Post Scriptum

Такой вот бал, такой вот маскарад, был подготовлен для меня Морфеем. Стэн, молча, встал и вышел. Я остался в кухне сам; взял ручку, толстую тетрадь формата А4, и принялся записывать, – записывать всё то, что Вам пришлось (пришлось возможно) прочитать.

Прогулка

«02» марта

Пишу о том, что описать вчера ещё был должен, только сейчас, потому как, наконец, в руках пропала дрожь и ручку удержать теперь только способен. «Что это было?» – хочется вопрос задать... опять. Однако чтоб тенденцию не навлекать, кричу: «Ну, ни фига!», шепчу: «Вот это да... Как странно... Быть не может». Иль всё же может? Как же разобрать?Никак пока, наверное, а значит, остаётся лишь, предавшись изложению, уповать на время, которое, надеюсь, позже разобрать и подытожить всё произошедшее со мной поможет. Начну с хорошего, а именно: с вчерашнего утра, которое как никогда мне показалось добрым. Проснувшись, я поблагодарил Всевышнего за то, что ночь мне подарил без сна; порадовался солнцу и его пробравшимся в окно лучам; побрился неохотно; в исполнение идею осенившую привёл, бросив за борт собственные кости.

Морозной свежестью был встречен за бортом, приятной – в совокупности с улыбкой солнца, которому взаимностью ответил и пошёл неспешным шагом за покупками эмоций. Расплата временем свободным, за танец от периферии пред собой, для богачей – бездельников – всегда “приват” и обнажённой. Давно не виделись, соскучился, а значит, интерес возобновлён.

Она всегда была передо мной как на ладони. Тому способствовало месторасположение дома, в котором жил, который был рождён в центральной части города, той, что над уровнем моря местами вздымалась метров до двухсот и имела преимущество перед другими в росте – вдвое, если брать в соотношение восток. Север, запад, юг, с чего начать, куда свой кинуть взор? Вопрос решён: иду на зов. «Опять гудишь, старик? Здоров».

Металлургический завод, собой покрывший южный горизонт, не смотря на свой преклонный возраст, без выходных и перерыва, 24 часа в сутки, кряхтя, откашливаясь, корчась, пыхтит отечеству во благо, работает за для народа. Негодует старичок. Упорхнула былая слава. А ведь купался в её лучах, был на слуху; да что там! – газеты писали. Но годы величия и популярности унеслись – бесследно канули. На лаврах почивают теперь другие труженики: стройные, крепкие, прогрессивные – черты их идеальные. Плюёт на это главный городской кормилец, протест несёт, – не хочет с распростёртыми объятиями встречать забвение, – применяет все возможные альтернативы, чтобы привлечь к себе внимание заветное. И ведь получается у упрямца: с лихвой компенсируя обветшалость стана своего, – более не привлекательного, – соблазняет обывателя яркостью собственного учащённого дыхания.

В то время как туристы всего мира тратят кучу денег, чтобы встретить закат у порога Тадж-Махала, влюблённые парочки нашего города ежедневно, в любое время суток, любуются куда большим разнообразием цветовой гаммы, сидя у подъезда на лавочке, повернувшись спиной к северу. И не зря они с таким упорством игнорируют знаменитый на всю округу "Nouth", прославленный оригинальным озорством своих юных обитателей и получивший своё прозвище совсем не случайно, а благодаря малолетних разбойников в иностранном языке особенных познаний. Предположим: если какой-нибудь случайный прохожий, приехавший, например, навестить родственников, своим присутствием вдруг осчастливит северную часть города, то откроется пред ним словарь, узрит воочию и оценит он должным образом местных деток лингвистические способности. Чужак иногородний (тот факт, что в этот край может забрести абориген с соседнего района я приравниваю к невозможному) взволнованно и впопыхах по "central street" шагающий, наткнётся обязательно на "Kiss my ass", с автобусной остановки красным маячащее. Пройдёт чуть далее, ему представится: "Move ass" на тополе вышкарябанное, – шаг уже ускоряется; "faggot" на следующем дереве путником обескураженным обнаруживается. Голова налево поворачивается, с взором его встречается татуаж гаража Петровича. Здесь, конечно же, движение чуть замедляется, дрожащим голосом вслух перечитывается: «fuck yourself fucking idiot; mothefucker; son of a bich; dick sucker; suck my dick. У в не туда забредшего уже начинается головокружение и внутренняя паника. Самое время перейти на гладкий бег. Пульс зашкаливает; перед глазами по пути встречается: Светка, dumn, boomboom давай; fucking ass open your bongies; Батон did eat pussy Ольке с 13-го. Бедняга еще б долго удивлялся многогранному разнообразию в выражениях, открытости и честности таинственного "Nouth" подрастающего поколения, не упрись он лицом в асфальт. Причина поцелуя сладострастного, болезненного – троса металлического натяжение (запутались концы, переплели стволы деревьев, вдоль дороги посаженных параллельно). Лёлик, Сундук и Батон, в этот день, конечно же, помогут нерасторопному путнику подняться; отрясут; мило беседуя, к остановке проводят; подсадят на ступеньку автобуса и помашут рукой вслед; своим поступком, вызовут восхищение очаровательных Ольки с тринадцатого и Светки, а также одобрительные кивки и похвалы Васьки Фёдорыча, Петровича и дядь Паши. С гордостью в душе, за сыновей по рюмке осушится и продолжится в домино затянувшаяся партия. Ребята же, похвалой вдохновлённые, возьмутся дружно за руки и побегут, всей своей весёлой компанией, благие дела нести – бескорыстно стёкла натирать заправляющимся.

Тем временем, налюбовавшаяся восхитительным заревом, успокоенная безопасным расстоянием, влюблённая парочка, в поисках ощущений поострее пересядет спиной к югу. На севере их взору представится роковая ошибка водителя лады модели 99. Дабы избежать, неминуемых теперь, потрясений ему стоило залить топливо в двух километрах восточнее. Там его ждала, и уже конечно не дождётся, заправка более повышенного комфорта, где он смог бы распрощаться с грязи многослойной кожурой, вернув своему автомобилю цвет родной – стальной. Пока ВАЗ 21099 холили бы и лелеяли, приводя в порядок стальные нервы, расшатавшиеся состоянием дорог, водитель мог бы коротать освободившееся время, прогуливаясь по супермаркету, в кратчайшие сроки выстроенному месяц тому назад. О неумолимое движение прогресса! как долго будешь скупостью по ходу обрастать?

Много веков назад люди годами кропили, камень камнем отесывая; украшали свои сооружения неповторимыми орнаментами, узорами; донесли современнику сквозь тысячелетия мудрость свою, росписью одушевленную; не предались забвению, запечатлев на стенах жизнь своей эпохи. Сегодняшние зодчие, используя инновационные технологии, проявляя чудеса фантазии и архитектурного творчества, заботятся о памятном наследии с помощью гипсокартона и профиля. Наверное, зря так усердно стараются, – не думаю, что будущие поколения будут особенно нуждаться в живом созерцании их предков культурного достояния. Какой смысл ехать куда-то, чтобы увидеть место, где когда-то нечто эфемерное было замечено. Куда проще прописать в поисковике: "ХХI века конструкции", где им их друг всезнающий выдаст: "Постройки на скорую руку, прожившие от двух до пяти, после, за нерентабельность, умерщвлены". Один французский романтик, как помнится, когда-то давно писал: «Кто умеет видеть, тот по ручке дверного молотка сумеет восстановить дух века и облик короля». Оптимистически настроившись, искренне веря в прозорливый ум будущего поколения, рискну предположить, что молодёжь ХХII века с лёгкостью определит, чем дышали их праотцы. Богатое воображение, знаниями подкреплённое, уверен, воссоздаст эпоху парадоксов и противоречия, когда красота померкла в цифрах банковских счетов, и съеденной всеобщей алчностью оказалась тяга к вечности.

По такому вот новорождённому ящику, обречённому на скорое погребение, мог прогуливаться водитель Лады 99, которая, в тот момент, очищалась бы от дорожной взбучки, сложись для них обоих обстоятельства более благополучно.

Временное сооружение поднадоело, придерживаясь восточной стороны, я передвинул свой взор далее. Тут же потерялся в хаотичном построении девятиэтажных зданий. Блукал тут и там, не мог выход найти. Может ребята, те, что у подъезда кучкуются, – сигареты, и не только, шмалят, – подскажут? Подсказали, сигаретой и не только угостили, в добрый путь направили...

С завидной регулярностью, среди домов, у подъездов, прогуливают лекции студенты, вдохновлённые подвыпивших отцов вчерашними байками о том, что дармоеды лекторы ничего полезного в их бестолковщину вбить не в состоянии, и, что пока будущий горняк или бригадир цеха не возьмётся за воспитание "желторотых оглоедов", не выйдет из них ничего путного, не получится человека.

Преподавателям горного и металлургического техникумов, остаётся лишь уповать на внимание единиц, не просвещённых, и, вздыхая, уставившись в окно со скуки, в период самостоятельной работы, считать ворон, поглощающих центрального рынка пищевые отбросы. По другую сторону собирателя толпы по выходным, за которым в период самостоятельной работы преподаватель экономики внимательно следит (по ту сторону муравейника жестяного, не оставляющего шансов "Молодёжному" на выдох), дерзко втиснулся пятиэтажный беспредельщик; бескультурный нахал; воплощение зла в глазах бабы Нади и Елизаветы Прокопьевны; обитель разврата и похоти; место зачатия всех вредных привычек в юных сердцах, ежовыми рукавицами заботливых родителей более не стеснённых.

Но даже не безнравственность студенческого логова вынудила близкую знакомую и соратницу уже известных Вам дам в спешке поменять место жительства. Ночной клуб с изощрённым названием "Ночной Клуб" стал главным вдохновителем Прасковьи Семёновны на скоропостижный переезд в места неопределённые. Сосуд терпения был, вверх дном, перевёрнут после незапланированного участия обожаемого внучка в одном рядовом событии.

Пятнадцатилетний геймер, кибер-потрошитель, со школы возвращался, ни свет, ни заря, чрез компьютерный клуб, как всегда, транзитом. Шнурок развязался у паренька, у входа, как раз, в место увеселительное. Дорога к бабушке любимой, конечно же, одна, – мимо танцпола никак не пройти было. И всё бы ничего, и кушал бы подросток пирожки, давно остывшие, пару часов спустя, не потеряй он бдительность, – не окажись не своевременно в самом центре столкновения "пришельцев" с "коренными". Прекрасный образ принцессы, некогда Менелая жены, меркнет пред красотой и обаянием Ленчика – "Молодёжного" главной искусительницы. Следовательно, войны во имя последней, еженедельные, не уступают "Троянской" в кровопролитии.

Злосчастный шнурок всё-таки был завязан, за что спасибо бабе Наде, составившей компанию Прасковье Семеновне. Медбрат был потеснён той ночью в карете скорой помощи. Комфортной для него поездку ту назвать нельзя, – две дамы пожилые Алёшу провожали в пункт травматологии, браня попутно всякого и вся.

Пока же ребята в общежитии, бурной ночью отобранное, своё досыпали, разделяя ложе с полом прекрасным – медицинского училища дарованием, перепонки бодрствовавших "прогрессивных" страдали. Рёв механизмов, удручающий, ни на секунду не умолкающий, души их утяжелял. Мотив психоделический музыкантов внутреннее состояние в точности отождествлял. Инструментами звуковоспроизводящими для обезумевших стали сигналы и педали газа авто; прокуренные голосовые связки водителей извергали мат за матом.

Среди множества автомобилей так отчётливо видны были издалека два желтобрюхих тёски, как назло и до боли обидно, споткнувшихся у самого финиша. Передача эстафеты отложена; семеро "Богданов", задерживающихся на автостанции в виду сложившихся обстоятельств, выстроились в шеренгу, – простой карман не греет, следственно:их дирижёры нынче не в духу, от них не добрым словцом веет особенно.

В конце концов, мне надоел изрядно весь этот балаган, – вид муравейника огромного более не привлекал, – взятый водилами аккорд слух, мягко говоря, не радовал; отвернувшись от востока, я задал курс на запад…

Всё великолепие, которого, вмиг открылось взору. Не поддерживаете восхищённого? Не согласны? Будете спорить? Не вижу повода для сомнений, не обоснованными окажутся противоречия, уверен. Разве полуразрушенные и давно позабытые постройки не придают особый вид андеграунда дачному участку – некогда главному авитомизатору "Старого города"? Разве плавность перехода от ничтожного к благам изощрённым не завораживает? Где бы Вы ещё удостоились такой редкой возможности узреть воочию, казалось бы, невозможное – сплетение крепкое процветания с деградацией?

Разлагающиеся трупы садов и огородов, бурьяном поросшие; "заброшки" – некогда кров некогда рабочих; невзрачные, но ухоженные хижины пока ещё трудоустроенных горняков; дома торгашей; особняки успешных предпринимателей и руководящих лиц действующих предприятий; "замки" выдающихся кладоискателей – примерно такую последовательность ступеней иерархии мог наблюдать измотанный трудяга, передвигающийся по центральной улице "домушниково", навстречу с бокалом холодного пива.

Откуда же направляется столь уставший путник? Если Вы внимательно присмотритесь, то разглядите – у развалин шахты "Пролетарской", некогда миллион тонн за год на гора выдававшей – на скорую руку слепленные из дерева, махонькие сооружения. Нет, это не пастухов постройки – не от дождя укрытие; это не притон бомжей; не шалаш – не дело рук детей. Бросьте гадать – для неосведомлённых – бесполезное занятие. Это "копанки", – в наших краях они на слуху у каждого. Безработицей подавленным, рабочим классом прославляются они во все уста; привлекают своей "гарантией безопасности"; "халявной", высокой и стабильной заработной платой манят добровольцев – выход потерявших, вследствие – отчаявшихся работяг.

Не выдерживает бездонное сердце хозяев "копанок". Не могут они позволить себе глаза закрыть, уподобясь чиновникам государственным. Не в состоянии владельцы "замков" удержать себя пред соблазном показать люду сокрытое в недрах "чёрное злато". «Пусть любуется народ, – говорят они, – пусть восторгается богатствами родной земли своей – Матушки».

Вижу, взор Ваш отодвинул внимание далее. Горными массивами, воздвигнутыми за "Пролетарской могилой", заинтересовались? Нерасторопный гость из города "N", обласканный совсем недавно Лёликом и "Компанией", мимо проезжающий в одном из "Богданов", успевшем проскочить у базара до ДТП, организовавшего пробку, также как и Вы, вряд ли узнал бы в поросших кустарниками холмах наши тереконы; если бы конечно, к тому моменту успел прийти в себя.

А как гармонично втиснулось меж шлаковых близнецов кристальной чистоты озеро! – вы не находите? Соглашаетесь? – это здорово! Пользуясь, случаем, расскажу о восхитительном таланте его. Прекрасным каллиграфом является объект Вашего внимания. Не одному десятку юнцов посчастливилось на теле своём рассмотреть его почерк незабываемый. Мастерски выведенные иероглифы, не без труда, но всё же, удаётся прочесть дерматологу центральной городской больницы, вид которой, мягко говоря, не радует прохожего, не ободряет посетителя.

Наконец, оторвав взгляд от пейзажей запада, я своё внимание обратил на отталкивающе серый цвет некогда белоснежных больничных стен; посмотрел на тыл лечебницы со стороны, – посочувствовал, – скупости властей городских подивился, опомнился и на приятное переключился, а именно: на хруст под ногами. Я бы смог насладиться снега ласковым рокотанием ещё более, если бы, наконец, переставили аккорд на "Молодёжном".

Благо ничто не мешало моему взору восхищаться блеском брильянтов, рассеянных солнечными лучами по всему парку, и даже дальше – вплоть до самого банка. Главный городской капиталист, тесно сотрудничающий с заводом, собирает у стен своих длиннющую колонну... в первых числах каждого месяца. Первое к первым никогда не относится, конечно же, поэтому вчера, прогуливаясь по парковой зоне, я довольствовался тишиной. Вообще-то, стоит подметить, "Стахановка" крайне редко подымает шум и по праву, с гордостью, носит звание "спального района". Жизнь здесь течёт спокойно и размеренно; кажется, что даже стрелки часов здесь замедляют свой ход, дабы не нарушать гармонию, созданною всеобщим окружением. По большей части, в центре живут пенсионеры – первопоселенцы, – первопроходчики, первослесари, первогрозы, первокомбайнёры, их дети и их жёны; отсюда выражение: "Старый город", мною, кажется, сегодня уже применяемое.

Но всё же "центральной" молодёжи, пока ещё меньшинства, ряды пополняются и регулярно. Происходит это за счёт переселения семейных пар, только-только Богом одарённых, или же удачным сплетением сперматозоидов, навек соединенных – это уже кому как в восприятии удобней. Вы, уже имеющие кое-какое представление об остальных частях города, наверняка, поддержите новоиспечённых родителей в их, как на мой взгляд, верно принятом решении о переезде в "Стахановский" район. Хотя "центр" пока ещё Вашему взору не предоставлялся мной, поэтому и расценки Ваши пусть, пожалуй, остаются на потом. Следовательно, на некоторое время, просто предложу довериться лицу некоему, гласящему о явном приоритете "Старого города" перед "новьём". И не составило бы труда, с лёгкостью доказал бы я правоту молодых семейных пар, оградивших своё чадо своевременно от роста в ногу со временем, если бы не одного «но» существование, – одной общей проблемы, каждый метр периферии уравнивающей:

Чем бы дитя увлечь, да так, чтобы пошло на пользу? Чем бы отвлечь, чтобы не занесло со временем в сторону табака и алкоголя? Каким образом? Быть может волшебством? А тем, чей ум светлее, кто заботится сильнее, кто не позволит себе, не сумеет, воспользоваться в данном случае пультом? "Гарри Поттер" подождёт, телевидение – на период становления, быть может, мимолётно и одним глазком; развитие – за букварём. Пазлы, лото, конструктор "Лего"; считалочки, стишки, ноты, песенки; телескоп, глобус, энциклопедии – всё это здорово! но чем же сжечь избыточную детскую энергию? Водить на плавание пару раз в неделю? – куда? – К каллиграфу на встречу? или на речку, в которую опорожняется завод? Но даже если опустить возможность заражений, уместно летом Ваше предложение, а где же плавать осенью, весной, зимой?.. Где-где? – в бассейне? – Это вы о чём? А-а-а! – о здании полуразрушенном, которое обходим стороной. Открытие для нас, признаюсь, всю жизнь думали, что это наркомании притон. Осведомлены теперь, – по вторникам и четвергам чадо своё займём. Занятых ничем пять дней ещё! Предложений Ваших ждём, будем признательны. Что-что? – гимнастика художественная? спортивная для мальчиков? Подвижные игры; лёгкая атлетика; фигурное катание? Ну, ничего себе! – столько предложений навалилось сразу, в исполнение привести – проще некуда. Решение проблемы – на ладони, дело за малым – спорт-комплекс возвести, за счёт собственных средств, конечно же. Государство по пустякам отвлекать нечего, – ему некогда, – выборы впереди. Завтра же начнём: выворотим карманы, в общую копилку сложим жестяные капиталы – сдачу коммунальных служб. Продукты подождут, за пропитание в ответе святой дух.

На зимний период определены. Спасибо Вам огромное! До тепла как-нибудь да протянем; квартиры свои превратим в парки развлечений; нервами запасёмся стальными, чтобы личным примером, направить своё сокровенное на путь добра, любви, благоразумия. Что я заладил: мы, да мы? Простите, с возрастом приходят мысли светлые, жаль, что пока лишь мимолетные, поэтому хожу в тени. Чего о них не скажешь. Я не причём пока, – речь шла о семьях молодых.

Придёт конец апреля; подсказки, все со стороны – подальше в сторону. До свидания, бетонные стены, – на время, до поры. – Каруселей долгожданное открытие! Детей не удержать, не препятствуют, конечно же, родители. На выдохе квартиры. Вдох общий свежести весенней для родных, таких счастливых, таких живых. С папой за руку, чтоб не разбить колени, уже обученный тротуарными выбоинами, ребёнок весело шагает в сторону каруселей – таких манящих. Уже переживалось, чувствовалось, – малыш в предвкушении. Вот-вот... и мамочка ведёт размен с кассиром; ещё чуток, в обнимку с папой машет вслед ему рукой – "солнышку" своему любимому, отправившемуся в сказочный путь на волшебном "паровозике". После скорого прибытия на конечную станцию, ребёнок бросится в объятия родителей – заждавшихся, впечатлениями поделится радужными и направится к – очередного наездника уже ожидающим – верблюдам, слоникам и лошадкам. Вскоре, восхищённому путешественнику, приключений искателю, предстоит повстречаться с "лодочкой", "колокольчиком" и "орбитой", крутящейся вокруг своей оси с невероятной скоростью, отправляющей своих гостей в состояние невесомости. Космос покорён, земное притяжение приветствует, пришло время последней станции, на которую, конечно же, все вместе. Крепко сжав шею папину, в приятном волнении прибывая, выглядывая из-за широкого плеча, кроха-любознатель рассмотрит такой ещё заманчивый и неизведанный мир его окружающий с колеса обозрения...

Скоро, совсем скоро, осталось чуть дожить, и откроются карусели, и возрадуются всего города жители; отомрёт на душе наболевшее: неделями без воды, в минус 20 еле тёплые батареи, – конечно же, не забудется, но простится; поклонятся при встрече мэру и, возможно даже, скажут спасибо за наличие в парке каруселей, которых в других городах уже нет и в помине.

Скоро-скоро, было-было – пережилось, забылось, как... Сидел себе мэр всю прошлую зиму, думу гадал без перерыва, и надумал, выгадал, что ни к чему ему возможные похвалы; решил показать люду свои главные добродетели: стойкость духа, крепость сердца, тщеславия полное отсутствие.

Городской голова с лёгкостью перенёс порцию критики, после того как карусели, сменив прописку, плавно перекочевали с городского парка в пункт приёма металлолома; колесо обозрения в неизвестном направлении укатилось.

И что бы вы думали? Люди в мятеже? Стоят, под исполкомом, по сей день с лозунгами протеста, с криками? Вы глубоко заблуждаетесь; сокрыт, пока ещё, от Вас гений личностный городского бюджета главного распорядителя. Не в состоянии Вы, ещё пока, прозорливость его ума по достоинству оценить. Не зря ведь он свой пост занимает, не просто так ведь управляет людьми. Он, как и все помещики планеты, прекрасно заучил пункт 1.1 "Негласного Кодекса правителя", гласящего в тихую, за закрытыми дверьми:

«Было плохо – были не довольны, все бранили.

Сделай в трижды хуже – будут не довольней, закричат.

Улучши в одну треть – на лаврах, восхвалённый, будешь почивать!»

Пустующие места, образовавшиеся после вынужденного отбытия семейного любимца, с подачи местного властителя, очень быстро заполнили ларьками своими предприниматели, – весьма успешными, которые, на всю округу слыли. Вместо сладкой ваты и разноцветных шариков, люди могут порадовать себя теперь пивом и хот-догами, расположившись поудобнее за пластиковыми столами, на стульях из пластика сооружённых. Все довольны, все благодарны. Исполком, в очередной раз, восхищённым остался гением своего руководителя. Предприниматели с радостью сделали столь успешную покупку земли, поклон отвесили своему покровителю. Семьи с лёгкостью выплескивают все эмоции накопленные буднями: дети набегают не один километр вокруг столов и стульев, в то время как их родители, держа своё чадо постоянно в поле, по воли мутнеющего, зрения, топят наболевшее в очередном бокале алкоголя, утрамбовываемого сигаретами.

Напротив обновлённых аттракционов расположился стадион, куда с удовольствием приходят два десятка стариков посмотреть, как «наши козлы косоглазые мяч пнуть, как следует, не могут». А тем временем, очень даже зоркие ребята пинают мяч достаточно сильно, как для парней, которые лишь час тому назад домой со смены вернулись, собрали сумку, дочь поцеловали, сыну рубаху заправили, жену приласкали, и… в бой за идею и славу родной команды – некогда чемпиона областного футбола. В те времена недалёкие, в годы недавние, совсем не просто было завоевать столь почётное звание. Ещё бы! – столько команд тогда несло своё знамя с милых, крепких, процветающих провинциальных городов. За финансирование спортивно-массовых мероприятий в частности, как и за развитие городов в целом, тогда отвечали предприятия, руководители которых с превеликой радостью радовали своих земляков. Однако ничего не вечно, – время укрепляет и время калечит. Стрелки часов, дни недели, месяцы и годы увели поочередно бывших руководителей с занимаемых ими должностей; привели на смену тех, что моложе, а значит, перспективнее, целеустремлённее, современнее, – угрызением совести не стеснённым, отдали в руки бразды правления. «Это невозможно! – воскликните Вы, – заврался ты, невежа. В наших краях нет личностей таковых. Бог наградил славянский народ предрассудков полным комплектом, так мешающим жить в спокойствии и достатке чрезмерном одновременно. Чем толще портмоне, тем выше внутренняя паника, чувством вины затравленная, – за сбор урожая, с чужих садов, за перебор плодов. Должностные лица, души наши родственные, настолько раскачали свои внутренние маятники, что нерентабельным: балансу, равновесию и гармонии давным-давно пришлось податься прочь, с земли – неприрученными мучениками – обетованной. Не востребованные здесь: равновесие, баланс и прочие с лёгкостью нашли себя за рубежом:

Там, где меньше думают, но больше делают; где улыбаются, когда не весело; где плачут лишь тогда, когда им это выгодно; тоску и грусть растаптывают с каменным лицом!.. Где продают и с радостью, но никогда не дарят; где вслух Вас не обидят, проклятья про себя несут. Там, где пенсионеры умеют жить лишь для себя, – где путешествуют, а не откладывают внукам. Всё там же, где любовь давно ушла, где даже браки по расчёту – глупо! Какой расчёт, когда считать не в кайф? Не в кайф читать, не в кайф растить детей, и, наконец, поспать в субботу утром. Там жизнь не в кайф, когда ребёнок обязует; семья не в кайф. – Какой позор! а мы от чужаков кайфуем. Уж лучше здесь, обнявшись, нам в канаве прозябать, чем в одиночестве на пляже в Солт-Лейк-Сити. – Так мы считаем, а ты, попробуй, возрази-ка!».

Попробую, и все Ваши слова забвению предам. Так было, я согласен, но не есть, и вряд ли будет. Господь вдруг оказался не един. Боги, те которые земные, те, что поближе, а значит, всемогущее! тщательно выводят небесные отметки с душ юных гениев. А дальше... Дальше тренинг в Гарварде, Оксфорде, Еле, чтобы впитать покрепче в своих чужой менталитет, который в сумме с мозгом славянина рождает сверхсуществ. Сверхсуществами, а лучше – роботами-марионетками, забыты чувства: любви к ближнему (о дальних чего там речь вести), справедливости, вины, патриотизма, благодетели – не распознаёт их матрица всё это. Их системником все буквы в цифры перевоплощены. Сермяжная правда устами их калечена и по селектору вопит, что работа – это волк, и в лес уж точно убежит, если не держать в ежовых рукавицах.

Закатили роботы рукава и давят апельсины; утекает из апельсин нектар, а жмых... лишь бросят: барыги, тут как тут, распил ведут, на куски дробят, по частям растаскивают. Не прекращается давление – жмут, жмут и жмут. Один апельсин, второй, третий – и вот уже весь край, да что там! – одна шестая часть планеты усеяна обезвоженными цитрусовыми. С одного из таковых, с обезвоженного, я родом; в такой же переехал; несколько подобных увидел по пути, – всего-то в 70 каких-то километров! Выжатый апельсин – забытый фрукт. Забытому забыть пора о каруселях, о дорогах, о футболе и о спорте в целом; о культурно-массовых мероприятиях, о будущем для поколения.

Но забытое, наперекор молве из вне, не забывает, переживает всё в себе. Население его по сей день поражено небесными отметками, – предрассудками обогащено, такими как: терпение, преданность и вера. Терпят, вследствие чего: делают, что требуют и верят. Верят в то, что не без дна моря владык, что рек течение изменит направление, – вознаградит за веру и терпение, наполнит соком жмых и возродится фрукт. Верят, что благодать наступит всё же, хоть когда-нибудь! Ну а пока, с неизменной фразой на устах: «Бывает ведь и хуже», – народ благодарит: «Спасибо и на этом. Спасибо, что ни как при Сталине; что лучше чем в Анголе; что хлеб почти что в каждом доме». Гордится люд: что всем известен наш Чернобыль; что нас боятся в супермаркетах за рубежом; что стадионы наши – лучшие в Европе, зарплата иностранцев в наших клубах – миллион. «Спасибо вам на том! Не слушайте наш стон. Иконы в каждом доме, – мы как-нибудь переживём».

Пока мой разум озаряли весенние перспективы, глаза не достучались, отчёт не донесли о том, что ноги тело, повинующееся, уже успели через парк перевести. Не поворачивая головы, с вопросом мысленным: Да что я там не видел? – не изменяя постоянному маршруту, я направился к площади. Обогнув банк и повернув налево, вышел на центральную улицу "Стахановского района", гордо зовущуюся именем некогда вождя нашего многострадального народа.

Я люблю улицу Ленина. Я люблю гулять по ней. Близкое расположение низеньких сооружений создаёт здесь атмосферу уюта... снаружи. Интересно, а как оно внутри? Какие испытывают постояльцы чувства, глядя на улицу сквозь щели в стенах своих? (Виною тому подземные выработки, что в их домах вентиляцию провели). Но люди не съезжают с опасных жилищ, и вряд ли когда-нибудь покинут их по собственной воле. Очередной предрассудок клюёт изнутри, – привязанность его прозвище. Как же бросить-то свои квартиры старенькие, скромные, родные? Как с подъездом распрощаться, всегда ухоженным, окрашенным? От соседей не на шаг – от друзей, помощников, соратников. Кто присмотрит, если не они, за палисадником, любовью и заботой пропитанным? Кто польёт деревья, цветы? А вечерние беседы на лавочках удобных, собою сооружённых, – как прожить без них? Люди просто не смогут оставить свою жизнь, которая забрала слишком много сил, и уже невмоготу начинать новую, в местах иных – замызганных, заплёванных.

В отличие от дворников "Молодёжного", "Стахановки" блюстители чистоты, выполняют свою работу добросовестно. И метётся им легко и лопата не в тягость. С огромным удовольствием трудолюбы очищают их глубоко любимый "Старый город". Все знают наших дворников не только в лицо, но и по имени. Прохожие уважительно кивают головой, подходят поближе, здороваются. На час и на два может затянуться разговор о политике, конечно же, куда же без нее; о современной молодёжи – тема, что всегда актуальна тоже; о дочке Маргариты Семёновны с 23-го, с отчим домом распрощавшейся, принявшей ислам, ставшей третьей женой какого-то араба; о Кармелите и Баро; о том, что Иван Фёдорыч рассказывал, будто он где-то слышал от точно знающего то, что чей-то друг какой-то ночью видел НЛО; да и о многих других событиях, заслуживающих тщательного перемола.

Я передвигался по очищенной улице с удовольствием; шагалось легко; смотрел по сторонам. Чуть было не сбит был дядь Стёпой, вывалившимся из кафе "На минутку", как всегда, в состоянии хмельном. Отказался от предложения Виктории Павловны, занимающей свой пост с 9 до 17 ежедневно, без перерыва и выходных; обошёл, соблюдая уважительную дистанцию, крупногабаритную собеседницу главной распространительницы семечек и орехов грецких. Ответил взаимной улыбкой миленькой девушке, идущей в обратном направлении по противоположной стороне улицы; взглядом проводил, увлёкся, на возвращающихся с ночной смены шахтёров чуть было не наткнулся. Отвесив мне заслуженную порцию нравоучений, утомлённые горняки продолжили свой путь домой на встречу к жёнам, всегда так волнующимся за своих мужей (в кафе "На минутку" время всегда мимолётно – трепет супруг, наверняка, затянулся в этот день).

Повстречав на своём пути ещё группу подростков, мчавшихся со стороны школы, старика с тележкой в руках, и ещё пару прохожих особого внимания не привлёкших, я добрался до площади, имени кого бы Вы думали? – Конечно же! – того самого картавого вдохновителя, сумевшего своими судорожными движениями и нервными выкриками загипнотизировать более миллиарда зрителей.

К сожалению, быть может для кого-то и к радости, Владимир Ильич Ульянов более не машет прохожим рукой, после того как, пару месяцев тому назад поздней ночью его монумент навсегда покинул пост свой. Я слышал, что это далеко не первый подобный случай, что каменные клоны Ленина отовсюду массового бросаются в бегство, не выдерживая натиска просвещённых вандалов. Где находят статуи убежище? – не объединяются ли обиженные в новую революционную партию? – поживём узнаем.

Не могу объяснить, что так манит меня на площадь, что в ней такого особенного, способного на час и на два поглотить внимание. Быть может бежевый цвет "Белого дома", такой приятный глазу. Возможно, громадные ели, которые подобно рыцарям Черномора, осанисто и строго расположились пред горисполкомом, готовые в любую минуту дать отпор наступлению враждебно настроенных горожан. Иногда, занимая личное место внезапно исчезнувшего монумента, повернувшись правым боком к обители местной власти, я по долгу слежу за беспрерывной чередой посетителей старенького универмага, построенного ещё, наверное, в году 60-ом и, не смотря на столь почтительный век, претерпевшего минимум обновлений со дня своего рождения по самое теперь. Девять огромных букв красного цвета, на фоне зашарпанных временем его серых стен, отчётливо символизируют эпоху, создававшую подобные строения.

Одним из детищей социалистического зодчества является и главный городской старожил. Рождённый под шум оваций и лозунгов Ком. Партии, доживающий под марш протеста и непрекращающийся свист, озвучивающий очередные политические дебаты, Дом культуры, обреченно ожидая своего часа, героически крепясь, чтоб не распасться на составные части, продолжает одухотворять талантливую молодёжь. Вот так вот, стоя спиной к исполкому, чужой парапет занимая, взирая на доживающее здание, я всегда задаю себе одни и те же вопросы: чем руководствовались проектировщики всех без исключения Д/К? Чьи мысли выгравированы на площадях всего постсоветского пространства? Что это? – действия по принципу: "Красота – это когда нет ничего лишнего"? – предавшие невероятно строгие очертания городскому любимцу. Но, в таком случае, как объяснить величественное присутствие у главного входа (верней у трёх центральных дверей) четырёх колонн? верхняя часть которых украшена резьбой растительно-орнаментального стиля. Белые голуби в компании ворон видятся мне так же гармонично, как и столь явные признаки готического зодчества на фоне строения изумительно-примитивного.

Пока я пытался мысленно проникнуть во времена непрекращающегося обмана и блаженного неведения, дабы, пропитавшись духом загадочной эпохи, попытаться разобрать, на первый взгляд, всеобъемлющую абсурдность действий, случилось первое и, к сожалению, не последнее обстоятельство, так взволновавшее меня вчера, – позавчера, если быть к себе придирчивым, чтобы в выражениях быть точным. На часах уже 00:25, время летит неумолимо. И куда только подевался вечер? – на цыпочках пронёсся мимо.

Поток воздуха, чуть было не сбивший с ног, вернул меня назад в 2000-е, так богатые на природные катаклизмы. Я был ошеломлён внезапной переменой погоды. Ещё совсем недавно такое ясное небо было окутано чернейшими тучами, подобие которых видеть ранее не приходилось. Пугающие хранители осадков расположились невероятно низко. Казалось, что жителям третьих (то есть последних) этажей не составило бы труда дотянуться до них рукой, если бы отчаянным вдруг вздумалось, отворив окно, впустить опешившего гостя. Ветер действительно был неистовым, готовым нанести урон любому, осмелившемуся стать на его пути. И надо же было такому случиться – я стал одним из этих "любых". Мороз когтями своими вмиг пронзил насквозь. Метель, игриво сорвав капюшон, проникла туда, где теплей и уютней – поближе к телу, за шиворот; пошарив внутри, вышла наружу, где облепила лицо. Руками прикрыл, на 180 развернулся, где встреченным был не менее радушно. Ещё на 90, и вновь... воздушный поток в противоход. Как не вертелся, как не крутился – со всех сторон один и тот же приём, от которого пытался укрыться, нагибаясь как можно ниже, упираясь в колени лицом. В таком положении предпринял попытку добраться до помещения спасительного, ближайшим был – "Белый дом". Возможно даже войско Черномора, сжалившись, пропустило бы, если бы дистанция в 30 метров не оказалась непреодолимой, если бы не ветра заслон. Я был изнеможён, терял терпение и надежду. Вновь проявился характер мой, материнской лаской в бытность становления изнеженный, отсюда – никакой. Обмякшее тело безвольно рухнуло. Удостоившиеся спасения глаза прикрылись веками. «Господи помоги», – прощаясь с сознанием, произнёс, с надеждой, верующий сам не зная во что.

****

Очнулся я от достаточно неприятного толчка, сопровождающегося грубым мужским голосом:

– Э, пацан, живой?

– О, гляди, глаза открыл! Ну, чего стоишь? – руку подай. Сам-то, небось, и подняться не сможет.

Ухватившись за грубую здоровенную кисть, с лёгкостью подымающую 65 килограмм живого веса, я разглядывал полнотелую и ещё довольно молодую женщину. Розовые щёки её выражали крепкое здоровье. В глазах светлых, искрящихся, читался нрав чистый, заводной.

– Ох, ну слава Богу, – защебетала молодуха. – Ты чего, уснул что ли? Аль в обморок упал? Слышь, Саш, и не пьяный же, и на наркомана вроде не похож.

– Та где там, не похож! Гляди, как зрачки в растерянности бегают, и под глазами чернь. Ну, чё молчишь? Немой, что ли? Аль язык проглотил? Из тех ты, не? – вену рвёшь?

- Не-е-т, – хриплым голосом протяжно выдавил я в ответ, будучи ошеломлённым, в тот момент, голубизной неба, яркостью солнца и отсутствием туч.

- Гляди, какая щека красная! – снова заголосила вероятно супруга вероятно шахтёра, судя по крепости рук, проводившего львиную часть рабочего времени "на молотке". – Наверняка отморозил, надо бы отогреть. И как же тебя угораздило?

- Буря повалила.

- Какая такая буря? – удивлённо переспросил вероятно супруг щебетухи.

- Ну, ветер... метель... А вас, видно, непогода не застала? Дома пересидели?

- Э-э-э, товарищ. Это не годится. Я же тебе говорил, Валь, и трогать не надо было. Пусть бы околел окаянный. Ты бы шёл отсюда подобру-поздорову и на глаза более не попадался. Я вашего брата терпеть не могу, – отродье дьявольское.

И я пошёл, не смея возражать, оправдываться, даже не пытаясь.

– Саш, а может зря ты так? Ну не похож он, гляди какой миленький. А те все гниют, лица их язвами покрыты.

- Ничего, за ним не заржавеет. Небось, только ступил на стезю смертника. Вот поглядишь на него через месяцок, другой. Я слышал, что бесы эти уже всё своё натуральное поглотили, теперь на "псевдо" химическое перешли. Через полгода, увидишь, издохнут, не останется никого. Да и слава Богу, туда им и дорога. Так что можешь прощаться со своим "миленьким".

- Ой, Христос с ним. Молю, чтоб ты ошибся.

- Дура ты у меня, Валька, наивная. За то и люблю.

Отдалявшийся, по мере моего неуверенного передвижения, супружеский диалог, мало волновал обескураженное сознание, созидающее, тем временем, за вопросом вопрос: И как это понимать? Куда подевался ветер? метель? Как давно светит солнце? Или оно не прекращало светить? Может тучи собой и не заслоняли лучи? Тогда, что это было? Что измотало, что с ног свалило? Ответы так и не пришли, за всё-то время, пока ноги несли обомлевшее тело привычным маршрутом, по которому площадь всегда предшествовала месту утренней трапезы. Всегда, то есть: в обычные дни, когда непогода внезапно наповал не молотила, в сторону не отходила и, с отмороженным лицом, улыбку после не давила, мол: знать не знает в чём дела. Тогда, в те дни обычные, далёкие, в неделю где-то пару раз, я был особенно любезен со своим организмом – прогулкой баловал; не забывал я и о желудке тогда, усохшем весьма, не лишал извечного мученика заслуженного дарования. Тогда нетерпеливое бурчало ожидало неизменную порцию бульона и греческий салат, преподнесённых пиццерией, в коей приходилось мне (приходилось с удовольствием) трапезничать.

Занятый процессом мозгового штурма безрезультатного, я и не заметил, как оказался у порога кормилицы излюбленной. Открыв входную дверь, удивился свободных мест обилию; отсутствие в районе какой-либо альтернативы такого подарка ранее не преподносило. Долго не застаивался, направился к кассе, в ожидании услышать: «Привет, тебе как всегда?» – от Лейлы, или же от Оленьки: «Всё знаю, помню, присаживайся». Но и тут меня ожидало не соответствие с привычным сценарием.

«Здравствуйте, что будете заказывать?» – слетело с уст незнакомой мне, отсюда следует – новенькой девушки. Странно, и как это её сразу возвели в кассиры? Вероятно чья-то дочь или племянница? Сомневаюсь, что ей будет комфортно работаться под постоянным давлением возмущённых взглядов. Сотрудникам её, более опытным, пришлось, или приходится, взбираться с самых низов по карьерной лестнице, дабы заслужить то почётное место, у которого она сейчас находится. А тут, откуда-то, какая-то нарушительница традиций вдруг удостоилась…

– Может всё-таки закажешь что-нибудь? – рыжеволосая голубоглазка прервала мысленный разбор.

Я извинился за свой тормоз, заказал своё "обычно", взял 23-й номерок, присел за столик, занялся своим "привычно".

Первыми попали под внимание школьники. ОШ №2, располагавшееся в десяти минутах ходьбы от четырёх двойных порций мороженного "Ассорти", недосчиталось в этот день как минимум пятерых грызунов науки. У одного из прогульщиков наверное бронхит, или же дом бабушкин давно не посещался непутёвым внуком. Более тщательному изучению подверглась парочка, сидящая за столиком напротив. На брудершафт был выпит ими молочный коктейль, "Фирменным" суфле друг другом были накормлены. Парень нарочно был не аккуратен во время еды, за что, впоследствии, сладким поцелуем себя вознаградил. Помимо меня, за этим чувственным процессом поглощения следили, периодически посмеиваясь, двое парней коротко стриженных. Костюмы "аdidas", серебряные браслеты. За окном лаял питбуль, пока я, в поисках новой цели, взор перемещал по периметру. Зазвенело над дверью, – периметр более не интересен, фокус наведен, – молодая мамаша с дочкой, предположу, пятилетней, вниманием встречены. Стройная брюнетка в белом полушубке с рыжеволосой новенькой пошла любезничать, направив свою малышку, не по погоде одетую, к свободному столику, рядом с моим соседствовавшему. Нерасторопная кроха, проходя мимо, зацепилась о моё колено. Так тщательно оберегаемая у груди книга с рук вылетела, на полу, раскрывшись, присела. Я поспешил поднять детское сокровище, замер на полпути. С 37-ой страницы такой знакомый персонаж мне подмигнул приветливо. Открылась ли дверь входная в тот момент, иль звон издали бубенцы? – мне сложно разобрать сейчас, тогда же было некогда. Я был сражён в упор воспоминания сокрушающим выстрелом, без внимания осталось встревоженное детское: «Пожалуйста, извините». Откуда-то издалека доносилось: «Женя, ау, ты меня слышишь?.. Евгений! Молодой человек, заказ-то свой примешь?»

– А?

- Ну, наконец-то! Ты уже на имя не отзываешься? – спросила громко и, как всегда с улыбкой, наконец удостоившаяся внимания, официантка. – Что с тобой? Смерть увидел?

- При-и-ивет, Таня, – с большим трудом я из себя выдавил.

- Что-нибудь случилось? Тебе плохо? Сделать искусственное дыхание? – улыбка с лица Тани не сходила.

- Не-е-ет, нет. Всё хорошо, спасибо.

- Ладно, я поняла; позже поговорим. Зови, когда придёшь в себя. Вижу, ты сегодня с заказом импровизируешь. Не похоже на тебя. Пробежав по мне взглядом напоследок, оценивающим, белокурая пышка развернулась и отправилась к коллегам, в углу у кухни, как всегда, ютившимся.

Представляю, какой вид растерянный был тогда у меня. На лице прекрасно отображался ход мыслей. Похоже, что мозговые клетки, отвечающие за окружающей среды восприятие, в четверг переместились; побыли чуть в дне будущем, отдышались, перекурили, взвесили все за и против, – и назад; Может привиделось? – привели с собой. Да быть не может, чтобы рожи такие на страницах детских книг помещали редакторы! Неужто, докатился мир в своём развитии до "Ужастиков для самых маленьких"? Не стану более забивать себе голову, лучше утробу наполню. Бульон уже давно остыл, наверное. Взяв в руку ложку, я сёрбнул... губами наткнулся на огурец. Что за дела? Рассольник? Фу, терпеть не могу! Заказ перепутали, что ли? Я брезгливо отодвинул блюдо ненавистное; с тем же видом посмотрел на блинчик шоколадом политый. О том, что греческого салата на столе не оказалось, стоит ли говорить?

– Таня, пожалуйста, подойди!

Белокурая официантка тут же на зов явилась.

– Что, созрел для беседы, наконец-таки? Ты сегодня в край неразговорчивый. У кассы, кстати, тоже заметили.

– Танюша, извини, конечно, но лучше бы они, у кассы, не вглядывались так упорно, а внимательно слушали, – грубостью, в принципе для меня неестественной, была снесена улыбка с лица полнотелой девушки.

– Что-то не так, Женя? Я не поняла! Что за выбрыки? – приняв позу внушительную, упёршись руками в бока, не менее дерзко ответила обидчику официантка.

– Да что же ты сразу в штыки? Не обижайся; тяжело сегодня. Я прекрасно понимаю, что ошибиться ты не могла. К тебе никаких претензий, но девушка у Вас новенькая... Да и её не виню, конечно же (замахал я руками перед собою). Просто день не удался, вот и вспылил ненароком. (Лицо Тани начало приобретать смягчающие черты). Ясное дело, что она ещё пока не знает моих привычек. Видимо, по ошибке под номером 23 отметила то, что ты мне принесла, но что не является моим "обычно" (смягчающие черты с лица Тани спрыгнули), что мной не заказывалось – логично?

- Ты нормальный вообще?! Нет, с тобой точно не всё в порядке сегодня. О какой новенькой ты говоришь? 23? – в жизнь здесь не видела такого номера.

- Так на, посмотри!

Я схватил со стола номерок, поднёс к Танинному лицу. Через секунду появилась дрожь в руке и в голосе, – в горле резко пересохло.

– Восьмой, – выдавил из себя я с трудом огромным; ком проглотил, голову направил в левую сторону. Когда взгляд мой к пункту назначения дошёл ком принял положение исходное. – Из-за стойки на выражение лица нелепое смотрела Лейла, чьё присутствие у аппарата кассового меня – как бы так полегче выразиться? Вот! – изумило.

– Что-то не так, Женя? Что с лицом? – не узнаёшь? Или я выгляжу настолько хорошо? – улыбаясь, вопрошала мулатка симпатичная. – Чего молчишь-то? Рот закрой, ещё муха залетит.

– Та с ним вообще беда какая-то. Странный, как никогда. Слышала бы ты то, что мне пришлось... Да и ещё утверждает, что принесли не то.

- Что заказывал, то и принесли. Я ещё у него переспросила – дважды, потом: «Неужто ни как всегда, – говорю. – Ну, удивил». А он заладил, как попугай: «Солянка, блинчик с шоколадом, чай с мятой», – трижды повторил.

- Я тоже сначала глазам не поверила... Да убери ты, эту железяку! Вижу, что восьмой.

Оттолкнув мою руку вытянутую, номерок всё это время не выпускающую, от своего лица пухлого, нарумяненного, Таня вывела меня из оцепенения, переварить заставила в голове утяжеленной их с Лейлой диалог громкий, мною с трудом расслышанный. И участилось дыхание. И мурашки по спине пошли. Волосы на макушке съёжились, приняли положение вертикальное. Голова упор в руках дрожащих нашла. Слёзы накатились на глаза – подобного выплеска эмоций никак допускать было нельзя. Да что же это такое-то творится? – сам себе про себя.

– Не верю! А не пошли бы Вы! – Тане и Лейле адресуя, подорвавшись со стула, во всё горло выпалил... и вмиг заткнулся; чуть языком своим не подавился.

– Чё орёшь, дибилина? – мне тётка какая-то жирная, с того места как раз, где Таня стояла, то есть: рядом, ну со всем близко. Я тут же попятился.

- Влад, смотри, здесь обострение кажется, – рот огромный дамы противной не закрывался. – Ведёт себя через чур вызывающе; подойди, усмири-ка, пожалуйста.

Влад – бритоголовый дылда, костюм adidas на халат сменивший, в момент отреагировал, в сторону мою направился. Я от него – естественно. «Что за дела? – говорю. – Что тебе от меня надобно?». На «Ай» чей-то спиной натолкнулся. Развернулся, смотрю: мужик бородатый в полосатом халате ложкой на меня замахивается. Увернулся; предмет столовый, алюминиевый, прям в лоб угодил жирной даме. «Ах ты, мразь этакая!» – заорала пострадавшая. «А-а-а! не хотел, прости меня!» – бородач волнительно, руками прикрываясь. Поздно: кулаки женские, от мужских ничем не отличающиеся, уже обрушились, на тело виноватого. Я, тем временем, от преследования громилы лысого теряясь, в куда глаза глядят, убирался, – за столами металлическими длинными искал укрытие, за спинами теснившихся посетителей, кашу гречневую с аппетитом за обе щёки уминающими. До двери добрался. Чудом каким-то, разминувшись у выхода с дедом в яркой панаме на кресле инвалидном так не вовремя вовнутрь въезжающим, выбрался, – снаружи спасительной очутился. Со всех ног побежал, куда подальше. Скорость набрал максимальную. Лёгкие, никотином измученные, не поспевали, страдали. Горело в груди пламя. В глазах как в тумане. Или ни как? Иль правда в тумане? – не замечал. На сигналы авто не реагировал. Прохожие были, не были? – на пути встречались ли? Крупные хлопья снежные лицо облепляли. Ели зелёно-белые, деревья, дома серые – всё плыло. Нёсся, как угорелый, земли под ногами не чувствовал. Лужа замёрзшая, припорошенная, движение остановила, – тело вверх подбросила, болезненно приземлила.

Я лежал на спине, корчился, смотрел в небо тёмно серым покровом теперь укрытое (а ведь было-то ясное!); наблюдал, как снежинки крупные, хаотично перемещаясь, опускались. Что это? очередной глюк? Или взаправду природа от скуки гардероб свой перебирает? Не могу гадать более, сил нет! Хоть так, хоть этак, – да наплевать! Сегодняшнюю прогулку – ко всем чертям! – предаю всевозможным проклятиям!

«04» марта

Знаете, оказывается, описывать с собой происходящее не так уж и просто, напротив, тяжело, давит ужасно. Видит Бог – невмоготу продолжать, бросить хочется, но нельзя теперь, необходимостью крайней насквозь пропитался. Стоп невозможен. Почему? Да кто ж его знает. Не могу объяснить. Не поддаётся логике многое. Столько вопросов к самому себе в одночасье, и все без ответов оказываются. Как, например, вот этот: к кому я сейчас обращаюсь? Предположить, что прочесть кому-либо всё это представлю... Не представляю. Кому интересно? Кто пожертвовать временем собственным, драгоценным, способен ради хлама, на чью-то голову взваленного, кем-то разобранного, тем же кем-то и собранного беспорядочно. А быть может, а вдруг, кто-то да поможет разобраться со всем этим навалом... когда-то. Надеюсь... потому как, боюсь, самому не удастся, не справлюсь. Пока, во всяком случае, не справляюсь. Быть может, потом прояснится: по истечении часа… двух, трёх, сотни, тысячи – когда всё это кончится (на что уповаю), когда узнаю: было ли явью происходящее, или же существа неадекватного воображаемым. Узнается – верю, ожидаю. А тем временем... зуб на зуб не попадает; сижу в огромном зале, пишу, головы не подымая; гадаю:

Реальна ли моя теперешняя жизнь?

Да что такое вообще реальность? Это то, что ты ощущаешь, видишь, чувствуешь? или же то, о чём твердят окружающие – что не ощущаешь и не видишь, что чувств никаких не вызывает? – что-то, что противоречит всему переживаемому, что-то, основанное на слепой вере в сказания якобы здравомыслящих, якобы нормальных. А теперь главный вопрос: реальны ли они? – те, что глаголют истину (якобы).

Может, стоит отбросить, куда подальше, все эти размышления "ненормальные" о нереальной реальности или же реальной нереальности и переключиться, поразмыслить о чём-то отвлечённом, ну, например, о смысле бытия. «Глупец! – вы скажите. – Потратишь время зря. Ломают голову мудрейшие старейшины, растёт столетий нумерация, предшественников опровергают современники в предшественники провожающиеся...». Вы скажите, что истина сокрыта навсегда от смертного, покрыта тайною. «На самом дне морской бездны обитель её, – вы скажите, – в глубинах недр, иль в воздухе над облаками – где угодно, только не рядом с нами – вдалеке непостижимом, за семью замками. Не подобрать ключей тебе, – вы скажите, – останется сей ребус навсегда неразгаданным». Сколько бы Вы не наговорили, какими бы весомыми аргументы Ваши не казались, не подержу я Вашу точку зрения, при своём мнении останусь. Разгадали, – скажу я Вам (так, просто скажу; в дискуссию вступлю забавы ради). – И давно уже разгадали, – скажу, – и не только мудрецы старейшины, и не только философы моложавые, а и мыслители повседневные – мирские обыватели, такие же, – я Вам скажу, – такие же, как и мы с Вами. Да, да, не удивляйтесь словам моим, я себя чувствую в полном здравии, и я, здравый, с Вами дискуссию веду, по душам говорю с Вами, здравыми.

Разгадали, – я Вам говорю. – Все всё поняли, подчеркнули, вывели, и не жадными оказались, поделились кладом с окружающими: передали устами, написали книги. И что? Многие приняли, но ещё большее количество не согласными оказались. Почему? Есть соображения на этот счёт, но утверждать не стану. Я же не философ какой-нибудь, и не мудрейший старейшина, и не... Я человек, такой же, как и Вы, – такой же, как и Вы, ежедневно рассуждающий о "бесполезном", как говорите Вы, перед собой лукавя. Слышу Ваше негодование. Протестуете? Ваше право. Свобода слова на дворе, – все говорят да... договариваются. Отбросим. Обратимся к соображениям, как собирались.

Я вот думаю, что каждый по-своему живёт, и мир у любого человека свой собственный – неповторимый, поглощающий: у кого-то светлый, у кого-то тёмный; для кого суровый, для кого-то радужный. А значит, и смысл жизни для всякого разный: кому-то добро нести – подаяния налево и направо; кому-то сына обучить, суметь прокормить, на ноги поставить; кому-то с природой в гармонии жить; кому-то неизведанное познавать, небо дырявить. Каждому свою лепту внести предстоит, иль предстояло. Для каждого свой вид на мир. Только не стоит мои слова приписывать к, приевшейся уже до блевотины, фразе: «Мир такой, каким Вы его видите», – фигня это! не согласен. Интересно, с какой такой другой стороны на окружающее может взглянуть ребёнок, родившийся на помойке? Каким видит свою жизнь даун? Как бороться с комплексами, как что-то изменить: слепым, глухим, немым, косым, горбатым? Здравый убогого не поймёт, богатый бедного, сытый голодного – как вы думаете? Один другому со своими утверждениями в душу лесть не должен, – права не имеет преступить "возможно", заявив "уверен" или "как всё просто!". А если преступил и заявил, что точно знает – точно врёт, ведь мир внутренний чужой – мир не его и правила заветные, что катят у него – сучки в лесу, иль родники в болоте.

Да хватит же! На этот раз я больше чем увлёкся, развеялся, расплылся. Пора заштопаться, залезть в своё гнездо, прибраться, избавиться от брёвен, чтобы более не спотыкаться. Пила на этот случай – слишком кардинально, для сильных духом. Мой инструмент – перо.

****

Позавчера не записал, казавшийся на тот момент нелепым, диалог со Стэном. Теперь же, утверждать не смею, предполагаю, что спустя два дня, смысл дружеских слов улавливается, что даёт мне полное право отобразить на бумаге коротенькую беседу, состоявшуюся по возвращении со злосчастной прогулки, когда я бросил своё обессиленное тело в кресло, едва успев снять куртку. Сигарета зажглась как-то сама собой. Стэн вышел со своей мастерской – моей лоджией по совместительству, чтобы очередную кружку чая влить в себя; тормознул на полпути, ко мне обратился:

– Ты, я смотрю, с завидным упорством продолжаешь игнорировать предупреждения Минздрава?

- Стэн, я очень ценю твою заботу и удивляюсь упорству, с которым ты пытаешься вытолкнуть меня с дороги саморазрушения, а также искренне радуюсь твоему приподнятому настроению, но мне бы сейчас меньше всего хотелось выслушивать порцию нравоучений, пусть даже в таком оригинальном оформлении.

- Что ж, это обстоятельство меня расстраивает и вынуждает перейти к предварительным извинениям, потому как заранее приготовленная рекомендация, на мой взгляд, не озвученной просто не может оказаться. Прости, что отвлекаю, думаю, голая стена твоим вниманием упёртым ещё успеет досверлиться; надеюсь разрешите обратиться и предложить Вам оторвать свой зад от кресла и вышвырнуть его навстречу с прекрасным днём. Ты посмотри, как светит солнце!

Я обернулся к окну, чтобы найти подтверждение словам друга. Нашёл. Не удивился ни присутствию светила, ни отсутствию туч. – Переживать мгновенные перевороты в настроении погоды уже приходилось; проходилось, приученный, привыкший. – В лице не изменился, в исходное положение возвратился.

– Спасибо, уже имел удовольствие насладиться волшебной прогулкой. Вдоволь насытился; более как-то не хочется. Вынужден Ваше предложение отклонить.

Отсутствие каких либо эмоций на лице моём (не утверждаю – лишь предположение), их в голосе моём какого-либо выражения, весьма озадачило всегда сопереживающего друга. В то же время флегматичная нотка, в недопонятой реплике уловленная чутким слухом, подсказала светлому уму Стэна, что пора ставить точку в незадавшейся беседе и желательно немую, что он и сделал.

Следующий наш разговор состоялся уже сегодня. Причиной столь длительной отсрочки послужил незапланированный отъезд моего сожителя.

– Привет внезапно исчезнувшему и, наконец, вернувшемуся! – радостно выпалил я, открывая дверь входную.

- Доброе утро. Вижу, ты вдоволь насытился одиночеством и, наконец, приобрёл приподнятое расположение духа.

- Да, настроение сверх позитивное, аж немного настораживает. Однако, причина тому неизвестна, уединение же, как вариант, искореняю сразу, – в нём-то как раз я совершенно не нуждался, – скорее наоборот, – весь вчерашний день провёл в тоске и с грустью; хотелось выговориться, но было не с кем. Мог и предупредить о своём отъезде.

- Я вышел рано. Ты ещё спал, причём крепко. Будить не хотелось. Позавчера ещё собирался поведать, однако ты, кажется, не слишком был настроен на общение.

- Да, извини, надеюсь, ты не затаил обиду на своего отмороженного друга. Я просто был слишком подавлен умопомрачительной прогулкой.

- О какой прогулке ты говоришь? – Стэн мимикой лица огромный знак вопроса изобразил.

- О позавчерашней. – Вопрос товарища меня насторожил.

- Шутишь? Ты уже какую неделю границы обители своей не пресекаешь, только внутри и гуляешь; уже тропы натоптал: от кровати к креслу, от кресла к кухни, от кухни в пункт под номером один. Не надоело? Выйди, пройдись.

- Стэн, ты, кажется, слишком увлёкся творчеством своим и не заметил моего отсутствия позавчера с 10 до 13, когда я свой поход волнительный по окрестностям центра совершал, чуть было не поел даже (я скривился), погоде переменной подивился – прогулкой насладился чрезмерно, так что, за предложение спасибо, пройдусь как-нить следующим разом.

- Теря, надеюсь, ты прикалываешься?.. Или же окончательно сбрендил в своём затворничестве? О каком походе, о какой погоде переменной ты говоришь? Ты крепко спал в тобой указанное время. Ты говорил во сне, кричал, ногами дрыгал; я даже раз тебя будил. Может быть, вчера куда-то ты и выходил, на этот счёт огромные сомнения, но позавчера ты, будь уверен, торчал безвылазно внутри.

Я онемел. Я слов не находил. Присел. А вдруг он прав? – я про себя задал вопрос себе. – А вдруг я спал, прогулка мне приснилась? Тогда всё объясняется, тогда логично, ведь во сне ещё не то случается. Уж кому об этом ещё знать, как ни мене, в виду недавно пережитого? Проверить надо бы, но как? Пойду, пожалуй, в пиццерию, где получу «привет» в ответ на свой привет, затем вопросом: «Где был так долго, почему не заходил?» – от Тани или Лейлы, например, развею окончательно сомнения; вернусь домой, скажу: «Ты прав мой друг, я слишком долго был в плену у стен – в оцепенении. Теперь по новому построю жизнь свою; чтоб глюки больше не ловить, чтоб с явью сны не путать, буду почаще в люди выходить, в соц. общество навек вступлю – прислушаюсь ко звукам дудки». На том и порешил. Я встал; собрался; отправился за подтвержденьем убеждений дружеских.

****

И вот, я стоял у двери, не смел действовать согласно призыву – игнорировал наклеенное на стекле «тягни». Преодолеть последний рубеж помог мужской бас за спиной: «Чего застыл?! Проходи!». Я вошёл, оказался внутри, наконец-таки; Оленьки кроткий взгляд на себе уловил. Амбивалентные чувства проникли. Соскучился, был рад её видеть – с одной стороны, с иной: присутствие у кассового аппарата юной милашки указывало на смену обслуживающего персонала, а значит, лишало возможности найти подтверждение убеждениям дружеским.

Приблизившись к девушке, которой, кажется, давно уже нравлюсь, я, как обычно, с жадностью впился в неё глазами. Почувствовав её неловкость, улыбнулся, принялся ласкать свой паскудный нрав, ещё пристальней всматриваясь, – играясь.

Властители мира, как убоги наши души. Мы упиваемся собственной силой, прижимая тех, кто слабей. Мы получаем невероятный прилив уверенности, заряжаясь от стеснения и неловкости. Мы жестоки с возвышенным, мы преклоняемся пред ничтожным. Мы деспоты и подхалимы, мы короли и холопы. Мы не мы на самом деле – передвигающееся по миру нечто, меняющее облик.

- Привет, Женя, – сказала, – нет, скорее – прошептала мягким ласковым голосом Оленька.

- Привет, так рад тебе; прекрасно выглядишь, как всегда, впрочем. – Я не переставал дразнить милашку, которая, кажется, в любой момент готова была провалиться сквозь землю от смущения.

- Ой, спасибо большое. А ты... обычный свой заказ... Сейчас всё сделаю, присаживайся. Глазки девочки по всему залу забегали, остановились лишь на мгновение, чтоб озарить не заслуживающего того, и вновь продолжили торопливое движение. Руки, тем временем, опробовали на ощупь всё, к чему имели доступ.

- Да, конечно, только я, пожалуй, озвучу на этот раз желаемое, на всякий случай, вдруг что-то перепутается, придётся вновь рассольник поглощать. Мне, пожалуйста, бульон, гречес...

- Женя, извини, разве вчера что-то было не так?

- Нет не вчера, к тому же, может быть, и не было. Тут такое дело... Погоди, ты сказала... Разве я был здесь вчера?

- Ну да. И днём ранее. Девочки на пересменке рассказывали, что ты вёл себя как-то странно. Вчера же вообще себя никак не вёл. Молчаливый был, грустный такой. Я, как предчувствовала, тревожилась, что тебе что-то не нравится. А сегодня очень обрадовалась, обнаружив тебя прежнего перед собой – весёлого, общительного. Теперь вот, кажется, ты вновь чем-то встревожен. Я тому виной? Чем-то расстроила?

Милая Оленька не дождалась ответов на так волновавшие её вопросы. Мои уста были закрыты. Мозг, вдруг, оказался заморожен. Я более не рассуждал, не анализировал, не взвешивал, не ощущал почти. Тревожила только лишь тупая боль, где-то далеко, внутри.

Такое может произойти лишь с неподготовленными людьми – слабохарактерными мнительными особями, на чьи плечи неожиданно взваливается череда неприятностей, которые, под действием воображения изощрённого, оказываются ещё более тягостными. Такие личности к себе, как магнитом, новые и новые стрессовые ситуации притягивают, тёмными цветами себя со всех сторон окрашивают, всему светлому доступ перекрывают, в хранилище далёкое, в груди где-то спрятанное, все эмоции негативные собирают. Последняя волна затем на них накатывает, за собой запирает, нервы пережимает. Мозг отключается. Место расположения ключа, хранилище отпирающего, забывается. Человек такой в себе замыкается неосознанно, – в мумию превращается.

И, казалось бы, всё кончено – что в принципе иногда случается – безвозвратно погряз, завис где-то живой труп... но всё-таки – что чаще случается – выкарабкивается, назад возвращается. Мозг включается. Ключ в руке собственной находится. Хранилище отпирается. Свет, всегда тьму побеждающий, врывается.

Дата добавления: 2015-08-10