Get up!

Соберись, тряпка, пожалуйста. Тебе необходимо срочно подняться и убраться прочь из этой жуткой комнаты, квартиры ужасов, с проклятого дома...

Не могу сказать, как долго длились уговоры, приказы, просьбы, может даже – мольбы, но спустя энное количество времени мне всё же удалось себя поднять. Неуверенные шаги направили размякшее раскачивающееся тело в края спокойствия, радости и счастья, место нахождения коих пока ещё не было определено. Компас сломан, штурвал всецело передан в руки интуиции, которая, как раз в это время, беззаботно нежилась под лазурным небом на сказочно-розоватых песках “Pink Sands Beach”, так удачно воспользовавшись незапланированным отпуском.

Неуклюже передвигаясь, я брёл серыми коридорами пугающей бесконечностью обители, в надежде отыскать волшебную дверь, – так тщательно оберегающую мир добра и света, – вера, в существование которой, в моём всегда подверженном сомнениям сознании, с каждым новым шагом нещадно рушилась.

Сердце пятнадцатилетнего подростка стены однокомнатной "хрущёвки" теснят куда с меньшим давлением, нежели несоизмеримые масштабы собственной обители депрессивного мечтателя, в его самом невероятном сне. Потолок каким-то магическим образом опускался настолько низко, что приходилось карабкаться на четвереньках; возврат в исходное положение его магнетический, увлекающий за собой ползущего, осуществлялся молниеносно, что предшествовало болезненному приземлению. Колени и локти кровоточили. Стены, дабы не отставать от бледного проказника, в свою очередь, отличались не менее оригинальным озорством. Худощавое тело истощённого путника не способно было препятствовать их обоюдному влечению. После каждого такого братского объятия беснующихся бетонных плит кости издавали просто оглушительный треск, – тем самым позволяли проникать в сознание мелким частичкам огромной надежды на то, что шуму скелета удастся разбудить, всегда так крепко спящего друга.

К тому времени я уже был твёрдо уверен, что всё происходящее сон, что я опутан кошмаром. Передо мной стояла лишь одна задача – жизненной важности – выпутаться. Выполнима ли? Смогу ли возвратить себя в реальность? – или судьбою уготовано испустить последний вдох во сне. Нет! Борись! Не останавливайся! Не удаётся самостоятельно – добейся помощи из вне! Догадавшись, что треску костей к тебе не достучаться, я доверил эту миссию, пересохшей от волнения, глотке. Хриплый голос издал нервное: «Ст-э-эн...

… Разбуди меня! Пожалуйста, помоги мне! Стэ-э-н!» – Я орал неистово, жила на шее достигла невиданных доселе размеров. Вены на висках и на лбу вздулись настолько, что в любую секунду могли опорожниться. Не подумай, что я спятил тогда окончательно и надеялся на то, что смогу докричаться из сна в реальность. Конечно же, нет. Я всей душою уповал на то, что заору там, в комнате. Сколько раз, при просмотре триллера, я был свидетелем того, как возвращали в безопасную действительность с кошмара, всего-то навсего толчком, какого-нибудь вопиющего героя; как облегчённо тот вздыхал потом, вытирая с лица пот, благодаря Всевышнего за то, что это был всего лишь сон. Подобный трюк я совершить тогда намеревался. Но, к несчастью своему, голосовые связки мои там, снаружи, где был ты, молчали, – чему свидетельствовало мне тогда местонахождение сознания своего. Лишь только этим объяснялось, как вариант иной – твой "мёртвый" сон, мной изгонялся сразу; не позволяя мысли таковой полностью забраться в разум, я на пороге ещё разворачивал её к себе спиной и с омерзением пинал ногой. А вот другой "возможной" отворил, любезен был и потакал во всём. Ещё бы, ведь благодаря мысли той, второй, идеей оказался заражён: А почему б не заорать ещё сильнее, ещё неистовее, так, чтобы удалось, взбесившихся соседей от шума за стеной, заставить встать с постели, зажать звонок, удерживать, пока не прекратится вой. А где же ты был в тот момент? – да ты пройтись пошёл, развеяться с утра, как любишь. Могло такое быть? – вполне могло перевалить за 6:00. «По-мо-гите! – я начал с жаром, как за здравие, чтобы тебе потом не довелось за упокой. – Кто-нибудь, спаси-и-те! Молю, разбудите меня! Разбудите меня, пожалуйста-а! А-а-а-а! А-а-а-а-а!»

Чем громче я орал, тем крепче жались стены. Чем исступлённей верещала моя глотка, тем яростнее потолком швырялось тело. Но я не замолкал, боролся, я цеплялся, верил в неизбежный положительный исход: что вырвусь, наконец, с оков Морфея; что стану волен, что осталось чуть, – амнистия на зов уже идёт. Гланды мои почти горели, кости пели, хрустели мышцы, сердце барабанило покруче Ринга Стара; сама душа тогда, казалось, обрела язык, издав призыв о помощи. Но были сомкнуты уста... там, далеко, по ту сторону черты, преградившей вожделенный путь к реальности.

Меня никто не слышал. Я, молча, спал. Приняв это, уступил, – сдался всё-таки, в очередной раз, проявив такую свойственную и обыденную слабохарактерность. Стены, в свою очередь, потеряв интерес к обмякшему телу, отступили, оставив жалкое подобие человеческого существа, лёжа на спине, пропитываться собственною кровью. Потолок вернулся в исходное положение, изобразив на потемневшей своей кожуре пылающее обращение. Огненный пергамент – последнее, что представилось моему взору, пред тем как опустился занавес, – не спешите покидать свои зрительские места, предоставляю Вашему вниманию образец письма, адресованного задыхающемуся в предсмертной агонии многострадальному путешественнику, забредшему случайно не туда:

Вскорости окончится побег от самого себя, –

Прозрение уже скребётся по твоей спине когтями.

Замри... Услышь, как ломится в врата, подпёртые трусливым нравом,

Порыв раскаяния.

Мы призваны пробить бронь раз и навсегда, –

Спустить накопленную желчь, пронзив насквозь, –

Освободив пространство, осуществить прорыв

Успокоения.

Пиши.… Пиши о нас и о себе. Пиши по-честному.

Пиши от сердца. Пиши, поможет то тебе, –

Напомнит, подтвердит, предотвратит, направит на дорогу

Искупления.

Дата добавления: 2015-08-10