Вернусь пятницу тчк останусь три дня тчк шесть, вечера аэропорту тчк 7 страница

произошла еще одна перемена: слабый загар окрасил кожу медовым оттенком. Я

призвал на помощь свои познания в психологии, в психиатрии; тщетно.

- Она вам к лицу, - сказал я. - Современная одежда. Но она выглядела

растерянной, будто за прошедшие дни ее одолели бесчисленные сомнения.

- Вы с ним виделись?

- С кем? - Промах; в глазах ее сверкнуло нетерпение. - Со стариком? Да.

Он прогуляться пошел.

Окинув меня все тем же недоверчивым взглядом, она с подчеркнутым

безразличием спросила:

- Чаю выпьете?

- С удовольствием.

Подошла к столу, неслышно ступая по плитке босыми ногами. У порога

концертной валялись красные шлепанцы. Чиркнула спичкой, зажгла спиртовку,

поставила на нее чайник. Глаза бегают, пальцы перебирают складки муслиновых

салфеток; шрам на запястье. Мрачна как туча. Я кинул сумку к стене, подошел

ближе.

- В чем дело?

- Ни в чем.

- Я вас не выдавал. Пусть болтает что хочет. - Вскинула глаза, снова

потупилась. Я решил разрядить обстановку. - Что поделывали?

- Плавала на яхте.

- Куда?

- На Киклады. Развеяться.

- Я очень тосковал.

Не ответила. Не глядела мне в лицо. Я и не ждал однозначно радушного

приема, но от того, что меня сразу приняли в штыки, по спине пополз

панический холодок; в Жюли сквозила некая тяжесть, чужесть, которые у такой

красавицы могли иметь одно-единственное объяснение, именно то, какому я не

желал верить - ведь мужчин вокруг нее было не так уж много.

- Лилия, очевидно, померла.

Не поднимая головы:

- Что-то вы не слишком удивились.

- А меня здесь ничего не удивляет. С некоторых пор. - Вздохнула; еще

один промах. - Ну и как же называется ваша новая роль?

Села. Чайник, наверно, недавно кипел: он уже начал подсвистывать. Вдруг

она взглянула на меня и с нескрываемым укором спросила:

- Хорошо вам было в Афинах?

- Нет. И с подружкой моей я не встретился.

- А Морис нам сказал, что встретились.

Мысленно послав его к черту, я стал выпутываться из собственного

вранья:

- Странно. Пять минут назад он ничего об этом не знал. Сам спрашивал у

меня, встретились мы или нет.

Потупилась.

- А почему не встретились?

- Я уже объяснял. Между нами все кончено. Плеснула в заварной чайник

горячей воды, отошла вылить ее к краю колоннады. Только она вернулась, я

добавил:

- И потому, что впереди у меня была встреча с вами. Усевшись, она

положила в чайник ложку заварки.

- Принимайтесь за еду. Если хотите.

- Мне куда сильнее хочется понять, с какой стати мы разговариваем точно

чужие.

- Просто мы и есть чужие.

- Почему вы не ответили, как называется ваша новая роль?

- Потому что ответ вам уже известен.

Гиацинтово-серые глаза смотрели на меня в упор. Вода закипела, и Жюли

заварила чай. Поставив чайник на спиртовку и потушив огонь, сказала:

- Вы, в общем, не виноваты, что считаете меня сумасшедшей. Я все чаще и

чаще думаю: а вдруг я и вправду не в себе? - Тон ее был предельно холоден. -

Простите, если спутала ваши планы. - Невеселая улыбка. - Будете с этим

мерзким козьим молоком или с лимоном?

- С лимоном.

У меня словно гора с плеч свалилась. Она сейчас поступила так, как ни

за что не поступила бы, если принять на веру рассказы Кончиса - не столь же

она безумно изощрена или изощренно безумна, чтобы бить старика его

собственным оружием. Я вспомнил о "бритве Оккама": из многих версии выбирай

простейшую. Но нужно было сыграть наверняка.

- Почему я должен считать вас сумасшедшей?

- А почему я должна считать, что вы не тот, за кого себя выдаете?

- Ну и почему же?

- Потому, что ваш последний вопрос вас изобличает. - Сунула чашку мне

под нос. - Пейте.

Я уставился на чашку, потом поднял глаза на Жюли.

- Ладно. Не верю я, что у вас хрестоматийный случай шизофрении.

Неприступный взгляд.

- Откушайте-ка сандвича... мистер Эрфе.

Я не улыбнулся, выдержал паузу.

- Жюли, это ведь бред. Мы с вами во все его ловушки попадаемся. Мне

казалось, в прошлый раз мы договорились, что в его отсутствие не станем друг

друга обманывать.

Она неожиданно встала и не спеша направилась в западный конец

колоннады, откуда к огороду спускалась лесенка. Прислонилась к стене дома,

спиной ко мне, глядя на далекие горы Пелопоннеса. Помедлив, я тоже встал и

подошел к ней. Она не обернулась.

- Я вас не виню. Если он лгал вам обо мне столько же, сколько мне о

вас... - Протянул руку, тронул ее за плечо. - Перестаньте. В прошлый раз мы

заключили честный договор. - Она точно застыла, и я опустил руку.

- По-моему, вам хочется еще раз меня поцеловать. К этой наивной прямоте

я не успел подготовиться.

- А что в этом плохого?

Вдруг она скрестила руки, повернулась спиной к стене и внимательно

взглянула на меня.

- И лечь со мной в постель?

- Если получу ваше согласие.

Посмотрела прямо в глаза, отвернулась,

- А если не получите?

- Неуместный вопрос.

- Так может, и пробовать не стоит?

- Хватит изголяться!

Моя грубость осадила ее. Съежилась, не отнимая рук от груди.

Я сбавил тон.

- Слушайте, что ж он вам, черт возьми, наговорил? После долгого

молчания она пробормотала:

- Не пойму, чему верить, чему нет.

- Собственному сердцу.

- С тех пор, как я здесь, его не так просто поймать. - Помедлив,

мотнула склоненной головой. Тон ее немного смягчился. - Когда вы в прошлый

раз ушли, он сказал одну жуткую гадость. Будто вы... вы шлялись по девкам, а

в греческих борделях легко подцепить заразу, и целоваться с вами не стоит.

- И на сей раз я, по-вашему, в бордель ездил?

- Не знаю я, куда вы ездили.

- Значит, вы ему поверили? - Молчание. Проклятый Кончис; еще на клятву

Гиппократа ссылался, скот. Вперясь в ее макушку, я произнес: - С меня

хватит. Ноги моей больше здесь не будет.

Подтверждая угрозу, я направился к столу.

- Прошу вас! - воскликнула она. И, подыскав слова:

- Я же не сказала, что поверила.

Я остановился, обернулся. Враждебности в ней, кажется, поубавилось.

- А ведете себя, будто поверили.

- Как же мне себя вести, раз я не понимаю, во имя чего он все кормит и

кормит меня небылицами.

- Если он сказал правду, почему с самого начала вас не предостерег?

- Мы задавали себе этот вопрос.

- А ему задавали?

- Он сказал, что сам только что об этом узнал. - И, чуть ли не с

нежностью: - Прошу вас, не уходите.

Она долго не отводила взгляд, и я убедился, что ее мольба совершенно

искренна. Опять подошел к ней.

- Ну, мы до сих пор считаем его хорошим?

- В каком-то смысле да. - И добавила: - Несмотря ни на что.

- Дух мой сподобился-таки межзвездного перелета.

- Да, он нам рассказывал.

- А вас он гипнотизировал?

- И не раз.

- По его словам, именно таким способом он выведывает ваши сокровенные

мысли.

Она было растерялась, вскинув глаза, но затем протестующе фыркнула:

- Смех, да и только. У него бы при всем желании не получилось. Джун

всегда при этом присутствует, по его же настоянию. Гипноз просто помогает -

весьма эффективно, кстати - вжиться в роль. Джун свидетельница: он

объясняет, что от меня требуется... а я каким-то образом усваиваю.

- И Жюли - очередная роль?

- Я паспорт покажу. Сейчас нет с собой... в следующий раз. Клянусь.

- А две недели назад... почему не предупредили, что он собирается

пустить в ход версию с шизофренией?

- Я вас предупредила: кое-что готовится. Насколько осмелилась.

Во мне снова зашевелилось недоверие; я чувствовал, что сомнения

обуревают и Жюли. Что ж, придется признать: по-своему она и вправду меня

предупреждала. Теперь, когда я перехватил инициативу, она заметно ослабила

сопротивление.

- Ладно... По крайней мере, психиатр он все-таки или нет?

- Недавно выяснилось, что психиатр.

- Значит, все это надо понимать в медицинском плане? Бросив на меня еще

один испытующий взгляд, принялась изучать узоры плитки.

- Он то и дело рассуждает о моделируемых ситуациях. О формах поведения

людей, которые сталкиваются с непостижимым. И о шизофрении много

рассказывает. - Пожала плечами. - Как перед лицом неведомого в человеке

дробится мораль... и не только мораль. Однажды заявил, что неведомое -

важнейший побудительный мотив духовного развития. То есть тот факт, что нам

неизвестно, для чего мы родились. Для чего существуем. Смерть. Загробная

жизнь. И тому подобное.

- Так что же он хочет с нашей помощью подтвердить или опровергнуть?

Не поднимая глаз, покачала головой.

- Честно говоря, мы всю дорогу это выведываем, но он... он приводит

один и тот же довод: если он сообщит нам конечную цель, поделится своими

ожиданиями, то мы непременно станем вести себя совсем иначе. - У нее

вырвался сдавленный вздох. - Какой-то резон тут есть.

- Этот аргумент я уже слышал. Когда попросил его описать вашу мнимую

болезнь подробнее. Посмотрела мне в лицо.

- Подробностей хоть отбавляй. Мне их пришлось вызубрить. Он придумывал,

а я учила наизусть.

- Ясно только одно. С какого-то перепугу он решил завалить нас враньем.

Но ради чего поддаваться внушению? Я такой же сифилитик, как вы -

шизофреничка.

Опустила голову.

- Я ему не поверила, честно.

- Я хочу сказать, пусть лжет обо мне сколько требуется для его игр,

опытов или как их там, мне плевать. Но не плевать, если вы его ложь всерьез

принимаете.

Воцарилось молчание. Чуть ли не против воли она опять подняла на меня

глаза. Свет этого взгляда точно прорвался из далекого прошлого, из тех

времен, когда люди еще не умели говорить. Сомнение растаяло в глубине ее

глаз, дав место доверчивости; так, не проронив ни слова, она признала мою

правоту. В углах рта мимолетным изгибом проступило смиренье, неловкое "да".

Вновь потупилась, убрала руки за спину. Немота, тень детского раскаяния,

робкая гримаса вины.

На сей раз она не пыталась увернуться. Навстречу раскрылись теплые

губы, и мне дано было приникнуть к ее телу, ощутить его нежный рельеф... и с

восхитительной ясностью понять, что все гораздо проще, чем я думал. Она

ждала моего поцелуя. Кончиком языка я нашел ее язык, объятье стало тесней,

настойчивей. Но тут же она отняла губы и, не вырываясь из рук, уткнулась

лицом мне в плечо. Я поцеловал ее затылок.

- Я чуть не спятил без вас.

- Не приди вы сегодня, я умерла бы, - шепнула она.

- Это и есть настоящее. Остальное - мираж.

- Поэтому мне и страшно.

- Страшно?

- Хочешь поверить. И не можешь.

Я сжал ее крепче.

- Давайте увидимся вечером. Там, где нам никто не помешает. - Она

молчала, и я поспешно добавил: - Бога ради, положитесь на меня. Я не причиню

вам вреда.

Ласково отстранилась, не поднимая головы, взяла меня за руки:

- Не в этом дело. Просто здесь больше чужих глаз, чем вы думаете.

- Где вы ночуете?

- Тут есть... что-то вроде укрытия. - И, торопливо:

- Я вам покажу. Честно.

- На вечер что-нибудь планируется?

- Он расскажет очередную историю из своей жизни, назовем это так. После

ужина я выйду к столу. - Улыбнулась. - Какую именно историю, не знаю.

- Но после этого мы встретимся?

- Постараюсь. Но я не...

- Что, если в полночь? У статуи?

- Ну, попробуем. - Обернувшись к столу, сжала мне пальцы. - Чай-то

совсем остыл.

Мы вернулись, сели за стол. Выпили теплого чаю - я не разрешил ей

заваривать свежий. Я съел пару сандвичей, она закурила, и разговор

продолжался. Их с сестрой, как и меня, ставило в тупик парадоксальное

стремление старика любыми средствами втянуть нас в свою игру. При том, что

он ежеминутно выказывал готовность ее прекратить.

- Как только мы начинаем кобениться, он предлагает нам немедля лететь

обратно в Англию. Во время плавания мы раз насели на него: чего вы

добиваетесь, очень просим... и все такое. В конце концов он чуть не вышел из

себя, я его впервые таким видела. Назавтра даже пришлось извиняться. Просить

прощения за назойливость.

- Он, видно, ко всем одни и те же приемы применяет.

- Твердит, чтоб я держала вас на расстоянии. Говорит про вас гадости. -

Стряхнула пепел под ноги, усмехнулась.

- Как-то принялся извиняться перед нами за вашу тупость. Здесь он явно

перегнул, если вспомнить, как вы за пять секунд раскусили его историю с

Лилией.

- Он не намекал, что я начинающий психиатр и в некотором роде ему

ассистирую?

Она не смогла скрыть удивления и тревоги. Поколебалась.

- Нет. Но такая мысль нам приходила в голову. - И сразу: - А вы

действительно психиатр?

Я осклабился.

- Он только что сообщил, что вытянул эту идею из вас, под гипнозом.

Вы-де меня в этом подозреваете. Надо быть начеку, Жюли. Он хочет лишить нас

последних ориентиров.

Отложила сигарету.

- Причем так, чтоб мы сами это сознавали?

- Вряд ли ему выгодно бороться с нами поодиночке.

- Да, и нам так кажется.

- Значит, главный вопрос: почему? - Быстро кивнула.

- А кроме того - почему вы еще сомневаетесь во мне?

- По той же причине, что и вы - во мне.

- Вы же сами прошлый раз сказали. Лучше вести себя так, будто мы

встретились случайно, далеко от Бурани. Чем ближе мы друг друга узнаем, тем

спокойнее. Безопаснее. - Я слегка улыбнулся. - Я вот, к примеру, готов

поверить чему угодно, кроме того, что вы учились в Кембридже и при этом не

выскочили замуж.

Потупилась.

- Чуть не выскочила.

- Но теперь угроза позади?

- Да. Далеко-далеко.

- Я столького не знаю о вашей настоящей жизни.

- Моя настоящая жизнь куда скучнее вымышленной.

- Где вы вообще-то живете?

- Вообще-то - в Дорсете. Там живет моя мать. А отец умер.

- Кем был ваш отец?

Ответить ей не удалось. Испуганно уставилась в пространство за моей

спиной. Я крутанулся на стуле. Кончис. Он, должно быть, подкрался на

цыпочках - шагов его я не слыхал. В руках он держал занесенный

четырехфутовый топор, точно раздумывая, как бы ловчее проломить мне череп.

Жюли хрипло вскрикнула:

- Не остроумно, Морис!

Он и ухом не повел, в упор глядя на меня.

- Чаю попили?

-Да.

- Я обнаружил сухую сосну. Ее надо порубить на дрова. Он произнес это

до смешного резким и повелительным тоном. Я оглянулся на Жюли. Та вскочила и

злобно уставилась на старика. Я сразу почуял: быть беде. Они со мной не

слишком считались. С каким-то угрюмым бесстрастием Кончис проговорил:

- Марии нечем плиту затопить.

Визгливый, на грани истерики, голос Жюли:

- Ты напугал меня! Совесть нужно иметь!

Я снова посмотрел на нее: широко раскрытые, как в трансе, глаза,

прикованы к лицу Кончиса. И, будто плевок:

- Ненавижу!

- Ты, милая, слишком возбуждена. Поди остынь.

- Нет!

- Я настаиваю.

- Ненавижу!

В ее криках слышались такие ярость и исступление, что мое вновь

обретенное спокойствие рассыпалось в прах. Я в ужасе переводил взгляд со

старика на девушку, надеясь различить хоть какой-то признак предварительного

сговора между ними. Кончис опустил топор.

- Жюли, я настаиваю.

Я физически ощутил, как схлестнулись их самолюбия. Потом она круто

повернулась и с размаху всадила ноги в шлепанцы, лежащие у дверей

концертной. Проходя мимо стола - на протяжении всей сцены она ни разу не

взглянула в мою сторону, - Жюли, прежде чем отправиться восвояси, выхватила

у меня из-под руки чашку и выплеснула содержимое мне в лицо. Чая там было на

донышке, и он совсем остыл, но сам порыв пугал какой-то детской

мстительностью. Я захлопал глазами. Она устремилась прямиком к лестнице.

Кончис строго окликнул:

- Жюли!

Остановилась у восточного края колоннады, но из упрямства не

повернулась к нам.

- Ты как избалованный ребенок. Неслыханно. - Не двинулась с места.

Сделав к ней несколько шагов, он понизил голос, но я разбирал, что он

говорит. - Актриса имеет право на срыв. Но не в присутствии посторонних.

Иди-ка извинись перед гостем.

Поколебавшись, резко развернулась и, чеканя шаг, прошла мимо него к

столу. Слабый румянец; она все так же избегала смотреть мне в глаза.

Остановилась рядом, строптиво набычилась. Я попытался заглянуть ей в лицо,

затем растерянно посмотрел на Кончиса.

- Ведь вы и вправду нас напугали!

Стоя за ее спиной, он поднял руку, чтоб я успокоился, и повторил:

- Жюли, мы ждем извинений.

Вдруг вскинула голову.

- И вас ненавижу!

Вредный, дитячий голосок. Но - или мне показалось? - правая ресница

чуть заметно дрогнула: не верь ни единому слову. Я еле сдержал улыбку. Она

меж тем отправилась назад, поравнялась со стариком. Тот хотел ее остановить,

но она злобно оттолкнула его руку, сбежала по лесенке, вышла на гравий;

ярдов через двадцать сбавила темп, прижала ладони к щекам, точно в ужасе от

того, что натворила, и скрылась из виду. Заметив мое старательно разыгранное

беспокойство, Кончис улыбнулся.

- Не принимайте ее истерик близко к сердцу. В некотором смысле она

сознательно противится собственному исцелению. А сейчас так просто

симулирует.

- Ей почти удалось меня обмануть.

- Того-то ей и надо было. Доказать вам наглядно, какой я деспот.

- И сплетник, по всей видимости. - Он уставился на меня. Я продолжал: -

Чай-то вытереть нетрудно. Гораздо трудней отмыться, если тебя ославили

сифилитиком. Тем более, вам ведь давно известно, какой это "сифилис".

Улыбнулся.

- Но вы, конечно, поняли, зачем я это сделал?

- Пока нет.

- Кроме того, я сообщил ей, что на той неделе вы встретились с вашей

подружкой. И теперь не догадались? - Ответ он мог прочесть на моем лице.

Помедлив, сунул мне в руки топор. - Пойдемте. По дороге объясню.

Я поднялся и понес топор вслед за ним, в направлении ворот.

- Все на свете имеет конец, и наши летние приключения в том числе. А

значит, я должен заранее позаботиться о, так сказать, отходных путях,

которые для Жюли были бы наименее болезненны. Недостоверными сведениями о

вас я снабдил ее, чтобы наметить несколько таких вот путей. Теперь она

знает, что у вас есть другая. И что вы, верно, не столь привлекательный

юноша, каким кажетесь на первый взгляд. Вдобавок шизофреники - вы в этом

только что убедились - эмоционально неустойчивы. Я далек от мысли, что вы

способны воспользоваться ее нездоровьем ради плотской потехи. Но если ввести

в ее сознание дополнительные сдерживающие факторы, вам будет сподручнее

контролировать ситуацию.

В груди моей разливалось тепло. Чуть заметное движение ресниц Жюли

сделало все уловки Кончиса тщетными - и безвредными; теперь и я был вправе

схитрить.

- Что ж, раз так... конечно. Я не против.

- Потому я и нарушил ваш тет-а-тет. Курс лечения предусматривает

регрессии, дополнительные нагрузки. Перелом без тренировки не срастется. -

И, торопливо: - Ну, Николас, как вы ее нашли?

- Преисполнена недоверия. Вы оказались правы.

- Но вы хоть постарались...?

- Насколько успел.

- Хорошо. Завтра я намерен скрыться с глаз долой. Во всяком случае,

внушить ей, что меня на вилле нет. Вы целый день проведете с ней как бы

наедине. Посмотрим, что она станет делать.

- Лестно, что вы до такой степени мне доверяете. Похлопал меня по

плечу.

- Признаться, я давно собирался спровоцировать ее на такую вот

негативную реакцию. Чтоб рассеять ваши сомнения в ее ненормальности. Если

они еще оставались.

- С ними покончено. Раз и навсегда.

Он важно кивнул, а я засмеялся про себя. Мы подошли к дереву, уже

срубленному. Требовалось расколоть его на чурбаки приемлемого размера. К

дому дрова оттащит Гермес, мне нужно лишь сложить их в поленницу. Я принялся

махать топором, и Кончис вскоре ретировался. Работал я с гораздо большей

охотой, чем в прошлый раз. Те ветки, что потоньше, сухие и хрупкие, ломались

от первого же удара; и в каждый взмах топора я вкладывал свой, особый смысл.

Приемлемые размеры обретала не только древесина. Складывая дрова в

аккуратный, один к одному, штабель, я мысленно приспосабливал одну к одной

многочисленные тайны, окутывавшие Бурани и Кончиса. Скоро я узнаю всю правду

о Жюли, но самое важное уже узнал: она на моей стороне. С нашей помощью

Кончис худо-бедно воплощает в жизнь свои саркастические фантазии, навязывает

миру некий универсальный парадокс. Для него всякая правда - отчасти ложь и

всякая ложь - отчасти правда. Вслед за Жюли я начинал прозревать за его

бесчисленными ловушками и фокусами, при всей их внешней пагубности, благую

волю. Я вспомнил, как он показал мне улыбку каменной головы - свою

абсолютную истину.

В любом случае, он слишком умен, чтобы надеяться, что наружный блеск

его игрищ способен нас ослепить; втайне он стремится как раз к обратному...

и стоит набраться терпения, пока не раскроется их глубинная цель, подспудный

смысл.

Размахивая топором в лучах высокого солнца, со смаком разминая мускулы,

вновь чувствуя под ногами твердую почву, предвкушая ночь, завтрашний день,

Жюли, поцелуй, освобождение от Алисон, я готов был ждать все лето напролет,

коль он того пожелает; и всю жизнь напролет ждать такого же цельного лета.

Она явилась нам в отблесках лампы, стоящей на столе в юго-восточном

углу террасы второго этажа, совсем иная, чем в вечер своего первого

появления, в тот вечер, когда Кончис официально представил ее как Лилию.

Костюм ее мало изменился по сравнению с тем, что был на ней днем... те же

белые брюки, хотя блузку она надела тоже белую, со свободными рукавами, как

бы делая уступку здешней вечерней чопорности. Коралловые бусы, красный

ремень, шлепанцы; капелька тени для век, чуть-чуть губной помады. Встречая

ее, мы с Кончисом встали. Замерла передо мной, помедлила, как-то настойчиво,

отчаянно и долго смотрела в глаза.

- Мне стыдно за свое поведение. Простите, пожалуйста.

- Не стоит. Какая ерунда.

Взглянула на Кончиса, точно ожидая похвал. Тот улыбнулся, указал ей на

стул между нами. Но она потянулась к вороту блузки и вынула веточку жасмина.

- Символ мира.

Я понюхал цветок.

- Как трогательно.

Уселась. Кончис налил ей кофе, а я предложил сигарету и чиркнул

спичкой. Она казалась пристыженной - подняв на меня глаза при встрече,

теперь упорно их отводила.

- Мы с Николасом, - сказал Кончис, - беседовали о религии.

Это правда. К столу он вынес Библию, заложенную в двух местах; и мы

принялись рассуждать о божеском и небожеском.

- Вот как. - Уставилась на чашку, подняла ее, отхлебнула кофе; в тот же

миг я ощутил мимолетное касание ее ноги под свисающим до полу краем

скатерти.

- Николас считает себя агностиком. Но понемногу признался, что ему все

равно.

Вежливо посмотрела на меня.

- Все равно?

- Есть вещи поважнее.

Потрогала ложечку, лежащую на кофейном блюдце.

- А я думала, важнее ничего нет.

- Важнее, чем ваше мнение о том, с чем вы никогда в жизни не

столкнетесь? По мне, это пустая трата времени. - Я потянулся к ее ноге, но

не нашел. Она наклонилась, взяла со стола мой спичечный коробок и вытряхнула

на белую скатерть десяток спичек.

- А может, вы просто боитесь размышлять о боге? Голос ее звучал

неестественно, и я догадался, что весь разговор был спланирован заранее...

она говорит то, что нужно Кончису.

- Нельзя размышлять о чем-то, что мышлению неподвластно.

- Но вы размышляете о завтрашнем дне? О том, что будет через год?

- Конечно. Обо всем этом можно делать достоверные предположения.

Она забавлялась спичками, составляя из них один узор за другим. Я не

отрывал взгляда от ее губ: прекратить бы эту пустую трепотню.

- А я и о боге могу делать достоверные предположения.

- Например?

- Он невероятно мудр.

- Почему вы так думаете?

- Потому, что я его не понимаю. Зачем он, кто он, на каком уровне

бытия. А Морис уверяет, что я очень умная. Видно, бог невероятно мудр, раз

он настолько умнее меня. Настолько, что не оставил мне ни одной подсказки.

Уничтожил все улики, все очевидности, все причины, все мотивы своего

существования. - Быстро взглянув на меня, опять занялась спичками; в глазах

ее стояло холодно-пытливое выражение, перенятое у Кончиса.

- Невероятно мудр - или невероятно жесток?

- Мудр. Умей я молиться, попросила бы бога не посылать мне знамений.

Как только он пошлет знамение, я пойму, что он не бог. А лжец.

На сей раз она посмотрела на Кончиса, чей взгляд блуждал в морских

далях; он, верно, ждал, пока она произнесет весь положенный ей текст. И

вдруг дважды беззвучно стукнула по столу указательным пальцем. Стрельнула

глазами в сторону Кончиса, снова взглянула на меня. Я посмотрел на скатерть.

Она положила две спички крест-накрест и еще пару рядом; XII. Меня наконец

осенило, но она уже приняла равнодушный вид, собрала спички в горку,

отодвинулась, пряча лицо от света лампы, и обратилась к Кончису:

- Ты что-то помалкиваешь, Морис. Права я или нет?

- Я на вашей стороне, Николас. - Улыбнулся. - Я думал так же, как вы,

будучи гораздо старше и опытнее. Мы не виноваты, что лишены наития женской

человечности. - Он выговорил это без всякой лести, просто констатируя факт.

Жюли не смотрела в мою сторону. На лице ее лежала тень. - Но затем я пережил

нечто такое, что заставило меня постичь истину, которую высказала сейчас

Жюли. Она, правда, сделала нам с вами комплимент, причислив бога к мужскому

роду. Мне-то кажется, она, как все настоящие женщины, знает - любое

серьезное определение бога с необходимостью является и определением матери.

Рождающей субстанции. Подчас она рождает самые неожиданные вещи. Ибо

религиозный инстинкт - воистину тот инстинкт, который дает нам способность

определить, что именно породило ту или иную ситуацию.

Он откинулся на спинку стула.

***

- По-моему, я уже упоминал, что в 1922-м, когда дух нового времени - а

тот шофер олицетворял демократию, равенство, прогресс - уничтожил де Дюкана,

я находился за границей. А именно - гонялся за птицами (или, точнее, за

птичьими голосами) на самом севере Норвегии. К вашему сведению, там, в

арктической тундре, водится множество редких пернатых. Мне повезло. У меня с

детства тонкий слух. К тому времени я опубликовал не одну статью о том, как

различать птиц по их крикам и трелям. Даже завязал переписку со

специалистами - с д-ром ван Оортом из Лейдена, с американцем Э. Э.

Сондерсом, с Александерами из Англии. И вот летом 1922 года на три месяца

покинул Париж и отправился в Арктику.

...Жюли чуть-чуть повернулась, и я снова почувствовал прикосновение

ноги - легчайшее, нагое. Стараясь не привлекать внимания Кончиса, я уперся в

пол каблуком левой сандалии и тихонько высвободил ступню; босая подошва

нежно чиркнула по моей коже. Жюли щекотала меня пальцами - забава невинная,

но возбуждающая. Я попробовал, в свою очередь, наступить ей на ногу, но

встретил мягкий отпор. Пришлось довольствоваться малым. Кончис тем временем

продолжал.

- По пути я заехал в Осло; профессор тамошнего университета рассказал

мне, что в глуши хвойных лесов, которые тянутся из Норвегии в Финляндию и

Россию, живет один знающий крестьянин. Он, похоже, неплохо разбирается в

птицах; правда, профессор ни разу с ним не виделся: тот слал ему данные о

перелетах. Мне давно хотелось послушать пение некоторых таежных видов, и я

решил съездить к этому крестьянину. После тщательных орнитологических

изысканий в тундре Крайнего Севера я пересек Варангер-фиорд и очутился в

Дата добавления: 2015-10-16