Исчезновение. 7 страница

Когда на серпантине начался шум Матвей уже не выдержал и выхватил ружьё из сейфа. Этот же сейф и ещё стулья и стол мы выволокли на серпантин пытаясь остановить продвижение. Но когда в нас полетели палки всё стало ясно – они хотели убить нас! Матвей начал стрелять в самых яростных.»

- Какой ужас! Это действительно зло.

- Это очищение, - внезапно вздохнул Вавилонский. – Всё как в Библии, когда гнев Господа обрушивается на племена… Всё как в Библии! В которой никогда невозможно понять где зло, а где добро.

- Вы так пошло это сказали…

- Нет-нет, Асенька, вовсе не пошло, - Вавилонский метнулся по комнате и проплыл сквозь ночник. – Вы знаете кто этот человек внизу, а вернее не человек?

- Я не понимаю.

- Вид видов! Он же Часовщик! Захватчик рухнувший с небес после войны с Богом. Теперь он топчется здесь, потому что умён, изворотлив и видит будущее на сто лет вперёд. Мы не знаем зачем он здесь, но он знает… Прощайте!

- Ты узнан!

Вавилонский метнулся вниз лёгким фосфоресцирующим облаком в котором по-прежнему хорошо виднелись черты его лица и руки, но совершено невнятным и расплывчатым был корпус его тела. Он стремглав приблизился к лицу Часовщика, чтобы не дать ему бежать или превратиться в слизь. Но Часовщик и не собирался бежать, а по виду оказался совершенно не страшным. Более того, он уже его видел! Но только сейчас его образ был сразу и всеми узнан, как фарфоровая статуэтка собранная из осколков.

-Ты узнан! Во чтобы ты не рядился – ты узнан! Те же плечи и тот же рост. Ты бы мог обмануть меня снова назвавшись Лесниковским, но её (Вавилонский с силой потряс пальцем в окно у которого наверняка ещё в темноте стояла Ася), её тебе обмануть не удастся. Тебе не удастся обмануть еврейку. Так и знай! И это ещё одна наука тебе – говорят ты быстро учишься. Как губка впитываешь всё что видишь и тут же овладеваешь… Правда?

Но Часовщик ничего не ответил. Одну руку он держал заложив за спину, а другую в кармане мятого халата и лишь медленно поворачивался лицом вслед колебаниям призрака в воздухе поблескивая стёклами очков в которых висел матовый шарик дальнего фонаря. И вдруг Вавилонский окончательно понял, что бояться нечего и принялся издевательски кружиться вокруг него словно мотыль вокруг лампы.

- Ах, какой у тебя несвежий халат и ногти чёрные, а голова – сущий урод! Но ты врёшь, фальшивишь, а уж с тремя-то полушариями в твоей уродской голове разве так можно фальшивить? У Горизонтова был красный халат, а не белый. А в этом грязном халате я бы вмиг вышвырнул тебя из клиники, да ещё с такими ногтями… Фу!

Вавилонский брезгливо взмахнул рукой и отпрянул.

- Зачем ты здесь?

Часовщик не ответил.

- У клиники ты был более разговорчив. Отчего же сейчас молчишь? Думаешь я поверю в твою немоту? Поверю в твою никчемность? Что ты будто бы просто так здесь?.. Я не знаю зачем ты здесь, но хочу чтобы ты знал, что я знаю, что ты можешь знать положение вещей на неделю и месяц вперёд. У тебя есть такая способность… Ах, мерзавец! Ты даже не стал убивать Горизонтова исподтишка, потому что видел вперёд, что он погибнет в огне! Ты же ходячая вычислительная машина! И ты не стал убивать и Брусова, потому что… Я не знаю… Но это не меняет сути.

Вавилонский внезапно понурился и рассеянно отплыв в сторону отвернулся.

- Да не меняет.

И вдруг что-то вспомнив кинулся к Часовщику и почти в упор стал смотреть ему в лицо, так что призрачный нос Вавилонского коснулся очков Часовщика:

- Но я хочу посмотреть тебе в глаза, в самые зрачки и дальше. Потому что в твоих глазах будущее – ты видишь будущее.

И он стал смотреть вглядываясь за стёкла очков, которые так походили на очки Горизонтова, что даже дужка была перемотана изолентой… За стёклами Вавилонский обнаружил чёрные дыры в которых прятались маленькие блестящие собачьи глазки словно в норах. Он был разочарован, потому что даже в маленьких глазках не было ничего, кроме ледяной невозмутимости. Не было даже злости! А он надеялся, что его глаза человеческие.

- А ты всё тот же пёс, каким тебя и описали. Люцифер! И почему ты молчишь? Потому что бессмысленно рассуждать о том, что ты знаешь и без разговоров? Но и я кое-что знаю. Я знаю, скажем, что ты хочешь построить свою башню.

Рука Часовщика внезапно опустилась из-за спины и повисла.

- Ты дрогнул?! Значит и ты не всё можешь знать заранее.

Вавилонский повеселел и снова принялся кружить.

- Что-что, а ты действительно не думал, что я догадаюсь. Ты ничего не знал, ничего! Дай я ухвачу тебя за нос!

И пальцы развеселившегося призрака сомкнулись на его переносице без всякого толка.лась в его переносицу.илась в его переносицу.с!аюсь, - лицо Часовщика было по-прежнему невозмутимым и это ещё больше развесе

- Не получается. Так ведь не беда. Я теперь и сквозь стёкла прохожу и… Без всякого ножа доберусь прямо вовнутрь тебя и взгляну на всё твоё нутро. Каково?!

И Вавилонский тут же сунул голову в тело Часовщика. В это фантастическое чудовище чтобы чему-то удивиться… Но ощущения и чувства ещё не изменили ему и он почти сразу ощутил духоту, тепло и плотский шум, будто в толчее. Потом глаза стали привыкать к тусклому свету, который исходил от самого призрака и в этом освещённом теле, которое не шевелилось и будто не ощущало его вторжения Вавилонский буквально обомлел… Он не увидел скелета и рассматривая внутренности, совершенно живые, вдруг был поражён словно громом! От волнения его призрак стал светиться ещё ярче и теперь он увидел нечто фантастическое… Толчея была повсюду куда бы он ни смотрел. Всё двигалось в глухом стуке, как в наушниках стетоскопа. Двигались вздрагивая тысячи сердец величиной с грецкий орех, словно огромные шмели попавшие в паутину артерий и вен. Столько шума он ещё никогда не слышал от человеческого тела и столько сердец он никогда не видел. Зачем они? Как в какой-то невероятной сюрреалистической картине сердца бились в экстазе. В экстазе бессмертия?

Вавилонский вынырнул из его тела и шум и тепло исчезли. Он покачал призрачной головой и потом усмехнулся:

- А ты бессмертен, пёс. Я догадался. Ты же просто чудовище. Ты можешь делиться на клеточном уровне, а мозг у тебя из трёх полушарий…

Часовщик по-прежнему стоял неподвижно, не изменив позы и не откликаясь, - он будто показывал себя. Вавилонский быстро заглянул ему в голову и удивился своей прозорливости:

- Да. Три! Твой мозг настоящая машина, пёс. Надя Горизонтова писала об этом…

- Не говорите с ним! Не говорите!

Вдруг кто-то быстро надвинулся из темноты и закричал, закричал резко громко, потом кинулся чуть согнувшись вперёд будто готовясь к прыжку, но тут же внезапно и смешно остановился и закачался размахивая руками.

Вавилонский отвлёкся на крик буквально на секунду и не успел заметить, как плечи Часовщика стала заливать кровь и как в несколько мгновений его халат из белого стал красным и… как он внезапно испарился!

- Всё, он ушёл!

Только теперь Вавилонский обернулся и понял что пропустил самое важное – исчезновение Часовщика.

Человеком из темноты оказался Брусов. Самым обыкновенным образом он появился здесь, хотя ему и приказано было прятаться, но однако он оказался здесь… Он нервно остановился против Вавилонского с раскрытым ртом, опять взмахнул руками и его руки прошли сквозь призрак.

- Андрей Львович… Вы мне снитесь?

- Брусов?

- Я! А вы видели как он ушёл?

Вавилонский заколебался, будто виновато, снова огляделся.

- Постойте! Ася!

Брусов кинулся сломя голову к подъезду, рванул двери и побежал по этажам наверх. Вавилонский видел, как он передвигался прыжками по освещённым лестничным пролётам размахивая полами длинного чёрного плаща и понимал что происходит что-то ему неизвестное и от волнения он стал то угасать, то разгораться. Но он не мог понять, не мог сообразить… Чем помочь?..

Брусов не успел – крик Аси и звуки разбитого стекла раздались раньше чем он успел взлететь на пятый этаж и заставили его броситься обратно вниз. «Он растерялся! Он растерялся!» - внезапно прояснилось в призрачной голове Вавилонского и он стремительно взлетел к жестяному подоконнику. Огромная чёрная змея растянувшись по водосточной трубе медленно вползала в квартиру. Вавилонский заметался вокруг ветром – тварь! Чем помочь? Чем помочь?! Ася кричала забившись в угол прихожей, пытаясь открыть замок входной двери, но замок не открывался…

- Ах, ты тварь, тварь, тварь!

Вавилонский хлестал вползающую змею бесполезной воздушной рукой и даже стал трястись от отчаяния, когда заметил, что змею вовсе не интересует Ася, и что змея быстро протягивается в комнату, что-то выискивая. Дневник! Господи, как всё просто! И он бросился к столу, где под ночником лежала раскрытая тетрадь, но что он мог? Змея, оставляя крупные подтёки слизи уже взгромоздилась на стол разбив лампу!

Брусов выбив дверь возник слишком поздно. Часовщик умудрился стремительно перебить все лампы в квартире и умчаться в неразберихе и темноте. Последнее, что успели увидеть все втроём, когда догадались подбежать к разбитому окну, как Часовщик спокойно вышагивал по двору унося в руке тетрадь. Он приходил за ней! И почему Вавилонский раньше не догадался? Теперь оставалось только укорять себя, что мог бы спрятать… Что Ася могла бы её унести куда-нибудь и не отдать…

- Принесите свечи.

- У нас есть свечи, Ася?

- В комоде.

Брусов в темноте нашарил свечи, зажёг и поставил на столе в комнате. Колеблясь и почти прижимаясь горизонтально от сквозняка разбитого окна, пламя трёх свечей выделило из темноты бледное перепуганное лицо Брусова, словно маску висящую в пространстве, потому что он был во всём чёрном и даже в чёрных перчатках.

- Вы хорошо замаскировались, - Вавилонский тихо улыбнулся призрачной улыбкой, - но вам бы ещё натереть лицо ваксой… Как вы здесь оказались? Вам нужно прятаться, а вы здесь.

- Ничего особенного. Я пришёл за кое-какими вещами, и видно вовремя…

Брусов уселся обескураженный, стянул с головы вязаную чёрную шапочку, снял чёрные перчатки и, расстегнув плащ, сгорбился опустив голову.

- … Ах, почему я не догадался передать дневник в этот институт. Под ключ, под сейф, как секретный документ. Либо просто отдать в прокуратуру, ведь они его так жаждали…

- Они о нём не знали, - плавно качнулся в темноте Вавилонский, - и это точно.

- Не знали?.. Но это уже не важно, - Брусов в досаде взмахнул рукой. - А я, дурак, слышал ваш голос сквозь кусты в которых прятался, но слишком поздно догадался, что это вы. Ваш призрак… Ну кто поверит в такое!.. Потом увидел мерцание и как вы сказали ему о дневнике.

- Я?!

- Да. Вы сказали: «Надя писала», и этого было достаточно. Он дьявольски умён. Ах, досада…

Брусов ударил ладонью по колену.

- Что вы так переживаете?

- Дневник хранил не только воспоминания Нади, но и формулы и схемы. Он за ними и приходил.

- Это понятно, понятно, но я не об этом. Есть тайна, которая Часовщику пока не доступна.

- Тайна? Да, что это может быть?

- Я не успел дочитать дневник, но кажется я не встретил там описание первого сектора башни. Его нет и в схемах – я листал как мог. Понимаете?

- Я там никогда не был.

- Верно! И вы рассказали только о пяти.

- И что же?

- А то, что первый сектор… жив! Часовщик не знает об этом.

Брусов встрепенулся, встал заходил в полутьме шурша полами плаща и постукивая ботинками:

- Вы говорите «жив», но я видел, что сгорело всё.

- Не всё, - упрямо повторил Вавилонский, - сгорело только то, где вы были. А это только пять секторов. Как вы думаете, где ещё один?

- Признаться, я никогда и не думал об этом.

- Жаль.

- Но может он и не существовал напрямую, а был встроен как бы…

- Существовал.

Брусов заколебался, снова уселся к столу и сжав руку Аси подышал ей в ладонь теплом, замечая как холодна её рука.

- Надо срочно вставить стекло и отремонтировать дверь… Но почему вы уверены?

- Потому что сказано: «И завершил Бог дела свои и почил в день седьмой.» Заметьте: на седьмой, а не на шестой, и там всё точно.

- Замечаю! Замечаю, но только Пятикнижие. А башня была всё-таки настоящим техническим гением.

- Это не романтично. Вы не романтик Брусов.

- Ой, ой, ой! Давно ли вы записались в романтики, Андрей Львович?

Вавилонский насупился смешно и в задумчивости поплыл по комнате проходя сквозь мебель, цветок алоэ и торшер. Некоторое время он молчал и раскачивал у лица бледной рукой, будто примеряясь к собственным мыслям. Потом спросил, то что уже давно нужно было спросить:

- Эти планеты в оранжерее и Хлебное Дерево совсем не похожи на нечто практичное. Так как вы думаете, Брусов, кем был Горизонтов?

- Не скажу точно, но я видел его ясно и это был вполне естественный человек.

- Но ведь для кого-то он был и богом.

- Несомненно! Мутанты, получив разум, воспринимали его как существо высшее.

- Богом! Они воспринимали его богом! Всё как-то ужасно и кроваво в этой истории. Я просто ощущаю запах крови прямо из вашего рассказа и из того, что я успел прочесть. Башня была пропитана кровью. И трудно себе представить, что в этом безумии могло обойтись без бога.

- Вы правы. Я кое-что вспомнил, хотя и давно не читал дневника. Но вы же знаете – у меня хорошая память.

- Продолжайте! Продолжайте не останавливаясь!

- Хорошо, - Брусов закрыл глаза напрягаясь. – Я вижу как сейчас эти буквы, этот плавный и округлый женский почерк… Ей хотелось иметь детей, но то ли из-за болезни, то ли от нервной и невыносимой работы в башне, но она не могла иметь детей… И вот что она записала:

«Вчера я снова думала о ребёнке. О мёртвом ребёнке. Кем бы могла стать наша дочь? Прошло столько лет и лучшие годы минули и я кажется уже не смогу родить. Но если есть справедливость на земле, то каким образом она определяется и разделяется на заслуженные и не заслуженные дары? Матвей совсем недавно рассказал о своей тайне, и я хочу её записать и снова осмыслить. Вот она! Это случилось, когда мы ездили по делам в Зборск. Вечером, помнится, мы зашли в кафе перекусить перед обратной дорогой и в кафе мы встретили святое семейство с премиленьким кудрявым ребёнком. Он кажется ел мороженое и я неотступно следила за ним, за каждым его движением – он завораживал и премило испачкал себе носик… Матвей уловил мою тоску и как-то желая поддержать вдруг сказал:а

- Ты должна знать – мои родители были очень стары и детей никогда не имели.

Я ахнула. Ты приёмный? Ты из детского дома? У меня в голове всё смешалось. Ведь единственное что я знала: он рано лишился родителей. Они погибли?

- Нет и нет! Они правда умерли, когда я был ещё ребёнком. И мне, кажется, было лет двенадцать, когда умирая они и рассказали тайну моего появления. Это была тайна встречи.

Я, помню, держал за руку своего восьмидесятилетнего отца в какой-то больнице и он угасал на глазах. Тогда он и признался, что они меня... встретили! Да-да! Встретили! И случилось это в середине лета, когда два бездетных хворых старика отправились после дождя за грибами в пригород.

Они ехали на электричке придерживая друг друга под локти, потом шли тропинками, осторожно нагибаясь и собирая грибы и снова помогая друг другу в этом непростом для их возраста занятии.

Они ездили в пригород всю жизнь и у них было даже своё любимое место. Где-то к северу от города, где река сильно изгибается образуя огромный полуостров с пшеничным полем и рощей. И они провели там, если сложить, целые годы. Все выходные и отпуска. Потому что оба безумно были влюблены в природу и отец прекрасно писал пейзажи, пока не ослабли руки. А в молодости они думали, что если дышать чистым воздухом, совершать лесные прогулки и любить друг друга, то они излечатся и у них появятся дети.

Но годы шли, детей по-прежнему не было и они уже просто приезжали сюда по-привычке. Потому что здесь прошла их жизнь и надежда... И вот шли они через перелесок, в тот день, прямо к срезу пшеничного поля, которое уходило на горизонт к другому перелеску. И остановившись ненадолго передохнуть они немного засомневались, но всё же решили пересечь поле с созревающей пшеницей и пройти к тому перелеску, потому что там всегда были хорошие подосиновики.

Они вошли в пшеницу, а пшеница в тот год была высока, и медленно побрели к перелеску... Потом отец пытался вспомнить: какое предчувствие его охватило и заставило на середине пути обернуться? Он говорил, что это был сильный порыв ветра и он хотел увидеть его как можно лучше. Увидеть как всколыхнётся морскими волнами огромное пшеничное поле. Ведь он художник! Мать же утверждала, что обернулась на внезапно зарозовевшее небо (дело было вечером и солнце вот-вот готовилось исчезнуть за горизонтом). Но, как бы то ни было, они обернулись и в сторону багряной полоски на небосводе и на колыхание поля одновременно.

Когда меня увидела мать, она вначале не поверила, и думала что это призрак их семейного несчастья настиг их посреди поля. Но отец вдруг ахнул:

- Мальчик! Это же мальчик!

И тогда она поверила, что мальчик, это вовсе не призрак.

Отец говорил, что я спокойно, молча и спотыкаясь на крошечных ножках брёл среди огромной пшеницы, как в лесу, и раздвигал её ладошкой. Они постояли некоторое время в оцепенении (я прошёл мимо и уходил), догнали меня и остановили.

На вид мне было года два, я был совершенно голым, здоровым, и тут же стал улыбаться.

Отец попытался кого-то позвать, покричать, в беспокойстве за меня, но на всём огромном поле никого не оказалось кроме них, меня и ветра — никто не отзывался и никто меня не искал. И я словно выткался из багровой полоски света, которая тут же исчезла за горизонтом... Позже, кстати, когда я получал паспорт я и выбрал себе фамилию Горизонтов, хотя отец, вероятно, был бы против.

Я, естественно, не помню этого случая — был слишком мал. И никакие воспоминания до этих двух лет меня не тревожат. Но первое воспоминание жизни, как вспышка, возникло именно тогда, когда отец подхватил меня на руки закутав в плащ и я увидел с высоты взрослого человека в первый раз в жизни огромное пшеничное поле раскатывающее волны... Отец сказал, что в тот момент, моя кожа сильно пахла полынью.»

- Тайна встречи! Это всего лишь тайна встречи. Ах, мне бы самому догадаться, но нет. Тайна встречи! Почти так же таинственна, как и та встреча Моисея с Господом, когда он смотрел ему в спину. Тайна встречи… Как плывущая корзина с младенцем Моисеем.

- А я вам всегда говорил, Андрей Львович, что здесь всюду какая-то божественная тайна.

- Тайна! Ах, клянусь, я разгадаю тайну первого сектора. Ведь это же целый мир, а кто же не мечтал разгадать хотя бы первую тайну мира? Хоть одну тайну и хоть самую маленькую. Даже величина не имеет никакого значения. Потому что тайна сама по себе лишь мотив, увертюра к огромному действу, которого мы не знали. И как вы это верно заметили: божественная тайна… О! Простите за демагогию, - Вавилонский прекратил свой нервный полёт по комнате и замер светящимся портретом на стене. - Подкрадывается утро. Вы видите утро?

Все втроём взглянули в окно.

- Кажется слишком темно, - тихо произнесла Ася.

- Увы, призраки не могут существовать при свете, поэтому и свет этот я чувствую загодя. Вот-вот будет восход. Нужно прощаться.

Вавилонский отделился от стены и действительно стал каким-то неестественно искажённым с вытянутым лицом. Он начинал распадаться.

- Нужно прощаться. Я бы мог посетить вас и в следующую ночь, прекрасная еврейка, но боюсь, что это ни к чему.

Он снова погладил её волосы бесплотной рукой.

- Прощайте!

Он медленно выплыл в окно и стал удаляться тусклым блуждающим огоньком.

- Постойте-постойте, - он развернулся ветром и бросился обратно в комнату так, что задребезжали осколки стёкол и стремительно прильнул к лицу Брусова, - я забыл спросить о главной тайне: вы нашли Лору и Лавра? Вы шли за звездой? Только не говорите, что нет!

- Нашёл. Конечно нашёл.

- Как они? Изменились?

- Всё изменилось, - Брусов вдруг облегчёно вздохнул и улыбнулся, как будто вспомнил что-то трогательно приятное. – Они здесь неподалёку километрах в ста двадцати, на камышовом острове среди озера оказались… Если бы вы видели какую хижину они себе построили! Сами научились ловить рыбу, а Лора пытается шить из лоскутов…

- Невероятно. Рассказывайте ещё. У них был младенец?

- Да, верно. Он быстро вырос и гораздо умнее родителей, как и хотел Горизонтов. Он уже сам изготовил лук и стрелы. Представляете? И зовут его Выр.

- Значит всё не напрасно?

- Всё.

- О-о, - Вавилонский вдруг застонал покачивая головой, - этот проклятый Часовщик меня тревожит. Ведь эта тварь может всё испортить.

- Ну уж нет! Мы уже придумали кое-что. Метательные машины. И начали строить крепость. Я буду с ними до конца и к тому же у меня есть табельный ТТ. Я украл его сегодня ночью из прокурорского сейфа, хотя за мной и гнались как черти.

- Верно. Убейте его! Убейте его как только сможете. Со злом только и можно бороться крепостями и метательными машинами. Как вы умны! Но, знаете, у него тысяча сердец – я видел – и сделать это будет нелегко. Вам придется убить его тысячу раз. Дайте слово.

- Даю.

Вавилонский тоже вздохнул с облегчением и наполнив комнату тополиным ароматом тут же беспокойно оглянулся в окно – уже вливался темно-синий свет. Жаль! Но прощаться нужно было без сантиментов.

- Прощайте. Теперь прощайте!

И он торопливо исчез в темноте неба.

2009 — 2014 гг.

Дата добавления: 2015-07-21