол, они «ощутили и продолжают ощущать своё счастье». – с пафосом произнёс Костя. – А я утверждаю, что эти люди глубоко заблуждаются, ибо они ещё не знают, какой ужас вторгли в свою жизнь! Они ещё не представляют, с какой опасностью столкнулись…

- Эх, Таганов… Похоже, что вы никогда не влюблялись. – заключила Фёдорова.

- И слава Богу! – ответил Костя. – Что называется, Господь миловал. И вот будет кошмар, если я когда-нибудь столкнусь с этим.

- Но почему? Почему вы так сторонитесь любви? Неужели вы её … боитесь? – удивлённо спросила Фёдорова.

- О да, я боюсь! Ещё как боюсь! – отвечал Костя. – Потому как любовь – это одно из самых страшных явлений на Земле! Любовь – это авария! Любовь – это катастрофа в душе человека! И с этой катастрофой, что самое ужасное, практически невозможно бороться.

- А вы пробовали? – поинтересовалась Фёдорова. – Вы так рассуждаете, словно через всё это уже прошли?

- Нет, - сказал Костя, - но я буду свято рад, если мне через это никогда не доведётся пройти.

- Интересно, а давно ли у вас сформировалось такое мнение? – спросила вдруг Фёдорова.

- Я знал, что вы это спросите. – ответил Костя. – А сформировалось оно с прошлого года. Даже могу сказать точнее: я начал формировать свои отрицательные взгляды на любовь с того самого момента, как услышал «Теорию Идеального Общества», автором которой является Александр Топоров. – в этот момент взоры всех присутствующих в классе обратились на Саню. Тот, в свою очередь, принял очень горделивый вид, словно на него только что посмотрел сам Владимир Владимирович Путин.

- Интересно, что же это за теория? – спросила Фёдорова Костю. – Не мог бы ты нам о ней поведать?

- О, это не проблема. – заверил Костя. – Но будет лучше, если её нам расскажет сам автор. Если, конечно, согласится. Ты ведь согласен, Саша?

- Согласен. – уверенно сказал Саня и уже принялся было начать знакомить с теорией весь класс, как в этот момент Костя прервал его с целью предупредить слушателей, что, на первый взгляд, она может показаться им откровенно странной, и даже бредовой, но это только на первый взгляд; а если же что в ней покажется непонятным, то они – Костя и Саня – не только всё разъяснят, но и поделятся со всеми теми выводами и суждениями, которые они сформулировали на основе данной теории.

Итак, Саня рассказал свою теорию. Разумеется, сейчас в его речи отсутствовали матные слова, да и вообще, надо заметить, Сане как-то удалось, избежав грубости, передать слушателям содержание теории. Пожалуй, была даже надежда на то, что кто-то что-то поймёт. Но, конечно, в таких ситуациях, рассчитывать на всеобщее согласие, равно как и на понимание, практически бессмысленно. Вот и здесь вышла вполне предсказуемая картина.

После относительно короткого монолога Сани класс разделился на две группы, причём получились они явно неравными. Разумеется, что в первой группе, которая отнеслась к теории Сани с симпатией, было немного человек: я, Костя, Лёша, Миша, Арман, Дима и автор. Девушки, что вполне объяснимо, в ней отсутствовали – они все вошли во вторую группу, где, понятное дело, оказался и Сергей Бранько. Нашлись, по традиции, и два пофигиста – да, Костя своей речью заинтересовал Фёдора и Владимира, но не настолько, чтобы они захотели причислить себя к той или иной группе.

Конечно, во второй группе откровенно посмеивались над «Теорией Идеального Общества» - там было нечто похожее на нашу первую реакцию (Читатель наверняка помнит по третьей главе, как мы вначале смеялись) Отмечу, что и мы – те, кто одобрительно отреагировали на теорию, - тоже, наверно, не могли понять всего того, о чём сказал Саня. Да и мнение наше было продиктовано, прежде всего, необходимостью поддержать друга в момент, когда большая часть публики от него отвернулась, и даже некоторые люди из Компании. Безусловно, удивил Дима Ветров. И чего это он так восхитился теорией? Может, увидел что-то своё.?.. Впрочем, это сейчас не слишком важный вопрос.

Куда важнее мне состояние Сани. Увы, он находился на грани поражения, ибо народ – и это было хорошо видно по реакции класса – не поддержал его, не оценил теорию… Некоторые лица продолжали откровенно нагловато смеяться, а тут ещё Фёдорова решила, видимо, подъ..бнуть:

- Эх… Похоже, Топоров, что ваша теория далеко не всех устраивает в этом классе. Я бы на вашем месте как следует пересмотрела бы её…

В общем, Саню надо было спасать. Причём сначала требовалось спасти его теорию, а уже потом автора. Но как?.. А ведь от теории сейчас очень много зависело для Сани, ибо, фактически, начала существовать обратная пропорциональность между уровнем критики в адрес «Теории Идеального Общества» и репутацией Топорова.

К счастью, ещё не всё в этот день сказал Таганов. Он решил обратиться к Фёдоровой.

- Как вы видите, Татьяна Анатольевна, эта теория ещё достаточно сыра. Она явно нуждается в поправках. Ибо, во-первых, всё это слышится как крик души женоненавистника, а, во-вторых, речь идёт о стремлении к равенству между противоположными полами, чего, в принципе, быть не может. Ну, и в-третьих, как-то расплывчато в этой теории говорится о любви – не находите?.. Но вот так получилось, что, услышав эту интересную теорию, я именно над последним моментом и задумался. Ведь действительно: а что же такое любовь? Что, кто-то знает? – Костя внимательно посмотрел на класс. – Что, у кого-то есть абсолютно верное определение любви? – наступила пауза – класс думал. Фёдорова молчала, и я рискну даже предположить, что она уже боялась нового спора с Костей. – Вот!.. Именно эти вопросы и стали для меня крайне интересными! Так как-то всё получалось, что ранее я совсем даже и не задумывался над этим. Считал, что и без меня найдётся, кому говорить о любви. Да и нужно ли мне это? Но, видимо, я ошибался… И, поняв это, немедленно задумался над поставленными вопросами.

Я сразу понял, что любовь – это понятие весьма субъективное, и никто – абсолютно никто! – не может выразить хоть что-то конкретное. Поэтому, возможно, Саня и прав, говоря, что «любовь – это что-то странное и подозрительное». Впрочем, … до этого я, наверно, достаточно грубо говорил про любовь… и, должно быть, ввёл некоторых присутствующих здесь людей в заблуждение. Очевидно, мне необходимо поточнее изложить свою точку зрения. Ну, а для объяснения мне снова придётся обратиться к «Теории Идеального Общества». И я надеюсь, что никто из вас, - Костя с пониманием посмотрел на зал, - не будет против, если я к ней прибегну.

Возражений, конечно, не последовало. Все молчали. Но не так, как молчат обычно мелкие при крике их классной мамы. Это было поистине сосредоточенное молчание. Сосредоточенное на одном человеке. На Косте. Все ждали, что он скажет дальше.

- Итак, в «Теории Идеального Общества», - продолжал Костя, видя, что он сейчас король речи, - говорится, что в мире существуют две главные противоположности – мужчины и женщины, и с этим утверждением невозможно не согласиться. Эти две противоположности, разумеется, имеют разные принципы, разное мировоззрение, разные склонности и т.д. Однако в современном обществе они имеют равные права, и это очень важно. Саша в своей теории настаивает на возможности существования Идеального Общества только при условии равенства во всём, за исключением, естественно, половых особенностей, и, конечно, данная мысль весьма сомнительна… - заключил Костя. – Признаться честно, вначале я вообще очень скептически отнёсся к идее Идеального Общества, принимая во внимание все условия. Действительно, как могут мужчина и женщина мыслить абсолютно одинаково? Иметь полное совпадение в хобби? Опираться в жизни на одинаковые идеологии? Кажется, что никак. Но теперь мы обратимся к теме любви.

Итак, если предположить, что любовь – это абсолютно нормальное, обыденное явление, то получается, что субъекты любовных отношений должны просто любить и уважать друг друга. Вот видите, как легко всё это воспринимается на первый взгляд. Но, в действительности, ничего лёгкого тут нет! Если люди, предположим, действительно любят друг друга, то они должны более-менее совпадать во вкусах, взглядах, мнениях, характерах… Им суждено любить, понимать и уважать все междусупружеские ценности… Они, по идее, не могут не чувствовать, когда кому-то из них плохо, когда у кого-то – явный кризис в настроении, или – того хуже! – депрессия… В общем, они должны быть друг для друга индикаторами самых разных человеческих состояний! – уверенно произнёс Костя.

Но, позвольте, как же это возможно? – теперь он выразил крайнее удивление на своём лице. – Ведь мы же только что говорили о том, что мужчины и женщины по всем возможным признакам, в принципе, несовместимы. Они, конечно, могут иногда совпадать в своих склонностях, хобби, и даже в характерах!.. - такое случается. Но они никогда не будут одинаково мыслить и – тем более! – никогда не будут понимать друг друга!! И это психология, против которой, что называется, не попрёшь! Это основа всех наших отличий и разногласий.

А вот теперь возникает главный вопрос. – Костя изобразил жест, который как бы показывал, что он вёл свою речь абсолютно грамотно и по плану, а теперь подошёл к ключевому моменту, - и жест этот не мог не удовлетворить слушателей. – Самый (!) главный вопрос: если в современном обществе не только абсолютного, но и относительного равенства в мировоззрении и принципах мужчин и женщин быть не может, - это слова специально произносились медленно, - то как же, спрашивается, между ними может возникнуть любовь? Откуда ей взяться ввиду таких различий? – Костя развёл руками. – Конечно, можно врать супругу, что ты его любишь, что ты его уважаешь, что у вас, мол, так много общих ценностей… Но, господа, это уже совсем не любовь… И даже не попытка её построить… – Костя нарочно делал между предложениями трёхсекундные паузы, чтобы усилить эффект важности анализа данного вопроса, и, на мой взгляд, это было совершенно правильно с его стороны. – Любовь на лжи построить невозможно! Скорее всего, тут речь идёт просто о потенциально неудачном браке, или сожительстве, если псевдовлюблённые – позвольте мне так их величать – ещё не прогуливались до ЗАГСа. Конечно, в наше время, такие браки – далеко не редкость, да и вы можете мне сказать, мол, «Как-то же люди живут!» «Да, живут. – ответил бы я. – И даже детей имеют. Но разве это любовь? Разве они счастливы? И разве могут они чувствовать себя счастливыми, если их совести и души вечно подсказывают им, что всё наоборот?» А ведь согласитесь, друзья, что любовь невозможна без счастья.

Но пойдём по другому пути. Предположим, что любовь возможна между людьми, которые вообще не имеют ничего общего. У них диаметрально противоположные взгляды на жизнь, искусство, спорт, политику, религию… Они не проявляют интереса к увлечениям соответствующего партнёра, и, вообще, каждый из них стремится доказать другому, что его занятия и интересней, и важней. Очевидно, что любителям непредсказуемости такой союз вполне может понравиться, - слегка улыбнулся Костя, - хотя слово «союз» тут совершенно ни к месту. Скорее всего, речь идёт о конкуренции двух гиперпротивоположностей, в результате которой немудрено возникнуть и страсти. – совершенно спокойно заметил Костя. – Но страсть – это не любовь! – тут же заявил он. – Да, для отношений она сперва может показаться очень даже полезной. Но это сперва, ибо любая страсть имеет свойство не только неожиданно вспыхивать, но и не менее внезапно затухать. И тогда рушится всё! К тому же, не стоит забывать, что страсть, в особенности, любовная, - это крайне опасная штука. Я уж не хочу говорить о её последствиях… но если вам нужны аргументы, то вспомните роман Достоевского «Идиот». Что за страсть была у Парфена Рогожина к Настасье Филипповне! Что за чувства! – восторжённо произнёс Костя, а потом, спустя три секунды, менее пафосно добавил: - Ну, чем всё закончилось, вы итак знаете…

Тут Костя решил выдержать куда более длинную паузу, чтобы как следует осмотреть класс. Так сказать, оценить плоды свои речи. Плоды эти, в дальнейшем, ещё проявятся, - и в этом я ни на йоту не сомневаюсь, - но сейчас… Сейчас класс просто офигевал. Вряд ли когда присутствующим приходилось вживую слышать столь завораживающую, уверенную и глубокую речь, - но именно поэтому внимание к Косте было таким колоссальным. Можно сказать, что это был и его час X, ибо вряд ли когда он имел опыт вот так выступать перед публикой. Но Костя, тем временем, продолжал:

- Надеюсь, что после моего примера, - а пример из «Идиота», я замечу, был воспринят классом на ура, не говоря уже о том, что даже Фёдоровой нечего было добавить, - всем стало понятно, что есть страсть. Впрочем, идём дальше. В «Теории Идеального Общества» говорилось, что дружбы между мужчиной и женщиной нет. Понять, так ли это на самом деле, нетрудно. Пойдём опять от противного. Пускай дружба между мужчиной и женщиной существует. Вот так! – безапелляционно заявил Костя. – И вроде бы всё хорошо, нам это нравится – действительно, зачем думать о любви, когда хватит с нас и дружбы?! Однако дружба – понятие непростое! – говорю я. – Да, это не любовь, но ведь и дружба, совершенно точно, строится, прежде всего, на взаимопонимании. Люди, называющие себя друзьями, должны не только иметь хороший контакт, но и в определённые моменты чувствовать между собой духовное единение, союз! Если хотите, это можно даже считать фундаментом дружбы – без него она просто невозможна! Если же этого нет, то тут можно говорить лишь о банальном знакомстве.

Итак, рассуждая о дружбе между мужчиной и женщиной, я опираюсь на их возможное взаимопонимание и духовное единение. Но вот встаёт вопрос: как же такое возможно в нашем обществе? Что, отношения между мужчинами и женщинами находятся сейчас на такой стадии, что они способны понимать друг друга с полуслова? – вопрошал Костя, наполовину обращаясь к классу, наполовину к себе. – Неужели мужчина всегда готов прийти на помощь женщине? Или попросить у неё совета? - Да мы же всё всегда решаем сами! – Ну, а наоборот? – О нет, там тайный женский совет! Там о подобных советах и речи идти не может! – Да… это всё явно не про нас, чувствуете? – рассуждал Костя. – Всё это даже и слышится всегда как явная ложь! Что ж, следовательно, никакой дружбы между мужчиной и женщиной нет, и ей просто невозможно быть. И абсолютно прав оказывается Саня, когда говорит, что наши две главные противоположности должны стремиться к дружбе – да, пока только стремиться! Ибо дружба – это, на данный момент, их удел! их единственная недемагогическая цель! Но…

Но и до неё, к сожалению, нашим противоположностям – то есть нам с вами, представителям разных полов – ещё очень далеко… Ну, а о любви, как вы сами понимаете, не может быть и речи.

Однако вы наверняка удивлены. – Костя продолжал обращаться к классу. – Дескать, «что же это я после всех критических слов о дружбе между мужчиной и женщиной ещё заявляю, что к ней надо стремиться? Ведь несуразица получается – мы должны стремиться к невозможному! Потому как, мол, я только что сказал, что дружба между мужчиной и женщиной невозможна!..» - класс подтвердил – мысленно и взглядами – правильность «выпадов» Таганова и, думается, начал окончательно путаться и сомневаться в его словах. Но далее Костя сказал следующее:

- Однако вот какая странная вещь: дружба-то возможна. – заявил Костя как-то просто, но так, что у слушателей наверняка уже и головы бы разбухли от сомнений, если бы тот не добавил: - Только не здесь, не в нашем обществе, а при условии, что общество будет … Идеальным. Вот он ключ! Вот где разгадка!!! – вскричал вдруг Костя. – Вот истинно великий смысл того, что сказал Саша! Да, только при Идеальном обществе возможна дружба, и даже любовь между мужчиной и женщиной. Вот, что он, – Костя с почтением и благоговением на лице взглянул на Саню, – пытался нам сказать!!! И никто его вначале не понял!.. – возникла очередная небольшая пауза. – А ведь мы-то – мы-то с вами живём в неидеальном обществе, где всякие подобные вариации – пустые слова, не имеющие и капли правдоподобности! Ну что же, - вздохнул Костя, и поправил костюм, и улыбнулся, и распростёр руки, - получается, что теория Сани Топорова, в целом, верна. Верна! Ещё как верна!!! По сути, он допустил в ней только одну ошибку, когда не сказал про тождественность трёх важнейших понятий:

Идеальное Общество, Дружба между главными противоположностями и Любовь между главными противоположностями.

Всё остальное, сказанное им, - абсолютная правда! – заявил Костя, подойдя к Сане и крепко – по-дружески! – хлопнув его по плечу. Очевидно, в данный момент на свете не было человека, более поражённого своим положением, чем Саня.

- Давайте не будем его осуждать за грубые слова в адрес женщин! – ораторствовал Костя. – В конце концов, Саня, как и все мы, является представителем нашего неидеального общества, и вполне логично, что он, защищая позицию мужчин, винит во всех грехах женщин. В этом обществе так постоянно и происходит: женщины – за женщин, мужчины – за мужчин. И перемен в этом пока не предвидится. Я же для себя сделал следующий вывод: до дружбы и любви между двумя главными противоположностями, как и до самого Идеального Общества, нам всем ещё очень и очень далеко. Да и вообще, Идеальное Общество – это что-то гипотетическое… Как коммунизм. И как эра коммунизма ещё не пришла, так и эпоха Идеального Общества ещё не наступила…

Но для этого должны измениться люди – кардинально измениться! Они должны пересмотреть свои взгляды на противоположный пол и попытаться сформировать новую идеологию, построенную на новых принципах, - Костя особенно выделил слова «новую» и «новых», - на новой морали, на новых взаимоотношениях! Увы, мы с вами к этому пока не готовы. Потому и живём по-прежнему в неидеальном обществе, где мужчины унижают женщин, а женщины втайне посмеиваются над мужчинами.

Костя закончил свой монолог. И даже трудно сказать, чего больше было в его финальных словах: грусти от безысходности или затаённой в недрах души мажорной надежды? Но одно ясно точно: те неопределённость и глупость, которыми сквозила «Теория Идеального Общества» Сани, в монологе Кости обратились во вполне разумный и логичный заряд – заряд для построения совершенно новой теории…

Удивительно, что сразу же после того, как речь Таганова завершилась, прозвенел звонок, возвещавший – неужели? – об окончании такого длинного и насыщенного событиями урока. Было видно, что у учащихся накопилось множество вопросов в адрес Кости, касаемых его новой теории, и, конечно, практически каждому хотелось подойти и сейчас же задать ему столь важный для понимания сути вещей вопрос, тем более, что страшно утомившаяся за этот урок Фёдорова мигом – и без д/з! – всех отпустила, но… Костя очень быстро удалился из кабинета, и даже я – стоявший все эти минуты рядом с ним и так надеявшийся на скорейший разговор с лучшим другом относительно такой интересной темы – позволил себе упустить его из виду.

В этот день пообщаться с ним мне так и не удалось. Костя не появился даже на химии, и вообще Таганова некоторое время никто не видел.

Впоследствии его монолог мы стали именовать как «Теория нелюбви».

Глава 10. Долгановщина

Разумеется, блистательный монолог Кости ещё долго не мог вылететь из наших мыслей. А уж что говорить о самых первых минутах после той знаменитой литературы?!...

Я скажу так: гутарить и думать о чём-либо, кроме как о «Теории нелюбви», в те секунды было просто невозможно. Костина теория захватила всех и сразу, и ещё очень долго мы не могли забыть, как только что один человек своими рассуждениями буквально «оневозможил» любовь…

Эффект был тем более уникальным и удивительным, что перед следующим уроком – то есть перед химией – мы совсем не думали о химии! И даже ни разу не вспомнили о Бандзарте! Да ведь и не было в те секунды никакого Бандзарта! Был только Костя и его теория – в мыслях, конечно, ибо, повторюсь, живой Костя куда-то исчез.

И стоит ли говорить о том, что сразу после литературы среди нас пошли серьёзные споры относительно того, как относиться к теории Кости?! Встречались совершенно разные выражения, например:

- Какой философ! Так всё объяснить и Платон бы не смог!

- Интересненько…

- Что за мысли! Какой бред он нёс! – это, разумеется, слова Сергея Бранько.

- Супер! Я теперь буду мечтать об Идеальном Обществе!

- Теперь понятно, что есть рай. Но кто знал, что имя ему – Идеальное Общество!

- Эх, надо всё обдумать!..

- Вот это теория! Это же удар по прошлому и проблеск будущего!

Разумеется, это лишь малая часть того, что говорили люди – а, как видите, говорили они многое. И ведь – заметьте! – далеко не все готовы были разом согласиться с теорией Кости, ибо уже одно слово «нелюбовь», впервые упомянутое, кажется Саней, заставляло воспротивиться многих. Да и мне сначала было нелегко принять всё то, что сказал Костя – и вообще на свете, наверно, не нашлось бы ни одного здравомыслящего человека, который бы сходу готов был подписаться под всеми словами Таганова!! Оттого совсем неудивительным выглядит спор между Саней, воодушевлённым невероятным спасением собственной теории, и Арманом, признанным скептиком, всегда старающимся сначала самому докопаться до главного смысла, пусть даже и сугубо индивидуального – армановского – смысла, а уже потом поверить услышанному.

- И всё-таки странно, что он так легко рассказал эту теорию. Неужели она действительно верна? – задавался вопросом Арман, который, как мы видим, обладал ещё и развитым чувством подозрительности и сомнения ко всему новому, только что открытому.

- Что ж тут странного? Это же Костя! Он может любую теорию сделать верной.

- Да, но сегодня он был сродни философу. Платон бы на его месте просто обосрался! Но Костя!.. – уже восхищённо заметил Арман. – Только интересно, откуда у него такая теория выплыла?..

- Что ж тут неясно? Из головы, конечно. – уверенно сказал Саня и добавил: - Не из жопы же! (Здесь я отмечу, что так как я стоял рядом и всё видел и слышал, то мне хорошо было заметно, что последнее выражение пришлось одинаково по душе и Сане, и Арману, поэтому впоследствии они несколько секунд дружно смеялись.)

- Сомнения у меня, впрочем, всё равно есть. – сказал Арман.

- Какие нах..й сомнения? Откуда? – удивился Саня. – Отбрось их немедленно и верь Косте – он на 1000000 % прав в своей теории!

- Ну как же можно без сомнений? – возразил Арман. – Теории для того и создаются, чтобы их можно было обдумать, выразить мнение, в чём-то засомневаться…

- Но ты же согласен с «Теорией нелюбви»? – спросил его Саня.

- Как ты хорошо её назвал! – оценил Арман (как Читатель понимает, именно с этого разговора и закрепилось данное именование). – Ну конечно, я согласен! Прекрасная теория! Не нашлось бы, правда, опровержения… И ведь есть наверняка иные точки зрения…

- Забей на них. Нам их незачем знать. – посоветовал Саня. – Пусть идут в пи..ду все иные точки зрения! Они только всё испортят.

- Не думаю, что они испортят «Теорию нелюбви». Даже будет лучше, если произойдёт столкновение двух теорий: Костиной и … ещё чьей-нибудь. Это же интересно! Можно будет создать великое философское противостояние!!!.. – представил себе Арман.

- Эх, Арман… Ты неисправимый осёл. – заключил Саня и махнул рукой.

Заранее замечу, что впоследствии Арман ещё не раз будет упоминать о том, что зря сомневался в «Теории нелюбви». Пройдёт всего месяц, - и он уже будет говорить, что, мол, «вот был я такой дурак … сразу не верил … сомневался попусту … и зачем?», и свято верить в теорию Кости. Это типичные действия Армана.

Ну а, тем временем, прозвенел звонок и класс пошёл на химию. Хотя… Если б можно было взглянуть на лица учащихся 11б в тот момент, то логично было бы заключить, что они отправляются куда угодно, … но только не на химию!

Бандзарт сразу заподозрил неладное. Он видел, что мы находимся в некой прострации, и не мог понять, в чём дело. Несомненно, это был исторический момент – мы ещё никогда не присутствовали на его уроках в состоянии такой отрешённости. Создавалось впечатление, будто сама «Теория нелюбви» ворвалась в пространство химического кабинета и решила уничтожить напрочь все возможные мысли о предмете Бандзарта.

Конечно, Феликс ничего не знал о прошедшей литературе – Фёдорова уже в конце пятого урока выглядела такой утомлённой, что вряд ли решилась бы что-то кому-то рассказать, а тем более, - Бандзарту. К тому же, тот, скорее всего, не знал даже, что у нас сейчас была именно литература. Но… Внимательно осмотрев наши лица – а на это у него ушло всего несколько минут – он, думается, наверняка догадался, что до этого урока случилось что-то такое, отчего химия в классе отошла на второй, если не на третьий-четвёртый, план.

Сначала он старался не обращать на это внимания, но на десятой минуте урока всё-таки позволил себе заметить:

- Да что с вами такое? Какие-то вы странные… Вот, вы, например, Московский, - обратился вдруг Бандзарт к Лёхе, - скажите: о чём вы сейчас думаете?

- О химии, разумеется. – соврал Лёха.

Бандзарт внимательно посмотрел на него и заключил:

- Что-то не похоже… Лучше отвечайте, что с вами произошло! – потребовал он, обратившись уже ко всему классу. – И побыстрее!

Но класс молчал. Может, никто и не боялся сказать сейчас о «Теории нелюбви» вслух, при живом, рядом стоящем Бандзарте, но каждый просто боялся высунуться. Впрочем, долго так тоже продолжаться не могло, к тому же, Бандзарт мысленно давил на нас. Давил одним своим взглядом, показывая, что ждёт ответа.

Все постепенно поняли, что находятся под колоссальным напряжением. Каждая секунда только усиливала его, а отсутствие ответа на вопрос Бандзарта грозило впоследствии серьёзными мерами с его стороны. На это класс пойти не мог, и, пожалуй, абсолютно правильно поступила Даша, решив взвалить на себя всю ответственность и аккуратно приоткрыть для Бандзарта завесу тайны:

- Феликс Павлович, понимаете… У нас только что был крайне необычный урок литературы. – сказала она.

- Необычный? И что дальше? – спрашивал Бандзарт.

- Просто мы ещё не отошли от него.

- Что значит «не отошли»? – не понял Бандзарт. – Там что-то случилось?

- Не то чтобы случилось… - замялась Даша.

Тут Бандзарт резко оборвал её:

- Стоп. Я только сейчас заметил: а где Таганов?

Феликс умел ставить вопросы ребром, причём ребро это у него всегда получалось очень острым, - поэтому никто никогда не знал, как на них отвечать.

Вот и сейчас возникла та же проблема. Несколько человек делали попытки объяснить Бандзарту ситуацию, произошедшую на литературе, и в их числе были Саня, Арман и я, но, похоже, тот наши попытки совсем не оценил. Впрочем, наверно, надо признать, что и «объяснители» из нас вышли никудышные. Действительно, внятно рассказать Бандзарту про монолог Кости у нас так и не получилось. Более того, ярые попытки некоторых других лиц сделать это привели к доселе невиданной вещи – начался всеобщий шум и гомон, который достаточно быстро перерос в так называемый базар-вокзал – фантастика! Базар-вокзал!.. – Такое на уроках под началом Бандзарта произошло впервые!!!

Действительно, ранее Феликс даже шутя и отдалённо не позволял нам устраивать на своих уроках различного рода споры; а о более шумных диспутах речи и вовсе идти не могло! Поэтому стоит ли говорить о том, какую невероятную злость вызвали у него наши «попытки»?! Он с невероятной спешкой поднялся на кафедру и на fortissimo потребовал тишины, а нам уже тогда стало ясно, что Бандзарт просто так не посмеет забыть «наши юные, смешные голоса».

И вот, когда до конца урока оставалось пять минут и Феликс увлечённо рассказывал про водородную химическую связь, - его монолог вдруг охватила пауза. Замечу, что в тот момент мы уже жаждали начала конца урока и с уверенной надеждой полагали, что каких-либо сюрпризов не предвидится, - однако тогда же наступило и начало конца наших надежд. Бандзарт решил подстроить нам очередную свинью.

После недолгой паузы, означавшей, как оказалось, конец его монолога, он принялся с большим азартом раздавать нам одинарные листы, которые, кажется, уже лежали специально заготовленными именно для таких случаев у него в кармане. За двадцать секунд проделав эту нехитрую операцию, он затем подошёл к доске, взял в руки мел и быстро-быстро обозначил на ней несколько формул:

C3H7COOH, K, NaOH, C4H9OH, C6H5OH, Br2, MgO,

- после чего вкратце объяснил нам суть задания:

- Здесь, как вы видите, 7 формул. Ваша задача: написать 10 уравнений реакций между данными веществами за оставшееся время. Желаю удачи.

- Но позвольте, - возмутилась Даша, - времени слишком мало. Мы не успеем.

- Если не будете говорить лишнего, - точно успеете. – резко ответил Бандзарт. – Желаю удачи.

Чуть позже, через полминуты, он добавил:

- Я хочу, чтобы мой урок запомнился вам также сильно, как и предыдущий.

Ну, всё стало ясно – мы сами виноваты; очень уж сильно восхитились теорией Кости. Но каков Бандзарт – как он это всё понял!.. И как быстро нам отомстил…

Естественно, его задание не имело никакого отношения к теме – Бандзарт просто решил проверить наши остаточные знания, которые он любил называть «нашим ликбезом»; впрочем, ранее мы так часто имели дело с подобными заданиями, что, конечно, нисколько удивлены не были. Поразила, ещё раз повторюсь, его феноменальная и моментальная оценка ситуации. Ну, а если Читатель ждёт моих слов о том, как мы справились с заданием, хотя слово «справились» здесь едва ли уместно, - то я скажу ему, что, по большому счёту, ни хрена мы не справились. Кто-то, как я, написал пять реакций, кто-то – три, а некоторые – и того меньше. У Сани, к примеру, обозначилась на бумаге только реакция калия с бромом… Даша – похоже, лучшая в эту пятиминутку – сумела написать аж восемь реакций! – но как же жаль будет, если Бандзарт за «-2 реакции» сразу влепит ей «3», и как же рад я буду, если удача в виде милосердия Бандзарта всё же ей улыбнётся.

В целом – увы, это опять так – настроение наше после химии заметно ухудшилось. И даже «Теория нелюбви» на время утратила своё чарующее действие… Эх, добился-таки Бандзарт своего!..

Но радость от выхода из кабинета химии у нас всё же была, ибо где-то недалеко мысленно всем уже виднелось очертание дома. Однако… Судя по всему, эта Пятница всё никак не хотела выпускать нас так просто из школы, потому как, выйдя в центральный коридор второго этажа, мы увидели Долганова. Первая мысль была – поскорее удрать, ибо такое внезапное появление физрука на горизонте наших путей к дому вряд ли могло означать что-то хорошее. Но… И тут нас постигла неудача. Во-первых, мы бы итак, наверно, не успели – Долганов уже перегораживал нам наш заветный путь, - а, во-вторых, громкий голос физрука не мог не заставить нас остановиться:

- Не советую вам уходить. Все бегом в мой кабинет!

Дата добавления: 2015-08-02