Риторическая организация речи

(АДРЕСОВАННОСТЬ РЕЧИ)

Мы не ставим своей задачей подробное освещение всех вопросов риторической организации речи (существует уже немало риторических пособий). Остановимся только на том, что, с нашей точки зрения, особенно важно для хорошей речи, но в современном русском речевом общении далеко не всегда соблюдается.

Хорошей может быть только речь, ориентированная на адресата, речь, в которой автор учитывает уровень культуры, знаний, интересов, социальный статус и другие качества адресата, вовлекает его в процесс общения, стремится достигнуть определенного (в подготовленной речи заранее запланированного) уровня воздействия на адресата. Адресат при этом (даже в монологической речи)становится существенно значимым участником общения. От него во многом зависит успешность и эффективность речевого взаимодействия. А это значит, что любое эффективное речевое общение по сути диалогично. Диалогичность понимается нами как выраженное средствами языка отношение «автор/говорящий – читатель/слушатель». Это отношение получает свое выражение во всякой речи и абсолютно обязательно в хорошей речи, так как только с помощью разнообразных средств диалогичности адресант может достичь гармонии отношений с адресатом, без которой общение не может быть успешным.

Основными средствами диалогичности являются обращения, мы- и вы-высказывания, императивные речевые акты, риторические вопросы и восклицания, вопросно-ответные комплексы, имитирующие диалог в монологической речи, разнообразные контактоустанавливающие и метатекстовые конструкции.

Выбор адресантом тех или иных средств во многом определяется стилевой и жанровой принадлежностью речи. Очевидна принципиальная диалогичность разговорной речи (Земская, Китайгородская, Ширяев 1981; Сиротинина 1974 и др.). Немало работ посвящено проблеме «читатель – писатель» для художественной речи. Мы остановимся на принципе диалогичности в публицистической и научной речи.

Диалогичность – необходимое качество хорошей публицистической речи, как устной, так и письменной. Ведь основная функция публицистики – воздействие, убеждение, стремление вовлечь адресата в обсуждение тех или иных важных социальных проблем, сделать своим сторонником, сблизить позиции и оценки адресата и свои собственные, авторские.

Безусловно, хорошей речью можно считать выступление А.И. Солженицына перед депутатами Государственной Думы (используем собственную магнитофонную запись). Его речь насыщена самыми разнообразными средствами диалогичности, с помощью которых писатель пытался установить контакт со слушателями, убедить их в справедливости оценки социально-политической ситуации в России.

Один из частотных приемов – использование риторических вопросов. По форме они обращены к депутатам Думы: А.И. Солженицын предлагает подумать вместе с ним над поставленным вопросом. Правда, следует признать, что этот прием адресованности речи используется писателем в основном для выражения открытой негативной оценки действительности:

Скажите, где открытые суды, где грозные приговоры? Можете вы назвать? Слышали вы их?; Ну кому в голову придет, чтоб Вашингтон пригласил Техас для равных государственных переговоров? Где мы видели вообще такое в мире?; Почему в Беловежье близоруко поверили Кравчуку? Без всяких гарантий, что будет реальный государственный союз? В этих риторических вопросах писатель активно использует мы- и вы-высказывания, прямо обращаясь к сидящим в зале депутатам.

В выступлении А.И. Солженицына часто появляются фрагменты моделируемого диалога, происходит имитация диалога со слушателями. Писатель эксплицирует предполагаемую позицию слушателя, возможные его комментарии и оценки, возражения и вопросы и дает ответы на них:

Говорят, у государства нет денег. Да, у государства, допускающего разворовку национального имущества, нет денег; Мы все знаем, что происходящие экономические реформы, их план никогда не был объявлен. Почему? Или его нет. Тогда это авантюра. Или он есть. Тогда почему его скрывают?

В этом отрывке автор реализует мы – общение, объединяя себя и слушателей в одну группу единомышленников.

Довольно употребительное средство установления контакта со слушателями в речи А.И. Солженицына – прямой вопрос, начинающийся с побудительного «Скажите…»:

Скажите, где сегодня есть конкурсные условия для занятия должностей? Ничего подобного. Как скажет очередной начальник; Скажите, какой абзац из этого указа приведен в действие?

Полемичность речи эксплицируется и с помощью сверхфразовых единств, реализирующих семантику «возражения под видом согласия» [Булыгина, Шмелев 1997]. Говорящий как будто бы соглашается с мнением оппонента, но тут же приводит возражение. Второе предложение обычно начинается с союза но:

Мы себя успокаиваем, что у нас сегодня потому демократия, что демократическая система выборов. Но нынешняя система выборов не дает выхода народным силам.

Активны в речи А.И. Солженицына и средства открытой адресации. Это прежде всего прямые побуждения к действию, императивные конструкции, обращенные не просто к сидящим в зале депутатам, а к власти вообще:

Дайте народу реальную власть над своей судьбой, дайте им власть!; Так дайте населению действительно избирать и действительно осуществлять!; Так помогите нашим соотечественникам их заселить!

Это и прямые призывы к солидарности с авторскими взглядами: Ну вы сами видите, ну кто серьезно верит в СНГ или что оно будет существовать. Интересно и использование воображаемого диалога с собеседником: Да, нация должна контролировать… только ту территорию, где она составляет большинство; Она разовьет его государственное правосознание, которое, да, у него сегодня слабое. Безусловно, такая прямо адресованная к слушателю речь особенно эффективна.

Можно оценить как хорошие с точки зрения качеств его речи и некоторые выступления В.В. Жириновского. В своих предвыборных выступлениях он умело использовал такое средство диалогичности, как мы-высказывания, постоянно подчеркивая, что видит в слушателях единомышленников, которые смотрят и оценивают важнейшие проблемы страны так же, как он: Я хочу обратиться к вам с призывом всем нам сделать на этих выборах стратегический прорыв//; Мы должны обязательно создать новую/но единую команду// Наше общество /государство… устало от многолетней вражды //С семнадцатого года / мы делим друг друга / на красных и белых //.

Частотны у него и вы-высказывания, прямая адресация к слушателям, и побудительные конструкции, призывы следовать его советам: Это ложь/ которая льется на вас уже многие годы // Потому постарайтесь сегодня все это отбросить//; Вечером я с вами еще увижусь//; И прощаясь с вами надеюсь / что вы сделаете правильные выводы // Будьте осторожны //.

Широко представлены средства диалогичности и в хороших письменных публицистических текстах. Наши наблюдения за публицистическими статьями на общественно-политические темы ведущих журналистов «Литературной газеты» (ЛГ) и газеты «Русская мысль» (РМ) свидетельствуют о широком использовании ими многообразных средств диалогичности, которая становится доминантной в тексте. Она усиливает воздействие на читателя, убедительность текста, создавая в то же время эмоционально-экспрессивную тональность.

Вот, например, статья В. Весенского в ЛГ (№ 36, 2000) «Жизнь матроса и военная тайна». Она строится в форме беседы с читателем, т. е. диалогичность является внутренней формой речи, ее глубинным смыслом. Автор прогнозирует вопросы, возможные возражения и доводы читателей и дает на них ответы. Автор использует приемы имитации «живого» диалога с читателем: императивные конструкции-апелляции, вопросительные предложения, обращения к читателям, конструкции чужой, воображаемой читательской речи: Но мы гордились профессией подводника, простите за пафос, защитника Отечества; Спросите, почему англичане не дают сведений об аварии их подводной лодки в Средиземном море и держат ее в Гибралтаре. А вспомните, как зажали демократическую прессу Великобритании, и она ничего не могла сообщить о потере ядерных боеголовок; А сколько журналистов освещало войну «Буря в пустыне»?; Она в том, что России-де не нужен флот.

Такая форма подачи материала создает впечатление непосредственного откровенного диалога с собеседником, приобретает черты личностно-ориентированного общения.

Насыщена средствами диалогичности и статья публициста Г. Лисичкина «Совесть и рынок» Ее жанр обозначен автором как «банальная история в трех частях». Рассказ о непорядочности партнеров по бизнесу часто прерывается обращениями к читателю, призывами вместе подумать о совместимости понятий совесть и рынок, вопросами, которые мог бы задать читатель, и ответами автора: В результате очень многие из них оказались у разбитого корыта. Почему? Рынок виноват? Или тот, кто так долго и настойчиво призывал использовать его преимущества? Стало быть, и я. И что же делать тем, кто прославлял рынок? Каяться; Конечно, не в том, о чем подумал читатель – не в жалобе на непорядочного партнера. (В этих фрагментах текста автор искусно моделирует диалог, формирует вопросы разных групп читателей, да и собственные тоже, то есть организует полемику); Вдумайтесь только в такие цифры; Во всех подобных неприятностях прежде всего виноваты мы сами, наш моральный потенциал. (См. образцы хорошей речи).

Очень активным способом установления контакта с адресатом в современной публицистике является использование так называемых прецедентных феноменов (в том числе текстов [Красных 1998]), то есть текстов, хорошо, как правило, известных адресату как носителю определенных социально-культурных знаний. С помощью этих текстов, которые обычно используются автором для оценки, чаще всего экспрессивно-эмоциональной, для аргументации своих мнений, адресант не только усложняет смысл сказанного, иногда даже обновляет его, но и поддерживает контакт с адресатом, опираясь на общность картины мира, ментальности, культурного пространства, акцентируя эту общность. Этот прием усиливает воздействующую, убеждающую функцию публицистического текста, являясь коммуникативно целесообразным в публицистике. Кроме того, новая информация усваивается и оценивается читателем прочнее и быстрее, если опирается на уже знакомые и привычные факты: Нет, это наши личные деньги, украденные теми, кто еще вчера официально представлял «ум, честь и совесть» России (ЛГ, № 36, 2000); Такого быть не может в нашем обществе, где воровство, взяточничество стало «делом чести, доблести, геройства» (там же); Того и гляди, понавесят мемориальных досок с именем соглядатая, чтобы знали «делать жизнь с кого» (ЛГ, № 12, 2000).

Некоторые из прецедентных феноменов уже стали общепринятыми, превратились в символы и используются без кавычек: В результате очень многие из них оказались у разбитого корыта (ЛГ, № 36, 2000) (ситуация из пушкинской сказки становится символом разочарования); ТВ не отображающее зеркало, а увеличительное стекло, если следовать формуле лучшего, талантливейшего поэта советской эпохи (ЛГ, № 26, 2000).

Иногда публицисты для усиления экспрессивности текста подвергают прецедентые тексты частичной трансформации: … тем самым дать знать русскому народу, что «Аврора» наконец выстрелила отбой! (РМ, № 4340, 2000).

Правда, при использовании прецедентных феноменов нужно обязательно учитывать уровень культуры, знаний читателей, так как в противном случае не только не будет эффекта, на который рассчитывал автор, но прецедентный феномен может сделать текст непонятным.

Для хорошей научной речи тоже важна диалогичность, так как, используя средства диалогичности, автор связывает свою концепцию с другими и тем самым апеллирует к знаниям и памяти читателя, способствуя тем самым адекватному пониманию информации, а значит, эффективности коммуникации. Но средства диалогичности в научной речи (НР) отличаются от средств публицистики. Ведущую роль в письменной НР играют уже не обращения, мы- и вы- конструкции, контактоустанавливающие средства, а различные способы введения чужой речи (цитация, ссылки, сноски), Усиливающие аргументативность сообщения; конструкции скрытой полемики (например, противительные конструкции с семантикой «возражение под видом согласия»), таблицы, схемы, иллюстративные примеры и другие средства, помогающие адресату понять суть сообщаемого.

С этой же целью используются различные метатекстовые конструкции, обнажающие логику мысли автора, помогающие адресату/читателю следить и соучаствовать в движении этой мысли. Вот примеры многочисленных авторизующих и метатекстовых конструкций, используемых Г.А.Золотовой в написанных ею главах «Коммуникативной грамматики русского языка» [КГ 1998]: Когда утверждают, что «синтаксическая компрессия –это увеличение количества информации на одну единицу плана содержания», только привычное морфологизированное восприятие мешает увидеть, что у единицы плана содержания должен быть план выражения [КГ: 220]; Некоторые специалисты не признают синонимичными конструкции типа <…> Привычно квалифицируя технику оформления конструкции, не замечают общности именно грамматических значений… [КГ: 222].

Достаточно частотны здесь и мы-высказывания, делающие читателя соучастником вербализованного в тексте процесса мышления: Примем как допущение, что единица информации получает выражение в предикативное единице…; Вернемся к вышеприведенным примерам [КГ: 217].

Особенно возрастает роль средств диалогической адресации в таком жанре научной речи, как научно-учебная лекция. Хорошей считается только такая лекция, в которой лектором налажен контакт со слушателем и даже есть элементы обратной связи. Ведь основная задача лектора не просто передать знания, но и добиться их понимания слушателями. Многие средства диалогичности, которые используются в публицистике, широко представлены и в лекции. Хороший лектор стремится максимально вовлечь слушателя в процесс рассуждения, призывает его к «сомышлению». Отсюда обилие вопросительных предложений – проблемных вопросов, обращенных к слушателям, «мы»- и «мы с вами»- конструкций, апелляций к интеллекту, знаниям слушателей, прямых обращений к ним. Вот примеры из магнитофонных записей лекции: В начале лекции: Тем, кто не был, сообщу, а тем, кто был, напомню, что мы с вами остановились буквально на нескольких моментах //Мы показали/что…;

В развитии темы: Это выделено для чего/ как-то/ от чего мы отталкиваемся? И вот мы пришли к теории иллокутивных сил//;Вот давайте посмотрим… Вот/ понимаете / если я скажу…; Представьте себе/да/я скажу…; Вот на этой позиции надо остановиться подробнее//.

Рассказ о речевых актах (основная тема лекции) весь обращен к слушателям. Все примеры содержат «вы»-высказывания. Слушатели становятся активными участниками информации, участвуют в ее осмыслении: Вот этот пример я специально /привел/ чтобы у вас не создалось впечатления…; Мы с вами настолько заинтересованы… В конце лекции используются прямые апелляции к слушателям, попытки установить обратную связь: Давайте мы на этом сегодня кончим. Мы с вами без перерыва полтора часа/ и мы / пожалуй/ самое главное о речевых актах сказали// мы еще встретимся раз//не очень тяжело со мной/нет /было? //.

Иначе свойство обязательной адресованности речи представлено в деловой речи. Фактор адресата и здесь постоянно учитывается; хорошая деловая бумага или документ должны быть максимально удобными и понятными для адресата, должны содержать перечень вопросов и рубрик, на которые может однозначно и самостоятельно ответить рядовой адресат.

Другим важным принципом риторической организации речи, тесно связанным с предыдущим, является максимальная забота об адресате, но, к сожалению, в нашем обществе это наблюдается далеко не всегда: уровень агрессивности в общении достаточно высок. Хорошая речь характеризуется стремлением автора продемонстрировать близость к адресату, установить с ним партнерские отношения. В наше время говорят даже о «презумпции коммуникативного равенства адресанта и адресата» [Федосюк 2000]. В публицистике это достигается специальным подчеркиванием автором того, что обсуждаемая проблема важна, касается жизненных интересов читателя. Это делается специальными метатекстовыми конструкциями. Например, в статье о взаимоотношениях между президентом Чувашии Н.В. Федоровым и властью (РМ, № 4340, 2000) автор акцентирует внимание читателя на важности обсуждаемой проблемы: Так что предстоящее рассмотрение его запросов обещает быть весьма интересным.

Иногда автор заинтриговывает читателя указанием на необычность предлагаемой для обсуждения темы: Большинству православных верующих у нас в России тема женского священства просто не приходит в голову, а когда им удается случайно что-то узнать, они воспринимают это как совершеннейший нонсенс, иногда с немалым изумлением. (РМ. № 4340, 2000)

Заинтересовать читателя призваны и заголовки статей. Они очень часто проблемны, выразительны, содержат прецедентные феномены, иногда трансформируемые автором для усиления эффекта. Вот примеры заголовков статей в одном только номере ЛГ: Не понимаю я этих так называемых патриотов; Лиха беда начало…; А зачем нам теперь МВФ?; Станет ли Березовский Герценом?; Когда в товарищах согласье…; Кубань без Кондрата. Станет скучней, но лучше…; Суд да дело. (ЛГ, № 47, 2000).

Хочется еще раз подчеркнуть, что и здесь нужна мера, учет уровня культуры и общности фоновых знаний адресанта и адресата, без чего все усилия журналистов могут быть сведены «на нет».

Стремление заинтересовать читателя любыми способами приводит зачастую к обратному результату: раздражению, гневному недоумению адресата, у которого возникает впечатление, что журналисты просто морочат ему голову. Вот один из примеров стремления журналистов «Комсомольской правды» (КП) заинтересовать читателя, заинтриговать его во что бы то ни стало, заставить прочитать непременно следующий номер газеты. В «КП» от 10 января 2001 г. был дан анонс материала следующего номера газеты: В Брянске было совершено покушение на Владимира Владимировича Путина. В «КП» от 11 января 2001 г. на первой полосе огромный заголовок «Покушение на Путина», а в заголовке на развороте стр. 8-9 повторение анонса. Но оказалось, что речь в публикации идет вовсе не о покушении на президента России, а о покушении на майора из Брянска В.В. Путина (обманутые ожидания читателей).

Большую роль в облегчении восприятия написанного играют метатекстовые средства, объясняющие движение мысли автора, логический ход его рассуждений, ориентирующие адресата в речевом потоке говорящего [Кормилицына, Ерастова 1999]. Это может быть экспликация коммуникативных целей говорящего (автора текста): Те события, о которых я сейчас расскажу, принадлежат уже далекой истории. Именно поэтому я и осмеливаюсь говорить о них (из юбилейной речи В.С. Юрченко); Я задаю вопрос: – Цель он поставил правильную? –На мой взгляд, да. (из предвыборного выступления Н.С. Михалкова).

Это может быть и использование многочисленных метаоператоров типа: во-первых, во-вторых, с одной стороны, наконец, итак и др. Они помогают адресату следить за ходом мыслей говорящего, делят информацию на порции, подытоживают и обобщают изложенное. Особенно актуально их использование в хорошей научной речи, устной и письменной.

В научно-учебной лекции говорящий часто прибегает и к такому приему, как включение слушателей в качестве действующих лиц в примеры, иллюстрирующие научные положения: Скажем / когда я говорю Вас поздравляю с удачным ответом/ так/ то, безусловно/ это прямой речевой акт//; Если я говорю: Ваш ответ был лучшим // Мы с вами не можем назначить венчание… Основной прием сближения с адресатом здесь – вместе анализируем, обобщаем, делаем выводы, продвигаем мысль вперед. (См. комментарии к образцам хорошей научной речи).

Облегчают восприятие адресатом лекции и многочисленные повторы, иногда с трансформацией: …вообще жанр/ это универсальная форма// Универсальная форма// По-видимому/ всякий текст// Он отливается в форму некоторого жанра//.

В хорошей лекции слушатель – партнер лектора. Лектор не допускает резкой категоричности, авторитарности изложения. Поэтому часто использует средства смягчения категоричности, такие, например, как вводные конструкции гипотетической модальности, прямые вопросы к слушателям с объяснением своих утверждений: А почему я об этом говорю? Потому что мы сейчас не должны спроецировать это на теорию речевых актов//; Здесь есть общая/ такая/ я бы сказал/ не очень яркая тональность//; Может так надо построить эту схему// смотрите// Может быть даже красиво получится//.

В целом же, как отмечают все исследователи современного состояния русской речи «общая для всех современных функциональных стилей русского языка тенденция состоит в использовании каждым из стилей таких способов выражения, которые предполагают достаточно высокую осведомленность адресата, а в монологе не подчеркивают главенствующую роль адресанта в процессе общения» [Федосюк 2000: 29].

Большую роль в риторической организации речи играет умение говорящего / автора выразить в тексте свои эмоции, сделать свою речь выразительной, эмоциональной, экспрессивной. Только такая речь обладает убеждающей силой. Заинтересовать другого своей информацией, своей позицией можно только тогда, когда сам «пропускаешь через себя» сказанное.

Эмоционально-оценочная тональность речи (текста) создается автором с помощью самых различных приемов и языковых средств.Это и эмоционально-оценочные конструкции, и риторические вопросы, о которых уже шла речь, и многочисленные лексические повторы, синонимические ряды, параллельные синтаксические конструкции, которые умело использует автор для усиления убедительности своих доводов, и другие многочисленные конструкции экспрессивного синтаксиса.

Об особой эмоционально-оценочной тональности разговорной речи пишут все ее исследователи (Е.А. Земская, Т.В. Матвеева, М.А. Кормилицына и др.). Особенно важно создавать такую тональность речи публицистам, которые открыто и прямо агитируют, убеждают адресата. Функция убеждения, воздействия, как известно, здесь первична. Так, весь текст публичного выступления А.И. Солженицына, о котором мы уже говорили, отличается высокой плотностью эмоционально-оценочной модальности текста. Фактически в речи А.И. Солженицына нет предложений, не содержащих авторских эмоциональных оценок происходящего в стране. Они буквально «разлиты» по всему тексту. Эта оценка, пропущенная им через себя, опирается на глубокое индивидуальное проникновение в тему.Оценка дается прямо и открыто и базовыми единицами поля оценки «хорошо/плохо», и специальными эмоционально-оценочными словами, и специальными высказываниями – коммуникативами. Усиливает эмоциональность частое использование восклицательных предложений: Да / мы все хорошо знаем наши беды и наши язвы // И сокрушительное падение производства / и разгул чужой валюты по нашей стране // Какая дикость!; Да ведь это сумасшедший дом! Нелепо и бессмысленно строить границу до Казахстана//

Иногда он поднимается до высокой патетики, используя художественно-изобразительные средства: Необузданные корыстные интересы поднялись высоко-высоко по ветвям власти // И многие в сетях корысти //

Высокая эмоционально-экспрессивная напряженность речи создается и риторическими вопросами, о которых мы уже говорили, и многими достаточно разнообразными конструкциями экспрессивного синтаксиса: Сравню / еще раз вспомню либералов 1917 года // Они были незадачливы // Они довели Россию до хаоса // (параллельные синтаксические конструкции); Но ни один министр временного правительства не был взяточник /ни один из министров Временного правительства не был вор // (повторы); Мне по всему моему пути говорили / требовали / убеждали / умоляли / вы скажите / выскажите в Государственной Думе / скажите президенту / что накопилось / что накипело в душе простого человека // (синонимические ряды); Почему в Беловежье близоруко поверили Кравчуку? Без всяких гарантий, что будет реальный государственный союз? (риторические вопросы – апелляции к слушателям).

Эмоциональная оценочность – основная тональность и письменных публицистических текстов. Она значительно увеличивает силу убедительности авторской позиции, которая в современной публицистике выражается открыто. Говорящий использует для создания такой тональности все возможные способы. Это прежде всего оценочные слова и конструкции, которые пронизывают публицистические тексты самых разных жанров, вплоть до, казалось бы, чисто информативных, таких как «Парламентская хроника», «Мониторинг». Вот примеры из «Парламентской хроники» Е. Михайловской: На прошлой неделе депутаты по идее должны были сидеть в округах и общаться с избравшими их гражданами. Ан нет – Совет Думы зачем-то изменил расписание… Зачем это нужно было – одному Селезневу известно; Думская жизнь довольно часто вызывает у наблюдателей взрывы истерического смеха, но 25 октября звезды, видимо, расположились уж совсем оригинальным образом. (РМ, № 4339, 2000).

Это и многочисленные усиливающие эмоциональность текста повторы разных типов и длинные сочинительные ряды: Если коротко: фуфло все эти капитализмы – социализмы – тоталитаризмы – демократии (ЛГ, № 38, 2000); Сведения о нас, гражданах, объединенные в многочисленные базы данных, стали ходовым товаром: их собирают, систематизируют, обменивают и продают, их подслушивают, подсматривают, воруют и выплескивают на полосы газет и экраны телевизоров (РМ, № 4339, 2000).

Правда, использование жаргонно-просторечного «фуфло» сразу снижает качество хорошей в целом статьи.

Эмоциональности, экспрессивности, «яркости» речи способствуют и различные выразительные средства, такие, как метафоры, сравнения, яркие оценочные эпитеты: Нечеловеческое слово. В отличие от ласкового «нового русского» или пижонского заморского «бизнесмена» (ЛГ, № 38, 2000); И вот наше утлое суденышко вышло наконец в открытое море рыночных стихий (ЛГ, № 36, 2000).

Эти тропы в публицистике, конечно, используются не просто для украшения речи. Они производят особый оценочный эффект и для этого нужны автору публицистического текста. Иногда, правда, мы встречаем и в хороших в целом текстах примеры «чистой», ничем не оправданной украшательности.

Приведем еще примеры использования выразительных средств для социальной оценки автором явлений жизни: Не сведется ли в этом случае все правосудие к тому, что вместо очищающего душа публика испытает сомнительное удовольствие от борьбы в грязевой ванне? (РМ, № 4339, 2000); 7 апреля думские аграрии занялись публичным вынесением сора из избы (РМ № 4339, 2000); Но изрядно помучив земляков напрасными надеждами, губернатор все же сказал решительное «нет» и указал преемника. И буря, точно по мановению волшебной палочки, сменилась вдруг почти абсолютным штилем (ЛГ, № 47, 2000).

Иногда метафора становится доминантой текста, принципом подачи материала. Так, в статье «Как минотавра ни корми» журналист представляет армию Минотавром, точно «вылезшим» из древнегреческого мифа о Тезее.

Сложным является проблема включения в речь разговорных, жаргонных элементов. С одной стороны, это результат демократизации публицистической речи, стремления автора сблизиться с адресатом. Кроме того, такие лексемы оживляют речь, усиливают ее экспрессивность:

Они не стесняются послать ко всем чертям всю прессу (ЛГ, № 36, 2000); Ничего такого про Запад я не знаю, ляпнул на удачу, собираясь с мыслями (ЛГ, № 38, 2000); Двух с хвостиком пятилеток оказалось недостаточно для довершения декоммунизации России (РМ, № 4340, 2000); Журналисты с открытым ртом уставившись на Шредера, ждали, когда ему переведут эту фразу (АиФ, № 49, 2000).

Но чрезмерное злоупотребление иностилевой, даже нелитературной, лексикой, намеренно сниженной, грубо просторечной, недопустимо. К сожалению, это наблюдается даже в хороших газетах, очень далеких от таблоидных, например, в «Литературной газете», что, безусловно, снижает общий уровень речевой культуры: Олигархи… Слово-то какое жуткое, блин; Блин, он оказался не олигархом (ЛГ, № 38, 2000).

На общую стилистическую сниженность современной публицистической речи обращают внимание и сами журналисты: наша нынешняя уголовно-политическая лексика… в моде у нашей политической тусовки уже несколько лет. Они устраивают «разборки», «сдают» друг друга, «стучат», «опускают», «нагибают», «мочат» и совершают другие непотребные действия… (ЛГ, 1999).

Вопрос об эмоциональности хорошей научной речи представляется достаточно сложным и спорным. Казалось бы, эмоциональность, экспрессивность противоречат доминанте научного стиля – понятийной точности, логичности, подчеркнутой объективности. Тем не менее в последнее время исследователи научной речи все чаще говорят об особом эмотивном аспекте научного текста [Кожина 1986; Шиукаева 2000; Лапп 1988 и др.], подчеркивают, что сама эмотивность в научной речи носит особый характер: скорее это не столько отражение эмоционального отношения к научной деятельности, сколько свойство текста оказывать эмоциональное воздействие на читателя. Эта тональность и создается часто иными, чем в публицистике, средствами. Специальные средства экспрессивного синтаксиса, такие, как, например, риторические вопросы, в письменной научной речи явление редкое, но когда они появляются в строгом научном изложении, они сразу создают особую эмоциональную напряженность текста, ощущение взволнованной речи. Усиливают такую тональность и повторы не только риторических вопросов, но и обычных проблемных вопросов: Такая типология системна, но возникает она как итог некоторой суммы употреблений. Употребление же языкового средства тесно увязано с языковой функцией, и снова возникает вопрос: как разграничиваются языковые и речевые функции? Зависит ли возникающая типология… от функций языка? [Лаптева 1999: 6].

В научном тексте даже метатекстовые конструкции, с помощью которых автор подчеркивает неожиданные повороты, новые ракурсы в излагаемой проблеме, делают текст эмоциональным:

Теперь поставим вопрос так: какому типу нравственности отдает предпочтение не философский, а естественный язык? (Логический анализ языка. Язык этики. М., 2000: 67); Какие сведения было бы полезно получить в дополнение к этой справке? Ведь трудно разграничить все тонкости современного словоупотребления… (Колесов В.В. «Жизнь происходит от слова…» СПб, 1999: 187).

Чаще средства создания эмоциональной тональности текста используются в научно-популярных текстах, а также учебно-научных, особенно устных, например, в лекциях. Ведь здесь важно не просто передать, изложить научную информацию, но и заинтересовать слушателя, убедить его в необходимости владеть этой информацией. Экспрессивность, эмоциональность речи помогает говорящему решить эти важные задачи научного общения: Если вы будете очень долго выражать соболезнование / это очень плохо // Это полное нарушение этого жанра// А что дальше? Что дальше текста? Вот дальше текста… сейчас идет дискуссия/ что дальше текста//; что такое образование? / Как строится цикл стихов? Что объединяет отдельные стихотворные произведения внутри цикла? А почему я об этом говорю? (из лекции).

Если признать тот факт, что эмоциональность сопровождает любую форму человеческой деятельности [Шаховский 1995; Ионова 2000 и др.], то можно говорить о такой тональности даже в официально-деловой речи, хотя, безусловно, это не стилевая черта этой сферы общения. Наоборот, она может рассматриваться как нарушение стилевых норм делового стиля, но может встречаться. Вероятно, нельзя говорить об эмоциональности законодательных и регламентирующих деловых документов (заявлений, справок и др). но даже в них можно отметить некоторые элементы, выходящие иногда за рамки трафарета и несущие эмоциональную информацию. Они порой встречаются, например, в докладных, отчетах, договорах.

Можно говорить об эмоциональности деловой корреспонденции, которая обычно проявляется в авторских эмоциональных оценках фактов, предметов, а иногда и собственных оценках автором своего эмоционального состояния. Главный мотив их включения в тексты деловых писем не просто самовыражение, а стремление эмоционально воздействовать на адресата. Количество таких элементов возрастает в личностно-ориентированных письмах от 1-го лица: Я с удовольствием приглашаю Вас на презентацию результатов разработки [Колтунова 2000: 62]; Надеемся на добрые и взаимовыгодные отношения [Там же: 65]; Мы рады предложить вашей фирме заключить с нами договор [Там же: 67].

Интенсивность средств выражения эмоций возрастает в таком жанре делового общения, как устные деловые переговоры.

Таким образом, одно из важных качеств хорошей речи любой сферы общения – риторическая грамотность речи. Одним из ее проявлений является диалогичность, ориентация на адресата, стремление заинтересовать его сообщаемым, и в большинстве сфер – экспрессивно-эмоциональная тональность речи.

Дата добавления: 2015-07-16