Развал!

Произошёл разгром! В щепки разнёс создавшуюся ауру явившийся, откуда ни возьмись, ужасный запах. Запах? О чём я? Это вонь незаурядная! Общественный туалет провинциального городка, в день его рождения, веет дух терпимее на нюх, нежели внезапно посетившее меня тогда зловоние. Опарыш и самая противная зеленая муха потеряли бы сознание, заслышь они подобный "аромат" на расстоянии. А я держался. Меня трясло, но я терпел. Оркестр, где-то далеко, внизу, гремел всё громче. Спектакль срывал овации. Зрители восхищённо следили за виртуозной игрой актёров, и никому не было дела до задыхающегося образа, высеченного на дереве одного из тысяч расставленных повсюду стульев. Лишь один из непослушных детей Германа Гёссе, осчастливившего своим присутствием на сегодняшней феерии своих многочисленных почитателей, будь он более внимателен, мог разглядеть тремя рядами ниже шута в ветхом разноцветном колпаке, обвисшего на 34 сидении, помеж: мужика в халате и мадам в вельветовом платье. И если бы госпожа Дали, расположившаяся в секторе №21, направила свой маленький, но очень качественный бинокль в ту сторону, которая напротив, то легко бы могла прочесть на устах вцепившегося в стул скомороха беспрерывно повторяющееся без конца одно и то же: Будь готов: вода наточит камень; почувствуешь его края...»

****

Увлечённый собственным повествованием и заново переживающий перипетии ночи, я и не заметил, как мы переместились на кухню. Приятно удивил кофе и сигарета в руке, уже, впрочем, почти докуренная. Интересно, почему же к тому времени я всё ещё не слышал упрёков Стэна, всячески пытающегося отучить от вредной привычки друга? Хотя, думаю, не сложно догадаться почему. Он был удивлён и напуган не менее своего рассказчика. Пред ним открылись врата в потаённый мир чужого сознания, и сомневаюсь, что прогулка по соседскому саду, в данном случае, доставляла огромное удовольствие. Возможно, стоило пощадить слушателя, – прекратив озвучку сна, оборвать изломанную кривую смысла, погрязшую окончательно в словесном болоте. Наверняка, такой поступок казался бы со стороны сверхмилосердным, и мне, чтоб праведником слыть, чтоб обо мне молва ходила как о хранителе бездонной чистоты души, только и всего, что надо было – рот свой поскорей закрыть. Но я, конечно, этого не сделал. Я эгоист; признаюсь, в тот момент я даже не подумывал о Стэне, о его внутреннем состоянии, о том, что мог в любой момент предотвратить в восприимчивой душе оплодотворение тревогой новых капов. Я думал только о себе. Как хорошо, как было мне приятно, с напрягом скул до скрежета зубов, в воспоминаниях копаясь, ощущать вновь страх и боль. Увлёкся, понесло: Ещё, ещё, мене всё мало! Хочу, чтоб кровь била фонтаном с разодранных рубцов! А ведь ещё недавно пытался с памяти стереть навек то, за что так сейчас отчаянно цеплялся. Вот так всегда! что за дела? – лишь только с одним краем попрощался, уже на берегу ином другого руку крепко жму, приобнимая говорю: здоров. В зародыше я откровениям своим не мог позволить вдруг прерваться, и я продолжил, – для себя лишь, не устаю в чём сознаваться.

– Открыв глаза, я почувствовал холод, дрожь на теле играла; покрывало промокло насквозь, а ведь у нас не так уж и жарко, не правда? Нужно было бы просушиться, наверное, стянув с себя одеяло, но я, видимо, был кошмаром измотан на столько, что рука сама себя не подняла. Свобода моя долгожданная длилась не долго: прошло всего-то пару секунд, каких-то жалких, и вновь веки, будто металлические решётки, захлопнули передо мной реальность.

И распахнулся занавес

И место, уже до боли знакомое, было открыто передо мной. Какой утомительный концерт! Что за бездарности пытаются отобразить великую трагедию Шекспира, пороча своей игрой прославленное его имя? Публика заметно скучает, более того, некоторые особи, пока ещё поодиноким свистом или же недобрым словом, зарождают всеобщую нервозность. Единственное, что реабилитирует хоть как-то всё сегодняшнее действо – достаточная удобность сидений. Что-то мне подсказывает, что их здесь местонахождение – следствие весьма нашумевшего ограбления, в шутку журналистами прозванного "Ограблением века", когда кучка единомышленников, балванов, поздней ночью умудрилась, чудом каким-то невообразимым, вытащить из "Платинового зала" центрального кинотеатра областного центра, все до одного кресла; после чего бесследно скрылась. Может, конечно, информация бесполезная, мною в твою голову сейчас влитая, несколько деформирована, потому как дошла она ко мне от весьма ненадёжного источника, который, в свою очередь, из уст в уста принял её от человека в возрасте, немного глуховатого, однако, новостей не пропускающего ни одного выпуска – на первом канале в прямом эфире. Вот такую вот цепочку замыкаю, сам суди, что во всём вышеизложенном подчеркнуть для себя как истину.

Как и ожидалось, свист из поодинокого перерос в всеобщий. Толпа заревела... и полетели вниз: бутылки пластиковые, огрызки яблок, банановые кожурки; кирпичи летели, и даже детские игрушки. Ливень шквальный из подручных средств смёл буквально неудачливых актёров с занимаемых ими мест. Сцена опустела. «Ура!» – со всех сторон; ликования, бурные овации, в свой адрес одобрительные рукоплескания, – довольство, нет, счастье излучает масса; активно обсуждает свои действия каждый, количеству точных попаданий подсчёт ведёт, загибая пальцы. Успокоительный эликсир являет своим видом униженный, оскорблённый и подавленный для униженных, оскорблённых и подавленных ранее. Великие вожди рода человеческого прекрасно знали эту теорему. "Хлеба и зрелищ", "Боя, крови, победы, а главное – поражений". Нам нужны проигравшие, жизненно необходимы неудачники. Во все времена, испокон веков лишь одна нужда. Человек от природы своей жесток. Колизей опустошал наш гнев ранее, сегодня на спортивных аренах мы злобу свою в крик вмещаем и в матах отправляем на заслуживших то. За что? Да не за что! – за просто так, чтобы спалось спокойней, в обнимку с коркой хлеба, брошенной, прекрасно изучившим сущность человеческую, прагматиком-вождём.

Сквозь шум и ликования, ко мне каким-то чудом донеслись слова приветствия.

– Привет, Вась, – взаимностью на них я отвечаю. – А ты что здесь делаешь?

– Как что? – духовно обогащаюсь, – зло и раздражённо ухмыляясь, сквозь зубы дал ответ бабушки моей чрез два двора сосед, тем временем сжимая банку пива яростно в своей руке. Заметно было, что досады его нет границ. Ужасно Васю злила собственная нерасторопность и медлительность, что помешали ему точным попаданием своим цель обогатить, теперь уже пропавшую из вида.

Сказав, что очень рад был встречи этой, больше чем совру. С первой секунды в голове я начал строить план отхода в сторону от прошлым обязующей беседы. Нужна была причина. О, Боги, как вы милосердны! Так вовремя очередная встреча. Неужто, наконец-то, я сыскал Вашу поддержку? Это же Мел! – друг детства. Как ему идёт смокинг! И угораздило же меня в такой день напялить на себя обожаемую пайту – трижды зашитую, четырежды выцветшую. Удивительно, но, кажется, «Т» для меня сегодня оказался центром неожиданнейших встреч с давно забытыми знакомыми давно минувших лет. Мой мысленный монолог, похоже, слишком затянулся, что помешало мне успеть окликнуть в бытность друга. – Уж слишком долго я намеревался, когда же, наконец, собрался, благодаря вмешательству со стороны, вдруг, с даром речи распрощался. "Благодаря" – здесь не случайно, не огрех мой личный, не слово в просто так. Благодарю! – орал тогда я про себя. – Спасибо тебе, Господи, огромное! Ну, сколько ж можно-то? За что мне всё это тобою уготовано? Чья рука прикрыла мне сейчас уста? Кого на этот раз ты подослал? Ответ пришёл собою сам, когда ужаснейшую вонь почуял я. Пролетавшая мимо препротивнейшая огромная зелёная муха, подобно сбитому истребителю, в бессознательном состоянии пикировала. Не трудно догадаться фаланги чьих пальцев глушили панические вопли, рвущиеся с моей глотки. Так вот кого опять ты подослал! – не надоело? Сразнообразил бы хоть, что ли.… Погоди... «опять»? – э то что ж выходит? Да! – я ведь просыпался! И вновь уснул... Ну конечно! Я же сплю! Ведь это сон! а значит: всё есть не взаправду и я способен удалиться... Можно ли контролировать сны? Можно ли убежать от кошмара? обмануть... переместится в мир добра, красоты и гармонии? Попробую. Хочу!.. О, Небеса! это сработало! Крепкий хват не удержал порыв воображения. Подобно Нэо из известной всем трилогии, я устремился «куда подальше» с арены, не раз жути нагонявшей; я выбрал направление – прочь.

Я улетал и, приглушённое расстоянием, обращение, попутным ветром гонимое, вырвавшееся из зловонной пасти злобного весельчака, обволакивало моё сознание, дабы глубже затереть, навек оставить в памяти собственное содержание: И больно станет. И побежишь от боли той.

Дата добавления: 2015-08-10