Закончил о том дне, теперь я возвращаю себя в этот

– в тот этот, когда я, сбежал (в который раз) от старика, где возбудил в который раз сомнения; когда был сбит, был поднят и когда сдержал геройски натиск вожделения; когда шагая по проулку, где, не будь звёзд, глаза б прикрыла темнота, я предавал себя сегодняшнего вечера (того сегодняшнего вечера) воспоминаниям:

Когда я, молча, встал и начал собирать себя. Когда она, растеряно, смотрела на меня, а я смотрел на стену, или в пол, или ещё куда, и в мыслях собственных прокручивал слова, произнесённые Назарием; пытался заглянуть поглубже – туда, где волн нет, где вода прозрачна и чиста и виден смысл как на ладони. Пытался, но никак не мог достать до дна, где смысла корни, и, кажется, тогда я вовсе перепутал – залез по грудь в болото, минуя океан. И в той воде болотной мутной смысл был утоплен – окончательно пропал. Но я не останавливал процесс прокрутки про себя и раз за разом повторял бессмысленно: «в не случайности знакомства нашего я просто убеждён. Я режиссёр; я, как и ты, проектировщик, но разница-то в том, что ты случайно создаёшь – в строительстве непринуждён, но всё ж безволен. Случайно создаёшь…; безволен; в строительстве; создаёшь... Случайно».

Уже в двери, обув кроссовки, я, наконец, смог сконцентрировать свой взгляд, что до тех пор, гонимый мысленным потоком, по стенам бегал, как сквозняк. И кто ж ещё тогда попасть мог в наведённый мною фокус? Конечно же, это была она – одета в простынь, на голове был вспех зачёсан хвостик, и чёлка падала ей на глаза. Ох, если б был я портретист – художник, и если бы я обитателей Олимпа рисовал, то Афродиты – богини красоты – бессмертный облик я б именно таким создал. Мила, изящна и грустна.

– Ты мог бы взять меня с собой.

– Я не могу.

– Тогда вернись скорей. Я буду здесь, я буду ждать тебя.

И я открыл; и я пошёл.

Я видел тот момент. Я, проделавший, быть может, трёхкилометровый путь от площади по освещённому проспекту и по проулку, стоял, как вкопанный, почти в бреду, сжимая в руке ключ и прикусив губу. Я видел сам себя, и видел, как я, двери за собою не закрыв, поспешно ступил вниз, пройдя прям сквозь меня. Я проводил себя же взглядом за калитку. Я видел, как она смотрела на меня, и видел, как она слезу пустила, лишь только силуэт мой за забором скрылся в мрак. Я видел, как она дверь предо мной закрыла. Я видел: свет погас. О, Боже, сколько б я отдал, чтобы она его опять сейчас включила, чтоб двери отворила, что б я, проделавший, быть может, трёхкилометровый путь, упал здесь, у двери, к её ногам.

Но я не мог стучать, не смел; в руке дрожащей ключ звенел, виной чему – разбушевавшийся приятель в связке. Я был тогда подобен золотоискателю, который будучи уже в завязке, решился вдруг в последний раз опробовать судьбу – пошёл на риск, продав земельный свой участок, чтобы добраться на соседний материк. Добрался. Там, якобы, был близок к распитию шампанского: достал из недр земли сундук, судя по надписям на нём, древнекитайский, уже опробовав на слух щелчок в замочной скважине, в нерешительности мялся. Не мог открыть, мешал рукам: “а вдруг?” – всегда в таких моментах приходящий:

А вдруг, не то? А пусто, вдруг? А вдруг, насмарку? Вдруг, клад – такой манящий – просто глюк? А вдруг, я не переживу подобный “вдруг” и для меня весь мир тогда умрёт вокруг? А, вдруг… а, вдруг… а, вдруг… – всегда навзничь и к верху лапки перед иным “а вдруг?”, – ­перед: А вдруг, мой звёздный час?, перед: А вдруг, окажется удачным мой последний шанс?, перед: О, Господи, а вдруг?

И я, своим: А вдруг, увижу свою Машу! – ключ от входной двери два раза вправо провернул. Дверь сразу поддалась (ещё бы, к тому моменту, почти уж как неделя стажа). Я сделал шаг. Я выдохнул, вдохнул; вспомнил, что забыл разуться – вспомнил, не разулся. Ещё три шага сделал – вновь преграда – вновь у двери – межкомнатной, за ней диван, За ней могла бы сейчас спать... А почему могла? Должна! Я верю. Верю, верю, знаю. Маша! – и с её именем на, пересохших от волнения, устах я, вдохновлённый нагнанною верой, вовнутрь ворвался...

****

– Мой сумасшедший мальчик, ты так меня сегодня напугал. Такой приход волнительный… – нет, нет! – конечно же, не этим, – я содрогнулась лишь; прошла секундочка – я счастлива. Ты напугал меня своим уходом… Таким внезапным. Так долго не было тебя. Я извелась вся. Пообещай, что больше никогда так не поступишь, иначе мне придётся тебя убить, чтоб ты со мною здесь, кремированный, рядышком лежал, как Ленин в Мавзолее, чтоб больше не мог встать, чтоб больше так не уходил, не пропадал.

Она сидела на кровати, озаряла меня улыбкой. Я лежал у неё на коленях и чувствовал себя подвластным. Она пальцами своими касалась моего, уже который день как, не бритого лица, аккуратно приглаживала моих волос всклоченные пряди. Прошло минут, наверное, как двадцать после моего возращения к ней, после завершения вечерних скитаний – безрезультатных попыток уразумения.

– Маша, со мной происходит невероятное. Мне кажется, я уже более не могу отличать нереальное от действительности, настоящее от иллюзии, правду от выдумки. Сегодня один человек, или недочеловек, как мне показалось, пытался донести… пытался разместить в моём мозгу мысль о том, что я живу в мире ненастоящем – ином – в своём – неосознанно выдуманном, что мною движет собственное воображение, которым я управлять почему-то более не в состоянии. Понимаешь, он тогда поставил под сомнение твоё существование, или же я просто недостаточно правильно трактовал его, как для моего помрачневшего разума, замаскированное послание. Ты даже не можешь представить, как я боялся тебя потерять. Я бы, наверное, снёс себе голову, если бы той, вдруг, надумалось навеки стереть тебя с поля моего зрения. Такую утрату мне просто не перенести. Я более не позволю тебе отойти от себя, и если ты миф, мираж, плод больного воображения, то я готов навсегда распрощаться с реальностью, чтоб по ту сторону быть с тобой, чтобы за горизонтом рассудка здравого любить тебя вечно.

– Милый, милый, мой дурачок, оказывается, я не зря назвала тебя сумасшедшим. Но это ничего, я уже давно живу ненормальностью, однако спешу тебя заверить, что если действительно хочешь любить меня, если жизнью готов пожертвовать, то быть тебе необходимо по одну сторону горизонта с реальностью, потому как здесь я. И она улыбнулась ещё шире, и моё сердце забилось быстрее.

Дата добавления: 2015-08-10