Перевод: Zainka-Gwena

Полтора года спустя Танагура была все такой же потрясающе огромной. Насколько хватало глаз, фасад каждого здания выглядел точно так, как должно – не запятнанный ни единым следом грязи. Все было так чисто, что глазам больно. Рощи зиккуратов и небоскребов, казалось, дотягивались до самых звезд.

Как бы ни ворковал соседний Мидас, как бы ни вертел задницей, Танагура даже не оглядывалась в ту сторону. Если Мидас был неряшливым барменом, то Танагура – хладнокровной и невозмутимой аристократкой. Пусть у них были общие земля, небо и язык, это была весьма странная пара.

Эта исключительная, холодно-металлическая красота не была изначально свойственна Танагуре –специализированно кибернетическому городу, выстроенному андроидами, которые усердно добивались цели, для которой были созданы. Вот что воплощало сущность Танагуры.

Этот механический город был квинтэссенцией сложной элитарной идеологии правящих им андроидов – идеологии развития возможностей их собственного мозга и нервных путей в искусственных жизненных формах. А их всемогущим создателем был гигантский искусственный интеллект, известный как «Лямбда 3000».

Выросшему в душном, безумном плавильном котле трущоб Рики было нечем дышать в этой безупречной, стерильной и холодно-неорганической части планеты. Само пребывание здесь действовало на нервы и вызывало неосознанный ужас.

Единственным полностью органическим местом в Танагуре, где можно было ощутить тепло человеческого тела, была Дворец-башня Эос.

Обитали в ней существа трех различных пород: элита – андроиды, у которых из всего человеческого остался лишь один-единственный компонент: сверхразвитый мозг; лишенные всякого человеческого достоинства рабы, называемые фурнитурами; и петы – безмозглые куклы, выведенные только для секса.

Смысл существования каждой их этих пород не имел никакого отношения к другим. У них не было общих интересов. Не было попыток понять друг друга. Эти параллельные прямые никогда не пересекались.

Здесь расцвела какая-то ущербная, искаженная жизнь. Потрясающе реальная, и, однако, было в этой реальности что-то ненастоящее. Не из-за расхождения реальности с идеалом, но из-за завесы изоляции, которая не выдержала бы даже малейшего разрыва.

Рики всегда считал трущобы миром, переполненным задыхающимися от клаустрофобии мужчинами. Помойкой, где они чахли, не умея распорядиться убогой свободой. Но даже такая убогая свобода была неизмеримо лучше, чем Эос. Ибо, несмотря на кажущуюся мягкость правил, ограничения, налагаемые на обитателей Эос, не шли ни в какое сравнение с трущобами.

В Эос петы сносили все, что с ними делали, и желали только одного: быть лучшими секс-куклами. Тем, ради чего их и штамповали. Ослепленные роскошными обстановкой и нарядами, они даже не замечали, что связаны по рукам и ногам.

Для Рики же самым отвратительным в Эос было требование рабски повиноваться любому капризу хозяина. Пет не мог ни думать за себя, ни что-то решать самостоятельно. Порожденные этим мучения были совершенно чужды Эосу, их невозможно было объяснить ни разумом, ни чувствами.

Попытки стоять на своем и не плыть по течению приносят лишь боль и горе. За три года Рики убедился в этом на собственном опыте.

***

Прошла неделя с тех пор, как Рики снова оказался в Эосской тюрьме. Как всегда он сидел в своей просторной комнате, проводя время в бездействии.

Тихий стук, и дверь открылась. Комнату Рики нельзя было открыть изнутри. Запирающее устройство было доступно только снаружи. Короче говоря, «своя» комната не давала возможности уединения.

– Господин Рики, пора, – сообщил фурнитур резким голосом, к которому Рики еще не привык.

Звали фурнитура Кэл. Знакомство с ним удивило Рики. У него никогда не было оснований сомневаться, что фурнитуром, прикрепленным к жилым помещениям Ясона, по-прежнему будет Дэрил.

– Что случилось с Дэрилом? – выпалил он.

В кои-то веки у него не было скрытых мотивов. Просто любопытство.

Кэл побледнел. К счастью или нет, но в этот момент Рики смотрел на Ясона и ничего не заметил.

– Произошла смена кадров.

Словно под действием условного рефлекса, Кэл напрягся всем телом в ответ на небрежное объяснение Ясона, но Рики и этого не заметил.

– Так его здесь нет, да?

Не было Дэрила – фурнитура, к постоянное присутствие которого воспринималось как часть… ну, мебели. Рики все не мог решить, что скажет Дэрилу при встрече, и потому даже испытал некоторое облегчение. В то же время, потеря единственного в Эос человека, которому он доверял, кольнула сердце.

Рики не стал уточнять, что Ясон имел в виду под «сменой кадров». Не было смысла. По сравнению со временем, когда Рики считал фурнитуров существами другой породы, он испытывал к ним теперь совсем иные чувства.

Зная правду о том, кто такие фурнитуры, Рики смотрел на Кэла и вспоминал Дэрила в совершенно новом свете.

Я пять лет был фурнтуром Ясона. Это потрясающее откровение Катце все еще звучало в ушах Рики. Все фурнитуры в Эос родом из трущоб.

Когда Рики ткнули носом в невероятную правду, у него помутилось в голове. Услышь он такое не Катце, а от кого-то другого – посоветовал бы не шутить так. Счел бы это даже не черным юмором, а просто полной чушью. В этом не было ничего смешного, такому утверждению лучше бы основываться на фактах. Нельзя было исключить и обычное оскорбление, и потому трущобному монгрелу, ставшему петом блонди, не могло быть смешно.

Трущобные монгрелы в Церес – казалось бы, куда уж ниже. И для них – оказаться фурнитурами в Эос? Даже Рики, по опыту знакомый с еще более странной ситуацией, был потрясен признанием Катце.

«Кастрированный фурнитур – он не мужчина и не женщина», сказал ему Катце, «а живая вещь, недоделанная и несовершенная. Правду сказать, даже на то, чтобы начать осознавать эту реальность, требуется немало времени. Когда человеческие существа теряют что-то, что им полагалось бы иметь, их души тоже выходят из равновесия. Но петы и их хозяева не особо обращают на это внимание».

Внезапное воспоминание о словах Катце ощущалось сухим песком во рту. Потерять то, что полагалось бы иметь. Эти слова жгли Рики.

Фурнитуры начинали работать тринадцатилетними мальчиками, когда их кастрировали и устанавливали в жилых помещениях Эос. Рики так и не узнал, сколько на самом деле лет Дэрилу, но Кэл выглядел лет на пятнадцать.

Несмотря на то, что он, как и фурнитур, происходил из Гардиан, Рики вырос в трущобах, где приходилось бороться за жизнь. Пятнадцать лет в Эос и в Церес – это большая разница. В чертах Кэла был некий намек на утонченность, из-за чего Рики полагал, что тот может быть старше.

По сравнению с Дэрилом Кэл был еще неопытным фурнитуром и редко смотрел Рики в глаза. Он старательно делал все, что полагается делать фурнитуру с абсолютно ледяным видом. Дэрил был другим. Несмотря на обычную спокойную почтительность, под конец Дэрил изо всех сил старался помириться с Рики.

Но Рики, не зная правды о фурнитурах, считал неловкость и отводимый взгляд обычными увертками и попытками выразить отвращения, и игнорировал их. Ему до сих пор было неловко от этого.

Но сейчас и Рики, и Кэл знали, что они – трущобные монгрелы. Это был установленный факт. «Тайна» происхождения Рики была известна всем в Эос. Но о том, что фурнитуры происходят оттуда же, откуда и Рики, знали, кроме самих фурнитуров, только очень немногие – те, кто обладал соответствующими полномочиями.

Возможно, даже среди фурнитуров были такие, кто не понимал, что они – трущобные монгрелы. Хотя, строго говоря, они таковыми и не были, поскольку никогда не видели трущоб. В том числе и Катце.

Отрешиться от отвращения и насмешки, вкладываемых в сочетание «трущобный монгрел», было невозможно. Рики осознал это, когда только появился в Эос четыре с половиной года назад. Именно поэтому фурнитурам было, чего бояться. Сам факт рождения в Мидасе делал их трущобными монгрелами. С ними обращались бы, как с прокаженными.

Фурнитуры – трущобные монгрелы.

Тайна, которую ни за что нельзя было раскрывать. Если бы об этом узнали в Эос, общественный порядок обрушился бы. Стоило петам узнать, что еду, от которой они зависят, подают нижайшие отбросы общества, объекты их презрения, началась бы паника.

Эос был более удушающим, скованным и деформированным обществом, чем трущобы. Для Рики это была тюрьма, лишающая его жизнь всякого смысла. И однако, он не был настолько надменен или склонен к самоубийству, чтобы открыть правду и уничтожить все.

Рики был не просто странным змеем, которого впустили в их сад. Он был инородной сущностью, которую требовалось сделать мишенью, ненавидеть и вытеснить. Рики не был обычным петом, а вечным врагом и угрозой.

Это никогда не изменится.

Здесь ничего не меняется, ворчал про себя Рики. Таков был Эос. И когда опасность минует, все будет забыто, словно никогда и не было. Рики подозревал, что его три года унижений, в конечном счете, ничего не значат.

Какой бы великолепной она не казалась на первый взгляд, существование пета было, в сущности, символом мимолетной быстротечности жизни. Рики не узнавал никого. Всего за восемнадцать месяцев произошла полная смена. Срок годности пета всегда был короток.

Разумеется, он и думать забыл о петах, которыми никогда не интересовался. А вот они его не забыли. И некоторые еще были здесь.

Каждый день Рики выводили на двухчасовую прогулку по Эос. Это и имел в виду Кэл, когда сказал: «Пора».

– Прости. – Кэл трясущимися, как всегда, руками застегнул на шее Рики черный кожаный ошейник.

Такие «удавки» в период обкатки носили все петы. Надевать эти скользящие ошейники надо было аккуратно и обязательно выбрать слабину, чтобы не натирать кожу.

Впрочем, Рики это не волновало. Трущобный монгрел, привыкший заявлять права на территорию и решительно ее защищать, был покрепче породистых петов. Даже если оставалось несколько царапин, они заживали сами по себе за несколько дней. Но для Кэла малейшая травма пета могла обернуться катастрофой. Даже хуже, поскольку к этому пету хозяин, похоже, был особенно привязан.

По существовавшему обычаю закрепленный за помещением фурнитур водил нового пета по Эос на поводке с ошейником, чтобы помочь освоиться и привыкнуть к новому месту.

И потому фурнитуру тоже надо было быть очень внимательным. Как добраться из апартаментов до салона, где собирались петы, как пользоваться лифтом, как работают двери – все это новичку надо было заучить наизусть.

Петы были неграмотны, и не приходилось ожидать, что они справятся хотя бы с базисными основами повседневной жизни. Все необходимые знаки и кнопки обозначались простыми символами. За доступное время петов учили простейшим словам. Этот период обучения также становился проверкой функциональных возможностей фурнитура.

Естественно, петы бывали самыми разными. Некоторые учились быстро, другим явно не хватало мозгов и способностей. Но именно фурнитурам приходилось хуже всего из-за неуклюжести и глупости подопечных. Пет не виноват, если он не может отличить «право» от «лево», – это вина фурнитура.

Фурнитур, не сумевший обучить пета всему необходимому за выделенное время, оказывался в крайне невыгодном положении. Пету, пока он послушен, мил и сексуально ненасытен, прощалось все, тогда как фурнитру доставалось за малейший промах.

Однако, для Рики прогулка по парку имела совсем иное значение, чем для других новых петов. Обычно маршрут, по которому водили новичка, чтобы показать всем окружающим, не требовалось официально согласовывать. Предполагалось, что он будет произвольным.

В случае же Рики не только время и маршрут назначались заблаговременно. Еще он был обязан носить предупреждающую желтую карточку. Никто не мог заговаривать с ним или приближаться к нему. Это было строго запрещено.

Так или иначе, наказание предназначалось Рики – «тому, кто вернулся». Вкупе с обязательным ношением желтой карточки это сильно напоминало ежедневную прогулку заключенного.

Когда Ясон сообщил ему об этих условиях, Рики охватило нехорошее предчувствие. Но за те три года он до тошноты осознал, что раз принятое решение все равно, что высечено в камне.

Хотя Рики не особенно задумывался об этом, он уже был знаменитым обладателем ужасной красной карточки, единственным петом, кто так опозорился. По укоренившемуся в Эос обычаю от обладателя красной карточки полагалось немедленно избавиться.

Но Ясон, этот любитель экстравагантности, со всем своим удовольствием игнорировал подобные прецеденты. Впрочем, в любом случае, санкции, наложенные на Ясона, независимо от их нелогичности, распространялись и на Рики.

Вот же, бля, засада. Вслух же Рики сказал:

– Ясон, а ты на полном серьезе попал в список врагов Орфея?

Рики не мог не усложнять Ясону жизнь. Но при виде того, как этот наглый пет грубит хозяину, Кэл, кажется, едва не свалился в обморок.

За петами убирает фурнитур. Этот негласный закон ему вбили в голову.

– Монгрел, вернувшийся в Эос, возбуждает интерес и любопытство. Смысл в том, чтобы показать, что это за существо – пет, нарушающий правила, и подвергнуть его осмеянию и презрению, – произнес Ясон без тени насмешки.

– Осмеянию и презрению? Ну, я вполне мог бы поработать на публику.

– Не нужно ничего сверх программы, – небрежно возразил Ясон.

Ха, кому это? подумал Рики, но вслух решил не высказываться.

Рядом с элитой, олицетворяющей привилегированные классы, сразу становилось до ужаса понятно, что такое гордость блонди. Но понять их искаженную природу было сложно. Это было выше понимания парня из трущоб, где необходимым условием успеха была простая логика силы.

Для Рики досаднее всего было то, что его используют как корм для игр блонди. Но он знал, что жаловаться бесполезно.

Удушающая атмосфера Эос была такой, что, несмотря на простор, Рики там было страшно тесно. Два часа казались немаленьким сроком, но заканчивались мгновенно. Хотя даже так, в виде наказания, все это было довольно убого.

В результате, Рики пришла идея набросать карту своего «штрафного маршрута». Так у пустой траты времени появлялась конкретная цель, которая помогла бы мотивировать его и очистить мозги от мути.

Не просто тело ржавело от недостатка использования. Привыкать к каждодневной однообразной нудятине было все равно, что пить сладкий, разъедающий яд. Со временем Рики перестал бы быть собой. Сейчас он более чем когда-либо, понимал, что опыт – лучший учитель жизни.

Маршрут, которым его выгуливали, был расписан до мелочей. Разрешение бродить, где вздумается, не было бы наказанием. Тогда уж было бы проще приказать сидеть в комнате. Да только, как ни парадоксально, это не считалось бы наказанием.

Было не совсем ясно, что всем этим хотел сказать Орфей. Но пет, который один раз уже одолел кордоны безопасности и сбежал за границу Эос, непременно должен был оказаться в первых строчках его черного списка.

Хотя в каждой комнате была установлена система воспроизведения высокой четкости – необходимое оборудование для неграмотных петов, – ни один пет не мог пользоваться смартфоном. Терминалы, которыми пользовались фурнитуры, блокировались биометрическим кодом, и у Рики не было доступа к ним.

Это означало, что ему приходилось запоминать маршрут и мысленно рисовать карту. Он не считал это бременем. Находить особенный смысл и тайное удовольствие в назначенном наказании было одним из лучших качеств Рики.

В первые три года дрессировки на пета Ясона – каждый полный унижений день – все, что Рики видел, слышал и делал, терзало его гордость. Тогда в голове было только одно: рефлекторно реагировать на каждое оскорбление, бежать из Эос и вернуть себе свободу.

Это постоянно занимало его мысли. Вынужденный смириться с этой пассивностью, он мог только злиться и дуться. Как бы он не освоил свою территорию, ему не удалось осознать весь масштаб своей тюрьмы. Все чувства и мысли были направлены только на то, что находилось прямо перед ним.

Но хотя вернулся он не совсем добровольно, теперешний Рики обладал широтой суждений, какой не было у тогдашнего Рики. Теперь он гораздо лучше сознавал собственные интересы.

Четыре с половиной года назад его сжигало ощущение потери. Теперь уже нет. Ему по-прежнему было о чем сожалеть, и сожаление это было окрашено нерушимым унижением и горечью от полной безвыходности своего положения, но, кроме того, он был во власти непреодолимого сексуального голода.

Однако же, это отчаяние не вело к целенаправленному саморазрушению. Сам он выжимал максимум из жизни в Гардиан, но столько его друзей так и не смогли приспособиться. Сокрушенные давлением окружающей обстановки, они ушли раньше срока. Воспоминания о том, как они умирали, были захоронены в самых глубинах его сознания.

Прости, Рики. Измученный, изнуренный Гил цеплялся за него и плакал. Я старался изо всех сил.

Хит схватил его за руку. Не хочу, чтобы и для тебя все закончилось так же. Обещай мне, Рики.

Я тоже выдохся, были последние слова Рейвена. Он уснул и больше не проснулся.

Они растратили все и отказались от жизни. Само существование для них потеряло смысл. От Рики такого можно было бы ожидать в самую последнюю очередь.

Почему существо, вроде Ясона, наделенное абсолютной властью получить все, что хочет, так запало на него? Рики не понимал. Наверное, это было бы сложной задачей для и для того, кто мог бы считывать даже график мозговой деятельности блонди.

Несмотря на отвращение и ненависть к статусу пета Ясона, Рики не мог отрицать его. Он был петом блонди из Танагуры. Как бы тяжелы и противны не были эти узы, было ясно, что больше Ясон его уже никогда не отпустит.

Но Рики, чтобы остаться собой, просто не мог бы покориться жизни пета. Ему пришлось бы отказаться от всего. От своей жизни трущобного монгрела. От порожденного чувственностью голода. От несгибаемой стойкости и грязной гордости.

Если он не откажется от всего, то, что бы ни было утрачено в процессе, хоть что-то да останется. Когда по возвращению в Эос он узнал, что за его комнатой закреплен не Дэрил, а Кэл, необходимость найти новый смысл жизни стала очевидной.

Вот к чему привело маниакальное стремление освободиться от петского рабства. Когда он осознал, что возвращенная свобода – всего лишь краткие каникулы, Рики понял, что это проклятие овладело им до мозга костей.

Не выходить из комнаты и не вступать в контакт с другими петами означало избегнуть массы неприятностей. Но Орфей не считал это достаточным наказанием. Смысл его действий был абсолютно ясен. Ткнуть Ясона под ребра и выразить отвращение к Рики. Несомненно, у были Орфея и другие планы.

Одни и те же вопросы повторялись без конца. Рики сам себе напоминал белку в колесе: колесо вращается, а сам ни с места. Вот почему ему надо было не упускать из виду собственный интерес.

Эосские петы ценились, в первую очередь, как признаки социального статуса. Таково было неукоснительное правило, вот почему петы наряжались и выставляли себя на показ, словно на бесконечном показе мод.

Восхитительные. Прекрасные. Очаровательные.

И самцы, и самки одинаково – именно от этого зависел их статус. Что до проявления сексуальных умений на публике, то слово «бесстыдный» считалось комплиментом. Определение «нимфоман» означало, что их стоимость взлетает до небес.

В трущобах «сексапильными» считались физически и умственно крепкие мужики. Здесь же все было наоборот.

До самого спаривания эосский самец был женоподобным, фактически, девочкой с членом. Какой бы чистой ни была родословная, грубый, вульгарный и простодушный не имел ни единого шанса на успех. Пет, который не появлялся, как полагается, на вечеринках со спариванием, терял в цене и, со временем, лишался цели своего существование.

Тем не менее, у Рики не было официального дебюта. Но в доказательство особых привилегий и обстоятельств, окружающий его «возвращение домой», Рики не пытался скрыть засосы на коже.

Во взгляде Рики не читалось ни малейшего желания необдуманно играть на нервах других петов. Ведь избежать драки было бы так же невозможно, как отказаться от секса с Ясоном. Однако, даже в ошейнике и на поводке он не собирался прогибаться или вилять хвостом.

Но он не собирался и волноваться из-за этого. И не старался снискать их расположение. Тверд был взгляд этих черных, как смоль, глаз – глаз, что видели больше, чем все прочие, и рассекали ребяческую напыщенность, как косой.

От него исходило потрясающее, электризующее ощущение жизни – как от волка, загнанного в стадо овец. Где бы ни появлялся Рики, все останавливались и таращились на него.

Предполагалось, что Рики будет выставлен к позорному столбу. Но они не могли отвести глаз, украдкой перешептываясь на безопасном расстоянии и никогда не глядя ему в глаза. Кэл, держащий поводок, определенно ощущал излучение «чего-то не такого».

Это было не результатом прозаичного «конфликта поколений», но живым доказательством того, что принятый в Эос взгляд на мир не всегда верен. И дело было не в иррациональном возвращении Рики. Скорее, в яркой демонстрации его индивидуальности.

Столкнувшись с подавляющей силой дикой природы, окружающая толпа заворожено замерла – и отпрянула. И действовало это не только на зрителей. Идущий рядом с Рики Кэл то и дело спотыкался и вздрагивал.

Не раз и не два Кэл оступался, дергая цепочку из платинового сплава, пристегнутую к кольцу ошейника на шее Рики, отчего тот задыхался и резко останавливался. Кэл кланялся и извинялся за промах.

Так отпусти, черт бы тебя подрал. Но это бы ни к чему не привело, и потому Рики никогда делал замечаний вслух. Неудивительно, что со стороны нельзя было понять, кто же из них наказан. Кэл-то уж наверняка не представлял, как вести себя с этим довольно старым и пользующимся такой дурной славой петом.

Более того, просто невозможно представить было, насколько экстравагантный вкус хозяина Кэла настолько отошел от приличного блонди. А то, как Ясон заботился о Рики, поражало вдвойне.

Но это не было поводом для готовности к компромиссам со стороны Рики. Того, что фурнитур был родом из трущоб, не могло быть достаточным для желания сблизиться и подружиться с ним. Когда-то Дэрил помнил свое место, не допуская фамильярности, и теперь Рики вел себя так же.

Несколько лет назад, пытки, которым Ясон подвергал Рики во имя «дрессировки», были во много раз хуже любого физического наказания. Тогда Ясон сажал его себе на колени, а Дэрил обслуживал его орально, и от испытываемого унижения нервы Рики горели раскаленным добела пламенем. Но Дэрил никогда не переступал определенных для него – фурнитура – границ.

Не смотря ни на что, Дэрил всегда покорно подчинялся желаниям Ясона. Эмоции не воздействовали на его рассудок и самообладание, он жестко контролировал себя.

Теперь Рики до боли понял эмоции Дэрила. Даже запертые вместе в одной комнате, пет и фурнитур и не должны были утешать друг друга. Слишком тесная дружба могла бы быть роковой для всех вовлеченных. Между петом и фурнитуром не могло быть дружбы – факт, в котором Рики так и не смог себя до конца убедить.

Глава 5

Дата добавления: 2015-11-13