Главадевятая. Базовая теория АСГ

У человека могут быть две души — одна внеш­няя, которая служит ему постоянно, и другая внут­ренняя, которая пробуждается изредка, но, проснув­шись, живет интенсивно и ярко. Подчиняясь первой, человек бреется, голосует, платит налоги, содержит семью, покупает в рассрочку мебель и вообше ведет себя нормально. Но стоит внутренней душе взять верх, и в один миг тот же человек начинает изливать на свою спутницу жизни поток яростного отвращения; не успеете вы оглянуться, как он изменяет свои поли­тические взгляды, наносит смертельное оскорбление своему лучшему другу, удаляется в монастырь или в дансинг, исчезает, вешается, или — пишет стихи и песни, или целует жену, когда она его о том не про­сила, или отдает все свои сбережения на борьбу с ка­ким-нибудь микробом. Потом внешняя душа возвра­щается, и перед нами снова наш уравновешенный, спокойный гражданин. То, что было, это всего лишь бунт Индивидуума против Порядка: надо было пере­тряхнуть атомы человека, чтобы дать им снсва осесть на положенных местах.

О'Генри

О силе былой волны макроэволюции нам напоминают архаич­ные формы эмоционально напряженных сообществ, сохранивших­ся до наших дней. Если мы обратимся к человеку, то обнаружим их рудименты и в его мире. Это не что иное как толпа, — таков основной и неизбежный вывод из анализа макроэволюции. Необ­ходимо признать, что наши далекие предки жили, действовали, спасались от хищников и уничтожили их в борьбе за существова­ние с помощью вполне понятного нам, людям, объединения — толпы.

Такой вывод однозначен, недвусмыслен и... тяжек! Весь наш разум противится ему.

йрежде всего, не нова сама идея. О роли толпы в Истории пи­сали психологи прошлого века: Г. Тард, С. Сигеле, Г. Лебон и др. Они выдвинули концепцию толпы как орудия презренной черни, бунта темных, а порой и преступных элементов. В их глазах тол­па представляла собой нечто отвратительное, низменное, грозя­щее свергнуть общественные устои. Толпа стала символом крими­нального начала в человеке.

Социально-психологическая теория толпы подверглась жесто­кой критике в начале XX века. С этого времени она сошла в ан­налы науки, почти перестав привлекать внимание социологов и психологов (1). Поэтому первая их реакция на упоминание «тол­пы» будет, очевидно, отрицательной: все это уже было на донауч­ном уровне, стоит ли вновь возвращаться к устарелым идеям.''

Стоит... Хотя бы по той причине, что история науки —не столько свалка идей, наподобие кладбища выброшенных за ненадобностью машин, сколько собрание недостроенных архитектур­ных ансамблей: иные из них не завершены отнюдь не из-за про­ектных дефектов, а из-за недостатка материалов. Старые идеи не­редко обретают новую жизнь, история науки полна примерами подобного рода.

Наиболее сильное возражение против использовяния каких-то элементов теории толпы скрыто не в научной аргументации, а глубже: нам, людям, неприятно, более того — противно думать, что разум произрос из столь темной и неразумной общности. Про­тестует даже не мысль, а подсознание: человек, папь природы, должен был возникнуть с помощью более благородных и при­стойных средств.

Из этого подспудного убеждения исходят многие АСгенетики, выдвигая следующую аргументацию: человек — венец творения, его общности (семья, род, племя, народ) обладают жесткой иерархией, в них всегда были и есть кастовость, доминирование, распределение власти. В целом эти свойства аналогичны обезь­яньим сообществам. Следовательно, высший этап их развития со­ответствует низшему этапу развития человека.

Мы уже встречались с подобной точкой зрения, и вторично кри­тиковать ее не имеет смысла. Добавим единственный довод: но­вый, нарождающийся вид из всех типологических решений поля поведения выбирает обычно самые архаичные, начиная «снизу», с эмоционально напряженного сообщества, Переход к новому ви­ду требует слома былой иерархии, уничтожения прежней страте­гии поведения. А выработка новых КФД обязательно сопряжена с хаосом —пусть временным! Он сметает начисто былую иерар­хию. Ни семья, ни род, ни племя, народ или даже стало (пусть оно «первобытное» или какое-то еще) не могли быть исходным началом, первичной общностью АСГ: все эти объединения имеют разветвленную кастовую структуру, иерархию внутри объедине­ния, где соблюдается доминирование одних над другими. Простей­шая форма сообщества всего этого не содержит, она опирается ис­ключительно на подражание, имитативность. В ореле людей и, очевидно, их далеких предков такой формой объединения могла быть лишь толпа, единственный экологический рудимент, сохра­нившийся и по сию пору во всех ветвях человечества.

Впрочем, и это надо четко представлять себе, в эпоху предистории существовала не толпа, а ее зародышевая, предковая форма. В толпе действуют люди, наделенные второй сигнальной систе­мой; в прообразе толпы— назовем ее пратолпой— никто речью не обладал. Пратолпа была эмбрионом толпы, но это во­все не означает соответствия предка потомку, хотя во многом они схожи.

Человечеству нельзя открещиваться от образа жизни своих пращуров, ибо, не зная подлинных его форм, мы, быть может, совершаем одну из фундаментальных ошибок в понимании самих себя. Но еще меньше прав отказываться от изучения толпы име­ют специалисты, которые часто рассматривают ее даже не как организацию вообще, считают ее неорганизованным сборищем или скопищем (2). Для отечественных АСгенетиков изучение толпы и признание ее предковой формой организации сообщества предлюдей немыслимо еще и потому, что Тард, Сигеле и другие психо­логи и социологи конца XIX века пытались поставить свою тео­рию на уровень социологической, объясняющгй истерию. Тем самым она вступила в конкуренцию с марксизмом. До последнего времени имена теоретиков толпы упоминались в научной печати не иначе как с добавлением бранных эпитетов. Их объявляли реакционерами, пытающимися очернить стихийные действия масс. Не сумел противостоять общему напору и такой самостоятельный мыслитель, как Б. Ф. Поршнев, который считал, что общности, но­сящие характер «чисто психологических спеплений», не оказали влияния на развитие и становление человека (3).

Вместе с тем Поршнев выдвигает против теории толпы серь­езный аргумент. Крупные скопления, создавшиеся на основе имитативности, нередко погибают. Так, тонет в море саран«а, собравшаяся в огромные полчища; умирают кашалоты, выбрасываю­щиеся на берег, и т. п. «Сила имитативности, если она не ограни­чена внутренними границами стада, вполне обособленного от дру­гих стад, а также некоторыми трансформациями, которые она ис­пытывает внутри стада, влечет к биологической катастрофе це­лые популяции» (4).

Серьезен ли этот довод? А как же с табунами лошадей и оле­ней— почему они не гибнут целыми популяциями? Настолько уж трудно эволюции поставить «мембраны» или встроить иные приспособления, чтобы оградить вид от биологической катастрофы? И почему, если эволюция применила эти конструкции у оленей, она не могла повторить их у гоминид?

Таким сбразом, весь круг аргументов и возражений против толпы как этологического рудимента предыстории оказался ис­черпанным. Однако посмотрим, как выглядит толпа у таких внимательных и заинтересованных наблюдателей, как психологи XIX века. Их наблюдения тем более важны, что они, кажется,чуть ли не единственные специалисты, которые дали себе труд за­печатлеть и показать толпу объективно.

Пользуясь терминологией Г. Спенсера, С. Сигеле пишет: «Толпа представляет из себя человеческий агрегат, разнородный по npeимуществу, так как она составлена из индивидов обоего пола, всех возрастов, классов, социальных состояний, всех степеней нравственности и культуры и по преимуществу же неорганиче­ский, так как образуется без предварительного соглашения, про-извольно, неожиданно» (5). Суть схвачена верно: хаотическое, разнородное сборище неожиданно превращается в эмоционально напряженное сообщество. Г. Тард пишет о «груде разрозненных, не знакомых между собой люлей», подчеркивая что их достаточно для образования толпы. Кто бы ни оказался в сборише: люди раз­ных возрастов и профессий, культур, классов, наций — все они начинают вести себя унитарно, одинаково, как члены единого агрегата. Привычные социальные роли: отец, мать, сын, рабочий, служащий, пассажир, прохожий, преступник или моралист — спутаны, скомканы, отброшены как бы за ненадобностью.

«Лишь только искра страсти, перескакивая от одного к друго­му, наэлектризует эту нестройную массу, последняя получает не­что вроде внезапной, самопроизвольно зарождающейся организа­ции, — писал С. Сигеле.—Разрозненность переходит в связь, шум обращается в нечто чудовищное, стремящееся к своей цели с не­удержимым упорством. Большинство пришло сюда, движимое простым любопытством, но лихорадка, охватившая нескольких, внезапно овладевает сердцами всех, и все стремятся к разруше­нию» (6). Отдадим должное наблюдательности С. Сигеле: он подметил и разложил образование толпы на несколько фаз, дав им характеристики.

Первая фаза состоит в схождении, сборе в одно место разного рода людей, привлеченных сюда отнюдь не гневом или страхом, — теми эмоциями, которые затем властно влекут за собой толпу. Они пришли на зов, на крик о помощи, а порой и неизвестно по­чему, движимые лишь тем, что увидели, как толпятся другие. Словно какая-то неведомая сила потянула их за руку и привела к куче людей, сплотив в единый «агрегат».

В этот момент идет касание друг друга локтями и плечами,;абмен взглядами, жестами, обрывками фраз, выкриками, которые возбуждают людей. Именно в этот период, который может быть очень кратким по времени, но способен и растягиваться на не­определенный срок, все члены будущей толпы уравниваются меж­ду собой, ломаются привычные каждой индивидуальности те или иные поступки. В душах царит хаос, сталкиваются противопо­ложные желания, мнения, настроения, стремления... Постепенно возбуждение достигает большой силы, наступает сумятица, тол­кучка. Внутренние колебания сопровождаются внешними, они бы­стро усиливаются, достигая критической точки, за которой — если не последует какого-то разряжения — может возникнуть сумас­шествие. Такие случаи нередки во время войн", когда целые воинские соединения, попав в засаду и скучившись в толпы, не на­ходили выхода из положения. Большинство погибает под огнем противника, но уцелевшие оказываются психически ненормаль­ными. Человеческая психика не способна длительно выдерживать хаос.

Но обычно вслед за хаосом наступает вторая фаза толпового образования — в этот момент'исчезают внутренние противоречия в скоплении, по нему пробегает «искра страсти», одно чувство ох­ватывает всех. Причем это происходит мгновенно, словно действи­тельно искра облетела. Секунду назад люди еще не знали, гне­ваться им или пугаться, но коль скоро единая эмоция охватила всех и каждого, толпа следует ей безоглядно. Способом передачи «искры страсти» служат как слово, так и выкрики, жесты, тело­движения, песни, вопли. Особенно важны для толпы первосигнальные знаки информации, раскрепощающие ее эмоции.

С момента вступления во вторую фазу толпа обретает строй: она выглядит как единый организм, обладающий одинообразностью поведения. Для нее характерно «стремление производить одни и те же жесты, испускать одни и те же крики, напевать одни и те же песни» (7).

Тард подметил сверхобычное увеличение силы людей, входя­щих в толпу, высказав мнение, что именно этот прирост силы обеспечивает птицам и другим животным дальние перелеты и пе­реходы во время миграций (8). Огромная сила, сверхобычная скорость передвижения, унитарность действий, строй — все это заставляло людей видеть в толпе единый организм. И. С. Турге­нев называл толпу «многоголовым зверем, легко попадающимся на любую приманку».

После скучивания начинается третья фаза — действие толпой. Это всегда бег и разрушение. Толпа была изначально создана не для созидания. Разбить, уничтожить, разнести по камешку, истре­бить, убить, разорвать—все это с огромной силой и скоростью — вот чем характеризуется третья фаза толпы.

Но, наконец, эмоция насыщена. Действия толпой на этом не прекращаются! Наступает четвертая фаза — веселье, бурный хо­хот, насыщение найденной пищей (сырым мясом, кусками толь­ко что убитого и т. п.), сексуальное удовлетворение. Женская толпа способна задушить в объятиях мужчину (такие случаи про­исходили в лагернсй жизни), а женщины или дети, случайно по­павшие в зону досягаемости толпы, могут оказаться объектами ее сексуального покушения.

Но и этот период проходит! Наступает итоговая фаза — растолпление, раскучивание. У людей появляется ощущение протре­звления, многие чувствуют раскаяние за совершенное, спешат разбежаться в разные стороны или заснуть. В душе у каждого полное опустошение, упадок умственных, физических и эмоцио­нальных сил. Возвращается и прежнее ролевое поведение.

Как мы видим, под пером психологов толпа отнюдь не выгля­дит «простым сцеплением»! Это сложно организованная система, обладающая рядом важных особенностей.

Первое, что обращает на себя внимание, это сверхобычное увеличение силы и скорости движений в толпе. Оказывается, ее «общая сила больше, чем сумма индивидуальных сил» (9). Ясно, что общей сумме сил неоткуда взять прибааку,—только от уве­личения индивидуальной силы каждо. о. Это положение не раз было проверено экспериментально и полностью подтвердилось: «уже простое пребывание в толпе сильно поднимает динамиче­ские силы» человека (10). Описал это явление и К. Маркс в «Ка­питале», когда утверждал, что сам контакт людей в простой ко­операции «вызывает соревнование и своеобразное возбуждение жизненной энергии, увеличивающее индивидуальную производи­тельность отдельных лиц» (11). Этот факт подтверждается ис­следованиями психологов Меде, Герцнера и других. Проверить его можно простым путем. «Школьнику дается силомер, и он вы­жимает свой максимум. Потом то же самое повторяется, но перед классом, — и результат неизменно выше. Подобных эксперимен­тальных методик предложено и испытано много» (12). Вместе с силой в толпе увеличивается и скорость действий, быстрота бега. В панике ли, в ярости —толпа всегда несется словно по воздуху, от нее невозможно убежать, ибо — при прочих равных условиях — индивидуальных сил человека для этого недостаточно.

В толпе происходит уравнивание всех ее членов. Густав Лебон писал, что человек в толпе «перестает быть самим собой и становится автоматом, у которого своей воли не существует. Та­ким образом, становясь частицей организованной толпы, человек опускается на несколько ступеней ниже по лестнице цивилиза­ции» (13). По мнению Н. Михайловского, в толпе происходит «уничтожение индивидуальности» (14). Особенно остро восприни­мается это обстоятельство в войсках, когда армейское подразде­ление обращается в паническое бегство и происходит слом отно­шений «командир — подчиненный». В толпе нет разницы между солдатом и генералом! Все они равны, и былые чины не стоят ни гроша (15). В, М. Бехтерев утверждал, что отдельные лица в тол­пе как бы стушевываются, а С. Сигеле думал, что «масса отдель­ных личностей отождествляется с одной личностью» (16). Г. Тард полагал, что «простое скопище становится колоссальной лич­ностью, в которой тысячи лиц сливаются в один смутный облик» (17). (Быть может, здесь уместно вспомнить знаменитый тост И. Сталина, произнесенный им в 1945 году, — за незаметные «винтики», принесшие победу в войне».)

Сравнивая между собой высказывания, необходимо отверг­нуть предвзятые мнения, будто человек в толпе опускается на несколько порядков ниже его собственной цивилизованности. Суть в том, что он лишается свободы выбора—поступать так, как это соответствует его воспитанию, личным склонностям и идеалам. Толпа ограничивает волю и разум личности, сметая ее индивидуальные характеристики. Толпа сама становится единой громад­ной личностью и ведет себя так, как могла бы и миллионы лет назад. С помощью ее специфических механизмов, частично со­хранившихся до наших дней, предлюди выжили в борьбе за су­ществование, ведь пратолпа — из-за отсутствия вторсй сигналь­ной системы, сдерживающей эмоции и закрепощающей силу и скорость действия,—должна была отличаться от своего далекого потомка именно скоростью передвижения, страшной силой общего действия. И эти скорость и сила вырастали тем более, чем силь­нее бушевала в пратолпе эмоция. А она склонна возрастать бы стро и достигать гипертрофированных масштабов. «Совершенно одинаковые чувства, которыми воодушевлены все члены общест­венного целого, внезапно возвышаются до крайней степени на­пряжения, взаимно поддерживая и усиливая друг друга, как бы путем взаимного помноження»,— писал Тард (18). С. Сигеле ука­зывает на «мотив, соединявший несколько первых индивидуумов, который становится известным всем, проникает в ум каждого, и тогда толпа обретает единодушие» (19).

Эмоция толпы переменчива, ярость легко переходит в ужас, погоня превращается в паническое бегство, и наоборот. Розанов доказывает это положение опытом военных действий, когда пани­чески бегущая толпа солдат в несколько секунд обращается в яростно атакующую волну.

Важнейшая особенность толпы и один из факторов ее скучи-вания — «критическая величина»: ниже ее мы обнаружим лишь остаточные следы толповых эффектов, выше — ослабление и рас­пад единого «сверхорганизма» на несколько дочерних. Опыт кри­миналистики и бригад артельного типа доказывает, что критиче­ская величина, где толповые эффекты проявляются наиболее ярко и полно, составляет 25—60 человек, оптимальная — 50. О высшем пределе толпы пишет А. С. Розанов (20), о нем упоминает Л. Бальмонт: «Интентивность психического движения этого стре­мительного потока увеличивается по мере увеличения численно­сти его капель» (21).

Уместно напомнить: антропологи единодушно полагают, что предлюди жили группами, насчитывавшими «самое меньшее 15— 20 особей», поскольку размеры их логова составляли примерно 7 на 6 метров (22). Высший предел определяется числом соседних «жилищ», которых насчитывают 3—4, то есть примерно те же 50—60 особей.

Скучивание и дальнейшее управление толпой происходит с по­мощью жестов, криков, песен, телодвижении. Здесь важно под­черкнуть два момента. Во-первых, речь занимает в толповоп сиг­нальной системе не единственное, а скорее подчиненное место. Главная роль отводится первосигнальной системе: жестам, выкри­кам, телодвижениям и т. п. Обращаться к толпе с разумной речью, втолковывать ей логические аргументы бессмысленно, а по­рой и опасно. Она плохо реагирует на доводы рассудка и не под­чиняется увещеваниям. Зато первосигнальные посылки восприни­маются ею с охотой, им она подчиняется легко, слушаясь выкри­ка, яркого и доходчивого жеста.

Во-вторых, толпа бурно реагирует на ритмические стимулы, возбуждающие ее эмоцию. Ритмические хлопки, удары в бубен или барабан, дьже в грудь, ритмические выкрики, ритмы возбуж­дающих мелодии и песен, вскидываемые в едином ритме руки со сжатым кулаком, ритмический рев глоток —вот, что ведет за со­бой и возбуждает толпу. Характерно, что ребенок проявляет спо­собность воспринимать ритм намного раньше, чем смысл слова (23). Все это свидетельства древнейшего происхождения толпы, ее былого могущества, когда она находилась в своем расцвете.

Внезапная организация толпы после фазы хаоса поражает всех ее исследователей. Представление о бесформенности этого «агре­гата» абсолютно неверно! (24). А. С. Розанов, наиболее заинтере­сованный в этой проблеме и понимавший значение строя для ар­мии, подчеркивает, что во время митинга толпа образует круг, а в беге она напоминает комету, то есть, очевидно, похожа на кап­лю, катящуюся по наклонной поверхности (25).

В. М. Бехтерев указывает на необходимую плотность людей в толпе. Плотность создается касанием плеча к плечу, локтя к лок­тю, тела к телу — именно это формирует, по его мнению, один из важнейших толповых стимулов, выполняя как коммуникативную, так и эмоционально возбуждающую роль (26).

«Нет толпы без вожака», — писал А. С. Розанов, и это спра­ведливо. Но не менее важно определить, кто же этот вожак?

Рассматривая примеры эмоционально напряженных сообществ у животных, мы убедились, что вожаками, или лидерами, стано­вятся, как правило, те особи, у которых нервные процессы под­вижнее, ярче, у которых облегчен срыв типичной реакции на непри­вычное или сильное раздражение. Примерно та же картина об­наружена и у людей: чем слабее нервная система у человека, обеспечивающая и большую чувственность, и быстроту реакции, тем легче срывы рефлексов (27). Как правило, их обнаруживают женщины, дети, невротики. Именно поэтому они обычно и стано­вятся вожаками толпы. Это было замечено давно. «Нередко са­мые слабые, как, например, дети и женщины, выдвигаются в тол­пе в качестве активных деятелей, — писал В. К. Случевский. — И, если не всегда получают первенствующее влияние, то во всяком случае превращаются в важных факторов толпы» (28). Он при­водит примеры женских бунтов в Севастополе в 1820 году и др. Первостепенная роль женщин в качестве вожаков толпы под­тверждается документальными свидетельствами различных бун­тов, революционных взрывов, восстаний, военных столкновений и т. п. Ими буквально наполнены тома документов «Крестьянское движение в России». Приведу выдержку из донесения вятского губернатора А. Ф. Анисьина в департамент полиции о сопротив­лении крестьян с. Архангельское; там толпа крестьян состояла из женщин и мужчин. Женщины вели себя вызываюше, провоци­руя толпу на жестокости. «Крестьянка Варвара Степанова бро­сила в лицо пристава ком грязи, а десятским грозила палкой; дру­гая крестьянка Степанида Татьменинова—ударила палкой сот­ского, крестьянка Ирина Кожевникова сорвала с шеи одного урядника шарф». Вся толпа пришла в буйство, и пристав вынуж­ден был удалиться (29). В Харьковской губернии произошло столкновение в слободе Должик, толпу крестьян окружили казаки. Толпа оцепенела. В это время «выскочили жены и подростки крестьян с кольями, палками, вилами и другими орудиями, бро­сились к казакам, нанося им и их лошадям удары...» (30). В Тверской губернии в дер. Новгородской толпа, «имея впереди баб, бросавшихся снегом, палками, поленьями и кирпичами, с криком и гиком окружила пришедших для описи- причем сначала броса­лись только бабы, а потом стали бросаться поленьями, кольями и даже оглоблями мужики» (31). На Волыни, когда урядник Гаркуша в слоб. Старый Хмерин «попытался удалить стоявших у две­рей мужчин, одна из женщин крикнула: «Бей их!» — после чего началась всеобщая свалка и избиение станового» (32).

Толпа не знает милосердия, принцип ее действия—бег и раз­рушение. Смести с лица земли, уничтожить, истребить, насыти­ться мщением, спастись бегством — вот ее былые и нынешние функции. Жестокость при этом проявляется ужасающая, нечеловеческая. Газеты писали о действиях женского батальона китайцев во Вьетнаме в войне 1979 года, которые согнали детей на рыноч­ную площадь, «отрубали им головы, руки, ноги... Части тела были разбросаны вокруг или развешены на ветви деревьев. Убийцы _ ликовали...» (33)б История помнит, как в 1799 году во время восстания в Италии женщины резали пленных "на куски и ели их мясо. В. М. Бехтерев писал, что «достаточно, чтобы первая кровь пролилась, и ярость толпы не знает предела» (34). Сигеле полагал, что в толпе раскрывается прирожденная склонность людей к убийству (35). Думается, однако, что дело не в прирожденных склонностях, которые ведь и сами должны найти какое-то обосно­вание, а в механизме действия толпы, в ее биологическом пред­назначении.

Состояние людей в толпе очень похоже на гипнотическое. Тард говорил о массовом гипнозе (36). Случевский указывал на мас­совые галлюцинации в толпе крестоносцев, которые видели, как Святой Георгий спускается к ним с Неба. Бехтерев называл по­добное состояние гипноидным.

Кроме погони, истребления (или разрушения) и панического бегства, толпа наиболее склонна к массовому сексуальному дейст­вию. С ее участников спадают оковы привычной человеческой нравственности, в русском языке очень точно назывоют это яв­ление свальным грехом: желание удовлетворяется одним или не­сколькими случайными партнерами.

На этсм заканчивается наш экскурс в теорию толпы, ни один из социологических выводов ее основателей в наш обзор не по­пал.

Однако мы обрели нечто большее: если толпа, или, точнее, ее предксвая форма, то есть пратолпа, была главным регулятором жизни предлюдей, то в ее механизме следует искать сущность ан-тропосоциогенеза.

Очевидно, именно пратолпа сломала и отбросила прочь иерар­хии в стадных формах поведения антропоидов.

Пратолпа., выделила прегоминид из популяций антропоидов, став демаркационной линией между будущими людьми и осталь­ными животными.

Она же выработала новую стратегию поведения у прегоминид и гоминид, решительным образом повлияла на своих участников, обеспечив стреесфактором не только повышенную мутацию в по­пуляциях наших предков, но и постоянство селективных условий естественного отбора. Пратолпа изменила весь образ жизни пред­людей.

Она оказала мощное давление на среду их обитания.

Возник «третий мир» — эра_ предыстории, которая по своим важнейшим параметрам и законам так же мало соответствует миру животных, как царству разума и социума. Биосфера поро­дила явление необычайное, уникальное. Быть может, не менее по­разительное, чем мир человека.

А теперь сформулируем главные черты базовой теории антропосоциогенеза.

Ее фундаментом служит представление о волновых возмуще­ниях биосферы, вызывающих периодическое увеличение имита-тивности в нарождающихся видах живого. В эпоху возникновения прегоминид произошел резонанс нескольких волн «хаоса-имитативности», давший моучий толчок эволюции. Глобальная волна, определяющая общее направление макроэволюционных процессов биосферы, наложилась на бдогедлоглческую волну, породив мле­копитающих, резонировала с магистральной волной, давшей жизнь приматам; к ним присоединились во"лны локального характера, вызванные интенсивной тектонической подвижностью, вулканиче­скими явлениями, рифтовой активностью, обнажением залежей урановых руд в Южной Африке около 20 миллионов лет назад (36). Пик резонанса пришелся на период антропосоциогенсза, ког­да (от 7,5 до 4,5 миллионов лет назад) произошли географические события, отражающие ряд климатических колебаний, наи­более поразительными среди которых было неоднократное пересы­хание Средиземного моря (около 5,5 миллионов лет назад). Все это должно было вызвать целую серию волн биосферного возму­щения. А затем они схлынули, и биосфера перестала продуци­ровать новые гоминидные существа. Если мы не примем в расчет явления резонанса биосферных возмущений, то останется не­понятным, почему катастрофические явления в Южной Африке и в районе Средиземноморья породили прегоминид и затем гоми-нид. Ведь открытые залежи урановых руд и вызванная ими ра­диация продолжали существовать до наших дней, но уже около ста тысяч лет назад биосфера перестала продуцировать новые виды гоминид. Суть дела, таким образом, не в этих разломах и катастрофах; а в резонансе поднятого биосферного возмущения с длинными волнами макроэволюции.

Резонансная волна вызвала необходимость слома прежних КФД у антропоидов, появились зачатки пратолпы, основанной на высочайшей имитативности входящих в нее существ. Резко ожи­вилась вся биосфера, толповые явления нарастали среди молодых видов животных и растений. Антропоиды оказались впереди мно­гих в силу своей эволюционной юности. Еще до этого они прорва­лись в новые экологические ниши, заняв лесные, лесостепные и саванные пространства на земле. Однако тем из них, кто жил на деревьях, толповая форма объединения не давала значительных преимуществ, так как им трудно было достигнуть необходимой плотности во время передвижения по ветвям. Но антропоиды, ос­ваивавшие саванну, получили мощное подспорье: ускорив пере­движение по открытым пространствам, пратолпа, тем самым, уве­личивала степень выживаемости особей, входивших в ее плотное ядро, отсекая и элиминируя тех из сородичей, кто отставал во вре­мя бегства. На этой почве возникла и развилась дивергенция предковых форм антропоидов и гоминид.

На миллионы лет подражание сделалось главной чертой пове­дения гоминид, превратившись в важнейший регулятор всей их жизни. Пратолпа постепенно набирала силу, расширяла свои функции. Стресс, в котором находились ее участники, резко уско­рял эволюцию, все время дифференцируя состав сообществ гоми­нид, отсеивая особей с меньшей подражательной способностью и повышая жизнеспособность высокоимитативных.

В конце концов, развитие пратолпы превратило всю жизнь предлюдей в «двойную». Поодиночке и мелкими группами они вы­глядели умными, развитыми и хитрыми существами, наделенными личностными качествами. В пратолпе любое проявление разума и личности стиралось. В первом состоянии предлюди выслеживали дичь, затравливали зверя, ставили на него капканы, рыли ловчие ямы и т. п. Они узнали приемы раскалывания и обработки камня, добывания ргня, выделки шкур. Во втором — в пратолпе — они спасались паническим бегством или яростно преследовали и уничтожали хищника, напавшего на их сородича. Биосфера поро-. дила невиданное доселе оружие уничтожения — пратолпу, воору­женную заостренными камнями.

Следует вообразить ее, представить воочию.

Пратолпу трудно сравнить с чем бы то ни было на земле. Тигр и акула убивают ради пропитания. Пратолпа — орудие истребле­ния, уничтожения врага. Она неслась по саванне с грозным ре­вом— и скорость ее была огромной. Она била камнями сверху и снизу, словно смыкались и размыкались гигантские каменные че­люсти. Плечо прижималось к плечу, живот — к спине соседа, и лишь правые руки в едином порыве взмахивали над головой, когда все тело, подобно разгибающемуся луку, усиливало удар — все это рисует нам картину страшную. Более того — ужасающую. Встреча с пратолпой означала гибель для любого живого суще­ства, будь то тигр или гиена, медведь или вепрь. Смерть несколь­ких предлюдей во время такого столкновения не имела значения: пока их численность не падала ниже критической величины, уда­ры наносились с прежней мошью и яростью. В этот момент участ­ники пратолпы действовали молниеносно и унитарно, а сама она выглядела как единое грозное существо.

Подобные схватки нельзя назвать охотой — в том смысле, ка­кой вкладывается в это понятие сегодня. Охотятся ради пищи. А цель пратолпы заключалась, очевидно, в другом: убить, уничто­жить хищника. Чтобы никому на планете не повадно было напа­дать на человека! Пратолпа была, таким образом, орудием обо­роны и агрессии, панического бегства и яростного истребления. (Естественно, — на суше, на земле. Открытые враги человека, не боящиеся его или боящиеся меньше прочих, остались на воде и под водой, на деревьях, под землей, за полярными кругами).

Миллионолетнее развитие пратолпы привело ее к неизбежно­му и, как мы увидим, закономерному распаду. В итоге предысто­рии появился человек разумный, отличающийся меньшей имита-тивностью, чем его предки. Возникла девергенция в среде пред­людей. С этого и начинается собственно История, пратолпа схо­дит с арены, оставив после себя этологический рудимент.

Мы убедились, что пратолпа непременно должна была участ­вовать в предыстории, она возникла закономерно, на основе вол­нового АСГфактора. Все это теоретически несомненно. Но... су­ществовала ли пратолпа в реальной жизни? Череда наших пред­ков непрерывна—значит, люди знали и видели пратолпу? Она оставила бы в их памяти неизгладимый след, хотя бы потому, что забыть ее невозможно! Сохранила ли История достоверные ее описания?

Такие свидетельства существуют. И если раньше их не рас­сматривали в качестве доказательств встреч с палеоантропами, то по простой причине: не зная образа жизни наши:-, предков, не мо­делируя атрибутов пратолпы, мы не ведали, что следует искать в документированных свидетельствах прошлого. Мы проходили мимо фактов, считая их либо малозначительными, либо случай­ными; наблюдения принимались за фантазию, свидетельства — за вымыслы. Теперь ясно, что искать, и это облегчает задачу.

Представим себе, как выглядела пратолпа для стороннего на­блюдателя. Прежде всего, она казалась единым человеком — сверхсильным и сверхжестоким. Далее, этот сверхчеловек пере­двигался с огромной скоростью, был многорук и многоголов. С другой стороны, плотность строя в пратолпе, когда вперед выставлялся бок с рукой и ногой, а следовательно, и половина лица, создавали впечатление, что у этого чудовища один глаз, одна рука и одна нога.

Отдельные палеоантропы тоже должны были производить стран­ное впечатление. У предлюдей не было морали и религии, они не знали, что есть правда и ложь, справедливость и несправедли­вость, добро и зло. Жили они в пещерах, а то и просто в ямах. Они не имели членораздельной речи, оглушительно свистели, чем повергали людей в ужас. Порой их «речь» была похожа на птичью, напоминая чирикание или писк. Они не пользовались ору­жием дальнего боя (луком, копьями и дротиками, бумерангами), а держали в поднятых руках камни или же кидали их.

И вместе с тем — что для человека особенно странно!— они были людьми, то есть передвигались на ногах.

Существуют по крайней мере три вида документируемых ис­точников, где пратолпа и ее участники, обладающие всеми или хотя бы частью этих данных, встречаются часто.

Дата добавления: 2015-07-11