В клубе северен.

Май. Десять часов вечера. Я брожу по кварталу в поисках кого-нибудь и л и чего-нибудь, что помогло бы мне скоротать вечер. Вхожу в пивную на улице Сен-Северен. Никого. Пустота.

Ах, нет. Кто-то есть. На скамейке, в глубине зала, лежит генерал.

Генерал, это один из нашей компании, Жюль Дюкрок. _г Он по­лучил это прозвище после Шампаньи. Дюкрок, Дюкро — это похоже.

Студент-медик Дюкрок б ы л помощником батальонного врача форта Ванв..

Он здесь со своим вестовым, большим детиной, ростом с там­бур-мажора. Сам Дюкрок, наоборот, очень маленький. Когда они идут рядом по бульвару Мишель, помощник врача, совсем миниа­тюрный в своем мундире, с саблей на боку и в кавалерийских бот­фортах, и вестовой, которому его начальник приходится по пояс, громко разговаривая, иногда немного навеселе, этот великан и этот карлик вызывают невольную улыбку у прохожих.

Впрочем, он храбрый малый, этот генерал, и хороший товарищ" золотое сердце. Но... карапуз.

И, действительно, часто бывает навеселе.

— Что это ты, генерал, не на фронте?

— • Я к а к р а з туда возвращаюсь...

Дюкрок поднялся. Когда принесли кружки, он снова сел на свое место.

— А Ж.? В с е еще там?

—• Ж.? Да он даст скоро расстрелять себя, как мишень. Пред­ставь себе, ему доставляет удовольствие сидеть на бастионе, спу-

¹ Дюкро (Огюст\ командующий 2-й армией, предназначенной опериро­вать на Марне. Его прокламация от 28 ноября 1870 года заканчивалась знаме­нитой фразой: «Что касается меня, то я клянусь перед лицом всей Франции, что я вернусь в Париж только мертвым или победителем». (Он вернулся в Париж «живым и побежденным»). (Прим. ред.).

стив ноги наружу и под градом картечи спокойно курить с в о ю трубку... Он не обращает никакого внимания на огонь... Вест'овой без церемонии прерывает своего начальника:

— Ну, генерал, надо идти. Ты, ведь, знаешь, что экипаж, ко­
торый должен отвезти нас туда, ждет уже целый час.

Генерал покоряется с видом глубокого сожаления. Он застеги­вает пряжку кушака, надевает кепи. Я смотрю им вслед, как они выходят вместе, великан и карлик.

Я остаюсь один. Но вот дверь кафе отворяется и новый посети­тель с разочарованным видом оглядывает пустую залу. Он подхо­дит ко мне. Это—Жилль.

Жилль садится. Молчит.

— Да что с тобой сегодня? — спрашиваю я — Ты точно в в о д у
опущенный?

—• Со мной, старина, то, что я устал...

— Что?

— Да. Это — конец. Крышка. И что с нами будет? Ссылка? По меньшей мере изгнание?... Весело, нечего сказать. Эх, чортова Коммуна!.. Некто, приехавший из Версаля, приходил сейчас за м н о й к Лаверу. Он сказал мне, что через неделю — слышишь, через неделю — армия войдет в Париж... Да, нечего сказать..

— Да нет же, нет... Напротив. У меня тоже есть сведения. Сегодня утром я был в делегации юстиции, у Прото. Все идет хорошо... Уверяю тебя...

В действительности, я б ы л в такой же тревоге, как и Жилль Но почему не успокоить его?

— Правда?

— Н у да.

Лицо Жилля снова делается таким, каким я знавал его в сча­стливые минуты. Удивительно, как быстро переходит он от отчая­ния к надежде.

— Не пойти ли нам в клуб? — вдруг предлагает он

— • В клуб?

— Да. В клуб Северен. Он только что открылся. Там должно быть занятно.

— Идем.

Мы выходим. Не торопясь, и д е м по тротуару у л и ц ы Сен-Севе­
рен, которая суживается после у л и ц ы Лагарп. За стеклами полу­
освещенных пивных, то тут, то там, в и д н ы группы гвардейцев, си­
дящих за столами. Вот мы и перед входом в старую темную цер­
ковь. Две-три женщины поднимаются по ступенькам, толкают
дверь и исчезают. 9

- Клянусь богом, — восклицает Жилль, — можно подумать, что они идут молиться.

И, действительно, не слышно ни одного восклицания Ничего, что бы предвещало клуб, бурный и ш у м н ы й Ничего

Мы входим.

Церковь погружена во мрак Посреди центрального корабля выделяется светлое пятно. Кафедра и почетная скамья Керосино-ные лампы подвешены к колоннам. Боковые части, приделы, хоры, — все погружено во мрак. Углубляемся в темноту. Так нам будет удобнее. Никто нас не увидит, и мы не рискуем, что к нам обратятся, и — кто знает? Потребуют нашего участия в бюро

Два стула. Во г мы и пристроились за одной из колонн

На трибуне—кафедре для проповеди—оратор

—• Да, граждане, нам нужен греческий огонь. Я предлагаю организовать батальон греческого огня.. Несколько струй, и вер-сальцы спалены..

Человек исчезает М е ж д у двумя речами у нас есть время огля­деться.

С левой стороны кафедры красное знамя. Напротив, на скамье старост, граждане, составляющие бюро, серьезные, как те, чье место они занимают. Председатель и четыре члена На скамье м е д -ная труба. С какой стати здесь эта труба'

Председатель встает.

— Граждане, слово принадлежит гражданке. (имени я не за­
помнил).

Гражданка уже взошла и оперлась локтями на край кафедры

— Граждане...

Но наше внимание отвлечено в сторону

— Жаль, — говорит м н е Жилль, — что у м е н я не г карандаша
Я бы зарисовал это...

В храме около сотни слушателей, не больше. С дюжину жен­щин. М у ж ч и н ы в блузах федератов. Некоторые курят. Женщины в длинных кофтах Вот, прислонившись к колонне, сидят два гвар­дейца. Перед ними пустой стул, а на нем бутылка вина, краюха хлеба и колбаса. Они едят и пьют, молча, без жестов, как бы из уважения к месту, которое все-таки д л я н и х свято и г д е может быть их крестили и венчали.

— Уйдем, это скучнее, чем всенощная.

Это было верно. Интерес был не здесь, а там, на укреплениях, • де бухали пушки. И м ы с л и мои, оторвавшиеся от речи оратора, >т церковной кафедры и почетной скамьи, невольно перенеслись гуда, на передовые позиции. Что если в эту самую минуту вер-:альцы делают последнее усилие, как только что уверял меня 'Килль'

Мы направились к выходу, как вдруг в тишине храма прозву­чал сигнал

Труба, со скамьи бюро'

Ну да! Председатель, стоя перед скамьей, держал в руке м е д -ный инструмент, который только что отвел ото рта. Труба, заме­нявшая звонок, возвещала о закрытии собрания.

На трибуне—с которой только что сошла гражданка—офицер-федерат потрясал красным знаменем

— Граждане, Марсельезу!

В с е сто ртов открываются, и торжественное п е н и е г у д и т п о д сводами старой церкви..

— Ну, что же, — говорю я Жиллю, — мы не потеряли вечера
Марсельеза замирает Присутствующие расходятся. Скоро

в храме остаются только две-три женщины, которые туша г керо­синовые лампы одну за другой. Красное знамя забыли убрать О д н а из женщин снимает его, свертывает и берет п о д м ы ш к у чтобы унести.

Мы видели, как они уходили, скользя по плитам.

Группы л ю д е й остановились у подножья паперти, спокойно беседуя между собо, точно мирные обыватели

Старый колокол Сен-Северена пробил полночь

Когда забрежжит свет, сторож подметет церковь, cipeoei в кучу корки хлеба, кожуру от колбасы и окурки. А священник отслужит, как и во времена менее мрачные, свою обычную мессу

Гражданка продолжает ораторствова гь довольно вяло.

Аудитория слушает

— И это называется клуб! — говорит м н е Жилль — Какая скука!.. И подумать только, что потом историки сделают из этого грандиозные картины... Ах! История

И Жилль вернулся к своему сплину

К А Ф Е

Д'ОРСЭ.

Май. В с е утро мы с Вермешем рылись в старых книгах на на­бережной.

Заходим в кафе д'Орсе, чтобы позавтракать.

Приходит группа друзей. Эд, Режер. Двое-трое других, в полной военной форме. Они, должно быть, из дворца Почетного Легиона, расположенного поблизости, г д е находится главная квартира Эда.

Режер в форме полковника федератов. Кепи с пятью серебря­ными галунами. Лакированные кавалерийские сапоги. Вокруг тела красный пояс. С левой стороны приколота маленькая, обшитая золотом, розетка членов Коммуны.

Его товарищи давно уселись, а он все говорит, жестикулируя Его румяное лицо сияет. Рыжие усы, рыжие волосы, рыжие с про­седью баки блестят.

Вдруг он, чуть не падая, опускается на стул, зацепившись но­гами за саблю,.

Он поднимается, отстегивает ее и повелительным тоном кри­чит через в с ю залу лакею:

— Человек, повесьте м о ю саблю на крюк, — и протягивает ему
саблю, а затем кепи.

Вермеш толкает меня локтем и шепчет:

— Как он великолепен!

Вермеш, проводивший месяцы осады на передовых позициях, в качестве помощника полкового врача в санитарном отряде епис­копа Бауэра, редко заглядывал в нашу пивную на улице Сен-Севе­рен и совсем не знал Режера.

Я рассказываю ему вполголоса—он за соседним столом,—что после 31 октября Режер, подвергавшийся преследованиям и относившийся к своей роли очень серьезно, дошел до того, что почти ежедневно менял свой костюм.

Однажды вечером к столу, за которым мы сидели, Валлэс, Рулье, Паже Люписен, Пилотель и другие, подходит гражданин, которого мы в первую минуту не узнали. Он был затянут в без­укоризненный мундир барабанщика национальной гвардии, с крас- ооо

ными и белыми кантами на рукавах и на кепи и в набеленном ме­лом кушаке. Настоящий барабанщик, чего еще? Не хватало только палочек и... барабана.

«Барабанщик» протягивает руку пораженному Эдуарду Рулье.

—. Гражданин барабанщик,—произносит Рулье...

«Барабанщик» с таинственным видом прикладывает палец к губам.

Но Рулье уже разразился неистовым хохотом.

— • Н у и шутник!
Барабанщик оказался Режером.

— Подождем, когда они будут уходить,—говорит мне на ухо
Вермеш.—Я хочу посмотреть, с каким воинственным видом он бу­
дет получать «свою шпагу» из рук официанта.

Завтрак окончен. Лакей раздает кепи и сабли.

Режер, затянутый в струнку, ждет своей. Мы следим за ка­ждым его движением. В интересах истины я должен сказать, что барабанщик 31 октября, возведенный избирателями пятого округа в звание члена Коммуны, прицепил свою саблю к портупее таким ловким движением руки, как будто он никогда ничего другого в жизни не делал.

%

Дата добавления: 2015-08-10