И голова работает! 1 страница

Везучие близняшки Джун и Жюли (справа) Холмс, занятые в главных ролях

кинофильма, который будет сниматься в Греции этим летом. Обе закончили

Кембридж, играли в студенческих спектаклях, болтают на восьми языках. К

огорчению холостяков, замуж пока не собираются.

- Заголовок не мы придумали.

- Я так и понял.

Вторая вырезка - из "Синема трейд ньюс" - на американский лад излагала

то, что Жюли уже успела мне рассказать.

- Да, раз уж я его достала. Это мама. - В бумажнике лежал моментальный

фотоснимок; в каком-то саду, в шезлонге, сидит женщина со взбитой прической,

рядом - крупный спаниель. Заметив другую фотографию, я заставил Жюли и ее

показать: мужчина в спортивной рубашке, лицо умное и нервное, на вид чуть

старше тридцати.

- Это и есть...?

- Да. - И поправилась: - Бывший.

Отобрала снимок. Судя по ее выражению, расспрашивать об этом человеке

сейчас не стоило. Она торопливо продолжала:

- Теперь-то нам ясно, какое отличное прикрытие Морис себе обеспечил.

Предстояло сыграть светских дам 1914 года, дочерей посла... и мы как

миленькие брали уроки тогдашних манер. Бегали на примерки. Весь гардероб

Лилии в Лондоне сшит. В мае мы полетели в Афины. В аэропорту он сообщил, что

целиком группа соберется только через две недели. Он заранее об этом

предупреждал, и мы не насторожились. Устроил нам морское путешествие. Родос

и Крит. На "Аретузе". Это его яхта {Яхта Кончиса названа в честь Аретузы,

нимфы из свиты богини Артемиды. Ее тезку, царевну Аретузу, греческий

стихотворец XVII в. Виценпос Корнарос сделал героиней своей поэмы

"Эротокритос". Новейшие поэты Греции часто обращались к этому произведению;

см., например, стихотворение Сефериса "Трэш".}.

- Сюда она не заходит?

- Стоянка у нее в Нафплионе.

- В Афинах вы у него дома останавливались?

- Похоже, у него нет своего дома в Афинах. Он уверяет, что нет.

Останавливались в гостинице "Гран-Бретань".

- Что, и конторы нет?

- Ну, правильно, - покаянно сжала губы. - Но ведь в Греции, по его

словам, должны были проходить только натурные съемки. А павильонные - в

Бейруте. Он показал эскизы декораций. - Замялась. - До этого мы не имели

дела с кино, Николас. И еще наша наивность. И восторг телячий. С двумя

членами съемочной группы он нас познакомил. С актером-греком, который будет

играть поэта. И с директором картины. Тоже греком. Мы вместе поужинали...

они нам, если честно, понравились. Только и разговору было, что о фильме.

- Вы не навели о них справки?

- Мы задержались в Афинах всего на два дня - а потом на яхте уплыли. Те

двое должны были приехать сюда.

- Но так и не приехали?

- Мы их больше не видели. - Подергала за ниточку, торчащую из кромки

ворота. - Естественно, нас смущало, что съемки держат в тайне от публики, но

у них и на это нашлось готовое объяснение. Попробуйте в Греции объявить, что

собираетесь снимать фильм - от безработных не отобьешься.

У меня уже был случай убедиться в справедливости ее слов. Месяца три

назад на Гидру нагрянула греческая киногруппа. Парочка наших школьных

служащих сбежала туда в надежде наняться к киношникам. Так скандал целых два

дня не утихал. Жюли я ничего говорить не стал, но со значением улыбнулся.

- Итак, вы прибыли на остров.

- После чудесного путешествия. И тут началось безумие. Двух суток не

прошло. Обе мы сразу почувствовали: Морис как-то переменился. Мы до того

сблизились во время круиза... наверно, нам не хватало отца, он же погиб в

сорок третьем. Отца заменить Морис нам, конечно, не мог, но у нас словно

появился добрый дядюшка. Мы дни напролет проводили втроем, он завоевал наше

полное доверие. А вечера были просто незабываемы. Жаркие споры. О жизни,

любви, литературе, театре... обо всем на свете. Правда, если мы

интересовались его прошлым, в нем точно занавес какой-то падал. Вам это

знакомо. Но по-настоящему все понимаешь только задним числом. На яхте все

было, как бы сказать, ну до того культурно. А здесь мы вдруг будто

превратились в его собственность. Он перестал относиться к нам как к

почетным гостьям.

Снова заглянула мне в лицо, словно утверждать, что у старика есть

какие-то положительные качества, было предосудительно. Откинулась на локоть,

притихла. Она то и дело отводила от щек развеваемые ветром пряди.

- Да, мне это знакомо.

- Для начала... нам захотелось прогуляться в деревню. Но он сказал:

нет, съемки надо провести без лишнего шума. Шума, однако, вообще никакого не

было. Пусто, ни генераторов, ни подсветки, ни юпитеров, а без них кино не

снимешь. И без киногруппы. Вдобавок - ощущение, что Морис за нами следит.

Начал как-то странно усмехаться. Точно ему известно что-то, чего мы не

знаем. И он больше не считает нужным это скрывать.

- И со мной было так же.

- На второй день Джун - я как раз задремала - решила проветриться.

Подошла к воротам, и вдруг этот бессловесный негр - до тех пор он не

показывался - заступил ей дорогу и не пропустил. Стоит как скала, на вопросы

не отвечает. Джун просто остолбенела. Прибежала, разбудила меня, и мы

отправились к Морису. - Быстрый, горестный взгляд. - И тут он сказал правду.

- Уткнулась глазами в коврик. - Не сию же минуту, конечно. Понял, что мы...

ну, короче, ясно. Сперва целый катехизис прочел. Допустил ли он хоть

малейшую бестактность, задержал ли хоть раз выплаты по контракту, неужели за

время путешествия до нас не дошло... и тому подобное. А потом раскололся.

Да, с фильмом он нас ввел в заблуждение, однако не такое уж злостное. Он на

самом деле нуждается в услугах высокообразованных и интеллектуальных - его

выражение - молодых актрис. Умолял выслушать его. Клялся и божился, что если

его объяснения нас не удовлетворят...

- Вы отправитесь домой.

Кивнула.

- И нас угораздило его выслушать. Он не закрывал рта несколько часов. В

двух словах - он-де вправду увлекается театром и ливанская студия ему

действительно принадлежит, но по преимуществу он все-таки врач.

Специализируется в психиатрии. Даже похвастался, что был учеником Юнга.

- Это и я слыхал.

- Я в Юнге мало смыслю. Вы думаете, он...?

- Тогда я был уверен, что он не врет.

- Вот и мы в этом убедились. Волей-неволей. Но в тот раз он все уши

прожужжал, как с нашей помощью проникнет в иное пространство, где искусство

неотличимо от науки. В пространство уникального психологического и

философского опыта. Пройдет потайными тропами человеческого подсознания. Все

это его слова. Нас, естественно, интересовало, что эти красивые фразы

означают на деле, - что именно от нас требуется. Тут он впервые упомянул

ваше имя. Он, дескать, намерен создать ситуацию, в которой обеим нам

достанутся роли, похожие на те, что описаны в повести "Сердца трех". А вы,

сами того не ведая, сыграете греческого поэта.

- Господи боже, да как вы...

Склонила голову в поисках нужных слов.

- У нас ум за разум зашел, Николас. И потом ведь... догадаться-то и

раньше нетрудно было. Знаете, настоящие актеры в жизни, как правило, люди

недалекие и легкомысленные. А Морис... помню, Джун выразила ему свое

возмущение. С чего он взял, что, имея тугую мошну, может людей себе в

пользование покупать. Тут он в первый и последний раз чуть не взорвался.

Видно, она ему наступила на мозоль. Долго, без всякой позы, жаловался, что

стыдится своего богатства. Что единственная его страсть - открывать новое,

умножать знание человеческое. Что единственная его мечта

- воплотить в жизнь давно задуманное, и это не самодурство, не дикая

прихоть... чем дольше он рассуждал, тем увереннее себя чувствовал. Под конец

даже приказал Джун не перебивать.

- Вы не спрашивали, в чем заключается его замысел?

- Еще как спрашивали! Но он прибег к дежурной отговорке. Если он нам

скажет, пострадает чистота эксперимента. Его точные слова. Вывалил на нас

целый ворох метафор. В некотором роде это-де можно рассматривать как

парадоксальное развитие идей Станиславского. Вызываешь к жизни миры, гораздо

более реальные, чем мир существующий. Вам предстояло брести на зов

таинственного голоса, нет, многих голосов, сквозь чащу равноправных

вероятностей - которые и сами не сознают... ведь эти вероятности - мы с

Джун... в чем смысл их равноправия. Другая параллель

- пьеса, но без драматурга и зрителей. Только актеры.

- Но в итоге - мы узнаем смысл?

- Он сразу это пообещал.

- И я узнаю?

- Ему, верно, не терпится услышать, о чем вы в глубине души думаете,

что чувствуете. Вы же центральная фигура. Главный кролик.

- В тот раз он, очевидно, взял над вами верх.

- Мы с Джун проговорили всю ночь. Никак не могли решить, уезжаем мы или

остаемся. Наконец она придумала устроить ему маленькое испытание. Утром мы

спустились на виллу и заявили, что хотим домой, как можно скорее. Он нас

уламывал, уламывал, все без толку. Что ж, говорит, вызову из Нафплиона яхту

и отвезу вас в Афины. Нет, отвечаем. Сегодня, сейчас. Мы еще успеем на

афинский пароход.

- И он отпустил вас?

- Мы собрали вещички, он погрузил нас и чемоданы в лодку и повез на тот

берег. Молчал как рыба, ни слова не проронил. А у меня одно в голове:

прощай, солнце, прощай, Греция. Снова в Лондоне тухнуть. До парохода

оставалось ярдов сто. Мы с Джун переглянулись...

- И не устояли. - Кивнула. - Денег он с вас назад не требовал?

- Нет. Это нас совсем доканало. Но как же он обрадовался! И не упрекнул

ни разу. - Вздохнула. - Теперь, говорит, ясно, что я сделал правильный

выбор.

Я все ждал, что она упомянет о прошлом - я-то наверняка знал: Кончис

уже по крайней мере три лета подряд "воплощает в жизнь давно задуманное", в

чем бы оно ни состояло. Знал, но помалкивал. Кажется, Жюли ощутила мой

скептицизм.

- Этот вчерашний рассказ. Про Сейдварре. По-моему, там был ключ к

разгадке. Запретный эпизод судьбы. Ничего не принимай на веру. Ни о чем не

суди окончательно. Он и тут пробует утвердить эти принципы.

- А себе отводит роль господа бога.

- Но не из гордыни же. Из научного интереса. Как один из вариантов.

Дополнительный раздражитель для нас. И не просто бога, а различных божеств.

- Он твердит, что в жизни все зависит от случая. Но нельзя же

совместить в одном лице понятия Божества и Случайности.

- Наверное, он как раз и хочет, чтоб мы это поняли. - И добавила: -

Порой даже острит на этот счет. С тех пор как вы появились, мы с ним гораздо

реже общаемся. Нам все больше самим приходится решать, как себя вести. А он

точно устранился. Так и говорит. Людям не дано советоваться с богом.

Склоненное лицо, очертания тела, расстоянье меж нами; я словно услышал,

как говорю Кончису о том, что не всем в мире правит случайность, а он мне

отвечает: "Если так, почему вы сидите тут, рядом с этой девушкой?" Или:

"Какая разница, что правит миром, раз вы сидите тут, рядом с ней?"

- Джун сказала, он расспрашивает вас обо мне.

Возвела очи горе.

- Да нет же. Не только о вас. О моих собственных переживаниях. О том,

доверяю ли я вам... даже о том, что, на мой взгляд, происходит у него,

Мориса, внутри. Представляете?

- Разве с самого начала не видно было, что я никакой не актер?

- Вовсе нет. Я решила, что актер, причем гениальный. Виртуозно играете

человека, который не способен играть. - Перевернулась на живот, макушкой ко

мне. - Мы давно поняли: его первоначальная посылка - мы-де водим вас за нос

- ложна. Согласно сценарию, мы обманываем вас. Но на деле куда сильнее

обманываемся сами.

- Сценарий существует?

- Да, только нигде не записан. Морис командует, когда нам появляться,

когда исчезать - будто ремарки "Входит", "Выходит". Задает настроение той

или иной сцены. Иногда диктует реплики.

- Например, для вчерашней теологической дискуссии?

- Да. Я заранее выучила, что говорить. - Извиняющаяся мина. - Правда, я

почти со всеми доводами согласна.

- Но в остальном вы действуете экспромтом?

- Он не устает повторять: если повернется не совсем так, как задумано,

ничего страшного. Главное, чтоб общий замысел не пострадал. Это к вопросу об

актерской технике,

- добавила она. - Как ведет себя человек, когда сталкивается с

непостижимым. Я вам рассказывала. Он считает, иначе можно провалить роль.

- Очевидно одно. Он нагнетает впечатление, что между мною и вами

воздвигнуты всевозможные препятствия. А потом спокойно следит, как мы эти

препятствия преодолеваем.

- Сперва и речи не было о том, что вы в меня влюбитесь

- ну, от силы чуть повздыхаете, как полагалось в эпоху первой мировой.

Но уже к следующей субботе он намекнул, что неплохо бы как-то примирить мое

фальшивое "я" пятнадцатого года издания с вашим, истинным, года пятьдесят

третьего. Спросил, что я стану делать, если вы пожелаете меня поцеловать. -

Передернула плечами. - На сцене часто приходится целоваться. Ну, я и

ответила: "Если совсем уж к стенке припрет". До воскресенья я не успела

нащупать рисунок роли. Потому и разыграла ту кошмарную сцену.

- Вовсе не кошмарную.

- Тот первый разговор с вами. Я была просто в шоке. В настоящем театре

ни разу так не мандражировала.

- Но все-таки позволили себя поцеловать.

- Мне показалось, иначе все рухнет. - Я любовался изгибом ее спины. Она

задрала вверх ногу в синем гольфе, уткнулась подбородком в ладони, избегая

глядеть на меня. - Похоже, он воспринимает мир как математическую формулу, -

сказала она. - Икс - это мы втроем, и нас можно всунуть в любую часть

уравнения. - Помолчала. - Нет, соврала маленько. Мне стало интересно, что я

почувствую, когда вы меня поцелуете.

- Несмотря на гадости, которые он про меня наговорил.

- До того воскресенья он не говорил гадостей. Хотя и твердил, чтоб я не

принимала вас особенно близко к сердцу.

Она разглядывала коврик. Над нами запорхала желтая бабочка, улетела

прочь.

- Объяснил, почему?

- Да. В какой-то момент мне, возможно, придется вас... отваживать. -

Потупилась. - Когда для вас наступит срок влюбиться в Джун. Точно как в

глупой книжке "Сердца трех". Ее герой, поэт, быстро менял привязанности.

Одна сестричка зазевалась, другая воспользовалась ситуацией и... понятно?

Морис жутко вас кроет, пока мы с ним втроем, - добавила она. - Будто просит

у гончих прощения, что лиса такая ледащая подвернулась. А это уж последнее

дело. Особенно когда облава в разгаре. - Вскинула глаза. - Помните монолог,

который он сочинил для Лилии - что вы пишете бездарные стихи? Шуток не

понимаете и все такое? Могу поспорить, он не только вас, но и меня имел в

виду.

- С чего ж ему нас обоих унижать? Помедлила.

- Думаю, "Сердца трех" тут ни при чем. Но есть куда более известное

литературное произведение, и оно очень даже при чем. - Выждала, не догадаюсь

ли я, и шепнула: - Вчера днем, после моей выходки. Один волшебник как-то уже

посылал юношу за дровами.

- Мне не пришло в голову. Просперо и Фердинанд.

- Я вам читала отрывок.

- Во время первого визита он прямо сослался на "Бурю". Я тогда и не

подозревал о вашем существовании. - Она почему-то отводила глаза. Впрочем,

нетрудно понять, почему, учитывая финал шекспировской пьесы. Я тоже понизил

голос: - Не предполагал же он, что...

- Нет. Просто... - Покачала головой. - Хотел подчеркнуть, что я - его

рабыня, а вы - гость.

- Свой Калибан у него точно имеется.

Вздохнула.

- Имеется.

- Кстати. Где ваше укрытие?

- Николас, я не могу вам показать. Если за нами следят, все откроется.

- Это рядом?

-Да.

- Ну хоть скажите, где. - Она как-то нехорошо смутилась; опять спрятала

глаза. - Вдруг вам понадобится защита.

Улыбнулась.

- Если б нам грозила реальная опасность... мы б с вами сейчас тут не

беседовали.

- В чем дело? Вы дали обещание.

- И выполню его. Только не теперь, прошу вас. - Верно, она расслышала в

моем голосе мотки досады: подалась вперед, погладила меня по руке. -

Извините. Я за этот час успела столько раз обмануть доверие Мориса. Пусть

ему хотя бы последнее останется.

- Это так принципиально?

- Да нет. Он, правда, собирался как-нибудь позабавить вас с помощью

нашего укрытия. Не знаю точно, как.

Я был озадачен, несмотря на то, что этот отказ свидетельствовал об ее

искренности; исключение, подтверждающее правило. На всякий случай я помолчал

- лжецы молчания не выносят. Но она выдержала испытание.

- С местными вы не общаетесь?

- Ас кем общаться? С Марией - смешно. От нее, как от Джо, слова не

добьешься.

- А команда яхты?

- Обычные греки. Вряд ли они догадываются, что тут творится. Джун вам

говорила, что за вами скорей всего и в школе шпионят? - внезапно спросила

она.

- Кто?

- Морис однажды нам сообщил, что вы чураетесь других учителей. И они

вас не жалуют.

Я сразу подумал о Димитриадисе; до чего все-таки странно, что этот

заядлый сплетник помалкивает о моих походах в Бурани. Кроме того, я

действительно чурался учителей. Он был единственным из них, с кем я болтал

на внеслужебные темы. Какое счастье: я и ему соврал, что Алисон не смогла

прилететь - не из проницательности, а остерегаясь грязных шуточек.

- Нетрудно вычислить, кто это.

- С чем я никогда не могла смириться - с Морисовой страстью

подглядывать. У него на яхте кинокамера. С увеличительной насадкой. Якобы

для птиц.

- Ну, пусть только старый хрыч...

- На виллу он ее не берет. Не иначе, это просто его пятьдесят лохматая

уловка.

Вглядевшись пристальнее, я заметил в ней признаки внутренней борьбы,

неуверенности, точно она надеялась вытянуть из меня нечто, идущее вперекор

всему нашему разговору. Я вспомнил, что говорила о ней сестра; и наудачу

спросил:

- И все же вы хотите продолжать?

Покачала головой.

- Не знаю, Николас. Сегодня хочу. Завтра, может, расхочу. Со мной

ничего подобного раньше не было. А прояви я сейчас благоразумие и выйди из

игры, ничего подобного и в будущем не случится. Разве я не права?

Я заглянул ей в глаза; вот он, удобный момент. И выложил последний

козырь.

- Не совсем правы. Ибо в прошлые годы это уже случалось, по меньшей

мере дважды.

Изумление помешало ей как следует расслышать. Она уставилась на мое

ухмыляющееся лицо, резко выпрямилась, уселась на пятки.

- Значит, вы тут... это не в первый... - Ощетинилась. Взгляд горький,

растерянный, упрекающий.

- Не я, а прежние преподаватели английского. У нее в голове не

укладывалось.

- Они вам рассказывали?.. Вы все это время знали?

-Знал, что в прошлом году на острове творилось нечто странное. И в

позапрошлом. - Я объяснил, как добыл эти сведения; как они скудны; что

старик подтвердил их. И не забывал следить за выражением ее лица. - Еще он

сказал, что вы обе были тут. И общались с теми двумя.

В смятении подалась ко мне.

- Да ни сном ни духом...

- Верю, верю.

Поджав ноги, повернулась к морю.

- У, проклятый. - Вновь посмотрела на меня. - И вы всю дорогу

подозревали...

- Не то чтобы всю. Одна его байка явно подгуляла. - Я описал ей

Митфорда и то, как он, по словам старика, в нее втюрился. Она забросала меня

вопросами, выпытывая мельчайшие детали.

- Что ж с ними взаправду-то случилось?

- В школе они, конечно, ни с кем не делились. Митфорд намекнул мне, что

дело нечисто, одной-единственной фразой. Я написал ему. Ответа пока нет.

Последний раз заглянула мне в лицо, потупилась.

- По-моему, это доказывает, что закончится все не так уж страшно.

- Сам себе то же твержу.

- Невероятно.

- Ему лучше не говорите.

- Нет, конечно нет. - Помолчала, робко улыбнулась. - Интересно, у него

неисчерпаемые запасы двойняшек?

- Таких, как вы - вряд ли. Даже ему это не под силу,

- с преувеличенной серьезностью ответил я.

- И что ж нам теперь делать?

- Когда он собирался вернуться? Или говорил, что собирается?

- Вечером. Вчера, по крайней мере, он так сказал.

- Увлекательная намечается встреча.

- Меня могут уволить за профнепригодность.

- Я подыщу вам место, - мягко заверил я. Воцарилось молчание; наши

глаза встретились. Я протянул руку - встретились и ладони; привлек ее к

себе, и мы улеглись рядышком, почти вплотную. Я провел пальцем по ее лицу...

зажмуренные глаза, переносица, кончик носа, линия рта. Она чмокнула палец. Я

притянул ее поближе и поцеловал в губы. Она ответила, но я ощущал ее

душевный непокой, метание от "да" к "нет". Чуть отодвинувшись, я залюбовался

ею. Мнилось, ее лицо не может надоесть, всегда будет источником желания и

заботы; ни малейшего изъяна, физического или духовного. Она разлепила

ресницы и улыбнулась

- ласково, но безгрешно.

- О чем ты думаешь?

- О том, как ты прекрасна.

- Ты правду не встретился со своей подружкой?

- А если б встретился, ты бы ревновала?

-Да.

- Значит, не встретился.

- Встретился ведь.

- Честно. Она не смогла выбраться.

- А хотел?

- Разве что из любви к живой природе. И чтобы сказать, что ее дела

плохи. Я продал душу некой колдунье.

- Не некой, а кой.

Я поцеловал ее ладонь, потом шрам.

- Откуда он у тебя?

Согнула запястье, поднесла к глазам.

- Мне было десять. В прятки играла. - Шутливо распустила губы. - Уроки

учить не хотелось. Я забралась в сарай, зацепила какую-то штуку вроде

вешалки, загородилась рукой. - Она показала, как. - А это была коса.

- Бедненькая. - Снова поцеловал запястье, опять притянул ее к себе, но

вскоре оторвался от губ, усеял поцелуями глаза, шею, ключицы - до самого

выреза платья; вернулся к губам. Мы пристально посмотрели друг на друга.

Неуверенность еще дрожала в ее глазах; но в глубине их что-то растаяло.

Вдруг она смежила веки, губы ее потянулись к моим, точно не найдя подходящих

слов. Но не успели мы раствориться друг в друге, не сознавая ничего, кроме

движений языка и тесной близости чужого тела, как нас прервали.

На вилле зазвенел колокольчик - мерно, однообразно, - и настойчиво,

будто набат. Усевшись, мы стыдливо осмотрелись: вроде никого. Жюли повернула

мою руку, чтобы взглянуть на часы.

- Это, наверно, Джун. Обедать зовет.

Я наклонил голову, поцеловал ее в макушку.

- По-моему, проще остаться.

- Она ведь искать пойдет. - Напустила на себя уныние. - Большинство

мужчин считает, что она привлекательнее меня.

- Ну так большинство мужчин - остолопы. Звон прекратился. Мы все сидели

на коврике, и она разглядывала мою руку.

- Просто то, чего они добиваются, от нее легче получить, чем от меня.

- Это от любой можно получить. - Она продолжала изучать мою руку, точно

та не имела ко мне никакого отношения. - А тип с фотографии получил это от

тебя или нет?

- Я хотела, чтоб получил.

- Что же не заладилось?

Покачала головой, словно в затруднении. Но потом проговорила:

- Дело не в девственности, Николас. Тяжело было другое.

- Мучиться?

- Быть... вещью.

- Он плохо с тобой обращался?

Колокольчик заблажил опять. Она запрокинула голову, улыбнулась.

- Это долгая история. Потом.

Быстро поцеловав меня, встала, прихватила корзинку; я скатал коврик и

перекинул его через локоть. Мы направились к дому. Но не успели углубиться в

сосны, как я заметил краем глаза какой-то промельк слева, ярдах в

семидесяти-восьмидесяти: темный силуэт, прянувший в гущу нависших ветвей. Я

узнал не самого человека, а скользящее движение его тела.

- За нами следят. Этот хмырь Джо.

Мы не остановились; она лишь покосилась в ту сторону.

- Ничего не поделаешь. Не обращай внимания. Но отрешиться от пары глаз,

тайно наблюдающих за нами сзади, из-за деревьев, было немыслимо. Оба мы,

будто стремясь загладить провинность, напустили на себя подчеркнуто

независимый вид. Чем ближе я узнавал истинную Жюли, тем сильнее мне мешала

навязанная извне отчужденность меж нами, и все мое существо воспротивилось

непрошеному чувству вины; все, за исключением той его части, где с детства

поселился злорадный лицемер, принявший это чувство как должное. Сговор за

чьей-нибудь спиной всегда окрашен сладострастием. Мне бы ощутить другую

вину, посущественней, мне бы почуять иные глаза, глядящие сквозь заросли

подсознания; а может, при всем самодовольстве, я и ощутил их, и почуял - к

вящему своему злорадству. Прошло много времени, прежде чем я понял, почему

некоторые люди, например автогонщики, питают болезненное пристрастие к

скорости. Смерть не заглядывает им в лицо, но, стоит остановиться, чтобы

прикинуть дальнейший маршрут, - всякий раз дышит в затылок.

С освещенных солнцем ступеней колоннады поднялась голоногая фигурка в

рубашке кирпичного цвета.

- Еле вас дождалась. Живот подвело.

Под расстегнутой рубахой виднелось темно-синее бикини. Слово, как и сам

покрой купальника, тогда было в новинку; честно говоря, до сих пор я

встречал бикини только на газетных снимках и немало смутился... голый живот,

стройные ноги, коричневая, с золотым отливом, кожа, нетерпеливое любопытство

в глазах. При виде этой юной средиземноморской богини Жюли поморщилась, но

та лишь улыбнулась еще шире. Идя следом за ней к столу, передвинутому в тень

аркады, я вспомнил сюжет "Сердец трех"... но подавил свою мысль в зародыше.

Джун вышла на угол колоннады, кликнула Марию и повернулась к сестре.

- Она пыталась что-то объяснить мне по поводу яхты. Я ни черта не

поняла.

Мы уселись, и появилась Мария. Заговорила с Жюли. Я почти все разбирал.

Яхта прибудет в пять часов, чтобы забрать девушек. Саму Марию Гермес до

завтра отвезет в деревню. Ей нужно к зубному. "Молодой господин" должен

вернуться в школу: на ночь дом запрут. Жюли спросила, куда отправится яхта.

Ден гзиро, деспина. Не знаю, госпожа. Она повторила: "В пять часов", точно

тут-то и заключалась вся соль рассказа. Присела в своей обычной манере,

скрылась в хижине.

Жюли перевела сказанное для Джун.

- Сценарий этого не предусматривает? - спросил я.

- Я думала, мы останемся здесь. - С сомнением поглядела на сестру, та в

свою очередь, на меня, а затем сухо обратилась к Жюли:

- Мы верим ему? Он нам верит?

-Да.

Джун усмехнулась:

- Что ж, добро пожаловать, Пип.

Я растерянно взглянул на Жюли.

- Вы вроде говорили, что в Оксфорде изучали английскую литературу, -

прошептала она.

В ее голосе вдруг послышался отзвук былых подозрений. Я встряхнулся,

набрал в грудь воздуха:

- Шагу не ступишь, чтоб не наткнуться на аллюзию. - Улыбнулся. -

Бессмертная мисс Хэвишем?

- И Эстелла.

Я перевел глаза с одной на другую:

- Вы это серьезно?

- Мы так шутим между собой.

- Ты шутишь, - поправила Жюли.

-И Мориса уговаривала с нами поиграть, - сказала Джун. - Результат

нулевой. - Облокотилась на стол. - А ну-ка, поведайте, к каким выводам вы

пришли сообща.

- Николас рассказал нечто невероятное.

Мне представился еще один случай убедиться, что сестры не ожидали от

старика подобного двуличия, - Джун не столько удивилась, сколько

рассвирепела. Пока мы в очередной раз раскладывали все по полочкам, я сделал

открытие, до которого легко было дойти и раньше, сличив их имена: из двух

близняшек Джун появилась на свет первой. Ее старшинство угадывалось в том,

как покровительственно она обходилась с Жюли - в силу самостоятельности и

Дата добавления: 2015-10-16