|
Читайте также: |
«Тримай, даси йому іспити. Більш нічого не треба, таке буває тут із ним. Ковтне, йому одразу стане ліпше. Коли доскаже він, іди. Сподіваюсь, ти його почув, інакше я не бачу сенсу буття в одному світі із людьми, в яких позакладало вуха, в додаток до того, що ще з маля сліпі. Не люди – стадо, що все навколо себе рушать. Дивлюсь вперед і бачу, на відміну блаженного цього, що буде як у Ноєви часи – чекає тут усіх без дна і без кінців калюжа. Усе, бувай, як домовлялись: рівно в сім».
Как снег на голову в июльский день свалилась тогда старушка. Как гром апрельский в январе логичны были её речи. Обомлевший, со стаканом в руке, я стоял у двери до тех пор, пока кашель Назария из-за спины не пригласил ко мне на время отошедшую взаимосвязь с действительностью. Я поспешил навстречу болезненному зову. Исправно выполняя указания вахтёрши, приподняв старцу голову, в чуть приоткрытый рот влил бесцветной жидкости. Больной закрыл свой рот и проглотил. Через секунду, может две, уста были открыты вновь и уже шире, но не лежавшего в кровати, а очевидца волшебного преображения, наблюдавшего моментальное исчезновение агонии, ранее казавшейся предсмертной.
Наступила пауза непродолжительная, за нею:
– Прости сынок, я напугал тебя?
- Нет, нет, ну что Вы... То есть, да. Но я Вас понимаю, и мне так жаль... Хотя испуг первоначальный, наверное, прошёл. Сейчас я больше удивляюсь...
- Ты о моём выздоровлении? Ну, что ты? Вода и не на то способна, когда жива, чиста.
- Так в ней добавок нет и примесей?
- Конечно, нет. Натуральна – тем свята.
- Впервые слышу о такой микстуре.
- И то не дивно, её найти довольно трудно, а может быть нельзя уже, здесь, на Земле.
- Воду? Я не пойму, мы об одном и том же?
Назарий мягко улыбнулся
- Пока что рано, позже сам прочувствуешь, если в действо думу приведёшь безумную, – к чему идёт, из-за чего я тут, из-за чего ты подле. Но я загнал историю вперёд, а нам в обрат вести необходимо ход – в обход, чтобы, заслон минуя, проникнуть в глубь, к истоку линии кривой потока искажённой были. Но это всё возможно только при желании твоём – если не откажешь старику в компании в дальнейшем.
- Конечно, что Вы? Буду счастлив; вот только Ваши речи пока что мне понятны не совсем. Не обессудьте, тёмен ум. Надеюсь, в будущем, участием своим, Вы честь окажите и озарите...
- Все силы приложу к тому, уверен будь. Приходи, когда почувствуешь нужду; Тамара Николавна встретит, – об этом не волнуйся, я вовремя предупрежу. Распорядок свой к тому моменту, надеюсь, верно подберу. Но, так как ты не предсказуем можешь быть, что я заметил, будь добр, коль занят буду в ту минуту, подожди чуть-чуть, конечно только если торопить не будет механизм, который движет всем вокруг; луна и солнце позабыты, пробиты стрелкой часовой – на сквозь, а будут ли когда-нибудь зашиты, как думаешь?
- Возможно, вот только до тех дней мы вряд ли доживём.
- Здесь – это точно. Женя, ты прости, но возраст всегда против разговоров на всю ночь.
- Да-да, конечно, извините. И мне пора бы лечь, впереди ранний подъём. В семь на выход. Только вот куда? Пока маршрут не писан. Ладно, я иду... До свидания. Спокойной ночи... её малой части. Ну, всё...
- Женя! – оклик старика у двери остановил меня; я обернулся. – Задай свой последний вопрос, клещом вцепившийся в язык, воспитанием замороженный. Не изводи себя, освободись.
- Что Вам шепнул тогда Хардроу?
- Ответ на свой вопрос ты знаешь сам, не так ли?
- Догадываюсь, но всё же, мечтаю ошибиться. Простите, вижу по лицу, что Вам тяжёл возврат к тревожной теме. Наверно я жесток, наверно – не наверно, раз устремляю разговор назад в то русло, которое ещё совсем недавно свалило Вас...
- Мой друг, ты не ошибся.
Я вышел в коридор со слезами на глазах.
****
Мозоль на среднем пальце правой руки, не так давно рождённый вследствие непрекращающегося давления содействующих: шариковой ручки и двух иных фаланг – участников письма, пробился, – подал болезненный сигнал, заставив тем меня вернуться из прошлого. И вот он я, и настоящее моё; и огоньки в котле смеются, и холодильник шепотит. И лампа светит также тускло, как и светила, очки надеть мне в скором времени сулит, если вот так, как только что, без перерыва, не отрываясь от строки, буду из пасты лить чернила – часами напролёт, не отдавая в том себе отчёт. Вот это записался! – завис в прошедшем времени своём, так в точности, как днём вчерашним, прошедшим под девизом: «Будь внимателен! Берегись автомобиля, пешеход». Не раз и, кажется, не два в день, что сам себя провёл шесть с четвертью часов тому назад, от соприкосновения с объектом металлическим неодушевлённым меня спасал сигнал последнего. Сейчас, после ночи под люстрой, ранним утром, я попытаюсь отыскать причину собственной рассеянности, былой в период времяпрепровождения вчерашнего дневного, пока светило сквозь покров небесный не густой, пусть не ярко, но всё-таки светило. Не прав я в выражении своём, ведь время я не вёл, оно текло само собой – меня влекло куда хотело. Я был как будто вне, и сетовать на сон – его отсутствие в преддверии причиной величать – самообманом пеленать своё воображение. Из предложенного разумом, сквозь фильтр пропустив сердечный, обозначаю на листе одно лишь, что чувствуется честным – всё дело в исповеди старика, коей поражённым я оказался прошлой ночью, и от которой до сих пор оправиться не в состоянии никак. Всё дело в параллелях, выявленных мной в истории Назария житейской, откровенной и в содержание письма, найденного мной случайно, не так давно, в балконной куче хлама, оставленного как отребье предшественниками той квартиры, что называю я сейчас своей, которую покинул, переехав в «Т». С тех пор письмо то я с собой тягаю – в куртке, в потайном кармане. Зачем? – не знаю. Прочёл лишь раз. Сейчас считаю, что стоит повторить и Вам представить, чтоб Вы могли сравнить, и сопоставив с повестью Назария.… Но это всё потом – как будет подходящим время. Как помнится, я по порядку обещался вести отчёт о прожитом своём. Так вот, после расплывчатого дня дошёл черёд до той поры, когда внимание вновь концентрацию нашло, на вывеску наткнувшись: «Сдаю жилье, прошу подметить – за бесценок!». Случилось это где-то в полчетвёртого; естественно, что счёт веду вечерний.
Я позвонил в звонок, калитку мне открыли очень быстро. Хозяйка встретила радушно; голос зазвучал – до ощущенья не хорошего как – звонко, и полилась скороговорка:
«Добрый вечер, сынок. Тебе жильё необходимо? Студент? Хорошо, что до меня зашёл. Тебе невероятно повезло: во всём городе дешевле ты ночлега не найдёшь. Ох! Брысь отсюда, окаянный! Ты не бойсь, он не куснёт. Добрейший в мире пёс и, кажется, дурнейший. Сам себя ко мне принёс. Прихожу с работы как-то, гляжу: уселся под калиткой – тогда ещё – щенок. Открыла. Ну, думаю: зайдёт коль, то оставлю. Так он без помыслов зашёл и сразу в будку. Матерь Божья! Куда ж было деваться-то, ведь про себя обещано; к тому: двумя неделями лишь до того Мухтар издох. Видать, Сам Бог привёл мне наказанье это.
Живём мы не богато, сам ведь видишь, но зато: со мною все здесь душа в душу. Я лесть к тебе не буду; живи, как знаешь. Плати исправно, а то всё пустяки. Коль хошь, невесту приведи; День рожденья; празднества всеяки – всё можно, окромя... Не террорист ведь? А то моду взяли – взрывают всё вокруг; насмотрятся боевиков американских.… Тьфу. Что за народ?! – как паразиты, по миру по всему распространили свой микроб.
Вон-то крыльцо, что справа, вишь? – то моё. Мы с дочкой там живём, ну и с дитём. Ох, то ще непоседа! С другого бока – семья; там муж с женой и двое деток. Ну, сам ты познакомишься потом, если подпишешься, конечно, – в чём лично я не сомневаюсь. Вон курит, вишь? – Адам Адамыч, он глуховат, поэтому при встрече... Короче, с ним погромче. Живёт он в летней кухне. Твой кров при входе. И не смотри, что на сарай похож, поглянь вовнутрь и сразу рот откроешь; снаружи до ума мы к лету доведём».
Вот так нашёл себе пристанище я на неопределённый срок, но заплатить пришлось вперёд за 90 суток. Такой вот день провел я, вот такую ночь, какую-то сейчас веду. Ко сну пора, – желаю сам себе поспать спокойно, или хоть как-то. По-быстрому б заснуть. Догадываюсь, что вряд ли мне так повезёт, и мысли снова разорвут канат дороги, что ведёт в мир грёз. И так всегда – одно и то – сочту до ста, потом двухсот, потом собьюсь, задумаюсь... и новый разворот... второй, четвёртый, пятый, и уже подушка греет ноги, а скомканная простынь жмёт живот, кулак под головой – какой теперь уж сон, и как же быть ему спокойным? Но я надеюсь – пронесёт, ведь час и день иной – конкретизирую – 7:48, месяц март, а день шестой. Всё, до свиданья, ставлю точку.
Письмо
(в коем заметил параллели, которое нашёл совсем недавно в балконной куче хлама, оставленного как отребье)
Мой друг, пишу тебе по нескольким причинам. Во-первых, потому как я люблю писать и нахожу отдушину в листах, кривя своей рукой в них линии. Причина №2 – твои вопросы, ответы на которые чрез сказ мне, к сожалению большому, подобрать довольно трудно, отсюда: не решаюсь начинать. Бумага стерпит, карандаш приятель, он мне поможет изложить тех мыслей искривлённых ход (на счёт замаскированных событий мыслей), что по возможности ответит на твоё: «Что тебя, парень, привело сюда? Как докатился?»
О, знал бы ты, как часто я, с тех самых пор, как в этом месте очутился, дробил такими же вопросами свой мозг. О, знал бы ты, какой оно "дарило" гнёт. «Оно» — неведение, «оно» — прошлое размытое, «оно» — как будто бы сквозь сон. Я вижу прошлое как будто бы сквозь сон, размытым — вот, что мешает мне ответить с точностью на всё твоё. Я просто как-то взял и очутился в этом месте – в том самом месте, что познакомило меня с тобой...
Я родом... Тяжело... Я вижу город небольшой. Мне дарит вид тот память, белой марлею прикрытая... нет, скорее, простынёй. Я вижу его (город) тесным; вижу, как однообразием своим он жмёт, как перекрывает кислород, как сдавливает шею. Я вижу его милым временами, но зачастую — серым. Зачастую раздражают очертания его... аж бесят. Бесит этот парк заснеженный, зелёный летом; бесит площадь – не большая, уютная; бесит Ленин в самом её центре; бесит лицей аккредитации последней – горный; бесит дом пятиэтажный, квартира в нём. Квартира бесит та, в которой меня любят (чувствую), в которой меня терпят, в которой “лечат” за эгоистичность нрава моего. Я вижу, как я выхожу с квартиры этой. Я слышу хлопок дверью и топот, отдаляющихся от той двери, собственных ног. Я слышу плач горький женский за дверью, слышу утешительные речи (голос мужской), слышу всхлип детский... И больше я не слышу и не вижу ничего, – ничего из того, что привести меня сюда могло, что докатить сюда меня способно было. И эта слепота и глухота и угнетала меня с страшной силой с тех самых пор, как я попал сюда, и аж до той поры, пока случайность иль судьба не подарила новый гнёт – тот, что, дополнив прежний, утихомирил пыл его, – тот, что вариации предал для хода мыслей, – тот, что предчувствием был вызван, – тот, что рассказом вдохновлён. Каким? Да вот он! – представляю – воспроизведён известным нам с тобою лицом (я бы подчеркнул с улыбкой — известным нам обоим хорошо), мною облегчен, видоизменён (ни в коем случае не до потери сути). Вот он – подарок мой тебе, надеюсь, что напомнит обо мне, и главное: напомнит о себе; надеюсь, что прочтёшь; надеюсь, что потом мы новый, облегчённый мой формат обсудим; надеюсь, что не засмеёшь; надеюсь, что однажды все надежды в быль перерастут; надеюсь, что ты этими надеждами не утомлён и не палишь: «Да где же он, подарок твой!» – от нетерпения. И если вдруг не вытерпел и выпалил уже, прошу прощения. Довёл? Не кипятись... Да вот же он!
Приумноженная быль
– Такой же, как и все, прохожий. Миллионы таковых содержит Русь.
Я о себе.
- О ком?
- О том.
- И что же?
- Да ничего.
- Заладил, ну скажи, к чему?
- Да погоди; гляди, вон мать твоя идёт.
- Где?
- Вон, идёт.
- Ах, да, – гляжу.
- Ответь мне, на кого она похожа?
- Что за вопрос? Наверное, на мать свою.
- Это и впрямь верно.
А если не про облик? Давай с тобой рассмотрим среду внутреннюю.
– Тогда на многих. Ну, например, на мать твою. Ну, или на тёть Зою.
На Люду – крёстную мою.
На Екатерину Фёдоровну, что учила нас письму, ты помнишь?
– Конечно, помню. А помнишь Софью Константиновну,
И плачь её от тех проделок, что мы дарили ей на переменах?
– На переменах только? Ты загнул. Скорее, приукрасил... нет-нет – смягчил.
О, Боже! слава языку, что так богат разнообразием –
По десять слов на выбор к каждому значению.
– Велика слава!
Но мы о женщинах сейчас – всех тех, которые лепили наш характер.
Они все сёстры по духовному развитию, не так ли?
- Почти что так, ведь всё же есть отличия.
- Конечно, есть. Сёстры – значит, что близки, а не идентичны.
- Согласен.
- Что ж, я рад, что мысли наши, хоть и хаотичны, имеют всё же общую черту,
У которой наши жизни переплелись в одну.
- В одну?
- В одну кривую.
- Не пойму.
- Судьбы начертанную линию.
Ты потерпи немного, лучше подскажи мне:
Кто ещё, помимо пола прекрасного,
Воспитывающего наши сердца ласками,
Может приструнить шалопаев суровым взглядом?
Чей одобрительный кивок круче любой награды?
Чьё рукопожатие – признак доверия.
Чей резкий хлопок по плечу вдохновляет и лелеет?
Кто за нас горой, кто с крыши, кто тюрьмы не погнушается?
– Ты говоришь об отцах, об их отцах, о братьях, кто всю жизнь сражаются:
С проделками судьбы, стихией, правительством.
Кому, что горизонт 600, что виселица;
Взрыв атома, распад державы, фашистов вторжение.
Кто с голыми руками на любого зверя
За мать, за чадо своё, за любимую женщину, за государство,
Что слёзно воет с экранов: «Помогите, пожалуйста:
В армии отслужите – защитите;
Налоги уплатите – прокормите;
Землю вверх дном переверните – обогатите.
А мы наполним за вас бокалы, осушим до дна и будем пьяны.
И сообщим вам по радио и телевидению,
Что позавчера победили в Евровидении,
В следующем году принимаем международные соревнования,
Курс стабилизировался под облаками,
В развитии обогнали Вьетнам, Камбоджу,
И какую-то страну, где-то в средней Азии.
И то ли ещё будет, не сомневайтесь даже. А пока,
Будьте здоровы, скоро увидимся –
На Новый Год у ёлки подобьём итоги, под ними подпишемся».
– Но решительный характер не остудят пустые обещания.
«Мужчина не имеет права быть беспечным, ведь за плечами семья его».
Кто нас этому учил? Кто пример для подражания? На кого мы мечтали похожими быть?
- На деда, брата, на отца своего.
- Ты прав во всём мой друг. Нас воспитывали и мы равнялись. Кто посмеет произнести вслух речь о нашем детстве критического содержания?
- Тот, кто сидел в мегаполисах за закрытой дверью;
Кто не переплывал на спор в 10 лет от берега до берега;
Для кого батончик шоколадный вкуснее хлеба с вареньем;
Кто не играл в футбол на асфальте, не сдирал колени;
Кому невдомёк, и не хватает воображения, что штанги у ворот бывают из камней и деревьев;
Кто по стройкам не лазил, кого интересовали у камина раскраски;
Кому не понять, что если не пройдешь по краю – играть тебе с девчонками в классики;
Кто не ходил с одним крючком на рыбалку за 3-9 земель;
Кому не ведомо золотое правило, что кто упал – тот слабей;
Кто понятия не имел, что свежий хлеб – причина столпотворения;
Кто за четверть не собирал 25 двоек в дневник, и все по поведению;
Кто возвращался со школы домой, не спеша, шагом размеренным;
Кто не стоял в углу по полчаса на коленях;
Кто не привлекал внимания делая пакости;
Кто не сдавал на метал дедовы запчасти.
– Кто этого не делал?
– Да тот, кто здесь не жил!
– Сможет ли жизненный совет нам дать плебейский старожил?
Или, может быть, мавр какой-нибудь из далекой Африки?
Окажется равноценным подсказ “янки” из-за океана и пингвина с Антарктики.
Ты спрашивал, помнится: где был я? что видел? что ел и что пил?
Я умолчал тогда – было стыдно признаться, что когда-то душу сменил;
Позабыть пытался о том кто я есть;
С отчим домом прощался, но Бог милостив и снова я здесь.
И как рад, и как счастлив, быть в своём кругу!
Но когда–то посмел я меняться – сам не ведая то – стремился ко дну.
Слышал ли ты когда-нибудь о современной просветляющей литературе?
– Да, конечно.
– Вот её-то мудрость и привела меня к обрыву.
На личном примере пришлось убедиться:
Что одних вдохновляет – неизбежно сущность в иных внутри истребляет.
Ни в коем случае не критикую благие наставления,
Лишь предупреждаю, что советов из вне стоит придерживаться умереннее.
Слова, окрыляющие за океаном, здесь, в степи, не менее оперяют.
Соскочив с нарисованной ими скалы, ты летишь лишь вперед – никаких опасений;
Глыба каменная за спиной – исключено столкновение.
Возможно, меня назовёшь ты разносчиком сомнений,
Я надеюсь лишь, что изучил ты ветра в наших краях направление.
Мой маршрут был указан Икаром и я тебе ведаю,
Что, теперь,
Когда у двери в отчий дом стою и смотрю в замочную скважину,
Неизменно ловлю волну:
Охлаждающую, омывающую, укоряющую,
Острыми льдинками в бока покалывающую,
Обжигающую, старые раны терзающую,
Накатывающую…
И взахлёб я вернуть молю:
Звон бокалов в период празднества,
Громкий смех, когда вспоминаешь его;
Когда свет отключали и мы все рядышком
При свече на полу играли в лото.
С папой долгая партия в шахматы,
У матери что-то пригорает в печи,
Сестрёнка вновь не попадает в ноты:
«Фортепиано, милое, ну что ты? пожалуйста, не плач, не стони».
Ненавистное одеяло, что в полседьмого по будням сползало.
Мамой спрятанный мяч и гитара, что урокам мешали.
Пирожки бабушкины, кисель с вишнями;
Мартовские оладушки, конфеты в ларьке в форме бисера.
Весна пришла – огороды;
Зимой расчищаем сугробы.
Осенью поиграем в дворников,
Летом – в казаков-разбойников,
В прятки, в пекаря, в сорока-шестого.
Вечером пошухарим немного.
После: подготовлено покрытие,
Плавное движение руки – пять оборотов,
И горлышко указывает в сторону Вики,
Красавицы из соседнего двора,
Из-за которой, впоследствии, разразится война. А пока,
Мать с балкона кричит, что домой пора.
Не сработало даже:
«Ну, пожалуйста, ну ещё чуть, ну ма!»…
И я вновь прошу отца одеяло запихнуть
Под спину, под ноги, под бока,
Чтобы укутанным крепко спать до утра.
Ну а следующий день – период новых свершений.
Менталитет вырабатывается поколениями.
Есть одна общая сила – дух нации,
Если ты не забыл, если с ней за одно, приготовься к овациям.
Ну, а если чужой кислород тебя больше драйвит и не в кайф рукоплескания,
Ты в проём дверной загляни –
Что за жалкая тень с другой стороны,
Спустя время, укоряет себя?
Я стою и смотрю в замочную скважину.
Мне ужасно не хорошо...
Нет, мне просто ужасно.
Ах, как жаль, ах, как больно, что время назад повернуть нельзя
Как сейчас себя вижу:
Было полседьмого вечера,
Я достал из рюкзака книгу, мне подарили её вчера.
Я прочёл её залпом, я онемел от досады.
Про себя: «Как же я не знал? Как жить смел, не ведая о подобном учении? – в раз меняющем всей жизни представление. Какие мудрые указания!»
Я заинтересовался, и читать стал далее.
Книги, схожие по смыслу, находил в библиотеке,
На полке в магазине, в шкафу у соседей.
Открылось для меня, что истина бытия всегда была перед глазами,
Всегда под рукой.
«Куда я смотрел, чем занимал себя ранее?
Глупый, глупый, глупый человек – бестолковщина!
Годы жизни провёл в неведении, благо пишут, что всё возможно:
И наверстать упущенное, и изменить поведение;
Научиться входить людям в доверие, становиться на их место;
Читать мысли, залезать в чужую голову.
Оказывается, всё и всем обо всех известно давно уже!
Один я – последний из могикан, человек пещерный,
Жил без целей строго выраженных на листе и потому до сих пор ещё бедный.
И потому ещё не миллионер долларовый, что деньги называл злом,
А нельзя было!
Их, оказывается, нужно любить, холить и лелеять;
Нуждающимся подавать, каждому, всегда и везде;
Радоваться при этом и внушать бескорыстие;
Про себя же приговаривать:
Ты копеечка поспеши, покатись-ка,
Сделай круг по свету, забеги в магазины;
Банк центральный посети –
Помоги наполнить корзины;
Собери родню, пригласи с собою товарищей – желательно покрупнее;
Возвращайся милая – умноженная – в тысячекратном размере».
Я читал взахлёб совсем новые для себя книги,
Принимал наставления, отображенные на листах их:
«Смотри, впредь будь предусмотрительнее.
Жизнь твоя – она одна, береги её.
Не распыляйся по мелочам, будь с собою строже.
Вставай ровно в пять утра, делай одно и то же:
Читай творения единомышленников наших – вдохновляйся;
Физические упражнения по утрам – заряжайся;
21 раз повторяй, гляди в сердце розы;
Христианство – ложь; враньё ислам; занимайся йогой.
Нарисуй свою мечту, если нет таковой – выдави.
Не мечтай о пустяках, будь в душе ненасытен.
Не водись с неудачниками и скромниками;
Запишись в друзья к аристократам и тем, кто напролом идут всегда.
Поверь в себя, ты можешь всё!
Люби «Я» безгранично.
Мы не говорим, что нужно ступать по головам,
Но перережь якорь, отпусти «прилично».
Не оглядывайся по сторонам – слишком мало времени.
Тебе на «Олимп» пора, держи руки по швам – налегке взбираться быстрее.
Слышишь зов за спиной, заткни уши – прочь предрассудки.
Узнал старых друзей голоса? Отвлекись – на вершине мягче подушки.
У прошлого другие принципы, иные приоритеты.
Там, далеко внизу, по сей день в радость лимонад и конфеты.
А тебе вредно довольствоваться малым. Может быть, никто пока и не в курсе,
Но ты обожаешь лобстеры и кальмары, а запить любишь пуншем.
Колье в подарок любимой, Монако, спортивная машина,
Нефтяная скважина, только в оригинале картины.
Личная дружба с Папой, в гости ждешь Аль Пачино,
Чековая оплата, яхту назвал «Бригантина».
Думаешь – невозможно, никогда не случится?
Маловерный недотёпа,
Слушайся советов наших и воплотятся в жизнь твои мечты.
И будут достигнуты цели, и послужишь для многих примером, –
Для таких простофиль, каким ты был;
Кто вечера в безделье проводит свои.
Кто спит до 12-ти, кто за других радуется;
Устраивает пикники в посадке; на любимых туфлях новые латки.
Ест шашлыки из курицы – обмывает получку;
У кого дочь на врача учится, а сын вновь заслужил взбучку.
Для кого поход в кинотеатр – целая процессия;
Гамбургер в МакДональдсе – подарок детям от отца.
Слёзы счастья на глазах от того, что выиграли наши;
Вагон купе в поезде – такого не бывало ещё.
Посиделки во дворе, ни о чём разговоры;
Грязный пляж у завода на Азовском море.
Шесть человек в семье, двухкомнатная квартира;
Новые окна пластиковые – в новом месяце вновь без свинины.
Жизнь однообразная, скучная;
Растят себе детей, опасаются будущего:
Газа подорожания, не урожая пшеницы;
Сокращения на работе, новый грипп идёт птичий;
Проливных дождей бесконечных, двухмесячной засухи;
Труб прогнивших давно, в преддверие мороза тридцатиградусного.
Так и будут сидеть, утирать друг друга сопли,
Делиться сахаром, копить долги за Свет и за воду.
Дети выросли, старики иссохли, по ним все плакали;
Новый земляк в утробе.
И что его ждёт? Жизни предков повторение? Угнетенным живется легче? –
Время течёт, на Земле перенаселение; на бархатном ложе сон крепче.
Ты представь только:
Сидят они, горемыки, не видят света Божьего,
И тут ты – на золотой колеснице, с знаком, что на пацифу похожий.
Гордая осанка, взгляд снисходительный,
Чувствуешь своё превосходство;
В отражении глаз, слезами налитых,
Видишь ты полубога, спасителя и, не впадая в притворство,
Несёшь благодеяния:
Жертвуешь больнице,
Пополняешь бюджет исполкома, в церковь подаяния.
Встречаешь знакомых,
Интересуешься их делами, ведаешь о своих;
В маске скромности и стеснения собираешь родных.
Раздаешь сувениры, евро и доллары.
Ты теперь знаменитость, ты гордость, ты на престоле.
Побудешь с неделю и вновь распрощаешься.
Дабы броню не прорвать,
Не впитать паразитов в себя вроде
Отчаяния,
Подобных неуверенности и угнетённости,
Страхам за будущность, горечи и обречённости.
И твоя колесница – двести лошадиных сил –
Несётся вновь к победителям, везет тебя на Олимп».
Я не бросал читать – впитывал премудрости,
Собранные искателями с погребённых веков по горсти.
Эх, если бы мог я знать тогда, если бы хватило ловкости
Сито в руках удержать, бросить нужные кости,
Чтобы иметь возможность в тетрадь записать цитаты тех поколений,
Когда могли и умели писать цари и вельможи,
В руках перо удержать способна была только знать,
Которой не приходилось лезть из кожи,
Чтобы прокормить семью, ублажить хозяина.
Власть не подвергалась сомнению – Богом была дана она;
Тогда в это свято верили.
Будущих учителей обучали лишь учителя –
От поколения к поколению.
Их тогда называли философами и мыслителями,
И у каждого в обучении
Были цари и их сыновья,
А у них в подчинении:
Консулы и те у которых чины повыше –
Ну и так по цепочке ниже.
Мудрость целебная к ним одна текла – сверху с самой крыши
Господней обители. Оттуда рука, –
Палец указательный коснулся чела
Сократа, Аристотеля, Соломона Царя,
Сенеки, Аврелия, Христа горемыки.
Питали с небес, делились мыслями;
Передавалось ученье из уст в уста
Тем, которые слышали, –
Кому не мешало мычание мула,
Не давил в шею меч, не примкнуло к виску дуло.
Зенитные ракетницы, револьверы, автоматы, пушки;
Распятия, расстрелы, сожжения, виселицы –
Всех и вся смешали войны – мозаики-революции.
Слов великих глубина высушена конституцией.
Для всех теперь одни права – слава демократии!
Перенесём её во времена Понтия Пилата,
И представим на секунду сына пастуха на престоле Римской Империи;
Или Французского Короля поставим на колени
Пред купцом или ремесленником,
Пред вором, жидом иль пройдохой.
Да может править кто угодно, –
Давай воздвигнем скомороха!
Он веселый парень, – отсюда, – множество поклонников;
Раздадим бюллетени – поиграем в крестики-нолики.
Выиграет на выборах – провозгласим президентом,
За своим куском пирога – в очередь клиенты.
Я не знаю, кто и чего о себе возомнил,
Но первыми насытиться обязаны кенты.
Инициаторов нового политического направления
Ждёт доля – каждого своя.
Упустить заветный шанс не приемлемо,
Точнее будет сказано: никак нельзя.
– Я обладатель неплохой мимики.
– Что же, получи пост министра экономики.
– А я никогда не путешествовал, не странствовал
– Тогда сам бог сулил тебе располагать финансами.
Это всё, конечно же, вымыслы, давай придерживаться фактов.
Возьмём в пример некоего Бенжамина Франклина.
Политический деятель, дипломат, изобретатель,
Масон, учёный, журналист, издатель.
Его жизненная история – пример для подражания.
Он – путеводная звезда в войне против Великобритании.
Ну и пусть, что своих убили свои,
Кто там что разберёт – кто-то от кого-то стал независим.
«Америка для американцев, и мы её по праву обитатели!
Кто-кто? Индейцы? – Неа, не слыхали о такой нации.
Постойте, сегодня же второй понедельник октября!
Индейка куплена, не мешайте отмечать нам День Благодарения».
Вот те пару строк приведены о державе без языка и родословной,
Одарившей цивилизацию земную новыми законами,
Которые гласят, что наличие конкретной цели
Даёт право рубить с плеча,
Нравственность и мораль съели
Вожделенные успех и принципы,
По которым теперь живут все столицы мира –
Более не одухотворённого, а материализованного.
Дата добавления: 2015-08-10; просмотров: 55 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая страница | | | следующая страница ==> |
| Вначале было небо... 1 страница | | | Вначале было небо... 3 страница |