Вначале было небо. 5 страница

– Но у тебя кровь.

- Да, у меня кровь. Не переживайте, я доберусь домой и сразу же обработаю рану; уверен, она совсем неглубокая.

Как раз таки, уверенности в том совсем не было, судя по количеству на тот момент вытекшего из дырки в башке.

– Так я пошла?

– И-ди-те!

- До свидания.

– Счастливого пути

Наконец, распрощавшись с назойливой блондинкой, я всё-таки добился заветной возможности продолжить движение к заданной цели, которая в виду неясных изречений Назария, в любой момент была способна раствориться. Тогда мне было наплевать была ли она сном или видением, действительность иль глюк, быль или небыль, мне лишь необходим был жгут, чтобы, хотя б на время, остановить кровотеченье, там, глубоко внутри. Там, глубоко внутри, почти смертельный (а может без «почти») я рисковал приобрести порез. Я, в принципе, готов был ко всему, но только не к её исчезновению. И если она призрак, если лишь видение, то… – молил я про себя; я пребывал почти в бреду, – то подари мне, Бог, хотя б одно прикосновение этих алых губ, дай шанс последний раз прижаться к её телу, дай мне вдохнуть, дай пропитаться ею. А после я готов идти на смерть, участвовать в войне, грудью словить пулю, Терниковых перечеркнуть будущее поколение, всем предкам, что следят с небес, тем самым подложить свинью, ткнуть дулю.

Я умолял, почти что требовал, играя баш на баш со звёздным небом, полная луна мне освещала путь. К сожалению, огромному, широко шагать было невмоготу. И если б кто меня спросил тогда – на «что случилось» я б ответил, что неожиданно пришёл «Мересьев», но это лишь для тех, кто любит поиграть в футбол, для остальных: «забил мышцу». А может быть, я вовсе не ответил бы; скорей всего вопроса я и не заметил бы, ведь мысли были заняты другим – другой. Мне думалось лишь об одном – одной. Я думал лишь о ней. Хромал. Мечтал. Спешил. Спешить мешала боль. Кривился. Психовал. Потом смирился и выбрал самый оптимальный – равномерный, неторопливый ход. И вновь стал думать и мечтать о том, как сон вдруг превратился в явь. И так задумался, так замечтался, что пропустил сигнал. Затем второй и следом третий. Зато словил четвёртый, обернулся. Номерной знак АН 118-37 DO – на этот раз не отгонял, а, по всей видимости, подзывал меня сиреневый volkswagen golf.

Внимание, наконец, привлечено. Мотор заглушен. Из приоткрывшейся двери, не спеша и очень даже эффектно, вышла…

Готов поставить голову на кон и, проиграв, отдать, если наряд нерасторопного водителя, с момента нашей первой встречи… не изменился.

Ну, ничего себе!.. Существуют ли платья ещё более откровенные? – почему-то (хотя, к чему здесь «почему»?) произнёс я про себя; затем, смущённо опустил глаза, но лишь до тех пор, что позволяли исподлобья, сквозь чёлку, приближенье наблюдать. Не знаю, стоит ли описывать мне ту походку, – пожалуй, воздержусь.

– Ой, бедняжка, я здесь случайно проезжала – забыла дома куртку – увидела, как ты хромаешь, – так сердце ёкнуло. Ты веришь, нет? – меня прям всю сейчас терзает изнутри. Я просто не могу тебя сейчас не подвезти. Дай свою ручку, помогу тебе идти. Ой, ты какой милашка.

Я дал послушно руку, я закусил губу. Я был похожим на Мухтара, я шёл на поводу. Да, в принципе, а мог ли не пойти тогда за ней я? Отказ тогда равнялся преступлению – я б, в таком случае, нещадно рушил целый ряд причин, – причин осмысленных, от коих в тот момент зависим был. Во-первых: было больно. Меня схватил озноб, и это – во вторых. Причина №3 – она же и заглавная – я был тогда медлителен, а нужно было мне спешить. Меня ждала она. Она, она… Блин, я заврался. Я сам себе не верю, не говоря уже о Вашей проницательности, которая не на секунду мной не подвергается сомнению. На время некоторое мной завладел тогда инстинкт, – инстинкт животный, нет – природный. Пожалуй, что осталось ещё на Господа свалить, чтоб оправдаться. Но зачем? Не стану защищаться.

– Вам, наверное, ужасно холодно сейчас? – проглатывая ком, что подступил, я вдруг заговорил, подмечу, сам того не ожидая.

– Во-первых: да. Второе: пора бы перейти на ты. Третье: твоя внимательность, – прими зачёт в личный журнал про настоящего мужчину. Последнее: быть может я собралась превратиться в лёд, чтобы потом меня мужские руки растопили. Я дала тебе достаточный ответ на твой вопрос?

– А... да, спасибо.

– Всегда, пожалуйста.

Да... Признаюсь, я был изумлён. Была ли это, та самая, лупоглазая дурнушка – типичная блондинка (моё примечание), неспособная, как ранее казалось, и двух слов связать?

– Можешь звать меня Марина.

– А я – Женя.

Блондинка быстро смастерила – в ответ на мой кивок – улыбку, села за руль, закрыла двери за собой моей рукой.

Лёгкого хлопка и собственного отражения на стекле (своё окровавленное лицо мне помог увидеть уличный фонарь) вполне хватило, чтобы вернуться из забытия. Мне даже потребовалось некоторое время, чтобы сообразить, что могло меня привести вплотную к автомобилю. Напоминание сработало довольно быстро, вместе с зажатой кнопкой «вниз» – стеклоподъёмника.

– За рулём место занято. Тебе помочь найти дорогу к креслу подле?

– А?.. Нет, спасибо, справлюсь.

– Вот видишь, оказывается ты очень даже самостоятельный мальчишка, – неестественно сладкий голос встречал меня уже в салоне. – Тебе удобно?

– Более чем. Отвезите меня, пожалуйста, в центр.

– Отвези, Марина – мы же договаривались, – напустив на себя обиженную гримасу, игриво поправила меня блондинка.

– Марина, будь добра, отвези в центр и, если можешь, быстрее. Я не могу опоздать.

Нервозность моего голоса, кажется, удивила и заметно раздосадовала Марину, но меня это обстоятельство мало занимало, все мысли были направлены лишь в одно русло, которое в любую секунду могло пересохнуть…

Мой взгляд тонул в огнях, пока безмолвно ехал я по улицам ночного города, чьи фонари и зеркала витрин давно затмили звёзды.

– А ты не слишком разговорчив, как я вижу.

– И как слышишь.

– Что?

– Да ничего.

Короткий диалог о «ни о чём» меня немного вывел из себя, но вскоре с головой я вновь туда вернулся, – опять телепорти́ровался в блаженное и сказочное утро, когда я, затаив дыхание, вдоль берега реки по парку шёл – держась за руку – ладонью чувствовал ладонь:

– Я – Маша.

– Женя.

Дальше вновь нежное объятие, вновь поцелуй и долгое по городу блуждание – без цели, главное – вдвоём. Устала – на руках, прижавшись грудью. Замёрзла – чуть бегом, под руку. Проголодалась – с сухарями и яйцом бульон в «Быстров» – на пересеченье главных улиц. Чуть дальше – подземелье – три гривны, как спасибо за гитарный звон. Билеты на последний ряд в кино. Подсчёт полос на пешеходном переходе. В торговом центре эскалатора подъём – три раза, чередуя с спуском. Как только вышли – свидетель Иеговы предвещал Армагеддон. Спасались бегством от собачьего укуса; весёлые воспоминания потом, о том, как и кто струсил. Договорились: завтра на балет пойдём, а послезавтра на концерт малоизвестной группы – талантливых ребят, играющих для people наделённых вкусом. Нашли салон, в котором волосы в дальнейшем острижём, да так, чтоб воплотить все потаённые желанья трусов, – тех, кому мнение толпы – закон. Зашли в спортзал, чтоб записаться в секцию на бадминтон. Достали флаера туда, где андеграунд собирает тусу, – огромное спасибо подруге Машиной за то. Спасибо также и подруги другу за то, что на «квартирник» приглашён. Спасибо спящему индусу за бусы, что я Маше приобрёл. Спасибо солнечному дню, спасибо и утру. Но вечеру пока я не могу сказать спасибо. А так надеюсь что скажу, что ночь подарит…

– А-у-у-у! – такой вот клич меня вернул, и что перед собой я обнаружил?.. Как помнится мне, это называют декольте. Не знал, что вырез может быть до самой талии и, кажется, я чуть не упирался носом в то, что практически не прикрывали. Я лишь поднял глаза, как снова одарён был улыбкой наработанной годами.

– Что, замечтался?

– Да, то есть, нет.… То есть, да, но… не о том, о чём Вы наверняка сейчас подумали.

– Опять это: Вы, – ну сколько можно? Я просто собиралась обтереть твоё замызганное личико салфеткой. Дай-ка на тебя взгляну.

– Послушайте, не стоит. Мы где? Приехали? Я выхожу.

– О, Матерь Божья! Я для тебя стара?!

Блондинка обрушила на меня такой умоляюще-обречённый взгляд, что я просто не мог сбежать, не предоставив объяснений – не воодушевив, сыграв song of Farewell.

– Ты стара?! О чём ты? Ты вообще видела себя? Ты же просто дива. Я сексуальней женщины ещё в жизни не встречал. Мне и сейчас сдержаться более чем сложно, – сложнее выдумать нельзя. Но я прошу, не искушай. Я не могу. Влюблён. Любовь свою рискую потерять. Пойми, спешить сейчас необходимо, а я сижу. Огромное тебе спасибо за то, что подвезла, но мне пора идти, и я иду.

Лицо Марины после слов моих улыбка просто озарила.

– Ты действительно считаешь, что я дива?..

И как вообще такое можно описать? Как выразить словами то, что уму непостижимо? Какая справиться машина, чтоб интеллекта уровень здесь просчитать? Любому эхолоту глубину души тут не измерить. Как та, кто выражением своим способна зал взорвать стотысячный и получить овации, могла в такой момент такой вопрос задать? Зачем вообще я распинался?

Моему уходу более не препятствовали – вполне возможно – вовсе даже не заметили. Восхищённая собою, госпожа, занята была тогда – с зеркалом дальнего вида, тет-а-тет, тогда она беседовала.

****

От площади до трепетно-вожделенного пункта назначения пришлось хромать, быть может, пару, а может, и всю тройку километров, но время странствия по освещённому проспекту и по проулку, где не будь звёзд глаза б прикрыла темнота, бесследно кануло в незыблемую Лету, исчезло с памяти, предалось вечному забвению, в воронке захлебнулось, расплющилось, с землёй сравнялось под давлением несоизмеримого катка, которому нашёптывали направление мои воспоминания:

– Маша, я не знаю, как сказать, – я просто не могу тебя отпустить, не могу позволить, чтобы ты ушла. На огромный риск было бы пойти…

– Ну, всё, всё, тише, прекрати, – Маша на ухо прошептала и ручкой нежною прикрыла мне уста. – Ты всё ещё не понял, всё ещё не догадался, что я люблю тебя. И от тебя теперь я ни на шаг. И без тебя я никуда. Теперь ты мой, а я твоя. Теперь мы вместе, навсегда, пока мы живы.

И мы жили. Мы любили. Мы лежали, тяжело дыша, после того, как потом своим простынь увлажнили. Мы были счастливы: она и я.

– Ведь ты останешься?

– Конечно…

Маша повернула голову ко мне, я – к ней, и я был пойман. Это тот приём, против которого нельзя найти противодействия. Это был захват, которого не избежать, от которого ты не бежишь, от которого бежать тебе не хочется. Это петля, в которую с улыбкой лезешь; тиски, которые жмут в кайф. Приём в два действия:

Улыбка искренняя и такая светлая, лучи так мягко и приятно слепят, так драйвят – до эйфории, до головокружения. И ты обмяк. И ты потерян, твоя планета сейчас Марс. Ты обездвижен, обезврежен, тебя теперь легко забрать, и увести, и затерять в бездонных недрах драгоценных глаз – сплетенье янтаря и изумруда – священно детище Венеры от траха Нептуна. И ты словил кураж в плену, накинутое лассо – твой спаситель, и если плата такова, то ты готов навек продать свой взгляд. Который я и не пытался оторвать в то время, пока Маша его, лаская, удерживала. Она так медленно, так плавно своё тело сверху на меня перенесла и, затаив дыхание, склонилась ровно на столько, сколько было необходимо для того, чтобы концы её волос коснулись контуров лица того, кто неподвижен был тогда, того, кто трепетно внимал то, что так весело и так игриво несли её уста:

– … конечно, я останусь. Или Вы ещё надеетесь на иной исход? Попытаетесь выпроводить меня из своих хором, или же сами пуститесь в бегство? В таком случае, могу заранее Вас осведомить: отступление невозможно. Моё преданное войско уже выстроило частокол, выкопало ров и подожгло мосты, так что, хотите вы того или нет, я остаюсь навсегда в Вашем замке, сударь. Кстати, также как и Вы. И это факт. Я теперь Ваша троянская принцесса, а Вы – мой возлюбленный Парис. И пусть весь мир между собой воюет, а ты меня, мой суженый, обязан здесь, в уединении, любить.

– Готов, сударыня, в плену у Ваших ног свой век, что был Всевышним уготован, провести, но… Маша, без шуток, мне сейчас необходимо кое-какую вылазку осуществить.

– Какую вылазку? Куда? О чём ты, милый?

О, как мне было объяснить, как передать, как донести то, что не выразить словами, то, с чем мозг собственный справиться не в состоянии? Как охарактеризовать устами, как перенести на чистый лист бумаги состояние души, владеющей при всём при этом иммунитетом очень слабым? И как, скажите, как мне было ей перевести с глубин бездонных пущенное эхо, чуть было излечившимся, как вдруг сквозняк и, вновь охрипшим сердцем?

– Это крайне необходимо, просто поверь. – Вот и всё, что смог я ей тогда сказать, в то время, как меня упорно грызли, безжалостно кусали старика слова, последние, что от него я слышал, в тот день, когда сразил он наповал известием о... Вот здесь, пожалуй что, уместно будет день тот вкратце описать.

---

Дата добавления: 2015-08-10