Лишь когда в моих жилах застынет кровь

Автор: Арира Дзию

Страница автора: http://www.proza.ru/avtor/atoliel

Краткая аннотация. Германия, 16 век, г. Штутгарт.... сколько горит свеча? и как она гаснет?.. Девушка Эва, влюбившись в демона, не знает, что есть свет и что тьма… как не знает никто.

Прим. автора:

Кирха – церковь

Ханс фон Аахен – немецкий художник, пишущий в жанре маньеризма. В тексте упоминается его полотно «Вакх, Церера и Купидон»

Штифтскирхе – реальная церковь в Германии, в городе Бад Мюнстерайфель, построенная в 830 г. н. э.

Конфессионал – исповедовательная кабинка в католической церкви.

* - в церкви нельзя скрещивать руки каким бы то ни было образом.

** - епископская кафедра папы вместе с курией в Ватикане.

И выходили они днем из домов своих с кольями и крестами

и хотели поймать они Познавшего Кровь.

И блуждали они в неведении, ибо не знали, что среди них есть те,

кто служит Познавшему и рабы Познавшего

прятались среди суетных обывателей и сбивали их с толку

и неправильно указывали дорогу…

Евангелие от Ламии (гл 6 ст 7:3)

Терновый венец запутался в каштановых волосах, и острые шипы впились в кожу. Загорелое кроткое лицо, покрытое пылью и потом, медленно пересекали рубиновые дорожки, пролившись темными тяжелыми слезами.

Фигура Иисуса Христа, запечатлевшая Спасителя, распятого на Голгофе, озарялась послеполуденным солнцем, лучи которого проникали сквозь высокое узкое окно храма. Казалось, что фигуру Спасителя окутывает мягкое сияние.

- … начал открывать ученикам Своим, что Ему должно идти в Иерусалим, и много пострадать от старейшин и первосвященников и книжников, и быть убитым, и в третий день воскреснуть…

Длинные лавки в два ряда. Голос священника, тихий и мягкий, в то же время проникал в самые глубины мирских умов. В пятом ряду сидела женщина в возрасте со своими тремя детьми. Дети не могли усидеть на месте, они оглядывались по сторонам, разглядывая иконы. Маленькие грешники, в потоках поднятой с пола и освещенной лучами солнца пыли, были похожи на пухлощекого купидона с полотна Аахена.

Где-то позади сидел пожилой кузнец, уставший от тяжелой работы. Он дремал, свесив голову; его шапка давно упала на церковный пол. Толстая кухарка, в переднике, вечно заляпанным рыбьим жиром и постным маслом, чинно сложила пухлые руки на колени и с неодобрением поглядывала на кузнеца и маленькую женщину – та время от времени отвлекалась от литургии, дергая за рукава своих расшалившихся в Божьем Доме мальчишек.

- … отозвав Его, Пётр начал прекословить Ему: будь милостив к Себе, Господи! да не будет этого с Тобою. Он же, обратившись, сказал Петру: отойди от Меня, сатана! ты Мне соблазн…

Сидящая в первом ряду молодая девушка вздрогнула и сгорбилась. Последняя фраза священника проникла сквозь полог сказанных им ранее слов. Эва скрестила руки на коленях, напрочь забыв о наставлениях матушки.*

Она не должна тут находиться. Она – болезненная язва, гноящаяся рана в чистом храме. Она запятнана тьмой. Христос смотрит на нее с немым укором в карих глазах, его раны кровоточат… это плач по ее загубленной душе.

- … кто хочет душу свою сберечь, тот потеряет её; а кто потеряет душу свою ради Меня, тот обретёт её…

Она потеряла свою душу. Дьявол… искуситель… Темный ангел, так она называла его в первые дни знакомства. Дни? Нет. Это были ночи. Эва помнила тот вечер, когда она впервые его встретила, словно это был сон. Странный сон, такой … реальный. И такой же кошмарный.

Легкий перестук каблуков туфель по каменной мостовой. Эва спешит домой с корзинкой, в которой издает аппетитный запах яблочный штрудель ее тетки Анны. Девушка засиделась в гостях у кузины и теперь боялась гнева матушки.

Внезапно ей почудился странный звук. Эва замедлила шаги. Из-за угла, в той стороне, где находился ее дом, раздался крик. Девушка побледнела и тихим крадущимся шагом подошла к повороту, с каждым мгновением готовая бросить наземь корзинку и убежать. Почти не дыша, она осторожно выглянула и увидела мужской силуэт, бережно поддерживающий упавшего на камни бродягу-нищего. Эва облегченно расслабила напрягшиеся мышцы ног и рук, и легким шагом подошла к незнакомцу.

Слова «Добрый господин» застряли в горле. Молодой мужчина поднял голову, и на девушку уставилась пара совершенно нечеловеческих желтых глаз. Хриплое дыхание колыхало темные пряди волос, слипшиеся от крови, … вытекшей из зверски разорванного горла пьянчужки. В ночной тишине города, разрываемой лишь тягучими каплями стремительно загустевавшей крови, медленно и неотвратимо капавшими на остывший камень, раздавалось хриплое дыхание незнакомца.

Герхольд, ее темный любовник. Зверь с лицом ангела, появляющийся в ночи и уносящий жизни. Высокий, прекрасно сложенный мужчина в неизменном черном камзоле и с плеткой на поясе. Бледная кожа, глаза, слегка прикрытые, чтобы не пугать девушку дьявольским свечением. Темные волосы, неизменно перехваченные на затылке бархатной лентой. Внешний вид Герхольда создавал впечатление сына знатной семьи, по простой случайности оказавшегося ночью возле дома бакалейщика. Эва лелеяла в глубине души это впечатление, пытаясь не думать, забыть…

Она каждый раз забывала о крови на его руках и каждый раз, издали видя очередного несчастного, неспешно сползавшего по стене и замиравшего на земле, каждый раз, как бы незаметно стирая тыльной стороной руки рубиновые капельки с уголков его губ, вспоминала снова. Вспоминала, содрогалась… и уходила с ним в ночь под руку, оставляя сомнения в спящем доме.

Он приходил не каждую ночь. Просто иногда Эва просыпалась и знала, что Герхольд ждет ее снаружи. Девушка выходила и видела его – высокую неподвижную фигуру, так странно выглядевшую в ночном Штутгарте.

Так продолжалось уже полгода. И последние пару месяцев Эва не находила себе места при свете солнца. В каждом встречном мужчине, в каждом покупателе лавки, где трудилась ее мама, девушка видела Герхольда. Стоило ей закрыть глаза – и она снова чувствовала на руках прикосновения его волос, холодное прикосновение губ, осторожно прижимавшихся к ее губам. Но точно так же, каждый раз, приходя в кирху на службу, Эва чувствовала свою вину перед Творцом.

- … сказал ученикам Своим: если кто хочет идти за Мною, отвергни себя, и возьми крест свой, и следуй за Мною…

Голос отца Вебера снова вырвал девушку из воспоминаний, и сказанная им фраза напомнила ей, что больше никогда она не вернется к прежнему укладу своей жизни. Она уже не сможет прибежать домой и расплакаться у мамы на коленях, как когда-то в детстве, разбив кленку в кровь. Ее судьба – ее выбор, ее крест. Да, она, Эва, возьмет его и пронесет до конца. Конец, он ведь скоро… должна же ее настигнуть кара Божья? И да не будет ей спасения и прощения.

Из серо-стальных глаз Эвы потекли слезы. Плечи девушки оставались неподвижными, волосы скрывали лицо от посторонних. Если бы кто-то прислушался повнимательней, то мог бы расслышать прерывистые вздохи.

Отчаянию Эвы не было предела. Каково это – на двадцатую зиму понять, что нет тебе места в Царствии Небесном, нет тебе места и среди живых тварей?.. Если ты сгоришь, как свеча, что останется после тебя здесь? если ты своей собственной рукой вычеркнула себя из сердца Христова? Он страдал, Он умер за Царствие Небесное на земле…

Человек – свеча. В ранние годы фитиль у него короткий, как и видит он недалеко. И пока восковой столбик плавится, воздаем мы свет Чистый. А после... Куда исчезает огонь после угасания?..

Так говорил Герхольд. Девушка как-то читала одну из его рукописей. Будучи вынужденным скрываться от солнца, он посвящал целые дни написанию трактатов, далеко не все из которых разрешал трогать Эве, когда приводил ее в древнюю кирху, где и прятался днем.

- … мужчина или женщина, совершившие какой-либо грех… пусть исповедаются в грехе своём!

Эва вздрогнула от неожиданности. Да, она должна исповедоваться и очиститься Плотью и Кровью

Христовой! Пусть Спаситель знает, что она раскаивается в содеянном, что она хочет вернуться в Божью благодать и забыть то нечестивое, чему стала свидетельницей.

Люди вокруг зашевелились, небольшая группка мужчин и женщин прошли к алтарю. Эва встала, одернула дрожащими руками плотную ткань юбки и нерешительно прошла за ними. Отец Вебер освящал каждого проходящего мимо него крестным знамением и благословлял: кого в дорогу, кого на здоровье детей. Девушка стояла, почти не шевелясь. Только по ритмично вздымавшемуся платью, зашнурованному на груди, можно было понять, что это живая девушка, а не искусно выполненная статуя с золотыми волосами.

- Эва, девочка моя, ты пришла? – добродушно усмехнулся старый священник. Когда он так улыбался, он напоминал девушке дядю Рихарда, умершего, когда той не было еще и шести лет. Она запомнила его именно таким – с широкой улыбкой, пахнувшего лошадями, сеном и свежими яблоками.

- Да, отец Вебер. Я согрешила, - очень тихо ответила Эва, низко опустив голову и не смея поднять глаза на старика.

- Все мы грешны на этой земле. Проходи. – И рукой, закрытой традиционным церковным одеянием, отец Вебер указал в сторону конфессионала.

Эва нетвердым шагом пошла было к небольшой нише в стене кирхи, как схватилась за руку священника и упала на колени, рыдая пуще прежнего.

- Святой отец! Я… я… согрешила против Господа Бога! Я… я видела, как он отнимает жизни и не препятствовала, я своей рукой … стирала кровь с его лица, я бросала тела … разлагаться … на улице. Я – убийца! Я звала маленьких детей туда… - дальше рыдания девушки перешли в неконтролируемую истерику. Эва осела на пол, запустив трясущиеся руки в волосы, беспощадно сминая золотистые локоны, с такой тщательностью и любовью расчесываемые по утрам. Из груди девушки вырывались рваные всхлипывания и страшный, нечеловеческий смех. По лицу ее текли слезы, Эва продолжала повторять что-то бессвязное. Отец Вебер смог разобрать только «Он… смерть… проклятие». Он бросился поднимать мечущуюся девушку. Откуда-то прибежал молодой послушник со стаканом воды. Вдвоем мужчины усадили Эву на лавку и предложили попить. Стуча зубами по стеклянному краю, девушка попыталась отхлебнуть, но не вышло – слишком дрожали руки. Вода из стакана вылилась на темно-зеленое платье, но Эва даже не заметила этого, она лишь безучастно смотрела в пространство перед собой. Отец Вебер погладил ее по растрепавшимся волосам и ласково произнес:

- Ну, что с тобой?

Эва молчала, не двигаясь.

- Что-то страшное?

Короткий кивок, все тот же безучастный взгляд.

- Ты нам скажешь?

Пауза, снова кивок.

- Гюнтер может остаться?

Непонимающий взгляд впился в послушника. Приходя в себя, Эва снова кивнула, но на этот раз вполне осознанно. Пару раз глубоко вздохнув для пущего спокойствия, девушка начала свой рассказ.

Священник с послушником слушали внимательно, ни разу не прерывая монотонный и бесстрастный рассказ Эвы. Девушка поведала церковникам многое – от самых интимных чувств до самых жестоких подробностей убийства новорожденного, но ни разу ее голос не дрогнул. Отец Вебер и Гюнтер, однако, вели себя так, как будто каждый день сталкиваются со сверхъестественным.

Продолжая неспешный рассказ, Эва фон Беккер ни разу не вспоминала о том, что считала своего возлюбленного пусть темным, но все же ангелом. Сейчас он был для нее змеем-искусителем, заключенным в человеческое тело.

Удивительно, как легко люди отказываются от части самих себя, превращая любовь в ненависть, а пламя свечи – в горький запах сгоревшего воска.

- …вы поможете мне? – Робко спросила Эва, глядя на священника.

Отец Вебер долго молчал. Наконец он торжественно кивнул, не глядя девушке в глаза.

- Ты знаешь, где прячется это исчадие ада? – Вопросил он.

- Герхольд… он… его убежище в Штифтскирхе.

- Ты хочешь, чтобы мы открыли ему Царствие Небесное? Чтобы его душа познала благо?

- Очень хочу! Спасите его, отец! – у девушки снова начиналась истерика.

- Пойдем, ты нужна нам. – Гюнтер встал и, подняв Эву с деревянной скамейки, твердой рукой повел ее к выходу.

Близ кирхи находилась маленькая конюшня. Эва помнила с детства, как дядя Рихард приводил ее сюда за руку и она, маленькая девочка, с замиранием сердца смотрела, как могучий вороной жеребец танцует под фон Беккером.

Сейчас все было по-другому. Только по небу, все так же, как более десяти лет назад, туда-сюда сновали маленькие облачка. Земля была голая, ни единой травинки, а на ветках деревьев только-только появлялись почки. И сейчас она в сопровождении двух церковников собирается ехать спасать чужую душу. Герхольд будет ей благодарен – она спасет его от обитания во тьме!

Путь к Штифтскирхе показался Эве недолгим. Раньше она там бывала только под покровом ночи, а сейчас был день, и к тому же девушка ехала верхом. Эве было приятно ощущать под собой живое, теплое существо - сильную и красивую рыжую кобылу. От этого ощущения веяло чем-то уютным, домашним, ей даже захотелось натянуть поводья и поехать домой, где ее ждет мама, уже вернувшаяся из бакалейной лавки. Или к тетушке Анне, которая наверняка снова испекла свой фирменный яблочный штрудель для мужа, высокого сухопарого Тобиаса.

Но это было там, в той жизни, которую Эва оставила, уходя в ночь.

Вдалеке показались знакомые шпили Штифтскирхи. Ночью металлический петух на одном из них выглядел странно, а часов и вовсе не было видно. Теперь же железная птица гордо созерцала свои владения, вперившись взглядом вдаль, туда, где находилась река Неккар; золотые стрелки циферблата сияли совсем как фольга на медовых пряниках, продающихся веселыми торговками на субботнем рынке.

- Эва, куда нам нужно? – спросил Гюнтер, когда немного запыхавшиеся лошади остановились около входа во двор кирхи.

- Южная Башня, - ответила девушка, пряча глаза. Вся ее решимость враз покинула Эву. Кто знает, что церковники сделают с Герхольдом?

- Идем, - бросил отец Вебер, зашагав по пологому склону к церкви. Обернувшись, он понял, что Эва не двинулась с места.

- Пойдем! Ну же! – Молодой Гюнтер, не церемонясь, схватил девушку за руку и потащил за собой. Эва упиралась, но священник, внимательно смотря ей в глаза, произнес:

- … выйдя из лодки, Петр пошел по воде, чтобы подойти к Иисусу, но, видя сильный ветер, испугался и, начав утопать, закричал: Господи! Спаси меня! Иисус тотчас простер руку, поддержал его и говорит ему: маловерный! зачем ты усомнился?

- Сомнение есть грех великий, - важно добавил послушник.

Эва смотрела на мужчин с глухой болью во взгляде. Однако все-таки позволила увести себя в кирху.

Церковь пустовала. Не горела ни одна свеча. Лишь иконы на стенах храма с укором взирали на потревоживший их покой троих людей. Отец Вебер стал подниматься по лестнице, ведущей в Южную Башню, следом за ним шел Гюнтер, держа в руке невесть откуда взявшийся факел. Эва замыкала процессию. Девушка уже ничего не понимала и всего лишь позволяла себя вести. Мысли покинули ее, и она была готова. Эва не знала, что будет дальше, но уже приняла это.

Они поднялись по пыльной деревянной лестнице до самого верха, и перед ними показалась тяжелая дверь без замка. Священник обернулся, и Гюнтер кивнул, доставая из-под черной сутаны огромный крест. Послушник подошел к двери ближе, заодно отодвинув Эву подальше, и что было силы ударил по тому месту, где обычно располагается замочная скважина. Раздался гулкий удар, но ничего не произошло. Так думала Эва. Послушник же явно знал, что делал. Отец Вебер толкнул дверь, и та приоткрылась без малейшего скрипа. Гюнтер бросил ненужный теперь факел в сторону, снова взял девушку за руку и завел внутрь открывшегося помещения.

Сквозь полутьму, которую рассеивал лишь свет, пробивавшийся с лестничного прохода, стало видно небольшую и абсолютно пустую комнатку. Эва вспомнила, что Герхольд никогда не пускал ее в эту часть здания. Он говорил, что не любит, когда кто-то видит его недописанные работы. Но здесь… здесь не было ни стола, ни стула, ничего, даже отдаленно похожего на предметы обихода. Комната была грязной, темной, с заколоченным наглухо досками окном, но самое главное – она была абсолютно пустой и нежилой. За исключением… На полу лежало что-то темное, напоминающее… человеческое тело?..

- Герхольд! – крикнула Эва, кидаясь к любимому. Однако Гюнтер не позволил ей этого, грубо отшвырнув ее к стене.

- Держи ее, чтобы она все видела, - коротко приказал священник. Он прошел через все помещение к заколоченному окну, взялся за одну доску, видимо, плохо прилегающую и дернул. Комнату прочертила сияющая полоска, оставленная солнечным лучом, и в этой полоске закружилась пыль. Девушка закашлялась, но Гюнтер даже не обратил на это внимания. Он все так же неотрывно смотрел на отца Вебера. Священник тем временем расшатывал еще две доски. Наконец они заскрипели и поддались. Тяжело дыша, отец Вебер вытащил и их. На этот раз свет попал на тело лежащего на полу мужчины.

Герхольд выгнулся, открыл рот и закричал. Это был жуткий, нечеловеческий вопль. Его глаза распахнулись, и стало видно, что они странного желто-зеленого цвета, как у дикого кота. Тонкие черты лица выражали неимоверную боль, рот с изящным изгибом губ уродливо искривился.

Отчаянно рыдая и что-то крича, Эва била по рукам и спине крепко держащего ее послушника. Она не видела удовлетворенной усмешки на лице священника, который, сделав свое дело, благопристойно сложил руки на появлявшемся уже брюшке. Девушка видела лишь бесконечно любимые и дорогие черты, искаженные предсмертной мукой. О да, теперь Эва это понимала… вот как они хотели исцелить его.

Это выглядело странно – полутемная пыльная комната, на полу извивающийся от боли человек без каких – либо признаков насилия, усмехающийся старец в одеждах священника, послушник в пропыленной, некогда черной сутане, изо всех сил удерживающий полубезумную девушку, в чертах которой до сих пор просматривалась былая красота. Внезапно тело корчащегося на полу Герхольда на какие-то мгновения охватило ярчайшее белое пламя, которое сразу же потухло. Герхольд исчез, оставив после себя лишь небольшую кучку серебристого пепла. Эва бессильно взвыла и обмякла в руках Гюнтера.

- Кончено, - будничным тоном сказал священник. – Пойдем. Надо связаться со Святым Престолом**, сказать, что нежить уничтожена.

- А девушка? – обеспокоенно спросил Гюнтер.

- Оставь ее тут.

Эва застонала и открыла глаза. Во рту пересохло, а голова раскалывалась. Над ней был потолок, на котором тут и там виднелись труды многолетней деятельности пауков.

К девушке понемногу возвращалась память…

- Герхольд! – внезапно вспомнив все, воскликнула она.

Не обращая внимания на нывшее тело и страшную головную боль, Эва быстро поднялась и подбежала к месту, где еще совсем недавно спал ее любимый… Который не сделал бы ей ничего плохого и уж тем более не уволок бы в Ад…

А теперь... все.

Эва бережно собрала серебристую пыль в ладони, стараясь не просыпать ни щепотки. По ее щекам снова текли слезы, но она их не замечала. Просто вдруг стало хуже видно, но это проходит… стоит только моргнуть. Девушка подошла к проему, образовавшемуся на месте прибитых досок. Он был как раз таким, чтобы Эва протиснулась наружу. Она осторожно ступила на каменный карниз и посмотрела вдаль. Чуть дальше, за холмом, виднелась рощица, а за ней – девушка не могла этого видеть, она просто знала, что за рощей находится дом тетушки Анны, которая печет яблочный штрудель для Тобиаса фон Беккера. Эва глубоко вдохнула, и ей почудилось, что она чувствует запах печеных яблок. Конечно, ей всего лишь почудилось, но девушка удовлетворенно улыбнулась, взглянула еще раз на свои ладони, в которых находился пепел. Она еще мгновение неподвижно стояла на ветру, словно прислушиваясь к чему-то неслышимому, потом с улыбкой кивнула и шагнула вперед.

…серебристые хлопья пепла улетали ввысь, образуя причудливый вихрь, чтобы потом беспорядочно осесть на землю, смешавшись с золотом волос.

…свеча, сгорая, сжигает все вокруг; оставляя лишь пепел и воск…

_________________________________________________________________

Vater unser im Himmel

Geheiligt werde die Luge

Mein Fleisch verkomme

Mein Wille geschehe

Und den Himmel gib uns auf Erden

Und vergib uns unsere Gier

Und fuhre uns jetzt in Versuchung

Und dann erlose uns von all dem Bosen

(Отче наш, сущий на небесах

Да святится ложь

Да будет морально разлагаться моя плоть

Да будет воля моя

И дай нам небеса на земле

И прости нам нашу алчность

И поэтому введи нас в искушение

И затем избави нас от лукавого)

(Oomph! – Gott ist ein Popstar [Бог – поп-звезда])

Дата добавления: 2015-11-14