ЛСД и меня заставил поверить в существование сокрытого от нас мира. Я хотел в него проникнуть. Меня влекло к сверхъестественному, и я открыл себя его силам.

Каждую неделю на выходных у Бенно устраивался сэйшен. Для этого мы постепенно обустроили его квар­тиру, создав „наркотический уют“. Матрацы, светомузы­ка, разные постеры, вертушка и куча дисков составляли стандартное оснащение наших ЛСДовых праздников. ЛСД был как игрушка, которую предстояло открыть. Галлюцинации побуждали нас к бесконечным малень­ким играм друг с другом. Мы умирали со смеху, когда картинки на стенах расплывались, когда один видел дру­гого в двух экземплярах, он то смеялся, то вдруг тут же заливался слезами, в следующий миг превращался в Микки Мауса, и его движения были как в ускоренной съёмке. Мы кидали друг другу воображаемые предметы и пытались общаться без слов. Мы слышали музыку буд­то бы доносившейся из далёкой комнаты, каждый тон заставлял фантазию создавать всё новые ассоциации, а отдельные звуки уносили нас куда-то далеко.

Эти ощущения, эта сила, эта способность видеть на­сквозь и то, что происходило внутри и вокруг тебя, - всё это давало власть над другими. Это было как передача мыслей на расстоянии. Другие делали то, что я хотел. Эти игры меня ужасно возбуждали. Я стал ярым побор­ником ЛСД и миссионером наркотиков. Понятное дело, не в последнюю очередь потому, что я их продавал.

Это было время не только великих фестивалей, но и великих демонстраций. Даже когда толпа писала на сво­ём флаге „Make love, not war“, большинству из этих людей не было дела до мира во всём мире, их интересовал лишь огромный хэппенинг. Дикий всплеск путанных чувств был направлен против всякого общественного порядка. В Лондоне мы устроили демонстрацию против войны во Вьетнаме и Президента Джонсона. Летали бутылки с коктейлем Молотова, полицейских забрасывали камнями. Тысячи людей сражались друг с другом в ужасной битве.

В Германии волосатые и студенты тоже проводили демонстрации против войны во Вьетнаме, против шпрингеровской прессы, против визита шаха в Германию, атомного оружия и рассовых дискриминаций в Южной Аф­рике. Я тоже находился в гуще событий. Радикальной и побуждающей к действию силой была тогда так называе­мая „непарламентская оппозиция". Хо Ши Мин и Че Гевара считались недосягаемыми идолами, а маленькая красная книжечка Мао Цзэ Дуна - молодёжной библией.

Правда, коммунизм меня не особенно привлекал, по­тому что я знал одну маоистскую коммуну в Изерлоне, так они на самом деле представляли собой более ради­кальных эгоистов, чем маоистов. Это привело меня к убеждению, что им надо сначала изменить себя, прежде чем приступать к изменению мира. Мои родители, - в этом я был убеждён, - не замечали, что я чем-то таким занимаюсь. К нам в дом толпами ходили мормоны. В остальном всё оставалось по-старому. Когда я не выдер­живал, я собирал вещи и переезжал к Бенно. За это я отдавал ему половину квартирной платы.

Тем временем я по примеру Beatles отрастил бороду, и мои волосы соответственно стали длиннее. На фирме, где я время от времени работал, всё это терпели. Главное, я гнул свои трубки. Старый шеф был ко мне очень добр. Так, случилось, что после моего многомесячного неоправ­данного отсутствия молодой шеф в сердцах отдал мне мои документы, что означало увольнение. После этого этажом ниже старый начальник милостиво принял меня обратно. Он знал, что когда я работаю, я работаю хорошо.

Работа от случая к случаю была для меня маскировкой, настоящие деньги я зарабатывал, всё глубже влезая в наркобизнес. Я уже мог себе кое-что позволить – дорогие шмотки, которые я покупал в основном в Лондоне и Амстердаме, и новую машину. Моя коллекция пласти­нок насчитывала уже сотни альбомов. Из-за этих дел с наркотиками я постоянно ощущал в затылке страх быть пойманным полицией. Чем ближе ты к наркотику, тем дальше должен держаться от полиции.

Во время одного такого дела в Дортмунде они меня чуть не повязали. Я сидел в своей машине, на улице было темно - хоть глаза выколи. Я как раз взвешивал зелье, и чтобы лучше было видно, поднял весы повыше. Вдруг ме­ня осветил луч мощного фонаря, это был полицейский.

- Разрешите ваши документы?

Я поспешно всё бросил и задвинул ногой под сиденье, пока предъявлял ему права. Полицейский ничего не заметил. В другой раз мне пришлось удирать, когда на зад­нем дворе „Фантазио“ опять же в Дортмунде я продавал гашиш, и вдруг появилась полиция. Целый килограмм лежал на полу моего микроавтобуса, разложенный как напоказ. Меня охватила паника, и я пустился наутёк.

По-видимому, у меня было больше везения, чем поня­тия в этом деле. Даже когда в Изерлоне началась страш­ная волна арестов, я вышел сухим из воды, хотя и был одним из основных дилеров. Полиция арестовала одного моего приятеля, который довольно тесно был повязан со мной в наркотическом бизнесе. Он по легкомыслию про­дал ЛСД одной даме из бара, у которой не было никакого представления о наркотиках. Она забросила колесо, а потом выпила сорок порций виски, и ночью чуть не отда­ла концы. Это дело получило огласку, и начались поваль­ные аресты. Сорок или пятьдесят волосатых сговорились между собой и рассказывали одну и ту же сказку: „Нет, мы наркотика даже и не нюхали... А, ну да, на фестивале в Эссене, тогда вроде бы мы попробовали... А эти, кто продавал наркотик, - так они из Дюссельдорфа". Я всю ночь ждал, когда и за мной придут. Какой ужас, думал я, это сведёт отца в могилу. Его сын торгует наркотиками, и вот теперь арестован полицией. Но они не пришли. Остальным присудили денежный штраф. Я отделался лёгким испугом.

Из-за этого бессовестного везения я начал задаваться, на глазах становился всё более заносчивым и гордым. Я был выше всего земного и чувствовал, что призван к чему-то высшему. Правда, к чему именно, я понятия не имел, и не знал, с чего это я вдруг так о себе возомнил.

Я потерял всякую связь с нормальной действитель­ностью и придумывал себе самые дикие философии. Я испытывал глубочайшую жалость к бедным бюргерам, обывателям, этим жалким существам, чья жизнь течёт как песок в песочных часах. Казалось, самое большее, что они могли получить в жизни, - это отпуск по средне­му классу на Майорке, острове для уборщиц.

Многие люди вокруг меня странно менялись. Происходили кошмарные вещи. Один семнадцатилетний парнишка пришёл однажды вечером в наш кабачок и забросил свой первый trip ЛСД. Через несколько часов он покидал заведение, на всю оставшуюся жизнь сделав­шись сумасшедшим. Одна девчонка под кайфом поре­зала себе вены на руках и стала писать кровью на стёклах витрин: „Я - Пеппи-Длинный-Чулок". После этого она хотела броситься вниз с крыши. Люди становились полными идиотами и половыми извращенцами.

Но я в своей самодовольной заносчивости был твёрдо уверен, что со мной-то такого никогда не случится. У меня всё под контролем, я сильная личность. Такие вещи, как я думал, происходят со слабохарактерными людьми, которые не могут разобраться сами в себе, или с людьми из развалившихся семей.

Наркотические вечеринки тоже стали другими. Игры становились всё круче. С каждым разом способность влиять на других и навязывать им свою волю с помощью пере­дачи мыслей всё больше меня захватывала. Часто бывало так, что кто-то во время трипа хотел управлять мной, и мне приходилось концентрировать всю свою волю, чтобы противостоять силе, которая хотела меня сломить. Одна девчонка как-то попробовала проделать это со мной, но я одолел её. Тогда она с криком упала на пол и осталась лежать, жалкая и несчастная. С тех пор у неё помутился рассудок. То же самое получилось и с одним парнем, который после этого попытался покончить с собой.

Другие свихивались на религии. Целыми толпами хип­пи тянулись в Индию в поисках великой нирваны. Они искали утешение в йоге и самопогружении. Было модно поклоняться идолам и гуру. Окутанные дымом благово­ний, под крутым кайфом, пипл часами медитировал, сидя в позе лотоса, покачиваясь и покачивая хайрами из стороны в сторону, и открывал себя навстречу спиритиз­му. Одевались эти ребята преимущественно на индий­ский лад, а на руках, шее и везде, где только было место, носили украшения.

Посланниками этой новой религиозности были музы­кальные группы. Даже Beatles поехали в Индию, чтобы посоветоваться с их личным гуру. Их музыка теперь на­сквозь была пропитана звуками ситара и влияниями востока. На концерте индийской рок-команды Quintessen­ce я наблюдал, как они быстренько обратили 800 человек к поклонению Кришне. Да и меня тоже коснулась эта волна религиозности, этот налёт таинственной мистики.

Другие музыканты явно демонстрировали свою при­верженность дьяволу. Когда Мик Джеггер на сцене в Алтамонте пел, пританцовывая, „Sympathy For The Devil", молодого цветного из „Hells Angels“ зарезали и бросили ему под ноги. Как мы пробовали под влиянием наркоти­ка передавать друг другу мысленные послания, так музы­канты использовали музыку, чтобы захватить публику в мир своих наркотических переживаний и воздействовать на неё. Джими Хендрикс как-то заявил: „Когда нащупаешь у людей слабое место, можешь проповедовать им в подсознании всё что хочешь." А один музыкант из Doors говорил: „Ад кажется мне гораздо более интересным и привлекательным, чем рай. Надо прорваться на ту сторону, тогда достигнешь всего."

Я любил музыку таких групп, как Black Sabbath, Pink Floyd, King Crimson, Spooky Tooth, Cream, Led Zeppelin. И, конечно же, „стариков" - Rolling Stones. В текстах воспе­вались секс, анархия, насилие, наркотики, восточная религия, оккультизм и смерть. Это была музыка наркотика, её можно было понять только под кайфом. На больших рок-фестивалях люди съезжали с катушек целыми ряда­ми. Случались смерти и травмы. Но мы с прежним усер­дием молились на своих рок-идолов и едва ли замечали, что едем по улице с односторонним движением, которая неизвестно куда ведёт и становится всё более унылой и холодной. Чтобы удержать немного тепла, волосатые теснее сплачивались и организовывали хипповые и нар­котические коммуны.

Какими бы популярными ни казались системные Мекки, со временем всё становилось безрадостным и тоскливым. Всё оставалось тем же самым. Чувство пусто­ты сидело во мне как упрямая надоедливая вошь. Чем круче я прожигал жизнь, тем больше меня заполнял ва­куум. Я непрестанно лихорадочно стремился к „чему-то". Часами без отдыха ездил по улицам и искал - сам не знал что. Сидел ли я в Мюнхене в кафе „Европа", или в Дюссельдорфе в „Cream Cheese", торчал ли я в лондонском Марки-клубе, в амстердамском „Парадизо" или в дорт- мундском „У бабушки Плюш", это ничего не меняло.

Однажды ночью в Гамбурге я вывалился из андер- граундной дискотеки под названием „Ярь-медянка", будучи под сильным кайфом. И тут же оказался прямо в группе Армии спасения. Они стояли и пели: „Как любит нас Иисус". Я в панике бросился бежать и бежал, пока хватило дыхания. Я чувствовал себя опустошённым. Пус­тым. Но лучше уж пустота, чем набожность! В свои двадцать лет я казался себе шестидесятилетним. Что же дальше?

Speed Queen

В то время меня часто охватывало стремление найти женщину моей мечты. Но как только подобные желания возникали, я гнал их прочь. Потому что разве это не иллюзия, верить в любовь?

Я давно решил для себя, что все эти дела с девчонками нельзя принимать близко к сердцу. Надо оставаться хо­лодным, и не стоит расстрачивать чувств, иначе это - тос­ка. Я не хотел себя связывать и ограничивать какими-то обязательствами. Поэтому мои отношения с девочками носили такой характер - наслаждение без признаний. Девиз был такой: кто два раза переспал с одной и той же, тот законченный обыватель.

И вот я увидел „её“. Собственно, я знал её и раньше. Она тогда ходила домой из школы мимо нашей фирмы. Бенно с ней познакомился, и с тех пор их часто видели вместе. На мой вкус она была слишком молоденькая, а Бенно как раз имел пристрастие к девочкам-подросткам. Меня раздражало, что он постоянно возится со своим детским садом. Как будто не мог найти себе нормальную женщину.

И вот вдруг я увидел её в кабачке, где мы встречались, в кафе Хюбнера. Она вся прямо светилась, у неё была хорошая фигура, красивые глаза, чёрные волосы, вью­щиеся, как у Марши Хант. Одета она была по-системно­му. Я долго и очень внимательно её разглядывал. Но ког­да я вдруг понял, что при этом во мне происходит, я рез­ко себя одёрнул, хладнокровно сказав себе: „Ты что это? Да она ведь ещё маленькая. Ты же с такой зеленью не связываешься.”

Однажды вечером мы с Бенно собрались в Дортмунд, и он спросил, не буду ли я возражать, если она поедет с нами. Я, естественно, не имел ничего против, но на вся­кий случай заметил:

- Только если ей не надо быть дома в десять.

Но ей не надо было домой к десяти. На обратном пути мне захотелось сделать для неё что-нибудь очень прият­ное, и я подвёз её до дома. Её звали Ирэн.

С тех пор я часто видел её в кафе Хюбнера, и она оста­валась в поле моего зрения. Однажды мы сидели вместе в одном хипповом кафе, когда там появилась компания рокеров. Они подняли дикую стрельбу из газовых писто­летов. События принимали действительно опасный обо­рот, а у меня в голове лихорадочно крутилась лишь одна мысль: „Бежать, бежать отсюда. Ей здесь нельзя..." Что это было? Я вдруг почувствовал в себе странное инстинк­тивное стремление защищать Ирэн. Я тут же попытался заглушить в себе эти чувства к ней. Но у меня это не очень-то получилось.

Уже давно мы с Бенно мечтали о больших деньгах. Мы хотели делать бабки и жить припеваючи. И вот мы купили микроавтобус Фольксваген, который раньше был машиной скорой помощи. Мы его весь разукрасили. Спе­реди наклеили что-то вроде Медузы-горгоны, по бокам написали „Speed Queen". То есть, вроде как нам к на хит Deep Purple. Мы хотели поехать на этом Фольксвагене в Марокко и закупить там несколько килограммов гаши­ша. Наш расчёт заключался в том, чтобы хорошенько вытянуть зелье и выгодно сбыть его в Германии. Эти под­счёты чрезвычайно нас вдохновляли, к тому же у нас бы­ли свои планы относительно того, на что потратить деньги. Лично я хотел отправиться в Калифорнию или в Индию.

Но теперь я сильно колебался относительно своих дав­нишних планов: ведь появилась Ирэн. Я лихорадочно об­думывал тот вариант, что она, может быть, испытывает ко мне те же чувства, что я к ней. Вообще девчонки былиобо мне не самого лучшего мнения. Со мной надо было всё время быть начеку. Чтобы иметь ясность, я послал к ней Бенно с просьбой ненавязчиво выяснить, насколько высок курс моих акций. Она, естественно, сразу раскуси­ла это дело и начала пудрить ему мозги. Но Бенно тоже был неглупый малый, он с ухмылкой сообщил мне:

- По-моему, у тебя неплохие шансы.

Только на что мне сейчас нужна была девчонка, я ведь собирался в Марокко. Однако хотел я себе в этом при­знаться или нет, я был в неё влюблён по уши.

На одном наркотическом сэйшене мы проговорили с ней всю ночь напролёт. Тогда узелок между нами завя­зался совсем прочно, и я „пошёл" с ней. Это было чудес­но. Совсем не так, как раньше со всеми другими женщи­нами. Я сам себя не понимал. Мы как будто парили в облаках. Через несколько дней после этого нас уже счи­тали парочкой номер один.

Но наше совместное счастье продолжалось недолго, ведь Марокко никуда не делось. Хотел я того или нет, я не мог кинуть своего спутника. Разрываясь между тем и этим, я в конце концов принял решение против своих чувств.

Но наших устремлений хватило лишь до Испании. Там они превратились в белый песок на пляже, выгорели под южным солнцем и были смыты волной в синее море. Мы прокутили наши денежки и пустились в обратный путь.

В Мюнхене мы встретили ребят из Изерлона, которые путешествовали на точно таком же VW, как наш. Такую встречу надо было отметить. Мы поставили наши маши­ны па Леопольдштрассе и вывесили пустой ящик из-под противогазов, на котором начертали: „Требуется shit". Здесь собиралась система, поэтому ящик недолго оста­вался пустым. Туда кидали то красного ливийца, то зелё­ного турка, то чёрного афганца. Мы тянули один joint за другим. „О чёрт, пропади оно всё пропадом", пронеслось у меня в голове.

На следующий вечер я встретил на дискотеке знако­мого из Изерлона. Настроение у меня было подавленное, вообще-то мне лучше было бы остаться дома. Все мои мысли крутились вокруг Ирэн.

Дата добавления: 2015-11-14