II. Доминанты Истории

В финале предыстории зародилась группа древнейших явле­ний, ставшая ядром общественного сознания, своеобразным комплексом фиксированных действий (КФД), который хотя и не во­шел в человеческий генотип, но настолько прочно усвоен людьми, что без него они не мыслят себе человеческого существования. Ни один строй, ни один политический режим не в состоянии обойтись без них или вытравить древнейшее ядро социума из сознания своих подданных. Все подобные попытки обречены на неудачу и сгоссб-ны вызывать не только серьезное противодействие, но и восстано­вить гонимый социальный феномен в другом обличье. Как бы ни запрешались, ни объявлялись вне закона — они существуют, жи­вут и функционируют во все века!

Пожалуй, наиболее показательным примером служит попытка уничтожения в нашей стране Религии. Чем она закончилась? В са­мый пик борьбы с православием и мусульманством.возник «культ личности», обожествивший вождей. Религиозное сознание, подда­ваясь первоначальному давлению власти, скрылось с поверхности общества, ушло в подполье, в скит, чтобы затем расцвести пыш­ным цветом, привитым на другом дереве. Господствующая ныне идеология в значительной мере заменяет людям Религию, она испо-ведуртся столь же истсво, как и христианство или мусульманст­во. И, кстати говоря, обладает всеми признаками Религии как со­циального феномена: вера во всемогущество и гениальность вож­дей и классиков-основателей идеологии, «снижение» образа новых «Богов» до уровня человеческой личности;»многочисленые доносы и репрессии выглядят как обновленный ритуал принесения искупи­тельных жертв...

Древнейшие социальные явления, входящие в ядро обществен­ного сознания, можно назвать главными доминантами Истории: они образуют костяк, вокруг которого формируются остальные яв­ления и институты общества. Следовательно, как мы это видели, реконструируя финал предысториирне труд во имя пропитания и крыши над головой — двигатель Истории, не он составляет основу основ развития общества от древности до наших дней, а взаи­модействие различных людских коллективов, способных обращаться в толповые объединения в критические моменты социальных ка­таклизмов. Эти коллективы могут носить различный характер: они способны принимать облик воинских, религиозных, скрываться под личиной течений в Искусстве и Этносе или диссидентских групп — суть их одна. Все они коллективы, действующие от имени и го по­ручению древнейшего ядра социума, куда труд не входит. Труд, как своеобразный процесс преобразования природы в потребитель­ские ценности (еда, одежда, жилье и т. п.), возник много ранее гоминид, он не годится для решения человеческих задач, постав­ленных Историей. Поэтому любая философия, которая ис­ходит из определяющей роли труда, заведомо ложна и не ведет к достижению человеческих идеалов.

Рассматривая теории происхождения человека и общества, мы могли убедиться, что не труд был специфическим антропогенным фактором предыстории, he труд привел к созданию людей, дивер­генции их с палеоантропами, возникновению общества с его непре­менными атрибутами: кастовостью, стремлением к свободе, древ­нейшим ядром социальных явлений. Попытки прогнозировать раз­витие общества, исходя из трудовых отношений, обречены на про­вал, прогнозы никогда не совпадут с реальным развитием социума, ибо его движение во времени и пространстве труд не определяет.

Любая политическая экономия, исходящая из определяющей важности труда, трудовых отношений и возникающих на этой базе отношений собственности для развития общества, неверна изна­чально. В своей первоначальной, исходной посылке.

Можно спорить о логике «Капитала», отвергая или принимая концепцию общественно-экономических формаций, ведущих к выс­шей, бесклассовой, но абсолютно точно одно: его автор исходил из преобразования труда, из представления общества прежде всего как суммы производственных отношений, возникающих в процессе распределения результатов труда и собственности. Дальнейший ход развития науки с очевидностью доказал: не труд был причиной формирования человека и общества. И следовательно, не метамор­фозы труда и собственности определяют его дальнейшее развитие, главные доминанты Истории, истинные факторы ее динамики.

Такова неустранимая, коренная ошибка трудовой гипотезы и роли производственных отношений в Истории, повлекшая катастро­фические последствия для всей гипотезы и определившая, в част­ности, неверный выбор общечеловеческой цели развития, о которой пойдет речь ниже.

Параллельно надо рассмотреть и еще один вопрос, прямо свя-заный с ролью труда в АСГ и в современности. Как было установ­лено в ходе исследования, труд не входил в число АСГфакторов и не он послужил формообразующей причиной социума. Перебирая гипотезу за гипотезой, мы рассмотрели процесс превращения антро­поидов в человека — и каждый раз убеждались в том, что труд здесь ни при чем. Мало того, как выяснилось, даже многие совет­ские ученые, придерживающиеся официальной трудовой теории и последующих выводов из нее, все же пытались доказать, что не труд, или по крайней мере, не, только труд был причиной антропосоцио-генеза. И тем не менее официальная доктрина незыблема, она оста­ется на прежних позициях.

Что это — привычная для нашей официальной науки косность или нечто большее? В чем суть непреоборимого упрямства, всем очевидного безнадежного упорства, заставляющего придерживать­ся явно устарелых работ Ф. Энгельса о роли труда в процессе про­исхождения человека и общества? Только ли потому они охраняются и сохраняются на страницах научной печати, что в своих принципиальных посылках сходятся с постулатами «Капитала»?

Короче, не имеет ли трудовая гипотеза АСГ особых политиче­ских корней, заставляющих власти поддерживать ее, искусственно ее стимулировать?

Лишь только мы поставили последний вопрос, как сразу нахо­дится и ответ на него. В государстве, организованном на началах культа личности, сталинского деспотизма, неминуемо должна была существовать доктрина, обосновывающая важность труда на благо общества — иначе такому государству и его аппарату просто не­чем было бы кормиться. Ведь иных серьезных стимулов у труда просто не было и быть не могло! При этом сам труд в подобном обществе организован из рук вон плохо, его производительность чрезвычайно низка и держится примерно на одном и том же уров­не в течение многих последних лет, отставая от производительно­сти труда в иных политических системах, не полагающих, что труд — фундаментальная «причина» благосостояния общества. Этот парадокс становится понятным в свете нетрудовой гипотезы АСГ. А возведение труда в ранг высшего фактора в жизни чело­века, причем именно труда на благо общества, а не на благо инди­вида, — характернейшая черта тиранического государства. Не слу­чайно И. Сталин в 1935 году объявил труд на благо общества — делом доблести и геройства, делом чести и славы (11), а Гитлер провозгласил такой труд почетным для каждого честного нем­ца (12).

Два раза в год ЦК КПСС утверждает список призывов и лозун­гов — к 1 мая и к 7 ноября. В них в краткой форме излагается по­литика партии по главным вопросам внутренней и международной жизни. Как правило, более половины этих лозунгов до последнего времени посвящалось труду. Так, призывы ЦК КПСС к 1 мая 1981 года содержали 75 лозунгов, из них 43 — «трудовых»; призы­вы к 65-й годовщине Октября из 85 лозунгов посвятили этой те­ме 49.

Воспитание человека как трудящейся на благо общества маши­ны начинается с раннего детства, практически — с ясельного воз­раста (13), продолжается в школе, институте, на производстве. На воспитание этого качества в человеке бросаются гигантские мате­риальные ресурсы. Труд на благо общества призван заменить у че­ловека все иные искания и занятия:, размышления о политике и участие в ней, поиски бога, совести, своего места в искусстве и в обществе. Все это объявляется не более чем отклонением от гене­ральной черты человека, от его природной сущности. Наука не со­ставляет исключения в пропаганде (14). Во всеобъемлющей систе­ме давления на общественное сознание трудовая гипотеза выпол­няет ответственную прикладную функцию: она научно обосновы­вает официальную политику по отношению к труду на благо общества. Эта пропаганда всеми силами доказывает, что не стремление к свободе,.не благополучие семейных отношений, не участие в де­мократических институтах и явлениях (скажем, стачках) является основой основ человека, его природной сущностью. В этом под­спудный, скрытый от глаз корень трудовой теории, который и по сей день крепко сидит в аппаратной «почве» сталинского государ­ства. Тот, кто выступает против трудовой гипотезы, борется не с мнением отдельных научных оппонентов, он ломится в открытые ворота, за которыми стоит каменная стена: официальная доктрина роли труда в жизни общества.

Таковы политические корни трудовой гипотезы, о которых не­возможно не помнить, ведя научные споры.

III. О целях Истории

В философской литературе понятие «конечной цели» связывает­ся с понятием «идеала». «Людей и некоторые социальные системы, частью которых являются люди, отличает то, что они могут стре­миться к результатам и состояниям, достижение которых, как им хорошо известно, невозможно. Дело в том, что само продвижение к этим недостижимым состояниям приносит им удовлетворение. Такое продвижение называется прогрессом, а конечное состоя­ние — идеалом» (15). Сила этой точки зрения в краткости и фи­лософской точности самого понятия «идеал», слабость легко обна­руживается хотя бы в том, что исторический процесс извилистее, чем приближение к идеалам, иначе общество было бы похоже на непрерывно самоусовершенствующуюся систему, История напоми­нала бы не живую извилистую реку, а примой канал, вырытый по намеченному плану.

Итак, постулируем: идеал — это некий набор последовательных целей, к которым стремится человек или его объединения. Пожа­луй, наиболее важное свойство общечеловеческих идеалов — их природная сущность. Как писал русский философ-педагог XIX ве­ка П. Ф. Каптерев, идеал личности почерпается из разных источни­ков — один из антропологических, другой —из социологии, то есть из общества (16), личность впитывает в себя комплекс нерешенных человечеством целей скорее стихийно, чем сознательно, словно ус­ваивая их из воздуха. Именно поэтому общечеловеческий идеал со­держит в себе не только сиюминутные требования к образу жизни и воззрения на мир, но и требования минувших веков. Он всегда некий итог, обращенный к будущему. Идеал крепкими нитями свя­зан с Историей и уходит своими корнями в глубочайшие пласты нашей психики, образуя непрерывную цепь с предысторией. Пред­ыстория и История суть два колодца, откуда человек черпает свои фундаментальные идеалы.

Рассматривая природную суть общечеловеческих идеалов, мож­но обнаружить, что все они обращены либо в прошлое, либо в бу­дущее. Идеал, обращенный в прошлое, имеет отрицательный знак; в будущее —положительный, знак надежды и борьбы. Эта поляр­ность подчеркивается самой структурой идеалов, отраженной в смысловых противопоставлениях: в эстетике четко противостоят идеал безобразного и идеал прекрасного; высокая нравственность контрастирует с аморальностью; общественно справедливое проти­вопоставляется общественно несправедливому. В таком общем ви­де они как будто не связаны с предысторией... Однако, если мы по­смотрим на их конкретное содержание, связь с палеолитом обна­ружится тотчас!

Возьмём, к примеру, общечеловеческие идеалы прекрасного и безобразного, почти не изменившиеся на протяжении тысячелетий.

В чем красота облика человека? Высокий лоб, как бы символи­зирующий разум; гордо откинутая голова, венчающая изогнутую шею; разворот широких плеч, четкая вертикальная линия спины, чуть изогнутая в поясе; длинные, прямые ноги с хорошо развитой ступней, приспособленной для бега, — эти черты запечатлены на рисунках кроманьонцев и в силуэте Ники Самофракийской, в рельефе из храма Ахетатона «Поклонение фараона Эхнатона солн­цу» и в скульптуре танцовщицы на пьедестале в Чакье. Внешние признаки, образовавшие общечеловеческий идеал, были в течение миллионов лет маяками естественного отбора в сообществах гоминид, привели, в конце концов, к появлению человека и закрепились в сознании как подлинная красота людей, став «гранью», отделя­ющей их от животных.

В противоположность прекрасному идеал безобразного состав­ляет набор внешних черт, свойственных убегающему в глубь веков ряду гоминид: сгорбленная линия спины, скошенный подбородок, кривые ноги, плохо приспособленные для двуногого бега. Вспомни­те облик Квазимодо, и все сразу станет ясным.

Свою полярность имеет и нравственный общечеловеческий идеал, зафиксированный, к примеру, в религиозных заповедях. «Не укради», «не прелюбодействуй» и т. д. — тезисы морали, рассчи­танной на общество людей и изложенные самым общим образем. Если перевернуть их смысл, то получится следующее: «бери все, что хочешь,— это дозволено», «бери любую женщину — и это по­зволено». Очевидно, то был мир дочеловеческий, сообщество па­леоантропов, где дозволялось делать все, что не нарушало требо­ваний пратолпы.

Применяя тот же прием перевертыша, можно сформулировать набор нравственных антпценностей, которые мы, люди, вроде бы инстинктивно, словно они претят нашей природе и воспитанию, ста­нем отрицать и по поводу которых принято негодовать. Тем не ме­нее, этот набор в ходу, он практически используется в качестве.нравственного идеала, обращенного в сторону, Противоположную,от цели людей, к уходящему в предысторию ряду гоминид.

Мы видим две противоположные тенденции в области нравст­венных и эстетических идеалов. Гораздо сложнее различить поляр­ность в представлениях об идеальном общественном строе. Труд­ность в том, что прогрессивный и реакционный идеалы, затрагивая интересы людей, принадлежащих разным слоям и категориям, вы­дают себя за самый справедливый строй на земле. И хотя один из общественных идеалов открывает человечеству путь вперед, а дру­гой, скрывая свои подлинные истоки, тянет нас назад, в бездну предыстории, оба они стремятся опереться на достойный человека нравственный критерий, которому мы привыкли доверять.

Положительный общечеловеческий идеал общественного устрой­ства возник на самой заре Истории, он был примитивен: так организовать социум, чтобы сочетать интересы личности с интересами общества. Когда конфликт неизбежен, общечеловеческий идеал предписывал взаимные компромиссы, памятуя при этом, что выс­шей ценностью возникшего социума является жизнь и свобода личности. Разработка этого идеала велась много веков, однако пер­воначальные его постулаты остались в неприкосновенности. Раз­гром пратолпы сопровождался вспышкой сознания, бурным разви­тием Индивидуума — с той поры проблемы личности, ее свобод сделались предметом размышления людей и составляли прогрео сивный общечеловеческий идеал. В политическом строе, основан­ном на соблюдении прав и свобод личности, идет постепенное на­копление опыта, знаний, власти над технологиями, от чего выигрьг вает каждый член общества и все оно в целом.

Параллельно с этой тенденцией существует противоположная, Ее идеал повторяется, переходя из века в век и регулярно терпит крах при попытке воплотиться в жизнь, унося за собой миллионы жизней. Он тоже принадлежит к категории общечеловеческих и пытается опереться на представления о справедливости — я имею в виду идеал уравнительности.

Сегодня идеал уравнительного социализма, его теория и исто­рия изучены досконально. На основании конкретного исторического материала Европы и Азии, Северной и Центральной Америки И. Шафаревич, обобщив множество исследований, пришел к вы­воду, что уравнительный социализм, как общечеловеческий идеал, «одна из самых мощных и универсальных сил, действующих в том или ином поле, в котором разыгрывается история» (17). Все, без единого исключения уравнительные учения разных эпох и народов мира, включая научные и полунаучные утопии, обнаруживают сле­дующие фундаментальные черты, образующие в своей совокупно­сти идеал уравнительного образа жизни:: полное имущественное и поведенческое равенство людей; уничтожение религии; уничтоже­ние или, по крайней мере, ослабление власти семьи.

Не будем сравнивать идеал с действительностью, с попытками реализовать его в Истории и в некоторых современных нам об­ществах. Это может стать предметом особого исследования. Важ­но иное: эти цели зафиксированы в программах многих партий, исповедующих общечеловеческий идеал уравнительности в раз­ных его вариантах. Общечеловечность самого идеала засвидетель­ствована не только длительной его историей, но и тем фактом, что примерно 40% населения мира в той или иной степени подверже­ны его идеям (18).

Попробуем, однако, вглядеться в черты уравнительного обра­за жизни и вообразить, что получилось, если он действительно воплотился бы на планете.

Возникло бы полное имущественное равенство, что практиче­ски означало бы отсутствие всякого личного имущества вообще. Люди без личной собственности, всегда носящей отпечаток инди­видуальности ее хозяина, глубокий след его характера, интеллекта, нравственности.... Ни своего дома или комнаты, ни даже своего угла — полная, глобальная' бесприютность, когда все равно где и с кем жить рядом.

У человека, живущего в обществе всеобщего и безраздельного равенства, не будет своей семьи. Со временем отомрут и понятия «муж», «жена», «сын», «дочь», «внук», «внучка» — ведь за каждым из них стоит понимание личного отношения к семейным связям: «моя жена», «мой муж», «мой сын», «моя дочь» и т. д. Общество неминуемо распадается на половозрастные когорты, у которых останутся лишь взаимные сексуальные влечения.

Люди полного и последовательного уравнительного социализма не будут верить в бога или иную мировоззренческую картину мира. Борьба с Религией в нашем отечестве помогла утверждению куль­та личности и породила колоссальную волну неверия вообще. Не­верия ни во что: ни в бога, ни в идеи уравнительного социализма, ни в планы партии. Люди перестают верить друг другу, своим ру­ководителям и подчиненным, женам и любимым, детям и газетам. Подрыв Религии как явления, основанного на вере, доверии и взаимной чистоте помыслов, оказал неожиданное влияние на весь наш социум, потряс основы его существования, ибо не верят ни­чему, в том числе и идеям уравнительного социализма. Возникло некое поле неверия и беспрограммности, в котором постепенно и неуклонно угасает, меркнет историческое сознание. Человек пере­стает задумываться над проблемами бытия, свободы, своей цели в бескрайнем Космосе и человеческом общежитии.

Общий сон, общая еда, общая работа, общие женщины, одина­ковые развлечения, единообразие повседневных забот и мыслей, по­черпнутых из одних и тех же источников лживой информации, — полное единство!..

Можно ли в этом портрете не узнать образ жизни палеоантро­пов? Только им на заре происхождения человека, когда мир только лишь открывался в своей широте перед гоминидами, когда появи­лась первичная общность предлюдей—пратолпа, были в полной мере доступны идеалы уравнительного социализма. Там царили абсолютное имущественное равенство, поскольку иного и быть не могло: все «имущество» состояло в каменном рубиле и шкуре, на­детой на голое тело. Только у них не было семьи и властвовало. равнодушие к тому, чьими были родившиеся дети и с кем спала близкая тебе женщина или любимый тобой мужчина.

)Ни детей, ни семьи, ни дома — это образ жизни, который вели миллионы лет наши предки. Само их существование полностью за­висело от этой унитарности, без него палеоантропы едва ли выжи­ли бы в мире махайродов и гиен.

Но приемлем ли такой образ жизни сегодня, по прошествии де­сятков тысяч лет со дня победы человека над неандертальцем, кол­лектива — над пратолпой?

Пойдем, однако, дальше. Не связан ли уравнительный идеал с отрицанием древнейшего ядра социальных явлений, возникших на заре Истории, в момент дивергенции палеоантропов и людей?

На примере многих стран, пытавшихся ввести уравнительный идеал в реальную политическую практику, в том числе и в нашей стране, когда этот идеал утверждался сталинским Гулагом, мы от­четливо увидим, что это именно так, уравнительный социализм стремился подорвать древнейшие социальные явления, разрушить их самостоятельность, поколебать их сущность. И это естественно: неандертальцу чужд мир человека и его феноменов, чужда идея свободы.

Посмотрите, с какой ненавистью и жестокостью преследуется любое Инакомыслие — словно слепая инстинктивная сила выкор­чевывает и рубит под корень любую попытку мыслить иначе, чем в категориях официального учения и трудовой гипотезы. Инако­мыслие может повлечь за собой инакодействие, а это уже наруше­ние принципа унитарности поведения — тяжкое преступление про­тив идеала уравнительности. Пратолпе присуща исключительная жестокость, стремление к полному уничтожению противника. Убий­ства при Сталине были, поставлены на поток, на конвейер. Любое» нарушение унитарности мышления и поведения каралось с исклю­чительной, нечеловеческой жестокостью. Лагеря на шестую часть населения — такое мог придумать только ум, отрицающий принци­пы человечности.

Характерно, что к дочеловеческим явлениям царит куда боль­шая снисходительность, они порой поощряются. Спаивается населе­ние страны. Алкоголиков лечат, чтобы они могли работать на бла­го общества, но личность при этом разрушается до основания; из­леченные большей частью равнодушны к политическим событиям, к своим семьям, к окружающему строю, Искусству и его великим произведениям. Их семьи разрушаются, дети становятся такими же алкоголиками или дебилами, равнодушно относящимися к Искус­ству, Религии, Инакомыслию.

Очень сложным и двойственным остается отношение уравни­тельного идеала к Войне и Искусству. В принципе Война действи­тельно не нужна уравнительному социализму, с точки зрения его идеала она — лишь бессмысленное растрачивание человеческой энергии. Если на всей земле победил бы унитарный, единообразный строй, то Войне не осталось бы места: зачем? Ведь у всех членов' единообразного сообщества были бы равное имущественное поло­жение, поведение, «права» и обязанности. Какой смысл сохранился бы за Войной, если все люди на Земле, от Европы до Америки, от Антарктиды до Гренландии, были бы заняты единым трудом на благо общества, тоже единого и монолитного?

Но к великому сожалению уравнительного идеала, мир остает­ся разделенным на несколько «лагерей». Единообразия во взглядах нет в любом из них и между ними. Мировоззрение единомышлен­ников хотя и отличается от собственного микроскопически, застав­ляет расценивать своих соседей как инакомыслящих — и тут воз­никает Война, ведущаяся с тем большей жестокостью и ожесточен­ностью, что она возникла между странами, испытывающими пре­клонение перед идеалом пратолпы.

Не менее парадоксально и действенно отношение уравнитель­ности к другому явлению, входящему в древнейшее ядро социаль­ных феноменов, возникших на заре истории, — Искусству.

Уравнительности как таковой Искусство не нужно, она в нем не нуждается. На первых порах революции все Искусство отверга­лось как «буржуазное». Однако вскоре поняли, какую реальйую силу и опору имеет Искусство в людях, и потому начали создавать свое, особое Искусство. В принципе такая задача не противоречит пратолповым идеалам, как мы помним, психофизиологическая реакция, лежащая в основе Искусства, возникла еще в предысто­рии. Надо было, однако, создать такое искусство, которое, не нару-'> шая единомыслия, еще крепче сплачивало бы массы в борьбе за идеалы уравнительности. И оно возникло... «Кто там шагает пра­вой? — грозно спрашивал поэт, требуя единообразия действий в жизни, в политике, в искусстве, — и командовал: — Левой! Левой! Левой!» На уровне этих требований искусство сохранялось весьма долго. Инакомыслие безуспешно пыталось прорваться в сферу Ис­кусства через барьеры аппаратного контроля за его чистотой и «пролетарской незапятнанностью» — и регулярно терпело крах. Его выкорчевывали (в двадцатые годы наганом, в тридцатые — Гу­лагом, в сороковые и позже—тюрьмами, постановлениями о жур­налах «Звезда» и «Ленинград»; психушками, выдворениями из страны и вытеснениями из творческих Союзов. При всех разнооб­разиях этих мер верх неизменно брала унитарная серость.

Итак, общечеловеческий идеал уравнительности по всем своим статьям соответствует образу жизни, который вели палеоантропы. Анализ доказывает: общечеловеческий идеал, закрепленный в сис­теме программных требований уравнительности, есть не что иное, как идеал в принципе реакционный, нечто безнравственное, бесче­ловечное, влекущее нас назад, к предыстории.

Уравнительность как общечеловеческий идеал, работающий на уничтожение подлинных завоеваний духа, тех завоеваний, которых общество добилось за последние десятки тысяч лет, есть на самом деле антиидеал человека, сохранившийся в нашем сознании от давних времен предыстории. Строя сталинское уравнительное общест­во, мы двигались не «вперед, к светлому будущему», а назад, в темное царство палеоантропов.

Вот парадокс сознания: люди прочно и, казалось бы, навсегда забыли пратолпу. Но — нет! Она и предыстория, оказывается, живы, цепко держат нас своими паучьими лапами, исподволь на­вязывая идеалы, которые продолжают удерживаться в реальной истории, оказывая тем самым сильнейшее влияние на ее ход, на ее вектор.

Так, на наш взгляд, должна решаться проблема общечеловече­ских идеалов красоты, нравственности, образа жизни.

Дата добавления: 2015-07-11