|
Читайте также: |
Вера одна – только в личное «Я», но никак не в Бога.
Жизнь после смерти и смысл бытия более никого не интересуют;
Важен только лишь результат, скорость выгода и структура
Человеческого мышления.
Мы теперь друзей завоевываем без стыда и стеснения.
И на людей влиять не зазорно, а даже необходимо –
Словесными уловками и пантомимой.
Выраженная открытость неприемлема и аморальна,
Выработанная тактичность – залог процветания.
Прежде чем говорить – думай,
Прежде чем что-то делать – думай.
Думай когда нужно плакать и когда улыбаться.
Думай перед сном и когда просыпаешься.
Думай в метро и на пароходе,
В поезде, на площади, в подземном переходе.
Думай в кругу семьи. Думай, играя на рояле.
Думай в кино и на фестивале.
Думай лишь о том, что тебе необходимо,
Лишь с точки зрения собственной выгоды.
Прочь никчёмные мысли по типу:
Иные цивилизации и смысл жизни.
Внушительные советчики остроумны и красноречивы.
Мне не повезло с камнем и у сита оказались мелкие дыры.
Узкие отверстия – причина на поверхности жужалки,
Глыб гранитных спасительных не удержали дрожащие руки.
Я был подобен губки, брошенной в ржавую вагонетку,
Позабыл цветов благоухания, мастерил свои из салфетки.
Я заселился в мир пластилиновый и стал его обитателем, –
Целеустремлённым, мнительным, ненасытным пожирателем
Дней без сна – 20 часов в сутки,
И все направлены на то, чтоб лишь полезная пища находилась в желудке,
Ведь правильное питание – залог крепкого здоровья.
Оставалось лишь решить проблему курения и алкоголя, –
И её с легкостью сразила сила мысли.
Она же и помогла новыми знакомыми обзавестись мне.
Знакомые свели с приятелями, приятели с друзьями.
Последние посоветовали стать кумовьями
Очень знатных персон,
Одна, из которых, лично знала министра ООН,
Которому задолжал посол Италии,
И уже через месяц Папу приветствовал я.
Такое и во сне не приснится –
В одном зале со мной находился директор мира.
И надо же такому было случиться –
В этот день его любимица дочь отмечала свои именины.
Слава коммуникации и холодному расчёту!
Задуматься лишь только хотя бы на минуту
И вспомнить, как ещё каких-то пару лет тому назад,
Я сидел в тёмном углу, заваленный книгами,
Смотрел через разбитое окно на звёзд парад
И подавлял беспрерывные внутренние интриги;
Укрощал постоянные распри меж сомнениями и целями, –
Одни говорили: «Не стоит, нельзя», другие: «Необходимо лишь верить».
И победила вера в бестолковое,
И долез по лестнице до края я, –
Достиг черты, какой не имеет душа,
Которую мозг ведёт всегда лезвием.
Границы имеет лишь материальное.
Над пропастью обрывами так богата Земля.
Бродить над пропастью ты можешь вечно;
Опасность одна – если вдруг проснётся в тебе человечность,
Которая всегда, заметь – всегда,
Разворачивает и заставляет оглядеться.
Сколько бы ни писали, не внушали тебе этого не делать никогда –
Глупцу не отвертеться.
А глупость, иногда – это дар Божий,
В поднесённом ею зеркале кто-то не похожий, –
Сохранился только лик, имеющий лишь более строгий вид, чем ранее.
Ты сделаешь вдох, затем – выдох, и чуешь дыхание:
Учащённое, не ровное, от бессмысленного похода за ничтожным.
Ты хотел власти, всеобщей любви, быть богоподобным,
И вот ты –
Хаотичной суеты управляющий,
В искренности не разбирающийся,
Твой серый монумент в центре и по правую и левую стороны:
Облысевшая голова Ильича и Иосифа усы чёрные. –
Такие же как и ты – скоморохи,
И учителя их, как и твои, с той когорты тоже.
Сейчас, спустя время в никуда утёкшее,
Я не выстраиваю более думы в порядке чётком;
Перестал читать книги, коверкающие судьбы;
И хоть мысли летят откуда-то из луны,
Меня не перестают разрывать внутренние интриги:
Я уверен, что тысячам просто необходимо властвовать,
Чтобы миллионам души облегчать.
Знаешь в чём разница между Аврелием и Вашингтоном?
Я не навязываю, это лишь моё мнение:
И один и второй действовал во благо своего народа,
Каждому из них пришлось оросить поле кровью.
Вот только один страдал, а другой гордился;
Одному пришлось, а другой стремился.
И сколько же было царей,
И сколько было и будет Вашингтонов.
Первых мне очень жаль, а вторых жалеть не приходится.
Ещё не очистился,
Да, наверное, уже и не получится;
Ещё не исчез никуда внутренний кровопийца,
Потому как, живётся и помнится кем родился
И кем стал, где по воле своей очутился.
Неужели не понятно было, неужели невдомёк,
Что повелевать и властвовать – это злой рок.
Это удар судьбы, божественное проклятие,
Которым Господь обрёк – в прошлых жизнях – худших Земли обитателей
На постоянное мучение от неизбежно содеянного, –
Потому как, не совершить никак нельзя,
Ведь жизнь игра,
Где короли такие же пешки,
Только ходы их куда неизбежнее.
Каждое их движение направляет не одна голова,
Ими управляют:
Пороки, пороки иных, иных вожделения, –
Тех, кто шепчут на ухо:
«Пойдём туда, ведь там удобнее; ведь там урожай, прекраснее женщины;
там солнце светлее, и ночь длится меньше».
Ах, бедные властители, управляемые обстоятельствами,
Там, на верху, принцип один лишь – не ты, так тебя.
Грустно за царей, за их судьбу – быть рождёнными в неволе.
Они есть рабы, только вот – в искупление безвольны –
Без шанса очистится при жизни, в ожидании смерти и нового рождения,
Чтоб в рабстве родиться, чтоб под бичом вынести очищение.
Так было: вождями рождались ранее.
Сейчас иные времена – славься демократия!
Славься свобода выбора, славься простой рабочий!
Славься дитя! славься взрослый человек!
Читай книги, смотри фильмы; славься интернет!
Славьтесь чужие мысли, славься неведение!
Славься всезнание! славься обед, славься голодание!
Жизнь прекрасная штука и каждому по плечу
Очутиться в раю...
Каждому, кроме верховных правителей.
Посмотрите отсюда туда:
Стоит ли?
Нужно ли?
А теперь пришел черёд дать ответ на твоё: «не пойму?» –
Про одну кривую начертанную линию.
Люди ведь не просто так встречаются,
Не просто так живут в одном селе иль городе,
Рождаются в одном хлеву.
Открой глаза свои, когда стоишь на мосту,
Когда сидишь за столом, спишь лицом к лицу,
Когда шагаешь по пешеходному переходу,
Летишь в самолёте, плывёшь на пароходе,
Когда мечешься взад и вперёд, когда страдаешь от безделья,
Когда набил живот, когда стремишься к цели…
Подумай: куда она (цель твоя) тебя заведёт?
Скорее почувствуй: нужен ли поворот?
Зелёный ли сигнал светофора?
Не тупик ли за следующим домом?
Верь сердцу, только оно укажет твой истинный путь –
Правильное направление.
Оглянись по сторонам и спроси себя: «Где я?» и «почему я тут?» –
Почему бабушка в впопыхах несёт сумку тяжеленную?
Почему бы не помочь ей, – подамся в банальность, –
Почему бы той в пример не поставить тебя;
Гляди, и отложится у внука её в памяти,
Гляди, он расскажет о том друзьям;
Завтра какой-то мальчуган уступит место беременной женщине.
И родит та благополучно дитя – одарённого богатым слухом;
Композитор напишет прекрасную музыку (следствие),
И под её вдохновением…
Какой-нибудь Гитлер будущего поколения
Начнёт сочинять стихи и бросит оружие. –
Не случится третьей мировой войны,
В гармонии со светом Божьим будут жить люди.
Ты можешь мне сказать, что я слишком загнул
И у меня богатое воображение.
Не стану возражать, лишь на ту сторону дороги пальцем ткну,
Обращу тем твоё внимание на чьи-то неуверенные передвижения.
Теперь прощай мой друг, за тобой решение.
А я себе тихонько помечтаю:
Представлю, что содействуя, ещё один шаг совершил
На бесконечном пути искупления…
Маяк
«15» марта
Я и не думал, что когда-либо вновь возьму в руку ручку и начну очерк жизни собственной вести опять. Запас свободных клеток велик ещё и, если хватит терпения, в этот раз вдоволь наболтаемся. Столько всего сотрясло, столько состоялось. Прошу составить мне компанию – в прошедшее моё отправиться. Ваш непринуждённый взгляд со стороны мне, вынужденно с головою увядшему в осознании туманной были собственной, необходим до крайности, как знак того, что не один, что есть поддержка, что есть кто-то рядом. Вы — друг мой. Вы – тот, кого ввожу в тайник души, кому я доверяю. Вы наверняка уже своим вниманием выделили на листе «вынужденно» моё, отметили и догадались, что копаться в были большей частью сам себя я вынуждаю. Или копаться в небыли? Вот она! – первая причина, из-за которой я вновь взялся за былое. Вновь пишу я для того, чтобы, сквозь призму времени прошедшего назад глазея, суметь различия найти меж невозможной былью и возможной небылью; чтоб равномерный ход чернил распутал все узлы, чтоб быль стала возможной наконец, чтобы в памяти как невозможная отметилась и вычеркнулась как ненужность небыль.
Причина № 2 — необходимость увлечения в период времени ночного, того, что я веду без сна, тогда, когда она покойна. Теперь я начинаю убеждаться, что там, далеко наверху, за облаками, действительно обосновался Творец Всемогущий, сумевший создать существо, которому подвластно выглядеть одинаково прекрасно на протяжении 1140 минут в сутки. Причина № 2 – необходимость хоть чем-то занимать себя, помимо беспрерывного созерцания «спящей красавицы», как я иногда называю свою девочку в период её пробуждения, когда она несёт укор свой на меня за то, что я свой сон прогнал куда подальше и просит хоть чуть-чуть поспать — и всё безрезультатно. Я не могу себе позволить спать, ведь сон, с недавних пор, коверкает мне прошлое, меняя настоящее при этом кардинально. Последствие же последнего посещения загадочного мира грёз подарило мне совершенство, коим я имею возможность ежесекундно восхищаться. Поэтому я просто не могу дать шанс отличающемуся своей непредсказуемостью и довольно своеобразным чувством юмора, богу сна, отобрать – вполне возможно – свой же дар.
Кто для меня она?.. Она не просто лишь любовь моя. Она есть моя жизнь, она — смысл бытия, – кристально чистый источник, в котором я полностью растворился. Она — икона, на которую готов молиться всем известным нашему миру богам, и богам не только нашего мира. Иногда я даже боюсь до неё прикоснуться, а если, наконец, удаётся преодолеть этот этап, думаю: даже черту с преисподней было бы трудно, да нет, он не смог бы, оторвать мои грубые руки от кожи, цвета того, что и у Божества. И если я сплю, если она нереальна, если сдвинут по фазе – сошёл с ума, то я готов до конца дней своих дураком оставаться или вечно проспать, лишь бы жить для, лишь бы быть подле. А другие расклады? – та нет уж, спасибо, воздержаться извольте. Если вдруг без неё – прошу не предлагать, на двери моей «closed», могу повесить ещё «не тревожить», – в общем, мне без неё не дышать. Если Вы без неё мне предложите в воду – прошу пробить акваланг. Если я без неё лезу в горы – прошу не страховать. Нет, не думаю, что я по природе своей к суициду какого-либо рода склонен, но нельзя ничего утверждать, поэтому прошу вас лишь об одном: о, боги, не отбирайте её у меня.
Ну и третья причина, по которой я осмелился вновь взять в руки тетрадь, довольно проста. Меня попросила она. Я это вижу и сейчас, ничего не позабылось: она так тихо сзади подошла, приобняла, спросила: «Что это?». Признаюсь, я удивлён был; мысленно: Откуда? Как она это нашла. Если честно, я думал, что вообще «это» сжёг, потому как, мысли были такие – я помню. И, к тому же, уже несколько дней мне «это» не попадалось на глаза тогда. Я промолчал. Я не знал что сказать.
- Ты прости, не сдержалась, прочла пару строк. Нет-нет, что же это я? Я не должна тебе врать. Я прочла две страницы. О Боже, опять?! Я прочла страниц пять.… Признаюсь: Женя, я увлеклась. Это сон? Тебя мучил кошмар? Это твой личный дневник? Если не хочешь, если давлю – лучше не отвечай.
- Маша, милая, поверь, всё так сложно.
- Тогда извини, не говори ничего, пожалуйста, не стоит.
- Нет, я хочу. Я хочу, но боюсь всё тебе рассказать. Я боюсь, что тебя тем могу оттолкнуть.
- Женя, я останусь с тобой – кто б ты ни был и кем бы ни был. Мне, поверь, глубоко наплевать враг ты №1 или герой, добр ты ранее был или злой, шизофреник или науки светило – ты мой ангел, и я не смотрю на цвет твоих крыльев.
- Нет-нет, дело не в том: я не добр и не злой; вроде как и не враг; конечно же не герой; Шизофреник? – быть может, но точно уж не науки светило. То, что держишь в руках ты… дневник? – путеводитель по были. Он мне нужен был лишь для того, чтоб понять что мной двигало, чтоб в дальнейшем суметь обуздать дикие механизмы – найти руль и педаль, чтоб не дать увести себя в даль: где тропы тернисты, где царит всегда мрак и откуда дорогу назад не найти мне.
- Почему же ты бросил писать?
- Потому как в пути озарило светило; потому как нашёл свой маяк и направил все мысли и силы лишь на то, чтобы свет тот не потерять, чтобы глаз не сомкнуть, чтоб тебя распознать в любой день, в любой час, в шторм, в грозу, в тот момент, когда вновь Господь отправит сушу ко дну, – пока две сверхдержавы будут мериться ядерной силой, – когда я перелезу чрез рая врата, чтоб тебя отыскать, и если вдруг не найду – не отчаюсь, ведь легко распознать светлый луч в тёмном царстве Аида.
- Да, мой милый, родной. Да, да, да, я и есть твой маяк. Я свеча и я путь твой тебе освещу. Ты главное лицо не закрывай, иди со мною в ногу. Дай мне руку, расслабься и не жди беды. Не жди разлуки. Беги со мною прочь от всех своих тревог, от прошлых всех невзгод и потрясений. Сегодня, здесь, со мной, люби и будь любим.
- Люблю тебя.
- Люблю. И, Женя, я прошу, возьми снова чернила и пиши. Внеси в тетрадь число, когда был заново рождён. Пиши о том, что есть сейчас. О прошлом позабудь, и не позволь себе, с сегодняшнего дня, огонь в душе опять раздуть.
Как видите, я, хоть в одном, но был послушен. Я взял тетрадь и я пишу. Но как же начать мне писать о том, что есть сейчас, минуя то, что было? – Никак, а значит: мысленно назад в былое, где:
Повествую старику
(Было«09» марта)
Было свежо и приятно.Свежесть всегда приятна в +4 (Доверюсь градуснику – тогда приподнявшему ртуть от нуля по шкале на чуть-чуть). Солнце светило ярко. Про себя отметил утро прекрасным.
Всё же, какое удовольствие наконец-таки снять с себя грамостские ботинки и, обретя свою природную походку, легко и непринужденно передвигаться по уже высохшему асфальту. Честь и слава очистным машинам, в нужный момент сработавшим по назначению. Я шагал воодушевлённо по тротуару, представляя, и прекрасно, как оно у нас сейчас там?
У нас сейчас приходится спасаться от весеннего наводнения, всегда оттеняющего первые солнечные лучи. У нас... У нас, наверняка, завтра добрая половина школьников вознаградят за участие оставшихся в здоровье крепышей, и уже на следующий день шморги и чихи зададут основной ритм школьного мюзикла, невольными участниками которого станут даже дети самых предусмотрительных родителей, вырядивших своё сокровище «как колхозников», натянув на самые оберегаемые ножки резиновые сапожки. У нас близится ежесезонный карантин. У нас сейчас, наверняка, приходится подолгу ожидать, ставшее резко востребованным, такси. У нас теперь никак колёса не спасти от скрытых под водой открытых люков и глубоких ям, которые плодят тридцатитонники, блуждающие тут и там – в шахтёрских городах по всем округам. У нас сейчас на улице не поиграть и, следственно, детей не оторвать от интернета. У нас сейчас пройти в кино нельзя, ведь нет кино; есть дома телевизор, кабель, спутник, 2000 каналов, что отвлекают мужиков от баров, а женщин от распила мужиков. Альтернатива — карты, нарды, домино, по воскресеньям баня, днём ранее футбол; для женщин: аэробика и фитнес, чуть потеплеет — огород. У нас людей всегда ждёт крепкий сон. У нас с рассветом на работу. У нас один родной дом – отчий дом, и кто вдали, кто сделал шаг вперёд – тот сделал шаг назад, тот одинок.
Я шёл у них, я направлялся к парку. Прошёл опасный перекрёсток, где не всегда машинам удаётся разойтись, или прохожему-зеваке приходится потом на всех парах нестись в карете с цифрой 0 и цифрой 3. Спустился вниз, на светофоре отсчитал от тридцати, продолжил путь. Киоск газетный справа, а рядом универ «Державний». Замедлил шаг, затем застыл и дался диву от вида дев, кто нежились под солнцем на крыльце – энергию питали и набирались сил пред тем как, губку прикусив и улыбнувшись, зачёт заставить к ним в зачётку поместить профессора, рукой дрожащей от волнения ослабевающего галстука удушье.
Я шёл, и птицы напевали трели, иль мне казалось. Растут ведь всё ещё деревья, и строить гнёзда с кирпича пернатым рано. Модернизация пока ещё не всё сожрала, и есть места, в которых её жало не побывало. Подобные места ещё у нас остались.
Я шёл у них. Шагал по тротуару – мимо гостиницы, вдоль Дома Культуры, где комнаты сдают под офис. Стал свидетелем нового комплекса строительства, которого обучат развлекать и молодых и взрослых. Прошёл парикмахерскую, «перукарню» и салон красоты «Стриж». Минуя пиццерию, заглянул в «кав’ярню»; к печали или к радости, теперь на улицах не закурить: человеку воспитанному, для которого новый закон – не запрещающий сигнал, а возможность в пример поставить себя; человеку ответственному, способному действовать в рамках этических норм во благо и для. Человек разумный, homo sapiens, Евы дитя — это ль есть я, это ль есть мы? – рождённые в век, что Господом выдернут с памяти, что теперь скомканный в урне лежит – паразит разрушающий. Ему не стыдно, он своим положением даже гордится: то, что брошено можно поднять; его же наследник с ctrl-z растворится – не нужно быть прорицателем, чтоб подобный исход предугадать. Нужно быть фокусником, иллюзионистом, чтоб с подземного перехода без рекламной листовки выйти, – новые возможности рассрочки и кредита стороной было не обойти.
И вот, начитанный и просветлённый, с макулатурой в руках, я шёл по мосту, про себя отмеченном как: Финишная черта, граница парка; продолжил мысли ход: Ещё сотня шагов и я её пересеку, а пока... понаблюдаю, как в прорубь уловленного карася отправляет рука рыбака. Думал: гуманно, оказалось: рыбаку просто жалко кота, точнее, его желудок. В этом году не дождаться уток, ведь уток нет там, где нет камыша. Нет камыша там, где в воздухе растворилась таблица Д.И. Менделеева.
Мост позади. Я шёл у них... по парку геометрическому, любовался растениями декор культур — лабиринты кустарников, клумбы, вьющиеся многолетники, кипарис, михелия, цеструм. Мне знакомо всё, я был здесь на свидании в прошлом месяце, нелюбим был и с нелюбимой возводили мы филиа в эрос. Договорились, что лавочка зелёно-белая, пред мостиком за беседкой, станет личным Эдемом для нас двоих, станет Купидона мишенью. Я навёл навигатор на юго-восток: 30 шагов от фонтана, что в центре, – поворот, дальше строго на юг, – 36 плит метровых, – очутился на узкой аллейке, что вела меня вниз. Перекрёсток и лавочки – точки трапеции, здесь мы тогда обнялись и продолжили путь на восток; «двадцать три» – произнесла она тихо, по детски, и, толкнув меня в бок, повернула обратно на юг; 18 шагов и... заветное место наигранных чувств. В поцелуе сплелись. Был мороз, мы тогда не сидели. А теперь я, назло сам себе, перекрыл Купидоновы цели, – заслонил серой простынёй одиночества, что со мною всегда, на протяжении лет уже множества. Так бывает с теми, кто дал обед искать вечно любовь, нарисовав идеал. А романтиков, тех, кто много видал и играл на чувствах, кто с таким запросом призывает к небесам, ожидает провал и, в конечном итоге, брак искусственный – и это лучший исход.
Я сидел у них. Я смотрел на восток.
Тёплые лучи солнца, их прикосновения. Шёлком ласки. Блаженные чувства. Малиновые эмоции. Я уже ощущал подобное, когда-то испытывал. Дай Бог памяти... Спасибо... Детство – святые и смешные времена, когда я, потомок Дон Кихота, совершая героические подвиги, нанося сокрушительные удары деревянным мечом, выстроганным двоюродным братом, с вражеских плеч тёмных сил сносил беспощадно головы. Не всегда удавалось заботливой бабушке вдохновлённого героя с его постоянного поля битвы оттащить – с неизменного места доблестных сражений. И тогда, на помощь измотанной женщине приходил её суровый муж — воин, обладающий оружием, один вид которого приводил в ужас борца за справедливость, вынуждал пускаться в бегство, позабыв о гордости и чести. Ещё долго бабушке приходилось оплакивать изувеченные тела овощей, цветов и фруктовых саженцев, сражённых её беспощадным внуком, который, тем временем, скрывался на крыше дома – в месте не доступном для обладателя солдатского ремня и воспалённых суставов. Личный опыт подсказывал маленькому рыцарю, что лишь время поможет ему избежать наказания. Пройдёт не более часа — знал он, как всегда бывало – и дедушка снова уснёт, а проснувшись, даже если что-либо вспомнит, вряд ли сумеет преодолеть стойкий барьер в лице неуступчивой супруги, с которой, к тому моменту, уже будет заключено перемирие.
В то время, пока подписывается амнистия, сам виновник, ошарив все присутствующие плодово-ягодные, не позабыв и о, всегда более вкусных, соседских, подкрепившись, витаминами обогатившись, уже готовится к очередному сражению – новой миссии, к исполнению которой, безрассудно приступать в одиночку. Напарники были выбраны очень сильные, но, конечно же, немножечко слабее главного героя – надежды миллионов, величайшего укротителя всех (мирских и не только) агрессоров... Маскировка окончена – по три полосы грязи на каждой щеке, в компании единомышленников: Рэмбо и Шварцнегера Арнольда, предводитель революционного хода начинает бомбардировку... Прошло 15 минут и единственный выживший в ожесточенной битве наблюдает с крыши как, огорчённо вздыхающая, бабушка собирает, по всему огороду разбросанные, помидоры, баклажаны и огурцы... И снова прощён. Впереди ожидаются новые схватки, очередные свершения. В таком духе, до самого вечера, «неуловимый мститель» будет вести свои разрушительные действия, пока...
Знакомый аромат духов и родной голос за спиной: «сынок» – вызывают слёзы радости. Крепкое объятие и в носик поцелуй.
– Ну что же ты, замазура, смотри, с собою черти унесут. А ну, пойдём-ка к Мойдодыру.
И я крепко-крепко сжимаю мамины пальчики, чтобы никогда не выпустить более, не отпустить от себя, всегда быть рядом. Мы идём к умывальнику, что за колодцем.
– Ах ты, гадкий, ах ты, грязный, неумытый поросёнок;
Ты чернее трубочиста, полюбуйся на себя.
Я смеюсь и смотрю в зеркало, привинченное бабушкой к сливе. Мама тоже смеётся, так искренне, так по-детски – как всегда. Как я люблю её смех. Она поправляет мои взъерошенные волосы.
– У тебя на шее вакса. У тебя под носом клякса.
Щипает меня за нос, легонько так, играючись. Я хохочу. В руках уже мыло держу хозяйственное, ладони тру.
– У тебя такие руки, что сбежали даже брюки.
Умывальник алюминиевый, старенький, водой орошает двадцать пальчиков, трущихся друг об дружку аккуратно, ласкающихся.
– Рано утром, на рассвете, умываются мышата,
И котята, и утята, и жучки, и паучки.
Самые нежные лучи солнца с мартовской свежестью в содействии, не сравнятся, не освежат так душу человека, как влажной руки матери прикосновения.
– Вот теперь тебя люблю я,
Вот теперь тебя хвалю я;
Наконец-то, ты, грязнуля, Мойдодыру угодил.
Надо, надо умываться по утрам и вечерам…
– А не чистым трубочистам стыд и срам! – весело подхватываю я и, обнявшись, мы кружимся у колодца, смеёмся, радуемся. Я замечаю мельком, как бабушка со стороны следит за нами, плачет украдкой, радуется.
Такое яркое солнце. Такое чистое небо. Мы так счастливы, мы так любим друг друга, мы радуемся. Но... откуда взялись эти дождевые капли, остужающие приятное волнение, притащившие с собою неприятные ощущения? На небе не тучки, а брызгает; прошло чуть совсем – уже поливает. Мама растворяется в объятиях моих. Дождь усиливается ещё более – забирает её у меня. «Нет, нет, перестань! Что же ты делаешь?! Не лей, пожалуйста. Мама, мамуля, мамочка, куда же ты?! Не исчезай! Останься, родная!» Исчезает... Всё плывет вокруг. Дождь льёт. Смех слышится издалека откуда-то; голос чей-то незнакомый зовёт меня. «Нет, нет, не хочу, не буду уходить отсюда, оставьте меня! Мама!» Смех продолжается. Ветра порыв с ног сбивает; небо меня, как с ведра, дождевой водой окатывает. Глаза открываю.
И вот он я... в парке на лавочке – что не сразу угадывается. Надо мной девчёнка смеётся, – судя по голосу, догадываюсь, – определить чётко не даёт солнце, лицо моё освещающее. Прекрасный смех, приятный слуху – не похожий вовсе на тот, что раздражал во сне. «О, Боже мой!.. Я спал?».
****
– Ты наконец-таки проснулся, а-ха-ха, прости, я больше не могла – должна была узнать, что тебе снилось. Твой сон так сладок был, и твои щёки, губы растянув, улыбку мастерили нелепую и милую. Я прям вся извелась от нетерпения, сидя напротив – вот, на этой лавке, видишь? Я здесь уж с полчаса. Когда пришла, твои глаза ещё открыты были, но ты смотрел, как будто сквозь, куда-то в даль. Ты не заметил, как я пришла, как села, как смотрела на тебя. Скажи, права? – ведь ты меня не видел?
Я и в тот момент не видел... её лица, лишь только силуэт. Так ярко солнце било, к тому же мне довольно сложно было настроить объектив, ведь: только лишь из сна. Из сна? – опять пробило в голове. – Я спал. О, ужас, я не должен был. Что будет, что же ждёт теперь?
– Ты не немой ведь, правда? Просто удивлён, взволнован? Спросонья дар – способность к речи – растерял? Да не молчи ты; я в рот воды набрать решила, опорожнила на тебя, лишь для того, чтобы открыть твои уста, услышать голос, узнать имя... сказать, что я теперь твоя, а ты со мною будешь вечно, ведь я искала и нашла. Внутри звонок, – ой, нет, – сирена к тебе вела. А ты не знал, не ждал, невежа, посмотри в мои глаза, их ты теперь полюбишь, будь уверен. Ну, взгляни же на меня.
И приподняв мой подбородок, ступив назад всего два шага, передо мной в тени предстала. И я увидел. Разглядел, и был прожжён насквозь, сражён кинжалом. О, купидон! и о, Амур! творцам любви – героям слава!
– Какая она сынок? Неужто ты поставил точку? Неужто не потешишь старика – неужто не представишь описание?
Назарий, с того момента как я к нему пришёл слушавший внимательно, вопрос задав, открыл свои уста после приветствия второй лишь раз за вечер – за время, что провёл со мной в компании.
– Она мой идеал. Она есть совершенство.
– Не сомневаюсь, друг мой... Не сомневаюсь. Надеюсь, ты представишь более подробное описание совершенства в дальнейшем. А сейчас же…
Твой скоропостижный уход в тот злосчастный день (об этом дне упомяну я позже, когда уместным мне покажется его упоминание) мне в целом понятен. Так же как и причина сожжённых тобою мостов, что вели тебя к старцу – глупцу, не сумевшему с века прожитого в мозг свой мудрость впитать, что всегда ставит клин на курок перед выстрелом в лоб – ошарашивающим. Я событий другое развитие рисовал себе, старый дурак. Но сейчас не о том, я сейчас о другом – хоть и ждал, но волнует меня твой приход по причине надуманных убеждений, что мешают тебе в полной мере раскрыть сердце и впустить в него счастье. Женя, я рад тебе, но взведён беспощадный курок, и я боюсь наступить на всё те же грабли.
– Я готов, я с бронёй, не волнуйтесь. Поверьте, мне более страшно. Попрошу Вас лишь об одном: отвечайте на вопросы мои только честно и, по возможности, вкратце.
- Я правдив буду – в этом клянусь, но торопиться в объяснениях не стану. Прости, Женя, не могу. Отойти от сценария не имею права, – всё разрушу и тебя погублю. Знаешь, я ведь…
- Вы реален?
Недостаток в воспитании? Непроизвольная бестактность, вызванная упорным нетерпением? Конечно же, нет. Я совсем неслучайно перебил старика, и главный вопрос озвучен был первым также совсем неспроста. Постановка вопроса жестка, не правда ли? – никаких лишних слов, я пошёл напролом. Я хотел, прогремев будто гром в феврале, взять внезапностью, разорвать прочный шов на коконе правды, задев тему табу, выстроить частокол, преградив отступление. Я, к тому же всему, ужасно боялся. Ответ мог погубить и я, имеющий характер не стойкий и слабый, сжёг, истёр, утопил те часы, что в молитве проводит узник пред казнью. Я привёл себя сам к гильотине; я петлю себе сплёл; я держал сам себя над обрывом.
Назарий с лёгкостью словил волну, что неслась против течения, мастерски отбил подачу, пущенную, казалось, на вылет. Он разгадал продуманную комбинацию и провёл разящую контратаку, применив на тот момент, пожалуй, единственный тон способный остудить порыв, что привлекал неготового к истине – укоризненный:
Дата добавления: 2015-08-10; просмотров: 43 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая страница | | | следующая страница ==> |
| Вначале было небо... 2 страница | | | Вначале было небо... 4 страница |