Премия – Ризница – Богослов Джованни Борель

В семинарии я был довольно удачлив и всегда пользовался приязнью моих товарищей и всех воспитателей. Был обычай после экзамена в конце семестра присуждать на каждом курсе премию в размере 60 франков тому, кто получил наивысшие оценки за учёбу и нравственное поведение. Бог поистине меня благословил, и все шесть лет проведённые в семинарии, я неизменно бывал поощрён этой премией. На втором году изучения богословия меня назначили ризничим – должность предполагала мало обязанностей, но была важным признаком благожелательности воспитателей; к этому добавились еще шестьдесят франков. То есть у меня уже была половина стоимости пансиона, оставшуюся обеспечивал милосердный дон Кафассо. Ризничий должен был заботиться о чистоте церкви, ризницы, алтаря, содержать в порядке лампады, свечи, прочую утварь и предметы, необходимые для богослужения.

Именно в тот год мне посчастливилось познакомиться с одним из самых ревностных служителей алтаря, приехавшим провести духовные упражнения в семинарии. Он появился в ризнице с весёлым выражением лица, с шуточками, которые, впрочем, всегда были приправлены нравственной мыслью. Наблюдая за его приготовлениями и благодарением после мессы, за осанкой, за рвением, с каким он служит, я сразу догадался, что это достойный священник, каков и был на самом деле богослов Джованни Борель из Турина. Когда он начал проповедь, все восхитились её доходчивостью, живостью, ясностью и огнём милосердия, явленным в каждом слове, и повторяли, что он – святой.

И впрямь, все соревновались, чтобы попасть к нему на исповедь, побеседовать с ним о призвании, получить что-нибудь особое на память. Я тоже открыл ему то, что было у меня на душе. В конце беседы, когда я попросил его назвать мне верное средство для сохранения духа призвания в течение всего года, особенно – во время каникул, он оставил меня с достопамятными словами: «Призвание совершенствуется и сохраняется благодаря уединению и частому причащению: так формируется истинный священнослужитель».

Духовные упражнения богослова Бореля стали знаменательным событием в жизни семинарии, и ещё долгие годы в ней повторяли его святые максимы, проповеданные публично и рекомендованные частным образом.

Учёба

Что касается учёбы, я попал во власть одного заблуждения, и его последствия для меня оказались бы чудовищными, если бы его не развеяло одно провиденциальное событие. Привыкнув за время среднего курса к чтению классиков и усвоив высокопарные образы мифологии и языческих сказок, теперь я утратил вкус к аскетическим сочинениям. Я даже убедил себя, будто хороший язык и красноречие несовместимы с религией. Труды самих святых Отцов казались мне порождением довольно ограниченного интеллекта, за исключением религиозных принципов, выраженных убедительно и ясно.

В начале второго года философии я как-то зашёл поклониться Пресвятым Дарам, а поскольку с собой у меня не оказалось молитвенника, раскрыл О подражании Христу и прочёл несколько глав о Пресвятых Дарах. Внимательно рассмотрев и оценив изысканность мыслей, ясный, аккуратный, но при этом красноречивый стиль изложения великих истин, я сказал себе: «Автор книги – учёный человек». Продолжая снова и снова читать эту драгоценную книжечку, я скоро заметил, что в одном-единственном её стихе заключено столько знания и морали, сколько не найти в толстых томах античных классиков. Именно перед этой книгой я в долгу за то, что отказался от светской литературы. Тогда я взялся читать Историю Ветхого и Нового Заветов Кальме, труды Иосифа Флавия Об иудейских древностях, Об иудейской войне, затем Рассуждения о религии монсеньора Маркетти; затем – Фрэссину, Бальмеса, Цуккони и многих других религиозных писателей. Я также наслаждался чтением Церковной истории Флёри, не зная, что её следует избегать. Большие плоды принесло чтение трудов Кавальки, Пассаванти, Сеньери и всей Истории Церкви Анрио.

Возможно, вы скажете: столько читая, я наверняка не добирался до учебников. Но это не так. Моя память по-прежнему мне помогала, и одного прочтения и объяснения трактатов на занятиях мне хватало для выполнения заданий. Поэтому все часы, отвёденные для учёбы, я мог посвящать чтению разных книг. Воспитатели обо всём знали и предоставляли мне свободу действия.

Очень мне пришлось по сердцу изучение греческого языка. Основы я усвоил ещё из классического курса, изучал грамматику и делал первые переводы со словарём. В этом отношении мне представилась весьма благоприятная возможность. В 1836 году, поскольку Турину угрожала холера, иезуиты решили ускорить переезд воспитанников пансиона из коллегии дель Кармине в Монтальдо. Досрочный отъезд требовал удвоить преподавательский состав, так как некому было заниматься в классах с учениками, приходившими в коллегию извне. Священник дон Кафассо, когда к нему обратились с просьбой, предложил меня в качестве учителя греческого. Это побудило меня серьёзно заняться языком, чтобы соответствовать званию преподавателя. А поскольку компанию мне составил священник по фамилии Бини, глубокий знаток греческого, к его помощи я прибегнул с большой пользой для себя. Всего за четыре месяца, благодаря ему, я перевёл почти весь Новый Завет, две первые книги Гомера и множество од Пиндара и Анакреонта. Этот достойный священник, восхищаясь моей доброй волей, продолжил помогать мне: на протяжении четырёх лет он еженедельно прочитывал посланное мною сочинение на греческом или какие-нибудь переводы, тщательно их правил и возвращал мне с уместными замечаниями. Так я смог достичь того, что переводил с греческого почти так же, как с латыни.

Тем временем я изучал французский язык и начатки еврейского языка. Эти три языка – еврейский, греческий и французский – всегда были у меня любимыми, после латинского и итальянского.

Дата добавления: 2015-07-20