Церковное Общежитие св. Франциска Ассизского

По окончании этих каникул мне предложили три места служения, из которых следовало выбрать одно: должность гувернёра в доме одного генуэзского господина с жалованьем в тысячу франков в год; место капеллана в Мориальдо, где добрые крестьяне так мечтали заполучить меня к себе, что были готовы платить в два раза больше, чем предыдущим капелланам; должность викария на родине. Прежде чем принять окончательное решение, я поехал в Турин посоветоваться с доном Кафассо – тот уже многие годы был моим руководителем в духовных и земных вопросах. Этот святой священник выслушал всё: о предложениях хорошего жалования, о настояниях родных и друзей, о моём искреннем желании трудиться. Не колеблясь ни минуты, он обратился ко мне со следующими словами: «Вам необходимо изучать мораль и проповедь. Пока откажитесь от всех предложений и приезжайте в Общежитие»[48]. Я с радостью последовал мудрому совету и 3 ноября 1841 г. прибыл в упомянутое Общежитие.

Церковное общежитие можно назвать дополнением богословского образования, поскольку в наших семинариях изучают лишь догматику, умозаключения. Из морали рассматриваются только спорные суждения. Здесь же учатся быть священниками. Размышления, чтение, два собеседования в день, лекции о правилах проповеди, уединённая жизнь, все условия для учёбы, для чтения хороших авторов – вот чем каждый должен был усердно заниматься. Во главе этого весьма полезного института стояли две знаменитости того времени: богослов Луиджи Гуала и дон Джузеппе Кафассо. Основателем был богослов Гуала. Бескорыстный человек, богатый мудростью, благоразумием и мужеством, в период правления Наполеона I он стал всем для всех. И чтобы юные пресвитеры, окончив семинарские курсы, могли обучиться практике священного служения, он основал этот чудесный питомник, принесший немалое благо Церкви, особенно – в деле искоренения янсенизма[49], отчасти ещё сохранявшегося у нас.

Среди прочих животрепещущей оставалась проблема пробабилиоризма и пробабилизма[50]. Сторонников первого возглавляли Аласиа, Антуан и прочие суровые авторы; практическое применение их доктрины может привести к янсенизму. Пробабилисты следовали учению св. Альфонса[51], который теперь провозглашён Учителем св. Церкви и чей авторитет подтверждён Папским богословием: Церковь объявила, что его труды можно преподавать, проповедовать, практиковать, так как в них нет ничего, что заслуживает запрещения. Богослов Гуала непоколебимо стоял между обеими партиями и, строя любое суждение вокруг милосердия Г[оспода] Н[ашего] И[исуса] Х[риста], сумел сблизить эти крайности. Дела дошли до того, что благодаря богослову Гуале св. Альфонс стал наставником в наших школах, и это принесло давно чаемую пользу, благотворные плоды очевидны и в наши дни.

Крепкое плечо Гуале подставил дон Кафассо. Своей добродетелью он противостоял всевозможным испытаниям, своим чудесным спокойствием, своей предусмотрительностью, благоразумием он смог смягчить горечь, всё ещё отравлявшую отношение некоторых пробабилиористов к лигуористам.

Золотая жила была сокрыта в Туринском священнике богослове Гольцио Феличе, тоже из Общежития. Он вёл умеренную и тихую жизнь, однако благодаря неутомимой работе, смирению и учёности служил настоящей опорой или, лучше сказать, крепким плечом для Гуалы и Кафассо. Тюрьмы, больницы, амвоны, благотворительные учреждения, больные на дому; целые города и сёла – можно сказать, дворцы и хижины – испытали на себе благотворные результаты рвения трёх светочей туринского духовенства.

Таковы были три образца, предоставленных мне Божественным Провидением, и лишь от меня зависело, пойду ли я их стопам, последую ли их учению и добродетелям. Дон Кафассо уже шесть лет был мне наставником, а также духовным руководителем, и если я сделал что-то доброе, то обязан этим достойному духовному лицу, в чьи руки я вложил все свои решения, учёбу, каждый поступок в своей жизни. Первым делом он отвёл меня в тюрьмы[52],где я быстро научился понимать, сколь велики человеческая злоба и человеческое несчастье. Я увидел толпы молодых людей, в возрасте от 12 до 18 лет, совершенно здоровых, крепких, шустрых умом; однако их вид – бездеятельных, искусанных насекомыми, алчущих духовного и телесного хлеба – внушил мне ужас. Несчастные олицетворяли собой позор родине, бесчестье семьям, стыд самим себе. Но как же я был ошеломлён и изумлён, узнав, что многих из тех, кто вышел оттуда с твёрдым намерением начать лучшую жизнь, спустя всего несколько дней после освобождения препровождали обратно в место заключения.

Именно тогда я понял, что многие возвращаются туда потому, что они предоставлены самим себе. «Кто знает, – думал я, – будь у этих ребят на свободе друг – тот, кто заботился бы о них, помогал бы им, наставлял бы в вере по выходным, – кто знает, не удержались ли бы они от падения? Или хотя бы уменьшилось бы число возвращающихся в тюрьму?» Я поделился этой мыслью с доном Кафассо и по его совету, благодаря его просвещению, начал искать способ исполнить её, предавая её плоды благодати Господней, без которой тщетны любые людские усилия.

Дата добавления: 2015-07-20