Письменная речь

8.5. Предисловие А. Меня к книге М.А. Поповского

«Жизнь и житие Войно-Ясенецкого,

архиепископа и хирурга»

Это необычайная книга о необычайном человеке и о его невероятной судьбе. Невероятной даже на фоне нынешних публикаций, когда на читателя обрушился поток долго скрываемых сведений о героях и политических преступниках, о палачах и жертвах.

Здесь все нестандартно и насыщено парадоксами, которые в уме иностранца едва ли смогут уложиться. Только немыслимые зигзаги отечественной истории последних десятилетий способны были породить эту «жизнь» и это «житие».

Человек, о которому пойдет речь у Марка Поповского, не погиб в лагере, но прошел через все круги ада; он не был оппозиционером, однако почти на всей его биографии лежала печать изгойства. Врач, писавший научные труды в тюремной камере, он не только дождался их публикации, но и получил за них при Сталине Сталинскую премию. При этом он одновременно был и хирургом, и священнослужителем Русской Православной Церкви, архиепископом...

Я помню его уже слепым, за десять лет до его смерти в 1961 году. Помню его письма к моей матери, которые ему уже приходилось диктовать секретарше. Вокруг него складывались самые фантастические легенды. И неудивительно. Он поистине казался каким-то чудом природы, клубком противоречий. Однако, как увидит читатель, именно этот человек принадлежал к породе абсолютно цельных, как принято говорить, «высеченных из единого камня натур».

Такая фигура – настоящая находка для биографа, для психолога и историка. А Марк Александрович Поповский как раз и был неутомимым воссоздателем исторических характеров. Когда он заинтересовался профессором Войно-Ясенецким, архиепископом Лукой, он уже был автором целой серии книг о знаменитых врачах и биологах. Работал над обширной биографией академика Николая Вавилова. Приобрел опыт «охоты за документами», упорных поисков в архивах, опроса живых свидетелей.

Архиепископ привлек писателя прежде всего как ученый, как хирург. Мир Церкви, к которой принадлежал Войно-Ясенецкий, был биографу вначале непонятен и чужд. Знал он и то, что в прессе церковная деятельность прославленного врача замалчивалась. Много ли могла дать краткая справка в «Медицинской энциклопедии»?

Его держали в Симферополе, подальше от столицы. Не доверяли. Из сотен проповедей архиепископа напечатаны были лишь немногие. Не была издана и его главная богословская работа «О духе, душе и теле» (она увидела свет в Брюсселе через 17 лет после смерти ее автора).

Иные люди, разглядывая бюст лауреата Сталинской премии, недоумевали: почему у него длинные волосы и иконка на груди? А когда им объясняли, что это панагия, знак епископского сана, изумлению их не было конца...

Как бы то ни было, Поповский рискнул – и началась его эпопея по созданию книги «Жизнь и житие Войно-Ясенецкого, архиепископа и хирурга». Говорю «эпопея», потому что писатель не только лично успел встретиться со своим героем, но объехал все места его жизни, медицинской практики, ссылок, собирал устные рассказы и доподлинные документы. Обо всем этом он подробно рассказывает в книге.

Создавая ее, он стремился быть предельно честным, отделять вымысел от реальности, не превращать героя в «икону». Изобразить его живым в контексте мучительной и тягостной эпохи 20-х годов и сталинщины. Впрочем, его неизбежные экскурсы в историю Церкви не могли быть полными и достаточно объективными. Препятствием служили лакуны в этой истории советского периода и сама позиция автора, смотревшего на Церковь «извне». Правда, знавшим его Поповский признавался, что книга, вернее, ее герой, как-то незаметно приблизили его к духовным проблемам. Это ощущается по мере развития повествования.

Когда труд был завершен, стало со всей очевидностью ясно, что напечатать его у нас невозможно. А к тому времени в сознании автора «Жизнь и житие» превратились в некий центр его творчества, почти в главное дело жизни. Но этого мало. Другая «центральная» для творчества Поповского биография, книга о Вавилове, хотя и вышла, однако в урезанном виде. Ведь тогда не решались открыто признать, что великий генетик, гордость русской науки, умер от истощения и холода в тюрьме.

В итоге две повести об удивительных судьбах определили и судьбу их создателя. Марк Поповский эмигрировал. Он смог наконец увидеть свои труды опубликованными, но, увы, они не дошли до тех, кому предназначались.

Между тем климат в стране менялся. Еще даже до перестройки вышло несколько статей о Войно-Ясенецком. Появляются они и сейчас. Но они не могут заменить обширной документальной повести Поповского.

Ее публикация в журнале «Октябрь» – настоящее событие.

И значение его не просто в том, что перед читателем откроется еще одна глава из отечественной истории. Он встретит личность. Человека беззаветной веры, несгибаемой воли и преданности долгу. Реального человека, а не созданного воображением. Для многих людей, особенно молодых, – это встреча исключительной важности.

Они уже узнали правду о беззакониях и зверствах, о крахе нравственных устоев, об искажении в человеке образа Божия. Знать и помнить это надо. Однако столь же необходимо говорить и о тех, кто не сдался, кто не потерял себя, кто сохранил сокровища духа в самых тяжких обстоятельствах, кто по-настоящему служил ближним. Они не были сверхчеловеками. У них были и слабости, и ошибки. Они были «людьми среди людей», как назвал Марк Поповский одну из своих книг о медиках. И именно в этом ободряющая, дающая надежду сила их примера.

Комментарий

Предлагаемый образец хорошей речи, принадлежащий перу А. Меня, вполне соответствует жанру предисловия к книге.

Естественно, в отношении такого жанра не встает вопрос о нарушениях этических норм, так как представление книги должно содействовать благоприятному восприятию ее будущими читателями.

Коммуникативные задачи, обусловленные жанром предисловия, осуществлены здесь с соблюдением современных языковых норм, которыми автор владеет в совершенстве.

В тексте предисловия не встречаются нарушения ортологических норм. Текст доступен пониманию любого, кто захочет его прочесть.

Лексика предисловия, выбор слов и словоформ соответствуют характеру коммуникации. Применяемая автором лексика в отношении создателя книги и ее героя отличается точностью словоупотребления и имеет сугубо позитивную окраску (М. Поповский – неутомимый воссоздатель исторических характеров; предельно честный и др. Войно-Ясенецкий – человек беззаветной веры, несгибаемой воли и преданности долгу, он из тех, кто не сдался, не потерял себя, сохранил сокровища духа, по-настоящему служил ближним).

Своеобразным средством достижения эффективности речетворения является также большое количество оригинальных словосочетаний с определениями-эпитетами: необычайная книга о необычайном человеке, невероятная судьба, фантастические легенды, немыслимые зигзаги истории, мучительная и тягостная эпоха. Они иллюстрируют особенность авторской манеры повествования, и они уместны и целесообразны в тексте, относящемуся к одному из жанров публицистического стиля.

Признаком хорошей речи является лексическое разнообразие. Приводимый образец содержит кроме пласта нейтральной лексики слова книжные, абстрактные: лакуны, парадокс, устои, беззаконие, изгойство, изумление, контрасты, столь, экскурс, сталинщина и др. Среди них есть слова иноязычного происхождения, но они понятны и уместны в условиях их употребления, текст ими не перегружен, употребление одного из них – эпопея комментируется автором: Говорю «эпопея», потому что писатель не только лично успел встретиться со своим героем, но объехал все места его жизни, медицинской практики, ссылок… и т. д. Терминологической лексикой текст предисловия не отмечен: единственный термин – панагия (знак епископского сана) объяснен в тексте.

Созданию хорошей речи сопутствует использование синонимического богатства русского языка. Так, в предисловии присутствует масса синонимов и синонимических рядов: личность-фигура-человек; работа-труд-дело; знаменитый-прославленный-великий; исключительный-невероятный-необычный-удивительный; тяжкий-тягостный; издана-увидела свет; непонятен-чужд и др.

К положительным качествам хорошей речи данного предисловия относится риторический прием антитезы, которым А.Мень удачно пользуется, например: герои и политические преступники, палачи и жертвы; он (В.-Ясенецкий) не был оппозиционером, но на всей его биографии лежала печать изгойства; он не погиб в лагере, но прошел через все круги ада; он казался чудом природы, клубком противоречий, но… принадлежал к породе абсолютно цельных, «высеченных из единого камня натур». Частным случаем выражения противопоставления является использование общеязыковых антонимов и антонимических сочетаний: вымысел-реальность, потерять-сохранить, реальный человек-созданный воображением, превращать в «икону»-изобразить живым. Соблюдение риторических норм противопоставления усиливает впечатление от прочитанного и потому является признаком хорошей речи.

Хорошую речь предисловия демонстрирует и его синтаксис. Логика построения текста соответствует самым высоким требованиям к текстовой организации письменной речи. Текст четко членится на две равные по объему части. Первая из них – о герое книги. Сложные синтаксические целые, представленные в абзацах этой части, составляют логически цельное повествование, о содержании которого можно судить уже по начальным фразам каждого абзаца. Абзацная фраза – ключ для организации куска текста: 1) …книга о необычайном человеке; 2) Здесь (в «житии» этого человека) все нестандартно; 3) Человек, о котором пойдет речь,…; 4) Я помню его слепым…; 5) Такая фигура – настоящая находка…; 6) Архиепископ привлек писателя…; 7) Его держали в Симферополе.

Топикальные цепочки этой части (цепочки-наименования лица различными способами): необычайный человек, врач, хирург, священнослужитель, архиепископ, профессор, ученый, лауреат Сталинской премии – также способствуют единству и логике текста, его связности и хорошему восприятию читающего.

«Мостиком» между второй и первой частями является значимая устойчивая скрепа Как бы то ни было, а вслед за тем вновь идет логически и синтаксически стройная вторая часть повествования – о книге Поповского и ее значении.

Целесообразно использует автор предисловия и другие возможности русского синтаксиса. Так, в тексте предисловия нашли отражение разные типы предложений по структуре. Признаком хорошей речи является устранение личного «Я» в изложении. Есть единственный случай его применения (Я помню его уже слепым…), в остальных случаях автор употребляет определенно-личные конструкции (Помню…, Говорю…). В необходимых случаях для намеренного устранения субъектов действия используются неопределенно-личные конструкции (Не доверяли; …не решались открыто признать; Его держали в Симферополе; …когда им объясняли…). Есть в тексте и безличные предложения, примененные в нужном месте (…изумлению их не было конца; стало со всей очевидностью ясно, что напечатать его у нас невозможно; Знать и помнить это надо). Структурное разнообразие конструкций оправданно, целесообразно и необходимо.

Хорошая речь в синтаксисе предисловия организуется также введением обособлений. Среди них главенствуют обособленные приложения, которые не только уместны здесь, но и необходимы в качестве уточнений, пояснений (…панагия, знак епископского сана,…; великий генетик, гордость русской науки,….

Автор предисловия умело пользуется вводностью. Вводные слова разного семантического наполнения помогают автору излагать свои мысли в нужном ему ракурсе: правда, вернее, впрочем, увы; сюда же относятся и вводные предложения (как принято говорить; как увидит читатель).

На хорошую речь автора предисловия работает тот факт, что синтаксически его речь не только нестандартна, но в ней чувствуется индивидуальное начало, творческое своеобразие. Это связано с использованием излюбленных автором парцеллированных и присоединительных конструкций. См. например: Вокруг него складывались самые фантастические легенды. И неудивительно; Его держали в Симферополе, подальше от столицы. Не доверяли; Он был уже автором целой серии книг о…; Работал над обширной биографией академика Николая Вавилова. Приобрел опыт «охоты за документами»; Он встретит ЛИЧНОСТЬ. Человека беззаветной веры…; Реального человека, а не созданного воображением; Это необычайная книга о необычайном человеке и о его невероятной судьбе. Невероятной даже на фоне нынешних публикаций …).

К свойствам хорошей речи относится и умелое пользование знаками препинания – кавычками, тем самым отделяя свое от несвоего: «…высеченных из единого камня натур, опыт «охоты за документами»; не превращать героя в «икону», смотревшего на Церковь «извне»; Они были «людьми среди людей».

Тон доверительности в общении с будущим читателем достигается введением в текст элементов разговорности. Это разговорные (но не просторечные!) лексемы: секретарша, нынешний, доподлинный (с пометой «разг.» в Словаре русского языка в 4-х томах), союз-частица ведь в значении «так как». Элементом разговорности является местоименная форма у нас в значении «в нашей стране». Такие элементы нельзя рассматривать как недостаток хорошей речи. Они психологически оправданны и не снижают впечатления от текста как образца хорошей речи.

Таким образом, речь автора предисловия, в которой соблюдены все параметры хорошей речи, в стратификации типов речевых культур относится к элитарной речевой культуре.

8.6. Видимость твердого порядка.

Не тот смысл вкладывают патриоты в свою любимую сентенцию – «развалили страну». Россия – страна, разваливающаяся не в каком-то там метафизическом, а в самом что ни на есть материальном, грубом, утилитарном смысле. Одно такое сплошное Приморье зимой.

Когда я прохожу мимо кучи неубранного мусора возле дома, когда смотрю на грузовой лифт в подъезде, не работающий уже больше года, или еду домой в едва работающем, мучительно громыхающем всеми своими изношенными суставами лифте «легковом», я вспоминаю начало одного замечательного стишка Булата Окуджавы: «Римская империя времени упадка. / Сохраняла видимость твердого порядка / Цезарь был на месте, соратники рядом. / Жизнь текла отлично, судя по окладам». Конец прошлого года в России выдался настоящим пиром хвастунов. Правительственные министры вплоть до премьера хором и порознь кричали о семи с половиной процентах экономического роста. Народ радовался новому старому гимну, словно урожаю. Царило такое всеобщее социальное блаженство. Потом наступила зима…

Теперь уже правительственные министры хором и порознь трындят о системном кризисе жилищно-коммунального хозяйства. Сквозь зубы признают, что весь экономический рост выветрился, как запах дешевого дезодоранта. Что даже заплатить жалкий миллиард долларов по советскому долгу мы не в состоянии, хотя и обещали, – не то вся такая благостная пару месяцев назад социальная сфера полетит в тартарары.

К сожалению, такая милая подавляющему (а какому же еще?) большинству россиян идея порядка по-прежнему остается у нас некой высокой, бестелесной субстанцией. Государственный порядок никак не ассоциируется с порядком «сантехническим». Понятно, что такая «разруха в головах» – а государственные мужи ведь плоть от плоти народной – приходит к «разрухе в клозетах». А весь наш порядок становится лишь одной видимостью. Видимости и радуемся.

Мы остаемся нацией, живущей с низко опущенной головой. Все причитания о развале России в последние десять или пятнадцать лет – вернейшее доказательство такого «приземленного существования». Российский упадок длится не с апрельского (1985 года) Пленума ЦК КПСС, на котором впервые прозвучали слова «перестройка» и «ускорение», а практически весь ХХ век. В 1913 году тоже был знатный экономический рост. И видимость порядка была. Не было разумной власти. Первая мировая война, конечно, оказалась вполне веской причиной для последующего хаоса. Но никаких «внешних» причин сплошного упадка, который продолжался на протяжении всей советской истории (не надо себя обманывать: в советские времена любой мыслящий человек представлял, как живут люди в развитых странах и как в СССР), не существует. Все исключительно внутренние. В России так и не сформировалось общество ответственных индивидуальностей. Власть так и не стала функцией, а значит, не стала системой. Это по-прежнему набор конкретных персонажей: поумнее и поглупее, повороватее и почестнее, позлее и подобрее. Министр по чрезвычайным ситуациям остается самым заметным министром нашего кабинета потому, что российская власть вообще проявляется исключительно в чрезвычайных ситуациях.

На десятом году очередных эпохальных реформ мы все еще вынуждены интересоваться у следующего правителя, не отменит ли он реальности, созданной предыдущим. Все атрибуты социальной жизни в стране по-прежнему критически зависят от считанного количества людей, в конечном итоге – от одного-единственного человека. Никакой это не порядок – это «волюнтаризьм» и «субъективизьм». Это отсутствие элементарной политической стабильности.

В президентской республике, каковой на данный момент является Россия, главная задача президента, быть гарантом Конституции. Сейчас ни сам действующий президент, ни тем более граждане даже представить себе не могут, как будет выглядеть наша Конституция через два или три года. И насколько «параллельно» этой Конституции будет протекать реальная жизнь.

Порядок – это не строгий староста. Это автоматически, без административных усилий дымящиеся котельные. Это чистящиеся без особых политических директив туалеты. Это ассенизатор, работающий ассенизатором, и водовоз, трудящийся водовозом. Это когда специально обученные люди безропотно, но за деньги меняют прохудившиеся трубы и чинят поломанные лифты.

Порядок в России наступит тогда, когда правящая элита правовым путем распределит власть и ответственность между членами общества и государственными институтами. А частные люди сделают то же самое в собственной душе. Только тогда – и никак не раньше.

Колонка обозревателя (Известия, 7.02.2001). Семен Новопрудский.

Комментарий

Представленный текст можно рассматривать как один из фактов хорошей газетной речи. Прежде всего текст написан литературным языком без увлечения иностранными и жаргонными словами, понятен рядовому читателю. Книжные слова метафизическом, утилитарном, индивидуальностей, функций широко употребляются в газетах и в контексте статьи ни у кого не вызовут затруднений в понимании смысла. Сниженное трындят употреблено намеренно, а внутренняя форма слова и контекст ассоциируются с трын-трава (т. е. с чем-то несерьезным и надоевшим) и делают слово вполне понятным. Весь текст выдержан в стиле едкой и горькой иронии, для чего творчески использован целый ряд речевых приемов: противопоставлений, в том числе с однокоренными повторами (развалили страну – страна, разваливающаяся не в каком-то там метафизическом, а в самом что ни на есть материальном, грубом, утилитарном смысле; хором и порознь кричали – хором и порознь трындят; царило такое всеобщее социальное блажество – Потом наступила зима…; Государственный порядок никак не ассоциируется с порядком «сантехническим»; «разруха в головах» – «разруха в клозетах» и т. д.), парадоксальных сочетаний определений (новый старый гимн; очередных эпохальных реформ), использования кавычек, синтаксических повторов (Это по-прежнему набор конкретных персонажей: поумнее и поглупее, повороватее и почестнее, позлее и подобрее, целый ряд синтаксических повторов и однокоренных слов в предложениях, начинающихся с местоимения это), неожиданных, не избитых противопоставлений (безропотно, но за деньги).

Простота в основном коротких предложений позволяет акцентировать нужное автору короткими предложениями и даже парцеллятами (И насколько «параллельно» этой Конституции будет протекать реальная жизнь; Только тогда – и никак не раньше, заканчивающее статью ударной фразой), а распространенные сложные предложения, чередующиеся с короткими, позволяют автору наглядно показывать реальную картину нашей жизни (Когда я прохожу мимо кучи неубранного мусора возле дома, когда смотрю на грузовой лифт в подъезде, не работающий уже больше года, или еду в едва работающем, мучительно громыхающем всеми своими изношенными суставами лифте «легковом», я вспоминаю…, Министр по чрезвычайным ситуациям остается самым заметным министром нашего кабинета потому, что российская власть вообще проявляется исключительно в чрезвычайных ситуациях и т. д.)

В статье использовано множество ярких образных выражений и сравнений: изношенные суставы лифта, пир хвастунов, экономический рост выветрился как запах дешевого дезодоранта; Мы остаемся нацией, живущей с низко опущенной головой. Легкости восприятия способствуют и умело использованные разговорные элементы в построении фраз (одно такое сплошное Приморье зимой; не в каком-то там …, Царило такое всеобщее социальное блаженство; не то вся такая благостная… Никакой это не порядок), сближающие речь о принципиально важных для общества фактах с повседневной речью.

Текст несомненно обладает воздействующей силой, его не скучно читать. Воздействию на читателя способствует и творческое использование прецедентного текста Булата Окуджавы, и умело «рассыпанные» по статье удачно подобранные знакомые каждому читателю по личному опыту факты нашей жизни, и «ударные ноты» обобщения этих фактов, нередко выраженных яркими образами-символами (и в показе разрухи и в утверждении того, что надо сделать каждому для ее преодоления).

Очень образная, яркая речь журналиста делает статью по ее воздействию на читателя еще более критичной, чем по содержанию, но при этом статья не носит очернительского характера, никого не оскорбляет, вселяет надежду на возможность преодоления разрухи.

К сожалению, далеко не все колонки Семена Новопрудского так хороши, но в основном этот журналист выделяется на фоне скучных, излишне книжных (М. Соколов) или излишне развязных, излишне сниженных (большинство текстов КП и МК) своей правильной, образной, творчески продуманной речью.

Дата добавления: 2015-07-16