Платок из алого шелка

Автор: Жаркова Екатерина (Даэлин)

Краткая аннотация. За основу рассказа взято сновидение автора:) Фантастический рассказ об истинном творчестве и встрече с самим собой.

Солнечным осенним днем я ехал в поезде в компании двух необыкновенно хорошеньких девиц. А что еще нужно для отличного настроения юноши в 17 лет – дорога, две девушки, внимание которых принадлежит ему безраздельно и пьянящая атмосфера таинственности, которой было окутано наше путешествие. За окном мелькали ярко изукрашенные госпожой Осенью леса. А я в пол уха слушал милые глупости, которые болтали мои спутницы, Ксана и Любушка, стараясь одинаково улыбаться им обеим – одним уголком губ, чтобы их интерес к соревнованию за мое внимание не угас. Такое сладкое подношение моему самолюбию! Обе девушки были необыкновенно миловидны. Но, если быть честным до конца, то, замечу, что не встречал еще семнадцатилетних девиц, которые не были бы по крайней мере хорошенькими. Ксана, обладательница длинных русых волос, которые она обычно убирала в косу, а распущенными они были похожи на волосы русалок с книжных иллюстраций начала 20 века. Она очень трогательно краснела, когда смущалась, но при этом была очень живой и шумной девушкой. Румянец ей шел необыкновенно. Любушка же была более тихого нрава, у неё были ясные голубые глаза и очень внимательный взгляд. Казалось, ничто не в силах от него ускользнуть. У неё была бледная кожа, а на веках и запястьях прослеживалась сеточка сиреневых вен, и эта её особенность казалась мне особенно трогательной. Удивительно, что именно спокойная Любушка, девушка с тихим голосом и бледной кожей, явно брала верх и руководство над своей живой, шумной и румяной подругой.

Меня зовут Джейми, и я, честно говоря, не привык к такого рода поездкам – с шести лет я не путешествовал поездом. С того самого времени, когда отец, собрав наши вещи все – мамины, мои и сестренки, которые поместились в один старый чемодан, взял на последние деньги четыре билета. В один конец. В городе, который стал пунктом нашего назначения, нашей семье неожиданно улыбнулась удача, и отец открыл свое дело, которое принесло ему такое состояние и вес в обществе, что почти каждый горожанин приподнимает шляпу, встречая на улице члена нашей семьи. А потом шепчется у тебя за спиной. В любом случае, наша семья держит антикварный магазин. Самый большой в городе. Отец назвал его «Элизабет» - в честь матери. Она была не против. Да никто и не мог ему возразить. В нашей семье не принято возражать старшим. Так же, как и обсуждать решения главы семьи и задавать ему вопросы. По этой причине я до сих пор не знал, как на нас свалилось такое неслыханное богатство. Известно мне было лишь то, что меня с тех самых пор необыкновенно баловали, исполняя любую прихоть, стоило мне только её высказать. В рамках разумного воспитания молодого человека в приличной семье, разумеется. Мою страсть к истории искусства, в особенности музыке, в семье одобряли. Отец вообще не считал нужным направлять меня в выборе сферы деятельности, напротив, всячески способствовал развитию моих естественных талантов и способностей, присущих моей природе. Он часто говорил, что хочет, чтобы у меня было такое детство, которого никогда не было у него. И что, «пока я в силе, ты не будешь ни в чем знать нужды». Меня такое положение дел полностью устраивало, и я слушал рассказы своих друзей о ссорах с отцом из-за того, что те «росли недостойными наследниками…» с любопытством и жалостью. Вскоре, однако, мне предстояло открыть истинную причину того, почему отец ни разу не произнес слова «наследник».

У меня была собственная библиотека, а, когда я начал осознавать собственное тело и принадлежность к мужскому полу, то безудержно увлекся жизнеописанием великих денди, ища в их дневниках и записках биографов секреты привлекательности их для общества и женщин. Моими особенными кумирами были Джордж Брайан Браммел и О́скар Фи́нгал О’Фла́эрти Уи́ллс Уа́йльд. Мне нравилось произносить их полные имена, и я даже потратил вечер, чтобы выучить их и научиться эффектному произношению музыки имен своих кумиров. С этих пор у меня появился и предмет коллекционирования, довольно необычный для юноши моего возраста – шейные платки. За год у меня скопилась внушительная коллекция подобных вещичек – новоделов и настоящих вещей с историей, на которые я смел только благоговейно взирать, а уж никак не пробовать завязывать знаменитые узлы и закладывать складки. Несмотря на свои экзотические увлечения, я ходил в смешанную школу, в которой обучались в одних классах юноши и девушки, и сумел так поставить себя со сверстниками, что никому из них и в голову не могло придти потешаться над моей персоной. В общем, образ у меня был весьма замечательный и созданный с большой любовью и тщанием – загадочный юноша с эстетическим складом ума и редкими и дорогими увлечениями. Это совершенно не мешало мне проявлять свои спортивные таланты и гонять мяч по футбольному полю вместе с одноклассниками. Но обеспечивало ореол таинственности, что, несомненно, вызывало у окружающих интерес. Я отлично исполнял джазовые стандарты на фортепиано и умело вставлял шутливые замечания по поводу разного рода происшествий и персонажей, которые пользовались большим успехом. Так что меня нередко приглашали на дружеские вечеринки как приятели, так и подруги по учебе. Наслаждаясь всеобщим вниманием, никаких особенных душевных привязанностей я не имел.

Разумеется, я нисколько не удивился, когда Ксана и Любушка подошли ко мне после занятий и пригласили на тайный праздник в замке, который устраивал, кажется, кто-то из родственников Ксаны. Это была строжайшая тайна, и разглашать её не полагалось, за это можно было лишиться приглашения самому и закрыть доступ на праздник пригласившему тебя человеку. Я с холодной улыбкой как бы нехотя согласился, хотя в душе пришел в полный восторг при мысли о секретном празднике в средневековом замке. То, что я никогда ничего не слышал о замке, который располагался в относительной близи от города – примерно в трех часах езды, мне показалось удивительным, но я не мог так явно обнаружить свое невежество, тем более перед девушками.

Отец, как я и полагал, отпустил меня в поездку без возражений и расспросов. Мать и сестра собрали мне чемодан в дорогу. В пылу радостного восторга от предстоящей поездки и окружающей её атмосферы романтической таинственности, я не сомкнул глаз всю ночь. И мне показалось, будто я слышу, как мама плачет в своей комнате, не просто плачет, а рыдает и болезненно всхлипывает. Утром она не вышла меня проводить. Отец сказал, что мама приболела и он не стал её будить из-за такого пустяка, как мой отъезд на выходные в гости к подружке. Вел он себя, как ни в чем не бывало, разве что был бледнее обычного, что я списал на бессонную ночь из-за болезни матери. Я поцеловал сестренку в щеку, попрощался с отцом и наш шофер отвез меня на Северный железнодорожный вокзал.

Как я уже сказал, в дороге мы мило проводили время за чудесной легкомысленной болтовней, за эти три часа мы трое как-то особенно подружились и каждый из нас, чтобы скрепить узы дружбы, рассказал по маленькому секрету, который в другой ситуации никогда бы не поведал людям, с которыми вместе обучается. Но волшебная атмосфера ожидания чудесного, нетерпение перед встречей с неизведанным и тайным на время отбросила наши социальные маски, и мы в этот момент были просто подростки, получающие огромное наслаждение от познания мира и от хорошей погоды и красивого вида за окном поезда.

По прошествии трех часов мы, как и должно было, приехали в небольшой прибрежный городок, пункт нашего назначения. Станция была маленькой и представляла собой деревянное зеленого цвета строение с огромными окнами и крышей, крытой синей черепицей. Касса была закрыта, так что билет обратно мы купить не смогли, и это нас развеселило пуще прежнего. Замок было видно ото всюду в этом городке. Собственно, сам город представлял собой нечто вроде серпантина, развернутого вокруг замковых стен. Мы решили оставить наши дорожные вещи в замке и осмотреть город, тем более, Ксана говорила, что её, кажется, двоюродный дядя, хозяин и устроитель праздника, приготовил для своих гостей подарок – в маленькой мастерской города каждый может заказать или приобрести для себя карнавальный наряд, все расходы щедрый хозяин взял на себя. Было около 11 утра, городок был таким тихим и таким сказочно-уютным, что напоминал сон. В садах пламенели ярким убором плодов яблони, рябины и боярышник. Доцветал последний красный шиповник. Многие деревья были украшены гирляндами, которые вечером обещали превратить городок в чарующее зрелище. Дома были небольшие, как правило, не выше четырех этажей, но содержались они прекрасно. Любимыми цветами тут были все оттенки зеленого и синего и всевозможные их сочетания. Примечательна была и швейная мастерская, которую нам предстояло посетить. Черный флюгер на крыше дома, аккуратно выкрашенного в цвет морской волны, был выполнен в виде огромных портновских ножниц, а вывеска была помещена в причудливую кованую рамку из переплетающихся ветвей терновника с длинными иглами, на которые были наколоты разноцветные пуговицы. Впечатление это производило странное, как будто кто-то из шалости украсил цветной карамелью ограду готической часовни. В эту пору мастерская еще была закрыта для посетителей, о чем гласила надпись на вывеске. Сам замок был незамысловат и ничем не походил на причудливую французскую готику, как я того ожидал. Он являл собой четыре зубчатые стены, четыре смотровые башни и одно высокое строение, которое тоже венчала башня с круглой смотровой площадкой на самом верху. Мы вошли в ворота и оказалось, что вокруг основного строения – центральной башни – вырыт ров. Ров был сухой, но довольно глубокий, так что пройти ко входу можно было только по массивному перекидному мосту, который соединял ворота и вход в замок. Мост был опущен и мы без труда прошли по нему. Простые, без сложного орнамента, металлические двери оказались открытыми. Нас приветствовал некто, представившийся нам консьержем и распорядителем праздника в одном лице. Человек этот был самой непримечательной внешности, так что лишь на миг потеряв его из поля зрения, я уже не мог припомнить, как он выглядит. Я спросил, когда нам позволено будет засвидетельствовать свое почтение хозяину, который был столь любезен, что пригласил нас на свой частный праздник. На что консьерж улыбнулся какой-то особенно неприятной улыбкой и сказал, что хозяин занят подготовкой к предстоящему торжеству и поприветствует нас в начале праздника. И что наши комнаты на втором этаже – 7, 8 и 9. Я взял себе ключ с цифрой 7 на ярлычке. Вопреки моему ожиданию, по замку не сновала туда и сюда толпа горничных и декораторов, там не происходило никакой праздничной суматохи. Я бы даже сказал, что там вообще ничего не происходило. Стены замка были выложены из крупного камня, который от времени стал очень гладким, почти скользким. Меня всегда восхищала старина, и я любил проводить время в отцовском магазине, помогая ему. Но от одного осознания того, какими древними были эти стены, у меня перехватило дыхание. Тем не менее, лестница была совершенно новая, выполненная из светлого дерева, хотя и имела форму старинной винтовой предшественницы. Мы начали подъем по лестнице, и второй этаж оказался куда выше, чем мы ожидали. Несколько окон-бойниц попадалось нам при подъеме. Когда я заглянул в одно из них, то вид на окрестность ужаснул меня. В окне виднелось множество невысоких каменных коробок размером с двухэтажный дом, которые были разделены на небольшие окошки, в которых стояли либо диковинные погребальные урны в барочном стиле, либо статуэтки святых, некоторых из которых я знал, а о существовании других даже не догадывался – так странно они выглядели. Все окошки были украшены живыми и искусственными цветами и в каждом горели толстые парафиновые свечи в разноцветных баночках. Вся эта картина вызывала у меня единственную ассоциацию – общежитие для богов или идолов. Посреди этого загадочного зрелища помещалось невысокое здание с огромной трубой, из которой валил густой черный дым. Здание это делало картину чуждой и ужасающей. «Крематорий», объяснила Ксана. «А ты откуда знаешь?», - спросил я. «Да гостила я уже тут однажды, вот дядя и рассказал, я пыталась вход в него найти, чтобы поближе захоронения посмотреть, но с улицы его даже не видно, только стена глухая вокруг», пожала она плечами. Безразличие, с которым она говорила о месте, где сжигают и хоронят мертвых людей меня удивило. Если бы Ксана была юношей. Я бы списал это на обычную для этого возраста и пола браваду, но от девушки я привык ожидать большей чувствительности. Может быть по этой причине, а может и по какой другой, меня передернуло от её тона. Пришлось изобразить галантность и манерно пропустить девушек вверх по лестнице. Я отвел взгляд и старался в бойницы больше не заглядывать, и очень надеялся, что окна моей комнаты выходят на другую сторону. Настроение мое было испорчено, и необходимость оставаться в этом месте на ночь приводила меня в ужас. Но я не мог поделиться своими мыслями с девушками, потому как, если Любушка испугана, то я еще больше напугал бы её, а если же ей не страшно, то я в глазах девушек оказался бы трусом, чего, разумеется, никак не мог себе позволить. По этому, я молча продолжил подниматься по лестнице. Второй этаж, по моим ощущениям, оказался расположен примерно на середине башни. И по размеру оказался гораздо больше, чем я мог себе представить, глядя на замок снаружи. Он представлял собой круглую внушительных размеров галерею, по обе стороны которой симметрично располагались двери. Внешние двери вели в комнаты для гостей и прислуги и все, как одна, были пронумерованы. Сколько их было всего, я не запомнил, но мне показалось, что больше двадцати. Внутренние двери являлись множественными проходами в одну-единственную центральную залу, узнать это мне удалось потому, что одна из дверей была приоткрыта. Любопытство взяло верх над страхом и я заглянул внутрь. Перед моим взором предстала огромная зала с невероятной высоты потолком, с которого свисала диковинная кованая люстра, по стенам стояли напольные канделябры. Как я понял позже, в замке не было ни одной электрической лампочки и освещать это огромное царственное помещение предстояло с помощью множества свечей. Нескольких тысяч свечей, как я мог себе представить. Девушки за моей спиной восторженно ахнули при виде такого необычайного убранства. Но тут лестница характерно скрипнула, словно кто-то по ней поднимался, и мы поспешили к своим комнатам, условившись через четверть часа встретиться у крепостной стены. Я вставил ключ с биркой «7» в замочную скважину двери с тем же номером. Дверь со скрипом отворилась. Комната моя походила на гостиничный номер в хорошем отеле. Аккуратно заправленная синим покрывалом кровать, сине-зеленый витражный элемент в виде чаши и двух симметрично обвивающих её змей в оформлении большого арочного окна был особенно красив. И, да, вид из окна, вопреки моим ожиданиям, был изумительный – бескрайние осенние сады и сине-зеленые крыши. На маленьком письменном столе красовался букетик фиалок в белой фарфоровой вазе. Я окинул взглядом комнату, поставил на пол чемодан, выглянул в окно, всей грудью вдохнув чудесный запах согретых солнцем осенних листьев, и на сердце у меня стало легко и спокойно. Я удивился свежим фиалкам, на пару минут прилег на кровать, но к удивлению своему понял, что совершенно не устал. Я вышел из комнаты и, стараясь не смотреть в окна-бойницы, спустился вниз немного раньше моих спутниц.

Было половина первого дня, и мы решили сначала направиться в швейную мастерскую, пока не нагрянули остальные гости и у нас есть возможность выбрать из самого полного разнообразия карнавальных костюмов. А потом перекусить где-нибудь, ведь время близилось к обеду.

По идущей от замка к городу мощеной дорожке мы спустились в город, к мастерской с флюгером-ножницами на шпиле. Хозяин уже сменил вывеску на «Ждем гостей» и стоял, седой и полный, как большой серый кот, жмурясь на солнце, пока оно еще дарило свое тепло перед наступлением холодов. Хозяином был мужчина средних лет, с рано посидевшими усами и зелеными глазами. Одет он был в полосатые серые брюки, черный фартук со множеством разноцветных пуговиц, как на вывеске подвластного ему заведения, и в белоснежную рубашку с широким воротником, расстегнутую на пару пуговиц так, чтобы не стеснять дыхания.

Когда мы подошли к крыльцу, он радостно приветствовал нас, спросил наши имена и пожал руку мне и поклонился дамам. Своего имени, однако, он не назвал. «Знаю, знаю, зачем вы пожаловали, все готово уже, проходите, вам помогут Изольда и Рита». Мы вошли в небольшое светлое помещение, справа у окна стоял большой раскроечный стол и пара старинных швейных машинок. На окошке в белом фарфоровом горшке, перевязанном лентой, цвело миртовое деревце. Слева – в два ряда стояли кронштейны со всевозможных расцветок и форм нарядами, а по стенам крепились полки с вечерними шляпами и складными выходными цилиндрами. А две помощницы хозяина мастерской, встретившие нас в дверях, были так прекрасны, как хороши могут быть только бессмертные феи. Видимо, мне не удалось совладать с собой и взгляд мой выдавал моё смятение, вызванное такой женской прелестью, потому как мои спутницы посмотрели в мою сторону крайне неодобрительно. Я лучезарно улыбнулся им и сказал, что буду судьёй при выборе ими нарядов. Помощницы подхватили барышень под руки и девушки скрылись за ширмами и кронштейнами, тут же позабыв обо всем на свете, кроме нарядов и предстоящего праздника.

«Ну а вы, молодой человек, отчего не выбираете?», поинтересовался хозяин ателье. «Костюм, подобающий случаю, я привез с собой», ответил я, «а чтобы выбрать аксессуары мне необходимо время, так что я пока пригляжусь». Господин улыбнулся. Он отложил в сторону фартук и оказался в элегантном жилете. Костюм сидел на нем идеально, не смотря на его полноту. Мне подумалось, что, если он сам создал такое чудо, то и его вкусу и навыкам портного можно доверять безоговорочно. Взгляд мой упал на миртовое деревце. Его цветы были ярко-красного цвета. «А, моя красавица», лукаво улыбнулся наш гостеприимный хозяин. «Храм души бессмертной феи. Доводилось ли вам слышать это сказание, историю о том, как юный король собственноручно подсадил миртовое дерево в своем в саду? Это моя любимая история. Дерево росло и с каждым днем становилось все краше. А в ту ночь, когда оно впервые зацвело, ствол разверзся, и из него вышла прекраснейшая в мире женщина-дух. Король был пленен её нечеловеческой красотой и пригласил её разделить с ним ложе и государство. «Я охотно сделаю это», ответила фея, кроме этого, благородный король, я дам тебе сверх того, что ты просишь - в любом бою ты будешь неуязвим, а воины твои будут сражаться как волки, и преданы будут тебе душою и телом, словно могучие псы своему господину. Я дам тебе все это, но сначала я спрошу тебя о подарке для меня». «Проси, что угодно, я исполню любое твое пожелание!», воскликнул сгорающий от страсти и пьяный от волшебства король. «Я желаю, чтобы семеро прекраснейших женщин твоего королевства привели ко мне и я выберу смерть, которой они умрут в мою честь». «Будет так, как ты пожелала!», ответил король, ведь фея была так прекрасна, что он готов был отдать за неё даже собственную жизнь. И выбрала бессмертная фея шесть прекраснейших дам королевства, а седьмой – самой юной и красивой, была молодая сестра короля. Горевал король о сестре, но сердце его уже принадлежало небожительнице, вышедшей из миртового дерева. И для каждой женщины фея выбрала смерть, которой та была умерщвлена. А юную сестру короля велела закопать живую под корнями миртового деревца – дома своей души. И было сделано по её желанию. Через два дня после того происшествия розовые цветы дерева окрасились алым. Прекрасная фея стала супругой короля, и был он с тех пор, с её благословения, непобедим в бою, и подчинил своей власти все соседние государства. Правил он долго и прослыл в народе кровожадным тираном».

По моему телу пробежали мурашки от ужаса повествования перевернутой с ног на голову детской сказки. «Я слышал другой вариант этой истории», ответил я, и мой голос, каким я его услышал, был как будто чужой. «Главная героиня была доброй и прекрасной феей, за её доброту её и полюбил молодой король, но фрейлины приревновали её и, вызнав тайну феи миртового дерева, обломали его тонкие цветущие ветки, пока король отлучился из замка на охоту. Когда же король вернулся и увидел содеянное, он укрыл дерево и бережно ухаживал за ним, пока ветви его не стали, словно прежние, покрываться цветами. Тогда фея вышла к нему из дерева и король в тот же день объявил её своей невестой. Фрейлин же спросили, что бы они сделали с тем, кто причинил вред молодой королеве и женщины принялись придумывать кару, одна другой страшнее. По словам их с ними и поступили, а самую младшую и красивую из них пощадили».

«Какие, право слово, глупости, молодой человек», ответил мне хозяин, широко и хитрО улыбаясь,- «Вам следует больше интересоваться историей, а не только самим собой, в прочем…», улыбка его из хитрой превратилась в мечтательную, «вас извиняет лишь то, что в вашем возрасте я имел смелость полагать так же, как и вы - что эта история звучит иначе. Но теперь я знаю правду. Да и, если подумать, история рассказанная вами не так уж сильно отличается от моей. Только акценты расставлены немного иначе». Он посмотрел на кончики своих до блеска начищенных ботинок. «А теперь, может приступите к выбору костюма на праздник, не гоже заставлять девушек ждать».

Я обернулся. Мои спутницы и правда были уже готовы и ожидали меня, наслаждаясь чем-то ароматным, разлитым по нарядным фарфоровым чашечкам. На Любушке была туника из полотна такого легкого, что оно вполне могло соперничать с воздухом. Цвета она была такого фантастического, что, пожалуй, описать его можно лишь сравнив с цветом лунного камня. Талия была перехвачена серебряным шнуром с бисерными кисточками, такие же кисти украшали и полумаску, которая лежала на столе рядом с моей подругой. Полумаска была самая белая, какую только можно представить. Нарисованные глаза полумаски были прикрыты, как у юной красавицы во сне. Я был так очарован увиденным, что мне даже не показалось странным, что у маски не было прорезей для глаз. Ксана же была облачена в немыслимый костюм из сверкающей чешуи, перламутровых раковин и жемчуга, венчалось все это великолепие роскошным русалочьим хвостом. Когда я приблизился, то, что на расстоянии вытянутой руки казалось живыми чешуйками, оказалось искусно выполненными пайетками. Не успев высказать девушкам слова величайшего восхищения, которое в тот миг действительно мною владело, я повернул голову и случайно зацепился взглядом за разложенный на закроечном столе отрез шелковой ткани алого цвета… Цвета восточного озера, когда в него опускается остывающее закатное солнце, цвета летней жаркой луны, когда она ужасает любого, кто осмелится взглянуть на неё, цвета самой свежей крови… «Я хочу шейный платок из этого шелка!», как безумный воскликнул я. «Я заплачу за него, сколько вы попросите, и даже больше!»

«Но молодой человек», растерянно возразил мне хозяин ателье, «красный цвет на сегодняшнем празднике под запретом, позвольте, я покажу вам другие…» «Никакие другие я даже смотреть не буду», кричал я. Я был одержим этой тканью, просто не мог расстаться с ней. С тех пор, как я увидел её, меня не покидало ощущение, что жизнь моя зависит от того, достанется ли мне алая полоска этого материала. «Я прошу, я заклинаю… Не уйду никуда без него! Пожалуйста!» Хозяин молча покачал головой.

В ярости я выбежал на крыльцо и так хлопнул дверью, что даже сам удивился, как она не рассыпалась в щепки от такого удара. Мои перепуганные подруги поспешили за мной. В руках у них были огромные свертки из жатой бумаги и они выглядели вполне счастливыми. Я решил не портить дамам настроение и извинился перед ними. «Ничего страшного», улыбнулась Любушка, - «это все долгая дорога. Да ведь уже дело к вечеру, а мы даже забыли позавтракать». «И то верно, ответил я», голод показался мне достаточным предлогом для оправдания моего импульсивного и взбалмошного поступка. Хотя, если быть по - настоящему честным, есть я совсем не хотел.

Мы отправились на поиски ресторанчика или кофейни. Но ничего, кроме синих и зеленых заборов, за оградой которых росли роскошные яблони, нам по дороге не встречалось. Мы остановились отдохнуть у одного из таких заборчиков. Яблони, что росли около низкой полукруглой калитки были усыпаны такими восхитительными прозрачно-медовыми плодами, что, казалось, я вижу, как они наливаются ароматным соком под прозрачной шкуркой, с каждой минутой источая все более чудесный аромат. И тут тело мое как будто вспомнило шалости минувшего детства. Я не удержался и протянул руку за сказочным плодом.

Кованая калитка скрипнула и из-за яблони показалась высокая пожилая женщина. Из её аккуратной прически выбилось несколько особенно непослушных прядей и она на ходу укрощала их с помощью шпильки. Она посмотрела на наши, по всей видимости, растерянные и смущенные лица, потом перевела взгляд на румяные яблоки в наших руках, которые уже бессмысленно было стараться укрыть от её взгляда, и рассмеялась. У неё был радостный и совсем юный смех, искренний и веселый. Лицо её засияло, и, не смотря на морщинки, выступившие в уголках глаз, стало совершенно молодым и очень красивым. В глазах же у не плясала такая хитрая искринка, которую можно встретить только у людей, жадных до жизни. «Молодые люди, заходите же в сад, я угощу вас молоком», услышал я мелодичный мудрый голос. Она наклонила голову на бок и с хитрой улыбкой добавила: «Давно голодные школьники не брали штурмом мой сад, так что за вашу смелость я объявляю о своей безоговорочной капитуляции и готова выплатить вам контрибуцию в виде обеда, что скажете?» Её волосы когда то были рыжими, а глаза до сих пор сохранили яркий сапфировый цвет. На ней была рубашка с вышитыми пионами и длинная яркая юбка, сшитая из разноцветных лоскутов. Женщина стояла перед нами, и смотрела на нас с такой искренней веселостью, смахивая слезинки, выступившие от смеха в уголках глаз, окруженных, словно кружевом, паутинкой тонких морщинок. «Можете называть меня тетушкой Дианой»,- дружелюбно, и уже без смеха, представилась женщина. И, не давая нам ни слова сказать в свое оправдание, принялась весело щебетать: «Супруг мой увидел вас в окно и наказал мне накормить обедом этих неразумных детей. Так он выразился. Ведь только неразумные дети забывают взять с собой в дорогу еду, отправляясь в дальнее путешествие. А у нас как раз печенье с кардамоном и какао. Впереди у вас длинный вечер, так что хороший обед вам точно не повредит!». Мы были усажены за стол в саду, покрытой вязаной белой скатертью, на которой, благодаря нашей хозяйке, скоро появились глубокие тарелки с ароматным бульоном, пшеничные сухарики, сыр, говядина в гранатовом соке, корзиночка с обещанным печеньем и чашки с благоухающим розовым какао.

«Но разрешите нам хотя бы представиться», растерянно возразил я на предложение тетушки Дианы приступить к еде. «Я с вами знакома, весело ответила Диана, вы Джейми Д.». «Но откуда?», удивился я. «Все просто, вы утром обронили приглашение», лукаво улыбнувшись ответила хозяйка сада. И она протянула мне конверт. То, что приглашения при мне нет, я понял еще в ателье, но я подумал, что, скорее всего, оставил его в комнате замка. В конверте действительно лежало приглашение на сегодняшний бал, точно такое, какое сегодня утром Любушка вручила мне в поезде. На конверте каллиграфическим почерком были выведены мои имя и фамилия, вот только сам конверт и его содержимое выглядели так, будто не один десяток лет провели в старом комоде, в обществе старых писем и открыток, ручек с засохшими чернилами и штампами с факсимиле. Фактурная бумага неровно пожелтела, словно от времени, а чернила из темно-синих превратились в сиреневые, как будто выцвели. Если сказать, что я очень удивился, то это будет наиболее мягкая передача чувств, охвативших меня в эту минуту. Я попытался обратить весь этот разговор в шутку, но шутка получилась несколько вымученная: «Я сегодня ужасно неловок ведь лет с пяти мне не приходилось воровать фрукты из чужого сада. Я прошу извинить нас за наше недостойное поведение». Я встал и отвесил нарочито неловкий поклон. Как я и ожидал, она снова рассмеялась звонким, как индийские колокольчики, смехом. Девочки смеялись вместе с ней. Это нечаянное приключение, похоже, всех исключительно радовало. Смех разрядил обстановку, в которой до этого присутствовала нотка смущения и неловкости. Мы все с удовольствием принялись за еду. «А ваш супруг не выйдет пообедать с нами?», спросила Любушка. «Он, к сожалению, домосед, каких мало. Прогулка по саду для него все равно, что путешествие на другой континент, ответила Диана, к тому же, он имеет привычку обедать рано. А прямо сейчас он разучивает сонату, так что ему и вовсе не до нас. Сейчас, правда, он что-то притих, видимо, ему интересна наша беседа», она улыбнулась печально и нежно. «Радость моя, сыграй нам, пожалуйста», попросила Диана у открытого настежь окна. И сад наполнился музыкой.

Глубокие мягкие аккорды, вышедшие из под пера непревзойденного мастера фортепианной музыки, казалось, были напоены чувственной музыкальностью исполнителя, словно с вечера убранные росой розовые бутоны, раскрывающие свою полную красоту навстречу первым лучам рассвета. Я сам хотел бы исполнять эту сонату, сонату фа диез минор авторства Фридерика Шопена, так же, с этими словно случайными эмоциональными акцентами, полными неизбывной тоски, но мажорно раскрывающиеся в следующей музыкальной фразе. Мама очень любила, когда я играл эту сонату. Она подходила очень близко к инструменту и слушала, затаив дыхание. Иногда она прикасалась к толстой деревянной стенке инструмента и ладонью ощущала, как гудят струны внутри. Мама говорила, что я исполняю сонату фа диез минор в точности, как моя бабушка, которая была восхитительной женщиной и талантливым музыкантом. Сам я её совсем не помнил, но мама часто о ней рассказывала. Про то, как хорошо было сидеть у бабушкиных ног, слушать музыку, летящую из под её пальцев и смотреть на пляшущее в такт мелодии пламя в камине. И про чудесное бабушкино платье с «бантиком на попе», которое хранилось в шкафу, как семейная реликвия, именно в нем она была, когда её впервые увидел мой будущий дед. Мама запретила отцу продавать бабушкины ноты. Я очень любил эти ветхие, рассыпающиеся в руках пожелтевшие страницы, которые держали в руках больше трех поколений нашей семьи, их манерную узорчатость, мостики знаков легато и череда черных нот, похожих на человечков, исполняющих сложный фигурный танец.

И так я сидел в яблоневом саду, мысли и воспоминания нахлынули, как прибой, к горлу подступали слезы, и от восторга и смятения мне трудно было сделать вдох. Как бы я хотел так же исполнить эту сонату! Но техника исполнителя была настолько искуснее моей, что я даже обиды не чувствовал. Ведь не охватывает же вас обида, когда вы любуетесь совершенным по своей красоте бело-розовым цветком яблони, и понимаете, что он во много краше той девушки, которой вы сейчас увлечены. Сонату исполнял искуснейший музыкант. До завершения обеда я не проронил ни слова. Девочки щебетали с нашей радушной хозяйкой о чем-то для них радостном, вроде танцев и украшения нижних юбочек. Потом девушки попрощались и убежали готовиться к вечернему событию, а я попросил Диану о возможности еще немного времени провести в её сказочном саду. Она ответила, что я могу отдыхать здесь так долго, как мне того захочется. В тишине я пришел в себя и через некоторое время последовал примеру своих подруг и отправился искать дорогу в замок, тепло попрощавшись с Дианой.

Я несколько заплутал, гуляя по городу в поисках знакомой дорожки, но, выйдя к крепостной стене, видимо, с противоположной стороны от ворот, я перестал волноваться и решил, что рано или поздно я все равно найду вход. Времени у меня было еще предостаточно. Вдруг из зарослей сирени, окружающих крепостную стену, прямо мне под ноги выскочил большой черный кот с белой манишкой и я узнал в нем Миналуша - кота, который жил с нами, когда я был еще совсем маленьким. Едва не сбивший меня с ног кот обернулся, с укоризной посмотрел на меня и побежал по тропинке. Я направился за ним. Ну не может же быть такого! Точно такое же белое пятнышко на носу, зеленые глаза с золотистыми крапинками, белая манишка. Я еще не встреча двух совершенно одинаковых котов. Убедившись, что не отстаю, кот припустился бегом. Я тоже ускорил шаг. Так бежали мы, пока не достигли старой сторожевой башни в заброшенном парке, окружавшем стену замка. Честное слово, я никогда бы не запомнил дорогу до этого места, я даже не подозревал, что оно есть в таком ухоженном городе, как этот, где, казалось, каждый сантиметр пространства был облагорожен. Кот скрылся за поворотом круглой стены башни, а когда я поспешил следом, то чуть не столкнулся нос к носу с хозяином ателье. В руках у него был сверток из папиросной бумаги цвета сирени. Он улыбнулся в свои седеющие усы, когда я спросил, не видел ли он большого черного кота, моего старого знакомца, и я готов был поклясться, что в этот момент он был невероятно похож на Миналуша, когда тот грелся под настольной лампой с большим зеленым абажуром, подставив теплу большие мягкие лапы. Он протянул мне сверток, я осторожно развернул его. В двух слоях шуршащей бумаги оказался… шейный платок алого шелка. Я бы воскликнул от радости и облегчения, если бы хозяин не приложил палец к губам, призывая к молчанию. Он протянул мне платок, предмет моих грез и тревог последних нескольких часов, и подержал небольшое зеркало в кованой оправе, выполненной в форме солнца, пока я дрожащими руками пытался завязать хотя бы самый простой узел. Платок был идеально накрахмален – не слишком сильно, но складки ложились отлично. Пока я стоял с высоко поднятой головой и колдовал над узлом, хозяин тихо заговорил со мной.

«Я рад, что ты до сих пор меня помнишь, - начал он свой рассказ,- прошу тебя поверить каждому моему слову, не требуя никаких доказательств, так как я здесь, чтобы спасти твою жизнь». Я брат Короля котов, волею судьбы оказался в вашей семье, я жил с твоим отцом, когда ты еще только пробуждался к жизни в материнской утробе. Твой отец очень любил меня, за что я ему до сих пор благодарен. Но годы шли, ты подрос, а маленькое дело твоего отца, обедневшего итальянского дворянина, совершенно перестало приносить доход твоей семье. Твой отец продавал драгоценные фамильные интерьеры и портреты твоих прабабок, кисти знаменитейших художником минувших лет. А одним ясным утром, отправив тебя с матерью к тете в Палермо, он, от отчаянья, решил попытать счастье и отправился в игральный дом. Дело, однако, повернулось так, что к концу вечера он проиграл свой фамильный особняк. Он плелся по мостовой, в надежде, что кто-то из непутевых водителей не заметит его и тем самым прекратит его страдания. Но из узкой улочки ему на встречу вышел высокий человек, лица которого он не разглядел. Он предложил ему сделку – Я верну твою удачу, сказал он, если ты отдашь мне того, кто ждет тебя сейчас дома и выйдет тебе на встречу. «Нет, воскликнул твой отец, зачем тебе мой кот? Что ты сделаешь с ним?». «Это не твоя забота. Твоя забота – это твоя семья, подумай о своей трогательной супруге и юных наследниках». Твой отец был не в том положении, чтобы отказаться. Человек протянул ему маленький синий флакончик и велел выпить его содержимое. Отец не боялся смерти, напротив, он искал её всего несколько минут назад, он принял флакон из рук незнакомца и выпил его содержимое. И воля к жизни вернулась к нему. С тех пор он точно знал, что ему делать для процветания своей семьи. Он вернулся домой, но, к его огромному удивлению, вовсе не старый любимый кот, а собственный сын встретил его у порога. Я же спокойно дремал под лампой с зеленым абажуром. Так случилось, что твоя матушка решила вернуться на пару дней раньше, на сердце у неё было неспокойно, она из тех женщин, которые тонко чувствуют присутствие судьбы. Отец собрал самые необходимые вещи, и вы на следующий же день покинули солнечную Италию. Так он надеялся избежать разлуки с тобой. Я же, вникнув в суть происходящего, отправился на поиски этого таинственного господина, торгующего удачей. Чтобы поступить к нему в услужение, в надежде, что когда придет время, смогу тебе помочь. Я дарю тебе этот платок, и, если ты поступишь, как я тебя научу, то ничего особенно дурного с тобой не случится. Но я попрошу тебя отплатить мне за услугу. Мой дорогой брат, кошачий король, не имел наследников мужского пола, а возраст его уже таков, что пора бы ему отойти от дел управления кошачьим народом. У меня же, волею судьбы, родился сын. Я не мог сам отвезти его в большой мир, где его ждет корона, да и сам он пока еще мал и ему нужна забота и покровительство человека. Если останешься невредим, возьми с собой моего сына, он будет тебе хорошим другом. Позаботься о нем, пока не придет время ему занять престол августейшего дяди. А теперь слушай внимательно. Все они не настоящие. Никто на этом балу не будет более настоящим, чем ты сам. Разве что устроитель праздника, но я не уверен, что он захочет лично присутствовать. Обычно он любит наблюдать со стороны. Что бы с тобой не происходило, это все просто наваждение, нет никакой настоящей угрозы, пока ты не поверил в неё всем сердцем. Если будет невыносимо страшно, просто закрой глаза и жди, пока все не утихнет. Не позволяй им сделать тебя частью спектакля, ты не сможешь вернуться, если переступишь порог зала, но не явиться на праздник ты тоже не можешь. Считай это испытанием. Прежде все юноши, многие даже младше тебя, проходили подобные испытания, на мой взгляд, это лишь пошло им на пользу. Тем из них, кто остался в живых, разумеется. Но, если не забудешь моих слов, то вернешься к жизни целым и невредимым. И принесешь с собой бесценное знание, которое ты никогда бы не получил, не окажись ты тут.

Я бросился на шею моему старому коту, принявшему человеческий облик. Он обнял меня, стараясь не помять моего костюма. Мне показалось, что сквозь жесткую от крахмала рубашку и шерстяной жилет я слышу, как он тихонько, по кошачьи, мурлычет.

Горячо поблагодарив Миналуша, я отправился в замок, представляя в своем воображении разные испытания, которые ждут меня сегодня вечером. Но то, что произошло на самом деле, было гораздо страшнее воображаемых героических приключений, которые рисовал я в своем воображении, направляясь к замку. Я пребывал в волнении, и полный нетерпения, предвкушал свою победу, ничуть не испытывая страха. Я знал, что бы ни случилось, все завершится для меня благополучно.

Коридор был тускло освещен и от того казался совершенно бесконечным. Никто не встретил меня, хотя я ожидал увидеть хотя бы утреннего привратника у дверей. Тишина вокруг была мертвая. Я поднялся по деревянной винтовой лестнице, с каждым моим шагом она легко и тревожно поскрипывала. Свет за окнами-бойницами был алый. Черные тени, царапая камни длинными крючковатыми пальцами, толпились перед оконными проемами. Дым, идущий из трубы крематория, принимал монструозные очертания, которые, в красном свете страшной луны обретали плотность и подплывая к окну, тянули свои лапы ко мне. Первая тень, со страшной гримасой нестерпимой боли, протиснулась сквозь окно-бойницу, и. едва ноги этого страшного существа коснулись пола, тень обрела сходство с человеком. Одна за другой тени протискивали свои бесформенные тела в оконный проем и обретали человеческие очертания. Люди из черного дыма были вычурно нарядно одеты, но у каждого на лице была страшная печать нестерпимого страдания, которое не в силах выдержать ни один человек. Меня тени обходили стороной, но каждый раз, когда их взгляд пробегал по моему лицу, я испытывал огромное страдание, которое разрывало мне сердце, но было лишь малой частью того, которое выносили эти жуткие существа. Я, ступенька за ступенькой. Стал подниматься в потоке плотных теней, и не помню, как долго длился этот подъем. Оказавшись у бесчисленных проходов в зал, я приоткрыл дверь. На секунду я лишился способности видеть из-за яркого света, ослепившего меня. До моего слуха донеслась дивная вальсовая музыка. Она, как река, подхватывала эти бесчисленные мои чужие страдания, и уносила их прочь, заполняла пустоту, оставленную растворившимися страданиями, дарила сладкую безмятежность. Когда же способность видеть вернулась ко мне, то картина передо мной предстала столь же странная, сколь и чудовищная. В центре зала, окруженной невесомыми вальсирующими парами в воздушных полупрозрачных одеяниях, сидело чудовище. Тело его было, словно у огромного муравья, три пары мохнатых лап насекомого и одна – напоминающие человеческие руки, но мне показалось, что пальцев на них было больше пяти. На высоко запрокинутой муравьиной голове было нарисовано человеческое лицо и, это существо им ело. Ело нарисованным ртом. Кажется, рыбу. Вокруг него на начищенном паркете лежали странные кости, напоминающие ребра и позвонки. И россыпь крупных жемчужин и перламутровых раковин. Оно отламывало руками, представлявшими собой пародию на человеческие, куски белого мяса от большого хвоста экзотического морского животного. И, боже мой, я даже не смог закричать, когда узнал этот хвост. Это с него облетал жемчуг. Это он был главным украшением костюма моей подруги Ксаны. Горло сжалось и я не мог ни вдохнуть, ни выдохнуть. Тут существо заметило меня и приветственно кивнуло, опустив свою голову насекомого, на макушке которого оказалась вторая пара глаз – муравьиных и уже настоящих. Я остолбенел. Моё тело отказывалось мне повиноваться. Руки плетьми упали вдоль тела, а ноги словно вросли в пол. В ту же секунду из круга вальсирующих выплыла женская фигурка, в которой я узнал Любушку. «Я так хотела танцевать с тобой! Теперь я всегда буду танцевать только с тобой, я выбрала это платье сама, и теперь я могу танцевать вечно! Ну же, иди в наш круг, не бойся», прошелестел голос, который едва напоминал прежнюю Любушку. Глаза её было закрыты, а губы сложились в безмятежную улыбку спящей девушки. Я забыл, как дышать, и подавился собственным стоном, узнав в этом лице маску, которая еще утром украшала стол в ателье. Но от вида залы, представшего моим глазам, я совершенно лишился рассудка – передо мной стояли музыканты, с черными проваленными глазницами, из которых выползали сизые струйки дыма. Потом я помню, что руки существа, которое раньше было Любушкой, потянулись ко мне, и они оказались прозрачными и ледяными. Я зажмурил глаза, помня наказ кошачьего принца, прежде, чем существо успело дотронуться до меня. Ладонь скользнула по моей щеке, оставив на коже, до которой дотронулась, ледяной ожог. Я почувствовал, как кожа на лице свернулась, словно подожжённый пергамент. Потом две руки опустились на мои плечи, потом еще две ледяные ладони коснулись моих локтей и рубашка, одетая на мне, мгновенно превратилась в лед. Я слышал жуткий рев, издаваемый множеством страшных глоток, топот множества лап по паркету и обрывки безумной музыки, которая с каждой секундой становилась все агрессивнее и быстрее, все более резкой и фальшивой. Все более безумной и страшной. Потом я услышал звук падающих металлических бусин и мне показалось, что это падают пуговицы с моей рубашки, несколько пар ледяных ладоней, причиняя нестерпимую боль, потянулись к моему горлу. Это было последнее, что я ощутил, потому что в этот миг сознание покинуло мое тело.

Я очнулся, и какое-то время не мог поверить, что я жив, потому лежал, боясь пошевелиться. Мне отчего-то было очень тепло, и я приподнял голову и открыл глаза. На моей груди сидел маленький черный котенок с белой манишкой и с любопытством смотрел на меня. Через какое-то время, счет которому я потерял, я попробовал приподняться на локтях. Это нехитрое действие далось мне с огромным трудом. Я взглянул на свои руки. Они все оказались в мелких ожогах, но уже почти не болели. Котенок нетерпеливо мяукнул и бесшумно спрыгнул на траву. Перевернувшись на живот и встав на четвереньки, я понял, что лежал на груде старых досок и каменных валунов. Поднялся на ноги так аккуратно, как только смог. Тело ломило, но все мои кости были целы, глаза видели и различали цвета, вскоре ко мне вернулись слух и обоняние. И я понял, что одежда на мне изорвана и грязна, но на шее по прежнему безупречным узлом повязан шейный платок алого шелка, подарок Миналуша. Взяв котенка на руки, я отправился на поиски дороги, что вывела бы меня к выезду из города, но даже с самого высокого холма, который встретился на моем пути и отнял почти все мои силы, я не увидел замка. Город же был тот же, что и днем – все оттенки изумрудов и сапфиров, укутанный в золотую осень, как в волшебную шаль. Чудом нашел у выезда из города телефонную будку. На мое счастье, по дороге мне встретились элегантно одетый мужчина, степенно идущий под руку со своей, по-видимому, супругой. Дама подняла на меня взгляд и улыбнулась. Её синие глаза были очень красивы, а голос казался очень знакомым: «Радость моя, мы должны дать этому молодому человеку немного денег, вдруг он захочет позвонить домой и попросить о помощи». Мужчина, её спутник, был красив и строен, его лицо, однако, совершенно не выражало эмоций, кроме тех моментов, когда он с восхищением и нежностью смотрел на свою жену. Он был безупречно одет, с таким вкусом, что, я вероятно, в его возрасте мечтал бы выглядеть так же. В прочем, я нашел, что мы были бы похожи, если бы я был пятнадцатью годами старше и прилично одет. Он, не говоря ни слова, протянул мне несколько монет. Я с благодарностью принял монеты и поблагодарил моих благодетелей. Я предложил им оставить свой адрес, чтобы у меня была возможность возместить им эту трату, когда окажусь дома. Но женщина только рассмеялась и протянула мне белый носовой платок и маленькое складное зеркальце, со словами: «Просто вернитесь домой целый и невредимый, и живите долго». Её спутник по-прежнему хранил молчание и лишь хмуро смотрел на меня. Пара продолжила свою прогулку, а я еще какое-то время оставался на месте и провожал их взглядом. Я был тем более благодарен этим людям, что самому мне и в голову не пришло бы просить помощи у прохожих, а они вот так просто предложили мне её в тот момент, когда она была мне так необходима. Развернув платок, я нашел на нем вышитые инициалы Д.Д. Странно, но точно такие же украшали мои личные вещи. Матушка старательно вышивала мои инициалы на всех платках и рубашках, когда я был младше, только пару лет как она отказалась от этой своей привычки, которая мне как раз очень нравилась. Телефонная будка обнаружилась в конце тропинки. Я обернулся на город, но увидел лишь холм, поросших чертополохом и лес вдали. И впервые за прошедшие сутки удивился. Осмотревшись, я увидел придорожный столб с надписью «67 км». Набрав свой домашний номер, я услышал голос отца. «Папа, это я. Стою на дороге, тут табличка 67-й километр, что бы это не значило, ты знаешь, где это? Пришли, пожалуйста, за мной шофера, мне очень хочется оказаться дома, принять ванну и переодеться». «Да, конечно», только и ответил отец, и голос его звучал так, словно он глотал слезы. Денег, что дала мне дама, хватило ровно на этот звонок. Монетки, к слову, были совершенно настоящие, чеканные, из теплой красноватой меди. Одна из них оставила зеленоватый след на моей ладони. Я опустился на придорожную траву, без всякого страха испачкать брюки. Они уже все равно никуда не годились. И принялся играть с котенком пушистой травинкой, которую тут же и сорвал. Через два с половиной часа за мной приехала машина. И шофер не сразу узнал меня. Не удивительно, ведь я так повзрослел за минувшую ночь. Я сел на заднее сиденье автомобиля, прижимая к груди котенка. И только сейчас позволил себе закрыть глаза. Волна расслабления пробежала от макушки до кончиков пальцев ног, я дышал ровно и спокойно. За размышлениями о всем произошедшем со мной за прошедшие сутки я проведу еще много времени, пожалуй, не один год, но сейчас я точно знал, что доживу до глубокой старости, до последних дней сохраню нежнейшие чувства к музыке Фредерика Шопена, с каждым годом совершенствуя свои навыки музыканта. И так я размышлял о настоящем и будущем, а у меня на коленях сладко сопел во сне черный пушистый комочек – будущий Великий Кошачий Король.

Письмо, найденное в кабинете Джейми Д. его дочерью Агнией, спустя 30 лет после описываемых событий: «Дорогой мой отец, ты сообщаешь мне о своем желании. Я рад буду его исполнить. Ты хочешь, чтобы я вернулся и помог тебе с магазином. Я охотно сделаю это, но останусь до тех пор, пока тебе не станет лучше, потом же позволь мне самому распоряжаться собственным временем. У меня все очень удачно сложилось – приглашения на концерты следуют одно за другим, учеников тоже много, так что у меня часто не бывает возможности давать уроки всем желающим. Я рад, что так случилось, я нашел себя сам, это был нелегкий, но очень интересный путь, и у меня такое чувство, что я еще только в самом начале какого-то удивительного приключения. И, да. Я приеду не один, а привезу свою невесту, чтобы представить её моей семье. Её зовут Диана. Я влюбился в её звонкий, свободный и счастливый смех. Вы тоже полюбите её, потому что не любить её невозможно.

С Любовью и Уважением, Ваш сын, Джейми Д.».

Дата добавления: 2015-11-14