На новой усадьбе

Во время строительных работ, усадьбу регулярно посещали старожилы хутора и дачники, интересовались, кому строят. Мастера объясняли, что заграничная фирма строит виллу-экспонат. Желающие иметь такую же могут ознакомиться, но для этого требуется получение разрешения в филиале фирмы. Там люди серьезные, и дают разрешение только тем, у кого есть на банковском счете соответствующая сумма в условных единицах.

Гости восхищались, любовались и огорченно вздыхали: «Это по силам большим людям или жуликам. Нам таких денег вовек не нажить!». «О-о-о! – отвечал им мастер, – вы не знаете, сколько у вас очень богатых людей! Раньше они жили инкогнито, а теперь открыто. Мы встречали таких, которые легко в состоянии оплатить не один десяток таких вилл». Казаки и верили, и не верили. Насмотревшись телевизионных передач, приходили к выводу, что «все могет быть». Некоторые просились в сторожа, но им ответили, что вся территория будет под сигнализацией, а для большей правдоподобности в ней будет жить одна семья. Года через три эта усадьба может перейти в их владение, так как всем троим, будет начисляться приличная заработная плата – если все пойдет на выплату – хватит, – объясняли иностранцы.

– За три года такой домина и усадьба?

– Ничего хитрого, будут жить на свою пенсию, а зарплата пойдет на погашение. Они люди скромные, привыкли к бедности.

Не верили, завидовали, присматривались к хозяевам. Однако заговорить с ними на эту тему долго не решались. Только ближайшая соседка Мотя, женщина лет под пятьдесят, нашла общий язык с Дмитриевной и часто помогала ей на огороде, в цветнике. После перехода хозяев в новую усадьбу решилась расспросить – но Дмитриевна только вздохнула и ответила: «Что будет – господь ведает! Станем хозяевами – слава Богу! Не станем – Бог с ней, с усадьбой, домик в городе у нас есть, так что ничего не теряем. Бог дал – Бог взял! То его воля!». После этого отношение окружающих заметно помягчело. Сверкая темными озорными глазками, Мотя защищала новых жителей: «Люди хорошие, я с хозяином вместе работала – ничего худого не скажу, Дмитриевна тоже добрая душа, верующая. Борис искалеченный, но добрый, приветливый».

Постепенно все перезнакомились, частенько завязывали беседы о том, о сем. В усадьбе и в доме бывала только Мотя. На расспросы подруг отвечала: «Дай бог нам такие удобства и красоту, но как-то непривычно – все не по-нашему. Не каждый смог бы там жить. А сколько платить? Страховку, аренду, налог, за свет, за газ! Ох, как они, бедолаги, выкручиваться будут… Край надо заводить скотину да птицу, будут молоко продавать, яйца, кур, глядишь – и получится». Новые хозяева вызывали уже какое-то сочувствие.

Они и в самом деле все никак не могли приспособиться к новым условиям. Есть все, что нужно, комфортабельная усадьба, дом со всеми удобствами, автомашина, удобный и надежный катер с воздушным винтом (катер – буер – снегоход, охарактеризовал его Борис, изучив инструкцию), в сарае – еще в упаковке дельтаплан с мотором, одежды надарено столько, что за сто лет не сносить, на счету валюта – как не потерять голову и не кинуться в омут?

В зиму решили животноводством не заниматься – кормов не заготовили. Управились по дому, составили подробный план, приобрели нужную литературу, изучали технику. Катер поставили на зиму в эллинт, и оставили там. Пока не высыпал снег, Борис тренировался на мотороботе, навешивал орудия, занимался регулировкой, пробовал пахоту, боронование, сенокос. Сам Григорьевич начал с полюбившегося ему автомобиля. БМВ оказался мощной, послушной машиной, наличие компьютерной системы облегчало управление и предохраняло от аварий.

Несколько раз, отдыхая от работы и учебы, отец с сыном заводили разговор о дельтаплане.

– Ну, на что нам этот самолет, – убеждал Григорьевич сына, – у нас летчиков нет, тренироваться некому. Да я на него и за мешок денег не сяду!

– А я с удовольствием бы полетал! – не уступал сын.

– Удовольствие, конечно, большое, но если лететь вверх тормашками, вряд ли хорошо получится!

– Ну почему вверх тормашками? Написано же: «практически безопасен. В случае падения нажать кнопку «Гелий», полость крыла заполнится гелием, и произойдет плавная посадка», как у воздушного шара.

– Ладно, ладно, вот найду специалиста – пусть покопается, покажет, а мы посмотрим, тогда и решим!

Эти разногласия, не мешали крепнущему авторитету отца. Несколько неудач, им предсказанных, исполнились, и Борис стал более внимательно присматриваться и прислушиваться к его советам. Он все чаще сравнивал их со своим мнением и приходил к выводу, что старик обладает немалым умом и жизненным опытом. Планируя работу, и советуясь друг с другом, мужчины все меньше допускали ошибок. «Вроде становится на правильный путь, – радовался отец, – дай-то Бог!». Неумение Бориса разбираться в людях особенно беспокоило родителей. Не имея ничего – не интересовал никого! Теперь же найдутся желающие поживиться за его счет, сбить с пути. Для гарантии всяческих случайностей, Григорьевич перечислил стоимость усадьбы на счет фирмы, и все перешло во владение семьи. Деньги, причитающиеся Борису, оставшиеся от покупки, положили в КЭТ–банк, из расчета один процент годовых, этих долларов должно было хватить на мелкие расходы. Неожиданно Борис показал себя рачительным хозяином, и очень экономно расходовал валюту. Все валютные расходы для дома отец взял на себя, этих расходов оказалось неожиданно много. За валюту пришлось запасать и ГСМ. Прижимистость Бориса порадовала родителей. «Слава Богу, не мот», – радовались они.

Осталась главная опасность – женщины. Найти сыну стоящую подругу жизни – стало задачей номер один. Мать, не пропускающая службы в новом соборе, и умеющая держать язык за зубами, внимательно прислушивалась к разговорам, интересуясь молодыми вдовами. Появились кандидатуры, но при исследовании оказалось – не то, что нужно. Борис же, не пользовавшийся всю жизнь женским вниманием, увлекаясь делом не заводил знакомств. Раскрашенные, разболтанные женщины вызывали у него чувство брезгливости, на молоденьких же он смотрел с высоты своих тридцати пяти лет, считая их детьми.

Несчастье на Кавказской границе России неожиданно подало еще одну надежду. Брат Дмитриевны, участник ликвидации кавказского конфликта, привез в Ростов молодую женщину, вдову своего друга, сунженского казака, пережившую трагедию гибели семьи от рук националистов. Нападения ожидали давно, милицейские и казачьи патрули контролировали все переправы и броды. Заметив отряд ингушей, переправляющихся через мост, они потребовали ухода – в ответ раздались выстрелы. Четверо приняли бой с двумя почти сотнями вооруженных бандитов. Стрельба подняла тревогу в станице.

Казаки, вооруженные охотничьими ружьями и полусотней винтовок, сохраненных еще с Отечественной войны, приняли бой. Дом Надиных родителей стоял на окраине, и первым подвергся нападению. Он, по возможности, был подготовлен к обороне, и огонь из винтовок и двустволки не позволил сразу ворваться во двор. Тогда бандиты применили гранатомет. Обстрел вызвал пожар, рухнувшая кровля похоронила под собой трех защитников и хозяйку. Родичи приютили сирот, похоронили останки погибших. Надя, прибежав на пепелище, потеряла сознание, началась нервная горячка. Светлана о гибели отца и дяди с дедушкой ничего не знала, сидела у постели матери, меняя компрессы, поила, успокаивала и плакала от жалости. В день похорон проходившие мимо казачки помянули и ее родителей. Девочка, тяжело переживающая болезнь матери, услышала их разговор и потеряла рассудок.

Заливаясь слезами, и выкрикивая: «Папа! Дедушка! Бабушка!», – она добежала до кладбища и упала без сознания. Прибежавшие родичи отнесли девочку в больницу, но врачи не могли вывести ее из коматозного состояния. Военным вертолетом Светлану доставили в Краснодар, но было уже поздно. Во время перелета девочка скончалась. От Нади долго скрывали гибель дочери – она уже поднималась с постели, и все требовала, чтобы к ней привели дочь. Затем догадалась, что здесь что-то не так, и пыталась сбежать из палаты. Узнав, что Света умерла, Надежда впала в прострацию, и только через полгода начала приходить в себя. Врачи, убедившись, что ее рассудку уже не грозит помешательство, но ей нужны условия тихой, спокойной жизни, рекомендовали пожить в чьей-либо семье, не имеющей детей, лучше всего в небольшом хуторе, где имелась бы возможность отвлечься земледелием, садоводством.

Друг погибшего решил, что лучше божьего дела для его сестры трудно придумать, однако, зная семейные секреты, несколько сомневался в успехе своей миссии. Делая ход конем, он привез пострадавшую, ничего не сообщив, рассчитывая, что сам вид и история переживания женщины тронет его родичей, и они примут ее, как родную. Тактика оказалась верной, пострадавшую приняли тепло, отвели ей солнечную комнату с видом на залив. Гостья оказалась верующая, любительница церковных служб, добрая, отзывчивая. Это привело к тому, что старики постепенно привыкли к ней, как к родной. Только Борис все обходил Надежду стороной.

Когда ее только привезли, он почему-то глянул на нее необыкновенно пронзительным взглядом, весь вздрогнул, затем еще раз глянул и вышел! Познакомить их удалось уже на следующий день. Борис вел себя спокойно, однако, от родителей не ускользнуло, что он исподтишка, с каким-то удивлением и любопытством разглядывал Надю, словно что-то знакомое, словно пытался восстановить в памяти – она или нет.

Надя с первого дня стала помогать Дмитриевне в огороде и цветнике. Будучи агрономом, помогала квалифицированными советами. Постепенно ее заинтересовала импортная техника. Скоро их уже можно было видеть вместе с Борисом, то разбирающими инструкции, то регулирующими технику. Боря схватывал быстро, и чуткие пальцы музыканта легко справлялись с тонкой работой.

«Господи, – молилась, наблюдая за ними, Дмитриевна, – помоги ему и ей, окажи милость страдающим душам, да откроются они друг другу, да найдут друг в друге утешение». Надежда ничего не замечала, благодарная за хорошее отношение, она вела себя в принявшей ее семье как у своих близких родственников. Однако выдержки хватало не всегда. Часто днем она уходила за усадьбу, в укромное место, которое отыскала на заброшенном участке с вековыми вербами, и давала волю слезам!

Место располагало к этому! Дуплистые, покореженные льдинами, с обломанными ветками, вербы тоже плакали. В жаркие дни с их листвы постоянно капала вода. Наплакавшись, Надя умывалась из родничка, тщательно причесывалась, приводила одежду в порядок, и, как ни в чем не бывало, возвращалась. Только покрасневшие глаза да еще более печальное, чем до этого, лицо выдавали причину ее исчезновения. Каждую ночь из ее комнаты доносились чуть слышные рыдания. Если они продолжались слишком долго, Дмитриевна поднималась с постели, накидывала черный платок и шла туда. Иногда после совместных слез они поднимались в часовню, и тихое пение псалмов в два голоса растекалось по дому. Намаявшийся за день хозяин спал беспробудным сном, Борис же часто поднимался с постели, садился у окна и слушал.

Однажды, на пасху, он попросился на церковную службу, отстоял службу до конца. Всю обратную дорогу домой молчал. Дома поздравил отца с праздником, и на вопрос: «Как служба?» ответил: «Не все понял, но это что-то чистое, хорошее. И люди, обычно такие дрянные, показались мне намного лучше, чем были до сих пор».

– На то она и вера, чтобы очищать и смягчать души!

– Возможно…

На усадьбе появились животные. Начало положили куры, затем вольеры заселились утками, гусями, а потом и четыре коровы-фризки заняли свою комфортабельную квартиру с выходом на выгул и пляж. Часто около коров пасся и Пятнаш, следя за тем, чтобы кто случайно не обидел их. Часть луга вспахали, засеяли кормовыми травами, остальное оставили пока так, под выпасами. Постепенно жизнь нормализовалась. Женщины больше возились с растениями, мужчины ухаживали за скотом и птицей. Сами доили коров и на автомате расфасовывали молоко в пакеты – это молоко в течение двух часов после дойки продавалось как парное. Натуральное, свежайшее, жирностью более 4 %, оно пользовалось большим спросом в городе и на дачах. Обычно к мотороботу цепляли тележку с тентом, укрывали сто – сто двадцать полиэтиленовых пакетов, и везли к заводской проходной. Торговля занимала полчаса.

Изредка Григорьевич выезжал на рыбалку. Ловил понемножку, на один раз. Отношения между Борисом и Надеждой налаживались. Они хорошо понимали друг друга, это положительно отразилось на здоровье обоих. Лицо Нади постепенно прояснялось, у Бориса прекратились приступы, что привело его к уверенности в своих силах и возможностях. Разум все больше настраивался на нужные дела, присутствие молодой женщины стимулировало желание выглядеть лучше, достойнее. Борис светился такой энергией, словно пытался возместить потерянные годы. Надя вела себя с ним все более раскованно – и на работе, а, хозяйничая за столом, подсовывала кусочки полакомее. Видно, сказывалась привычка и обычаи жизни, прожитой в дружной казачьей семье. Хозяева все больше прикипали душой к своей гостье. Мечтали и боялись даже надеяться. Дмитриевна нет-нет, да и затронет мужа: «Может, сладится?». Но тот не замечал ничего особенного: «Нет, следов никаких, зря надеешься. Да и девка больно завидная. Не захочет связываться с инвалидом!».

– Молчи, старый! – утихомиривала его жена. – Много ты понимаешь в женщинах! Рано еще. Наденька женщина серьезная, душевная, памятная, до сих пор по ночам вскидывается и плачет, правда, реже. Бог даст, гляди, и слюбятся!

– Дай-то Бог! – вздыхал тот и еще долго ворочался на своей бесшумной импортной кровати.

Хлопот хватало для всех! Казалось бы, все механизировано, автоматизировано, однако.… Всего-то четыре коровы, и их нужно управить – три раза в день подоить, молоко расфасовать или перегнать, сливки и обрат охладить, заквасить сметану, приготовить творог, а иногда и сыр, все промыть, протереть, просушить, и так – каждый день.

– Обалдеть! – злился Григорьевич. – На кой оно мне нужно! Ни днем, ни ночью покоя нету!

Хозяйке тоже хватало хлопот, к вечеру оба падали от усталости. Так что от богатства легче не стало. Хорошо, Надежда хлопочет. Без нее пришлось бы закрыть эту лавочку. С ней в паре втянулся и Борис.

Работа входила в норму, постепенно появилось время на отдых. Через три дня на четвертый можно было взять выходной, но обычно в этот день часть работы отдыхающего приходилось брать на себя остальным, чтобы ему можно было больше уделить времени самому себе.

Птица хлопот приносила мало – вольеры большие, кормление и поение автоматизировано, нужно было только заполнять кормушки комбикормом, подвешивать пучки зелени и корнеплодов, да собирать яйца. Один раз в месяц вольеры очищали. Это было дело Бориса. Навесив на моторобот агрегат: он скреб, мел, грузил и вывозил. Содержимое опрокидывали в бетонный бункер, агрегаты очищали, смазывали, и они ожидали следующего раза.

Правильно распланированная работа позволила двоим управляться со всеми делами. Старики все больше передавали работу молодым, Григорьевич стал частенько сбегать на рыбалку, Дмитриевна зачастила к подругам, в храм, по милосердным делам – приоденется, наберет гостинцев, усядется в свою мотоколяску – и полетела со скоростью до 20 километров в час, возвращается иногда в потемках. Григорьевич редко садился за руль своего БМВ и предпочитал ту же мотоколяску или моторобот. Небольшая скорость, хорошая кабина вполне его устраивали. Автомашиной пользовались Борис и Надежда.

Приближалась годовщина гибели Надиной семьи. Чаще слышались ночные всхлипывания в ее комнате, вновь зачастила туда хозяйка. Словно невидимая ширма отгородила молодых людей друг от друга. Борис растерялся, не мог понять, какая кошка пробежала между ними, Григорьевич только сопел, замечая разлад. Но Дмитриевна поняла причину, и взяла инициативу в свои руки. Она удвоила внимание к Наде, и, убедившись, что та не заговорит первой, начала сама.

– Вижу, Надюшенька, маешься, на могилки съездить хочешь?

Та кивнула, не глядя в глаза.

– Так в чем же дело, мы поможем, дело нужное и Господу угодное. Езжай, погости у родичей, проведай родные места, поправь могилки, закажи молебен, глядишь – на душе и полегчает. Ты ведь год работала наравне с нами, и твоя доля дохода тянет на пятьдесят тысяч – эти деньги твои. Бери, езжай – подарки родичам я приготовила, так что бери машину и езжай.

Надя обняла ее и заплакала: «Спасибо Вам за все!». Но машину брать отказалась – опасно женщине на иномарке ехать в дальнюю дорогу.

На день Покрова Пресвятой Богородицы ее посадили на поезд Москва-Тбилиси. Провожали втроем. Григорьевич молча обнял и чмокнул в щеку, Дмитриевна всплакнула, обняла Надю и шепнула: «Ты вертайся, Надюша, плохо нам будет без тебя!». Борис стоял как потерянный. Молча пожал руку, и только глаза кричали: «Приезжай!».

Без Нади он стал молчаливее, часто задумывался во дворе или у окна, глядя на осенние воды залива или Надину рощу. После этого набрасывался на работу с какой-то неуемной жадностью, все по хозяйству делал сам, не подпускал родителей, закрываясь в ангаре, перечищал, смазывал, регулировал технику. Поздно вечером уходил в свою комнату, и оттуда доносились приглушенные звуки печальных казачьих песен и классическая музыка. Только однажды он включил телевизор, когда была трансляция о событиях в Сунженском казачьем округе.

– Могло быть и хуже, – делился Григорьевич мыслями со своей супругой. – Я боялся, что он запьет, а он ничего, молодцом держится!

– Что-то будет, если не вернется!

– Не каркай, старая! – гаркнул он. – Без тебя душа трепещет! Молчала бы лучше!

В трудах и тревоге проходили дни. Пришла открытка: «Доехала благополучно, встретили хорошо, могилки ухоженные, молебен отслужили и помянули в храме святого Великомученика Георгия Победоносца. Было много казаков с семьями – местные, с Кубани, Дона, Москвы. Поминовение проводили в церковном дворе, все вместе. Здорова, скучаю, целую». Дмитриевна, получившая открытку, читала ее сначала одна, голося и утирая слезы, крупными горошинами катящиеся по лицу. Григорьевич прочел, вздохнул, перекрестился, и, ничего не сказав, ушел управляться. Борис прочел и задумался. Забрал открытку и ушел в свою комнату. Скоро из окна во двор полилась тихая музыка Чайковского.

Борис сидел, глядя на подернутую рябью воду залива, и молча слушал. Дни тянулись за днями. Каждую неделю приходили письма и открытки с лаконичным текстом: «Жива, здорова», и т.д., и т.п. На них регулярно отвечала хозяйка. Готовилась к делу обстоятельно: тщательно мыла руки, надевала чистый халат, удобно устраивалась в кресле, затем открывала бювар, подаренный утопленником, и начиналось творчество. Каждое из писем представляло собой художественное произведение, типа повести. Не упускалось ничего – ни погода, ни житейские заботы, ни посещение храма, подруг, бедняков. Описывались изменения в природе, перелеты птиц, городские новости, о чем разговаривали дома, что планировали, и, конечно же, как им не хватает ее, Нади. Письма занимали не менее четырех листов. Видно, так уж хотелось старой женщине излить свою душу полюбившейся ей женщине. 26-го ноября, на день Святого Иоанна Златоуста, письмо пришло на имя Бориса. Прочитав наверху конверта надпись «Лично», хозяйка всхлипнула, хозяин нахмурился и огорченно вздохнул.

– Видать, все!

– Что ты! Что ты! Господь с тобой!– всполошилась жена. – Да быть того не может! Не могли мои молитвы не дойти до Бога…

Григорьевич только махнул рукой.

– Не все они доходят! А доходят – не все исполняются!

Положил письмо адресом вверх и ушел в сад. Дмитриевна торопливо перекрестила письмо, поднялась в часовню, встала на колени перед иконой Казанской Божьей Матери, и долго молилась, всхлипывая и отбивая земные поклоны.

Приехавший из города Борис, едва войдя в гостиную, сразу же увидел письмо, лежащее на краю стола. Взял его, медленно прочитал надпись на конверте и, тяжело ступая по лестнице, поднялся к себе. Положил его на стол, придвинул кресло, посидел, глядя на него, и, наконец, резким движением вскрыл.

До Дмитриевны донесся звонкий стук каблуков, бивших веселую гамму по лестнице, а входящий отец еле успел шарахнуться в сторону от стремительно выскочившего сына.

– Папа, я в город!

Ликующий голос и сияющие глаза не вызывали сомнений в том, что письмо хорошее. Через минуту машина уже мчалась к городу.

– Слава Господу и пресвятой Деве Марии! – смахивая ладонью с усов слезы, благодарил старик. – Дозволь, отец наш небесный, хоть в конце жизни увидеть сына счастливым! Жена встретила его на пороге гостиной: «Куда это он? Как он?».

– Молись, женушка, кажется, все хорошо!

Утром на имя Бориса пришла молния: «Выезжаю поездом. Вагон шестой. Надя».

К празднику Покрова Пресвятой Богородицы Борис и Надя обвенчались в церкви, зарегистрировались в Азовском Загсе.

Жизнь входила в нормальную колею. Надя поставила условие, что каждое воскресенье Борис должен ходить вместе со всеми в храм, исповедоваться и причащаться. Тот не противился. Однажды, после посещения храма, он обратился к отцу: «Папа, я вот хожу в храм божий, слушаю молитвы и песнопения, но смысл многих толкований доходит с трудом. Во-первых, я привык к современному, литературному языку, а церковнославянский не понимаю. Может быть, я тупой? Достаточно в молитве прозвучать непонятному мне слову, как дальнейший текст не усваивается. Я пытался дома вникнуть в текст молитвы, понять смысл, но точного перевода сделать не могу. Читая молитву, я понимаю смысл, но точной уверенности в том, что я правильно понял и просил господа точно о том, чего хотел, у меня нет! Я не могу читать на церковнославянском языке, а думать – на своем. Мне легче молиться на своем, родном языке, когда и мысли, и слова гармонично совпадают. Тогда я чувствую, что обращаюсь именно к высшему разуму: пресвятой Троице, Богородице, своему Ангелу-Хранителю, своему Святому и всей небесной Святой Иерархии. Я говорю с ними от всего сердца, прибегаю к ним всей своей душой. Кажется, что при таком контакте они не только слышат мои слова, но и видят мою Душу! Как мне быть, папа?».

– Я, сынок, сам мучился над этой, да и другими проблемами веры, считай, лет пятьдесят. И только за последнее десятилетие разобрался. Пришлось проштудировать: Псалтырь, Библию – Старый и Новый Завет, жития святых, Часослов. Заглянул в Коран, ознакомился с буддизмом, учением Зороастры, космическими легендами Востока, пришлось подключать физику, химию, биологию, теологию, теософию, космологию – целую кучу книг, где затрагивались вопросы религии. То, что перед тобой возникло несколько вопросов, это лишь начало. Я уже по несколько десятков раз проработал весь текст Библии, и всякий раз открывал в нем все новые и новые сведения. Думаю, что так будет и дальше. Расшифровывая один абзац, можно исписать несколько листов. Выход у тебя простой – коли ты облекаешь свои мысли в современные русские слова, так же обращайся и к святой иерархии. Главное не слова, а мысли. Наши слова – их звучание – теряются недалеко от нас, не думаю, чтобы они доходили до адресатов. Другое дело – мысль! Это еще неизвестная нам энергия, способная нести закодированную информацию в космос. Может быть, наш мозг является компьютером, и обладает способностью похлеще радиоволн!

Информация передается по адресу, который мы осмысливаем при молении: Господи Иисусе Христе, сыне Божий, Пресвятая Владычица Богородица, и так далее. Почти все молитвы заканчиваются словами «Аминь!», то есть «Да будет так!» – похоже, как у радистов, «Передача закончена».

О многом еще, сынок, нам придется побеседовать с тобой и Надюшей. Люди вы образованные, вам нужны доходчивые и разумные объяснения насчет Бога Вседержителя и Творца всему видимому и невидимому! В моей комнате – старый чемодан. В нем все записи за последние двадцать лет моего стремления познать Бога. Бери, читайте с Надюшей! Хотя ей это и не очень нужно. Она, так же как и твоя мать, и многие старики, верует без доказательств, научных подтверждений, фактов – это истинно верующие, это счастливые люди – люди без сомнения в вере. Борис и Надя заглянули в старый чемодан. Он был доверху заполнен папками с рукописью. Первая же папка вызвала такой интерес, что они прочли все, там находящееся, начиная с роли человечества во вселенной.

Дата добавления: 2015-07-20