Каппадокийская формулировка

Провинция Каппадокия в Малой Азии произвела трёх выдающихся богословов, появившихся после Никеи, которые обработали тринитарную догму, ставшую вконце-концов преобладающей: Василий (330?-79), епископ Кесарии; его младший брат Григорий (335?-94), епископ Нисский; и их близкий друг Григорий Назианзин (умер в 390), который служил в течение короткого времени как епископ Константинополя. При помощи распространённых греческих философских концепций они очистили терминологию афанасианского тринитаризма, чтобы сделать её широко приемлемой. Их доктринальный синтез является основанием тринитаризма сегодня.

Ключом к их формулировке было различие между ипостасью и сущностью. Греческий философ Платон учил, что всё в физическом мире было вещественным образцом нематериального идеала, формы, или всеобъемлемости в мире идей, который был реальным миром. Таким образом, каждый человек был индивидуальным выражением вечного, неизменного идеала человечества.

Каппадокийцы применили эту концепцию к Божеству, делая различие между двумя, до сих пор синонимичными, греческими словами, hypostasis и ousia, которые означали бытие, субстанцию, или сущность. Они объясняли, что Божество состоит из одной сущности (ousia), но существует в трёх отдельных индивидуумах (hypostases). Латинским эквивалентом этой формулы было: одна substantia и три personae –терминология Тертуллиана, отточенная в третьем веке. По-английски это звучит: опе substance и three persons. В качестве альтернативы, каппадокийцы разрешили использование prosopon для обозначения личности, но этот термин не был столь привлекателен, так как он первоначально означал лицо, выражение, или маску, и Савелий использовал его, чтобы обозначить проявление или роль.

Каппадокийская формула преодолела нерасположение многих людей, которые не любили слово homoousios («та же самая сущность»), потому что оно казалось савеллианским. Афанасий пытался успокоить опасения этих полу-ариан, клеймя савеллианское воззрение как monoousios («одна сущность»), но эта терминология, кажется, делала несущественное различие. До конца Афанасий упрямо держался за язык Никеи, который приравнивал ousia к hypostasis. Он утверждал, что три prosopa не делали достаточного различия, но три hypostases делали слишком много различия. В конце концов, ариане любили говорить о трёх hypostases, и против них выступил Никейский собор, сказав, что Отец и Сын имели ту же самую ипостась.

В итоге Афанасий неохотно согласился, что Каппадокийская формула была приемлема. Он председательствовал на соборе в Александрии в 362 году, который осудил и савеллианство и арианство, защищал использование старого никейского языка, но также и признал, что язык трёх hypostases был православным. Комментируя этот собор, Григорий Назианзин объяснил: «Мы употребляем в православном смысле термины одна Сущность и три Ипостаси: первое обозначает природу Божества, второе – свойства Трёх; италийцы подразумевают то же самое, но, вследствие скудости своего словаря и его бедности терминов, они неспособны сделать различие между Сущностью и Ипостасью, и поэтому вводят термин Лица [ prosopa ] во избежание быть понятыми так, будто они провозглашают три Сущности.... Савеллианство подозревалось в доктрине Трёх Лиц, арианство – в том, что существуют Три Ипостаси.... [Афанасий] нашёл, что они имели одинаковый смысл, и... разрешая каждой партии использовать свои собственные термины, он связал их вместе в единстве действия» [51].

В то время как каппадокийская формулировка получила поддержку и от афанасиан, и от полу-ариан, она стояла перед неким «квази-савеллианским сопротивлением идее различия ипостасей». Она «эффективно удалила заразу савеллианства из никейского исповедания, но она сделала так, что возник другой призрак... угроза тритеизма.... Монотеистическое исповедание Второзакония 6:4... кажется, было под угрозой ещё раз» [52].

Противники каппадокийцев осудили их как верующих в трёх богов, но те отрицали обвинение. По всем практическим результатам, однако, их взгляд был неотличим от тритеизма. Афанасий подготовил почву для этой проблемы, говоря обо всех людях как имеющих одинаковую сущность (homoousios). Каппадокийцы последовали за этим значением и соответственно сравнивали Божество с тремя людьми: как Пётр, Иаков и Иоанн были тремя людьми, которые имели одинаковую человеческую природу, так и Отец, Сын и Святой Дух были тремя личностями, которые имели одинаковую Божественную природу [53]. Тони Лэйн заметил: «Их объяснение предлагает их, открытый для обвинения, тритеизм (веру в трёх Богов). Если отношение между общей сущностью Божества и индивидуальной ипостасью подобно тому, которое существует между человечеством и индивидуальными людьми, то, конечно, должно быть три Бога? Проблема образовалась из факта, что сравнение с тремя людьми является не более чем расхожей аналогией. Василий предлагает её как часть своего определения терминов сущности и ипостаси» [54].

В попытке ответить на этот недостаток Григорий Нисский признаёт: «Вопрос... очень труден для возражения». Он продолжал объяснять, что термин «много людей» есть обычное злоупотребление речью, которое каждый подразумевает, чтобы обратиться к одной природе, а не многим, но так как термин «три бога» подразумевает три различные природы, было бы неправильно его использовать. Для формальной точности, говорит он, мы должны говорить об «одном человеке» и «одном Боге». Он также отметил, что, в отличие от трёх людей, члены Троицы всегда участвуют в работе друг друга. «Каждое действие, которое простирается от Бога на творение... имеет своё происхождение от Отца, и направляется через Сына, и совершается в Святом Духе» [55].

Известный историк доктрин Рейнхольд Зееберг отметил смещение акцента от Афанасия к каппадокийцам: «Модификация, которая была сделана в старо-никейской доктрине, весьма очевидна. Афанасий (и Маркелл) учил, что есть один Бог, ведущий троичную личную жизнь, которая являет Себя как таковая. Каппадокийцы рассуждали о трёх божественных ипостасях, которые, поскольку они проявляют то же самое достоинство, признаны как обладающие одной природой и тем же самым достоинством.... Каппадокийцы истолковали доктрину Афанасия в соответствии с концепциями и основными принципами оригеновской христологии Логоса. За своё достижение они заплатили высокой ценой, размер которой они не понимали, – идеей личного Бога. Три личности и абстрактная, безличностная сущность в результате.... Таким образом, вместо концепции единосущного троичного Бога пришла доктрина подобосущного триединого Бога» [56].

Хотя каппадокийцы утверждали равенство личностей в Божестве, они полностью не лишали себя субординатистских идей, перенесённых из тринитаризма третьего века. Чтобы сохранить личностную концепцию Бога, несмотря на безличную сущность, к чему призывала их теория, они идентифицировали Отца как источник, начало и главу в Божестве.

Кроме того, проблема уже обнаружилась с Афанасием. Он сравнил Отца и Сына с родником и рекой, проистекающей из него, говоря: «Так Божество Отца переходит на Сына» [57]. Он также записал, что собор в Сирмиуме сказал, что Христос был истинным Богом, но всё же «покорен Отцу» [58].

В сочинениях каппадокийцев видно это подчинение Иисуса и Духа. Василий учил: «Поэтому представляй трёх – Господа, который повелевает, Слово, которое созидает, и Дух, который подтверждает», и: «естественная Благость и присущая Святость и царское Достоинство простираются от Отца через Единородного к Духу», и: Отец – «источник Божества» [59].

Григорий Нисский писал: «Милость истекает в непрерывном потоке от Отца, через Сына и Духа, на людей, достойных этого». «Идея причины обособляет лица Святой Троицы»: «Одно Причина, а другое по Причине.... Одно непосредственно от первой Причины, а другое — от того, которое непосредственно от первой Причины» [60].

Григорий Назианзин дошёл до того, что сказал: «Я готов бы назвать Отца большим, потому что от Него проистекают и Равенство и бытие Равных (с этим все согласятся), но я боюсь использовать слово Начало, чтобы мне не сделать Его Началом подчинённых,... Слово «Больший»... не относится к природе, но только к Творцу» [61].

Подобно Афанасию, каппадокийцы, возражая на арианские аргументы от Писания о подчинённости Сына, связывали эти места с Его человеческой природой. Так, Василий разбирал Притчи 8:22; Матф. 28:18; Иоан. 14:28; 17:5; Филипп. 2:9; 1 Кор. 15:28; и так Григорий Назианзин толковал Матф. 27:46; Марка 13:32; Лк. 22:42; 1 Тим. 2:5 [62].

Хотя этот ответ был эффективным и верным способом опровергнуть арианство, он подрывал личностное различие между Отцом и Сыном точно так же, как и использование этих мест тринитаристскими апологетами против верующих в Единственность сегодня. Например, Григорий о молении Христа в Лк. 22:42 говорил, что Божество имело одну волю, как свойственно и всем людям, тогда как тринитаристы сегодня часто пытаются доказать две личности в этом месте, заявляя, что оно намекает на две божественные воли.

Оппоненты каппадокийцев утверждали, что Писания не использовали их терминологию и даже противоречили ей. Они процитировали Евр. 1:3, где сказано, что Сын – точный образ одной ипостаси Бога, а не второй ипостаси. Василий отвечал, что Евр. 1:3 не отрицало множественности личностей, но лишь показывало взаимное отношение Сына к Отцу. Другими словами, когда мы всматриваемся в Сына, мы также познаём и Отца [63].

Василий также ответил на возражение, что апостолы крестили только во имя Иисуса. Он доказывал, что некоторые места упоминали крещение во имя Иисуса, в то время как другие указывали на крещение Святого Духа, но и те, и другие были сокращённой ссылкой на одно и то же: крещение во имя этих трёх Личностей [64]. Он настаивал, что в Матф. 28:19 упоминались три имени, а не одно, и что наивысшее имя в Деян. 4:12 было «Сын Божий» [65].

В целом, каппадокийцы учили, что единое Божество существует в трёх равных, совечных, сосуществующих личностях, и эта истина – непостижимая тайна. Есть общность сущности, но различие индивидуальности. Сия Троица – неразлучный, неделимый союз и совместная деятельность личностей во всём. Уникальные характерные различия личностей следующие: Отец не рождён, Сын рождён (произошёл), а Святой Дух исходит (дышит). Однако, рождение Сына и исхождение Святого Духа – тайна. Тогда как личности равны и совечны, Отец, в некотором смысле, глава и причина [66].

(Что же говорит Дух Пророчества по этому поводу? В своей книге «Патриархи и пророки» Елена Уайт пишет:

«Царь вселенной собрал все небесные воинства, чтобы в их присутствии осветить истинное положение Его Сына... Сын Божий вместе с Отцом восседал на Его престоле, их окружала слава Вечного и Сущего, имеющего Жизнь в Самом Себе... Перед всеми собравшимися небожителями Царь Вселенной заявил, что никто, кроме Христа, Единородного от Отца, не может быть вполне посвящён в Его намерения и что Ему надлежит исполнить великие замыслы Господа. Сын Божий исполнил волю Отца при сотворении всех небесных воинств, и теперь они должны, благоговея, служить Ему и быть преданными Ему, равно как и Богу. Христос, как и прежде, должен был проявить Божественную силу при сотворении земли и её жителей. Но Он искал не власти или самовозвышения, вопреки плану Божьему, но славы Отцу, и того, чтобы осуществить Его намерения, полные милосердия и любви». Прим. нем. ред.).

Многое в этой формулировке звучит подобно оруэллианской [67] демагогии без объективного смысла. Например, если единственные ясные различия среди этих трёх личностей – рождение и исхождение, и если эти процессы непостижимы для нас, то посредством какого выражения мы можем говорить, или даже думать, о Боге, как существующем в трёх личностях? Пеликан точно прокомментировал эти неразбериху и ухищрение: «Эта запутанная, действительно неудовлетворительная комбинация философской терминологии для отношения Одного и Трёх, с полным отказом идти путём искренне гипотетического решения, была, вместе с тем, типичной для богословия каппадокийцев и нормативной для последующей истории тринитарной доктрины.... Ответ Василия на... затруднения, объявившего, что то, что было общим для Трёх, и в чём было среди них различие, лежит за пределами языка и постижения, и поэтому находится или вне анализа, или вне логики» [68].

Другой учёный-тринитарист Гарольд О. Дж. Браун, подобным образом описал неопределённость, двусмысленность и философскую спекулятивность, свойственные доктрине каппадокийцев: «Язык был настолько абстрактен и непонятен, что это действительно не помогало верующим представлять ясную картину того, на что каждая из этих трёх Личностей похожа. Этой абстракцией каппадокийское богословие, кажется, довольно далеко удалилось от активного процесса, которым христианское сообщество сначала достигло уверенности в Божестве Христа... Тринитаризм, по-видимому, путает живую веру с метафизическими догматами» [69].

(По этому поводу мы можем руководствоваться словом Божьим, говорящим к нам через Апостола Павла:

«Никто не обольщай самого себя: если кто из вас думает быть мудрым в веке сём, тот будь безумным, чтоб быть мудрым.

Ибо мудрость мира сего есть безумие пред Богом, как написано: «уловляет мудрых в лукавстве их».

И ещё: «Господь знает умствования мудрецов, что они суетны».

Итак никто не хвались человеками, ибо всё ваше:

Павел ли, или Аполлос, или Кифа, или мир, или жизнь, или смерть, или настоящее, или будущее, – всё ваше;

вы же – Христовы, а Христос – Божий» –1 Кор. 3:18; как же всё просто и гениально, и нет никакой путаницы и никакой «третьей личности Божества» – «мы Христовы, а Христос Божий»; прим. нем. ред.).

Конкретизируя эти проблемы, Браун приводит Зееберга, но он стремится смягчить критицизм Зееберга и предлагает защиту тринитаризма: «Невозможно наблюдать различие Личностей на деле. Их различие может быть изучено только из Божьего самораскрытия в Писании. Оно заключается во внутренних отношениях или свойствах Личностей: нерождённость, рождённость и исхождение. Это звучит весьма теоретически. Рейнхольд Зееберг делает это язвительно: «Таким образом приходят к пустой метафизике или концептуальной мифологии; Отец рождает Сына и побуждает Дух исходить из Себя. Этим способом Личности, как предполагается, будут отличны друг от друга и также едины друг с другом»... Судить о свойствах и затем говорить, что мы не можем знать, что они означают, невыносимо. Это может помочь вспомнить, что свойства не объясняют ничего;напротив, они – только концептуальные инструменты или символы, чтобы внушить нам, что три Личности есть и остаются вечно различными, но, тем не менее, остаются также вечно единым Богом» [70].

Дата добавления: 2015-07-11