Завтрак у Прото.

Май. Утро.

Эмбер и я отправляемся завтракать в делегацию юстиции. Это с нами случается часто. Прото — старый товарищ. Там, за большим столом, в столовой, окно которой приходится как раз над воротами Вандомской площади, мы застаем целый ряд друзей.

Председательствует Прото. За столом сидят: его генераль-н ы й секретарь Э д м о н Дессескель, умерший лет десять тому назад адвокатом в Сайгоне; Поль Брикон, также умерший (доктором медицины и ассистентом доктора Бурневиля в Бисетре); Леон Сорне, совмещающий обязанности прикомандированного к каби­нету делегата—я чуть не сказал: министра—с обязанностями изда­теля нашего «Пер-Дюшена»; Шарль Да-Коста, брат товарища про­курора Коммуны; Вениамин Закс, один из ее молодых следова­телей, должностные лица, много должностных лиц—Коммуна на­значала даже приставов:—офицеры и простые федераты. Иногда, какой-нибудь член Коммуны с красной розеткой в петлице; жур­налисты, в роде Эмберга, Бермеша и меня. Легкий завтрак на ско­рую руку, за который каждый платил за все про все сорок су ², каковые и вносились в кассу, когда подавался кофе.

Это-то и б ы л и пресловутые «оргии» Коммуны — по крайней мере те, которые происходили в министерстве юстиции.

По окончании завтрака спускались в сад, украшенный п ы ш н ы м и клумбами красной герани. Посреди одной из клумб прелестная маленькая бронза работы Бозио — Генрих IV дитя — серебря­ная модель которой находится в Лувре. Но маленький принц сбро-ш е н на землю, г о л о в о ю в н и з. В и д н ы только н о г и, торчащие кверху. Если вы подойдете ближе, вы увидите, что бронза вся продыря­влена, и ножны маленькой шпаги жалко повисли... Когда феде­раты на другой день после 18 марта заняли министерство юсти-

¹ В действительности Гебер был только товарищем прокурора Коммуны;
прокурором был Шометт.

² По довоенному курсу около 75 копеек. (Прим. ред.).

Ла

ц и и и нашли у входа маленького Генриха IV, они взвалили его на плечи, скинули посреди аллеи и, забавы ради, расстреляли. И последняя выдумка: несчастного маленького калеку зарыли с головой в гущу герани...

Другие довольствуются тем, что выходят на балкон выкурить сигару. Площадь всегда представляет интересное зрелище. В этот жаркий полдень на ней почти не слышно шума. Все кажется уснув­шим. Прислонившись к баррикадам, замыкающим улицу М и р а и улицу Кастильоне, похрапывают часовые. Только еле с л ы ш н ы й скрип нарушает безмолвие. Это скрипит пила, которою работают два человека, присевшие на корточках на пьедестале колонны Маленькое облачко пыли отделяется от бронзового ствола... Двое людей пилят мягкий камень, из которого сделан гигантский ствол, покрытый слоем бронзы, как ярмарочный пряник, покрытый оберткой из золотой бумаги.

Со стороны улицы Кастильоне доносится лошадиный топот. Группа всадников спешивается по другую сторону баррикад и на­правляется через площадь. Среди них Домбровский... Генерал, ко­мандующий в Нейи, оживленно беседует с сопровождающими его офицерами. Группа скрывается под аркой здания генерального штаба.

Мы покидаем балкон, но шум голосов заставляет нас вернуться на наш наблюдательный пост.

Внизу, в нескольких метрах от решетки, окружающей пьеде­стал колонны, галдят люди, обступившие незнакомца в сером штатском сюртуке с гладко выбритым лицом. Два гвардейца дер­жат его за шиворот и толкают вперед. Воротник его платья обо­рван. Его пихают, тащат к посту, охраняющему вход в министер-ство—в делегацию.

— Что случилось? — кричим мы сверху.

— Ничего... Это поп. Поп! Мы окликаем офицера:

— Поднимите его сюда.

Его приводят. Брикон, который числится судебным следовате­лем., приступает к допросу. Прежде всего он урезонивает тех, ко­торые арестовали человека и довольно дурно обошлись с ним. В самом деле, в чем его обвиняют? Он бранил людей, которые пилят колонну, — вот что выясняется на допросе. Из-за бритой физиономии его приняли за священника, за попа. Дело не очень серьезное. Каждый день арестовывают п о д о б н ы м образом неосто­рожных людей, слишком громко выражающих свое неудовольствие. Если они не очень шумят, то отделываются тумаками, которыми награждают их усердные патриоты и от которых после ноют все члены. А затем их посылают ко всем чертям.

Брикон продолжает свой допрос.

—• Есть у вас документы?

Молчание.

— Эй, опростайте-ка ваши карманы!

—• Ну-да! это поп. Вот его требник.

Брикон хмурится. Человек бледнеет: депо д л я арестованных не пользуется репутацией земного рая.

По счастью, Брикон в хорошем настроении. Хорошая голово­мойка попу, и его отсылают к его пастве, после того как он дает клятву «не оскорблять больше колонну».

С балкона мы провожаем глазами священника, который уле­петывает, поправляя на ходу свой оборванный воротник...

Н А Ш ГРАЖДАНИН АББАТ.

— Гражданин, внизу ждет священник, который хочет с вами
переговорить.

Это наш горбун Обуэн вошел ко мне с таким сообщением.

Я собираюсь спуститься. Надеваю свое кепи поручика и наскоро соображаю: священник... священник!.. Какого чорта ему нужно от меня?.. Выхожу на улицу. Высокий парень в коричневой куртке стоит, облокотившись на прилавок торговца.

— Вот — гражданин священник, — говорит мне Обуэн со
своим смехом добродушного Квазимодо \

Я рассматриваю этого так называемого священника. Стройная фигура, вьющиеся темные волосы, открытое лицо... что-ж! Впечатление хорошее... Невольное любопытство заставляет меня поднять глаза к месту тонзуры. Да, это священник: волосы на затылке недавно отросли. Я начал первый.

— Что вам угодно, гражданин? Чему обязан я чести вашего посещения?

— Я, — отвечает священник,—аббат Перрен, викарий церкви Св. Элуа, находящейся, как вам известно, на улице Рейи. По правде сказать, уже несколько д н е й, как я больше не викарий. М о е на­чальство, аббат Д е н и об'явил мне на-днях о моей отставке. При­чина: я—республиканец. Впрочем, прочтите это письмо, за опу­бликование которого в вашей газете я б ы л бы вам очень призна­телен.

Священник протянул м н е письмо. Я развернул его и быстро пробежал:

¹ Квазимодо—горбун-пономарь в романе Викт. Гюго ьСобор Парижской БогоматериJ (1831). (Прим. ред.).

1=51

«Гражданин редактор,

«Беру на себя смелость писать вам эти строки в надежде на то, что вы не откажетесь оказать мне честь, дав им скромное место на столбцах вашей газеш.

«Я протестую, во имя права и свободы, против несправедли­вости клерикального деспотизма по отношению ко мне. Граждане Дени, настоятель церкви Св Элуа и Корнюбер, его викарий и представитель, ставят всевозможные препятствия к выполнению мною обязанностей, которых требуют от меня наша церковь и мои религиозные убеждения.

«Если я республиканец по духу и убеждениям, то это не должно быть причиной к тому, чтобы преследовать меня. Слишком долго уже наше низшее духовенство стонет под и г о м унизительного рабства. Пора освободить его от детских пеленок и показать на­ш и м деспотам, что н а л " и д о л ж е н руководить разум, и что м ы н е согласны ради куска хлеба жертвовать своими убеждениями, честью и независимостью.

Аббат Перрен».

Пока я читал это письмо, гражданин-священник продолжал стоять.

— Вы твердо решили опубликовать это письмо? — спросил
я его.

Он сделал утвердительный жест.

— Хорошо! Завтра же оно будет в «Социальной Революции».
Письмо было опубликоьано. Само собой разумеется, оно только

обострило ссору аббата Перрена с его настоятелем. Аббат Перрен еще раз навестил нас. Он поделился с нами своим проектом арен­довать одну из парижских церквей ' и просил нашей поддержки. Я не могу сказать, осуществил ли он свой проект. Это мало­вероятно. В течение обоих месяцев революции во всех парижских церквах с католическим духовенством продолжалось богослуже­ние. Пасха была отпразднована как обычно, только по вечерам не­которые из церквей преьращались в клубы. Как бы то ни было, церковь Св Элуа испытала довольно печальную судьбу. Настоя­тель и е г о о б а викария б ы г и арестованы. Во в р е м я майских д н § й церковь служила складом снгрядов и чуть не сгорела. Во всем этом обвиняли бедного аббата Перрена Конечно, без всякого осно­вания На меня он произвел впечатление мягкого человека, един­ственным недостатком которого была вера в евангелие первых христиан.

¹ «Пер-Дюшен» в N° 17 (от 12 жерминаля—1 апреля) опубликовал свое «великое предложение заставить попов платить за наем их молитвенных домов».

По вопросу о безбрачии священников он должно быть также держался принципов первых христиан. Однажды он пришел к нам на у л и ц у Круассан в сопровождении прелестной молодой женщины. Он рассказал нам трогательную историю о том, как любовь вошла в его сердце священника. В тот день мы позавтракали вместе. Больше я его не видел.

А б б а т П е р р е н б ы л арестован по д о н о с у и отправлен в Версаль. Один из моих друзей, также арестованный и отбывший добрых восемь лет на острове. Ну—в то время каторга была уделом хра-брейших—встретил аббата Перрена в тюрьме Шантье. Священ­ник-бунтарь не растерял своих убеждений. Когда он узнал, что ему придется предстать перед военным судом, он решил появиться перед сьоими судьями в церковном облачении.

Кто-то из друзей—может быть верная подруга, которую я ви­дел с н и м на улице Круассан—принес ему его рясу. Об этом б ы л о дано знать властям. От него потребовали отказаться от своего на­мерения. Так как он настаивал, то от него силой отняли платье, которое он собирался надеть, и б ы в ш и й викарий Св. Элуа должен был предстать перед своими судьями в гражданском платье.

Его прежние товарищи в своих показаниях перед с у д о м стара­лись всячески очернить бедного аббата Перрена. Аббат Гебель, ви­карий церкви Св. Элуа, обвинял его в том, что он «громогласно употреблял слово гражданин и давал это звание национальным гвардейцам».

— Свидетель ставит мне в вину то, что я называл националь­
ных гвардейцев гражданами,—возражал аббат Перрен,—я напомню
ему, что святой Павел обошел весь мир, повторяя: Cms romamis
sum \ Поэтому я нахожу странным, что свидетель вменяет мне
в преступление произнесение слова гражданин.

Председатель суда перебивает его:

— Не приводите цитат, — говорит он обвиняемому, — и от­вечайте: п р и з ы в а л и в ы к н а р у ш е н и ю порядка и л и нет?

— Я решительно отрицаю этот факт, — отвечает аббат Пер-рен, — я думаю, что лучше выполнял свой долг, ч е м свидетель. Не стану упоминать о некоторых подробностях, рисующих его далеко не в благоприятном свете. Скажу только, что моя отзыв­чивость в о ш л а в поговорку в квартале и что я б ы л с а м ы м неуто-м и м ы м из моих коллег в посещении бедных и больных.

Аббат Перрен отделался двумя годами тюрьмы ^а.

Что сталось с н а ш и м гражданином аббатом? Г д е он? Что де­лает? Раскаялся ли он? Жив ли еще? Никто из нас ничего не слыхал о н е м со д н я его осуждения.

¹ «Римский гражданин есмь». (П;им. ред)

⁸ См. «Судебную газету» (.Gazette des Tnbunaux»), дело аббата Перрена на военном суде (7 апреля 1872 года.).

ВЕСЕЛЫЕ МИНУТЫ.

Двадцать седьмое марта. Вчера б ы л и выборы в Коммуну. На душе так светло и радостно. «Пер-Дюшен» ликует. Перо его впадает в самый горячий лиризм:

«Если кто доволен сегодня, так это Пер-Дюшен!

«Да, чорт побери!

«Зато и закатил же он себе стаканчик, после того как пришел с выборов. А вечером отправился с друзьями на улицу Монтор-гейль, где слопал целое блюдо рубцов, которое разрешил себе с чувством живейшего удовлетворения.

«Крышка теперь реакционерам!

«У народа будут наконец свои представители» ¹...

К полудню мы по обыкновению приходим на улицу Круассан. Вестовой, который служит у нас в конторе, отдает нам честь по-военному.

— Граждане, тут принесли что-то для вас.

Серый каменный горшок. Приподнимаю его. Вес почтенный. Открываем. Рубцы! Рубцы от Жуанна!

И мы вспоминаем нашу статью. Этот добрейший Жуанн не дал остыть своему порыву благодарности. Он прислал нам с о д н и м из служащих своего заведения на улице Монторгейль хороший гор­шок отборных рубцов.

— За твое здоровье, гражданин Жуанн! Сегодня вечером мы
полакомимся твоими рубцами в компании приятелей.

Но как отблагодарить его!

Наши первых десять номеров только что сброшюрованы в книгу с золотисто-желтой обложкой. На обороте воззвание Феликса Пиа к избирателям, то самое, за которым я бегал к Лашатру.

Мы пошлем брошюру Жуанну. Но нужно сделать посвящение, надпись. И вот один из нас своим с а м ы м лучшим почерком надпи­сывает на заглавном листе первого номера:

A Jouanne, marchand de tripes,

Le Рёге Duchene, marchand de fourneaux ².

Вот интересный экземпляр, если только он сохранился. Другая история. Конец апреля. Разгар борьбы. «Пер-Дюшен» в одном из своих номеров рассказывает, что в погребах Тюльерийского дворца

найдены колоссальные запасы тонких вин. Сорок две тысячи бутылок!

Коммуна сейчас же распределяет вино между госпиталями и лазаретами.

А «Пер-Дюшен» добавляет:

«А ведь, честное слово, это винишко вольет-таки кровь в ж и л ы тех, у кого ее больше нет.

«Пейте на здоровье, м о и храбрые санкюлоты.

«И не бойтесь этой маленькой выпивки...

«Она вам не повредит.

«Не бурду подсовывает вам Коммуна, а настоящее и хорошее вино!

«Вино господское!

«И вы имеете полное право его пить.

«Ибо это в ы, работники, вырастили виноград, который дает ему кровь.

«Итак, мои славные ребята, пейте без зазрения совести и за здоровье Парижской Коммуны, чорт возьми!» ¹.

Этот восторженный призыв должен был обойтись нам довольно дорого.

В тот же день две или три делегации от батальонов явились в редакцию «Пер-Дюшена».

— Граждане, мы уходим на передовые позиции. Нельзя ли нам отведать малость вина из Тюльери? Какого чорта, 42.000 бу­тылок! Можем же мы промочить себе горло парочкой из них!

Что было делать?

Существовали ли в действительности эти 42.000 бутылок? Мы не очень-то б ы л и в этом уверены. Кто-то рассказал нам о них, и мы решили, что это прекрасная канва, чтобы вышивать по ней узоры.

И мы действительно вышивали во-всю.

Оставалось только покориться судьбе. Советовали же мы сан­кюлотам «пить без зазрения совести». Право было на их стороне.

В тот же вечер мы послали на место расположения каждого из батальонов, напомнивших нам о своем существовании, по кор­зине отборного вина.

Но это не было вино из Тюльери. «Пер-Дюшен» заплатил за него чистоганом из своего собственного кармана.

¹ См. сПер-Дюшен», (№ 12 от 7 жерминаля—27 марта).

² Жуанну, торгующему рубцами,
Пер-Дюшен, торгующий печками.

См. N° 36 «Пер-Дюшена» (от 1 флореаля—20 апреля).

СКОРБНЫЕ МИНУТЫ.

Апрель. У нас в типографии Валлэ, на улице Круассан, д л я на­бора наших двух газет — «Пер-Дюшена» и «Социальной Рево­люции» — имеются две отличные смены рабочих. Настоящие гра­ждане. Все из одного батальона, это само собой разумеется. Но батальон батальону рознь. Есть батальоны, которые несут кара­ульную службу в бесчисленных учреждениях, министерствах, мериях, казармах, тех и л и иных управлениях. Эти батальоны — счастливые батальоны. М у н д и р на них всегда чистенький, про­виант обеспечен, равно как и тридцать су. Можно не тужить. А главное, в таких батальонах не рискуешь своей шкурой.

Рядом с этими привиллегированными батальонами есть бата­льоны, которые дерутся. В одно прекрасное утро в квартале бьют сбор. Люди наскоро одеваются. Одной рукой хватают свое ружье, другой — патронташ. Обнимают жену и бегут на сборный пункт. С развернутым знаменем отправляются сначала к ратуше, чтооы приветствовать Коммуну перед тем, как итти в бой.

Потом живо на передовые позиции.

Наборщики «Пер-Дюшена» и «Социальной Революции» при­надлежат к этой последней категории батальонов. Когда мы при­ходим в типографию, случается, что мы не всегда находим одни и те же лица.

Отсутствующие, те, которые заменены другими, ушли—куда? Может быть это они стреляют из пушек, г у л которых мы слышим между разговором со стороны фортов Ванва и Исси.

— Когда они вернутся?

— Через неделю, а может быть и позже.

Среди наших рабочих б ы л один славный парень, великан, с мускулистой шеей и круглыми, как ядра, мускулами рук. Плечи его, казалось, б ы л и созданы для того, чтобы одному поднимать на себе тележку. К а ж д ы й вечер, когда «П е р - Д ю ш е н» б ы л оттис­нут, он имел привычку, взяв по форме под каждую руку, обойти так в с ю мастерскую, прежде чем положить их на машину — ста­рую плоскую машину, каких уже не употребляют в наши д н и — с такою же непринужденностью, как если бы это была пара ли­тровых бутылок.

Такие подвиги заслужили нашему добродушному великану прозвище Геркулеса.

С тех пор как Геркулес работает у нас, он ни разу не б ы л на фронте.

Не то, чтобы он увиливал. О нет!

— Чорт возьми! Ну и покрошу же я их, когда попаду туда,—
говаривал он.

Однажды вечером мы не нашли Геркулеса за его кассой. На­стал его черед. Утром он ушел со своим батальоном на баррии-каду у л и ц ы Перроне в Нейи.

Проходит неделя, десять дней. Ушедшие вернулись на свои места.

А Геркулес?

— Геркулес, гражданин?.. Разве вы не знаете?.. Ну, так он в Божоне....

— Ранен?

— Убит!.. Его завтра хоронят... Вчера за два часа до того, как мы должны были уходить, он получил осколок снаряда в жи­вот... Его привезли в тележке маркитантки...

Бедный Геркулес! Уж не будет он больше носить своих форм... По счастью, он никого после себя не оставляет. Он сам рассказал как-то, что у него нет ни отца, ни матери... П о д к и д ы ш.. Мы так л ю б и л и его... П р и в с е й своей силе, о н н е о б и д е л б ы даже мухи.

«К о г д а же он отправится в лагерь выпить с н и м и стаканчик-другой, то охотно примет все патриотические советы, которые они вздумают дать ему на пользу народа..»

В тот же день «Социальная Революция» ¹ печатала в заголовке своих столбцов самые заманчивые подробности об организации, командном составе, мундире, жаловании, пайке, приеме офице­ров и пр.

С к о р о должен б ы л состояться п е р в ы й с м о т р.

Дата добавления: 2015-08-10