Бабушка

История 74-летней жизни бабушки писателя Акулины Ивановны интересна и поучительна. Мать Василия Васильевича Каширина, Ульяна Максимовна в своё время остановила внимание на будущей снохе — юной бедной Акулине.

«…Видит: работница я, — вспоминает бабушка, — нищего человека дочь, значит смирной буду, н-ну… А была она калашница и злой души баба, не тем будь помянута… Эхма, что нам про злых вспоминать? Господь и сам их видит, он их видит, а беси любят»…

«Она смеётся сердечным смешком, — вспоминает Алексей Максимович,— нос её дрожит уморительно, а глаза, задумчиво светясь, ласкают меня, говоря обо всём ещё понятнее, чем слова». Раннее замужество бабушки, по-видимому, было вызвано каким-то важным событием в жизни балахнинской девушки, отразившимся в дальнейшем на её характере, образе жизни, настроениях и взаимоотношениях в совместной жизни с Василием Васильевичем Кашириным.

Создавая «Детство», Алексей Максимович пытается как бы отразить и выявить эти последствия начальной полосы жизни бабушки у Кашириных. Описывая одну из ярких сцен позднейших взаимоотношений между дедушкой и бабушкой, писатель передаёт эпизод, происшедший на Полевой во вновь купленном доме. Передаёт, вероятно, с чужих слов — слов бабушки. Это понятно, прежде всего, потому, что, судя по всем данным, в доме на Полевой Алёша не жил, и скандалы с дядей Михаилом происходили в его отсутствие: Алёша жил в ту пору в Астрахани и в Нижний вернулся только в конце августа 1871 года, когда дед с бабушкой жили на временной общей квартире семьи Кашириных, в маленьком домике на Успенском съезде, у старинных «пяти ильинских углов».

«В горестном возбуждении, доходя до слезливого воя, [дед] совался в угол к образам, бил с размаху в сухую, гулкую грудь:

— Господи, али я грешней других? За что-о? И весь дрожал, обиженно и злобно сверкая мокрыми, в слезах, глазами.

Бабушка, сидя в темноте, молча крестилась, потом, осторожно подойдя к нему, уговаривала:

— Ну, что уж ты растосковался так? Господь знает, что делает. У многих ли дети лучше наших-то? Везде, отец, одно и то же, — споры да распри, да томаша. Все отцы-матери грехи свои слезами омывают, не ты один…»

«Но однажды, когда она подошла к нему с ласковой речью, он быстро повернулся и с размаху хряско ударил её кулаком в лицо. Бабушка отшатнулась, покачалась на ногах, приложив руку к губам, окрепла и сказала негромко, спокойно:

— Эх, дурак…

И плюнула кровью под ноги ему, а он дважды протяжно взвыл, подняв обе руки:

— Уйди, убью!

— Дурак, — повторила бабушка, отходя от двери; дед бросился за нею, но она не торопясь перешагнула порог и захлопнула дверь перед лицом его.

— Старая шкура, — шипел дед, багровый как уголь, держась за косяк, царапая его пальцами… Я бросился вон… Наверху бабушка, расхаживая по комнате, полоскала рот.

— Тебе больно?

Она отошла в угол, выплюнула воду в помойное ведро и спокойно ответила:

— Ничего, зубы целы, губу разбил только.

— За что он?..

— Сердится, трудно ему, старому, неудачи всё. Ты ложись с Богом, не думай про это…

Я спросил её ещё о чем-то, но она необычно строго крикнула:

— Кому я говорю — ложись! Неслух какой…

А затем сказала:

— Спи спокойно, а я к нему спущусь… Ты меня не больно жалей, голуба-душа, я ведь тоже, поди-ка, и сама виновата… Спи!..»

Дата добавления: 2015-07-16