Часть третья 1929 2 страница

Грейс почувствовала, как отец Гвидо нервно вздрогнул, стоя с ней рядом. Практически все население деревни собралось вокруг них в плотный тесный круг; в воздухе царили напряжение и злоба.

– Когда проходило обрезание? – спокойным голосом спросила она священника.

– Не знаю, доктор Тривертон. Я знаю только, что двенадцать девушек были подвергнуты этому и что Тереза умирает от инфекции, занесенной в рану.

Грейс обратилась к старейшинам:

– Вы должны пропустить нас!

Бесполезно. Несмотря на образованность и обращение в христианство, эти люди все еще были крепко связаны своими старинными традициями и ритуалами. Каждое воскресенье они ходили в церковь в миссию отца Гвидо, а затем отправлялись в лес для совершения древних варварских ритуалов.

– Мне позвать местного офицера полиции? – спросила Грейс. – Всех вас могут посадить в тюрьму! Он заберет ваших коз, сожжет дотла ваши дома! Вы этого добиваетесь?

Старики остались неподвижны. Они загораживали собой вход в дом, держа наготове оружие.

– То, что вы сделали, неправильно! – закричал отец Гвидо. – Вы совершили тяжкий грех в глазах Господа нашего!

Наконец один из старших заговорил.

– А разве Библия не учит нас, что Господь Иисус прошел обрезание?

– Да, это так. Но нигде не говорится, что он благословил свою мать Марию, чтобы она сделала обрезание!

Несколько пар глаз прищурились. Одна из старых тетушек кивком указала куда-то через плечо.

– Разве мы не учили вас, что старые привычки плохие? Разве вы не почувствовали на себе любовь Иисуса Христа и не доверились его воле, не обязались соблюдать его законы? – Отец Гвидо указал пальцем на небо. Его голос разносился над головами собравшихся. – Вас не допустят в рай за то, что вы сделали! Вы будете гореть в адском огне злобного Сатаны за свои страшные грехи.

Грейс заметила, что застывшие лица начали оживать. Затем Марио выступил вперед и стал умолять своих родственников, быстро говоря на своем языке, пропустить святого отца и мемсааб в хижину Терезы.

Наступила тишина, в которой семь старших кикую встретились глазами с двумя белыми людьми; затем старая бабушка отошла в сторону.

Отец Гвидо и Грейс вошли в хижину и увидели Терезу, лежащую на постели, застеленной свежими зелеными листьями; в темноте слышалось жужжание множества мух и чувствовался запах церемониальных трав. На коленях возле девушки стояла Вачера.

Пока отец Гвидо опускался на колени по другую сторону, открывал свою маленькую сумку, вынимал шелковое покрывало и святую воду – принадлежности для проводов в последний путь, Грейс наклонилась, чтобы осмотреть девушку.

Рана была обработана тем, что, как ей было известно, считалось соответствующим ритуалу, точная формула хранилась и веками передавалась из поколения в поколение. Особые листья определенного растения окунались в масло, которое служило антисептиком, а затем помещались между ног. Их часто меняли на свежие, и не было никаких сомнений, что специально для этого была призвана <медсестра», которая зароет использованные листья в тайном укромном месте – табу, куда никакой посторонний человек не сможет забрести случайно. Терезу, должно быть, кормили особой священной едой, связанной с проведением этого ритуала, насколько знала Грейс, и она должна была употреблять пищу, поданную на листьях банана.

Весь процесс посвящения девушки в женщину был священным и тайным обрядом, лишь немногим белым удалось присутствовать при нем. Это было так же свято и полно глубокого смысла для каждого в племени кикую, как и поклонение у алтаря для любого католика. Но этот жестокий и бесчеловечный ритуал был связан с жестокой болью и страданиями, потерей крови и деформациями, которые позднее вызывали проблемы у женщин в их взрослой жизни, тяжелейшие роды. Грейс присоединилась к миссионерам в их борьбе за запрещение этого ритуала.

Сестра Марио была очень хорошенькой. Грейс видела это, несмотря на скудость освещения, проникавшего сквозь потолок. Ей было на вид около шестнадцати лет, черты лица были изысканными, и в них проглядывала невинность и нетронутость. Глаза Терезы были широко раскрыты. Грейс мягко закрыла их, потому что девушка уже умерла.

Пока отец Гвидо старательно читал молитвы, связанные с похоронами, Грейс опустила голову вниз и старалась побороть подступившие слезы.

Она не молилась и лишь плотно сжала зубы от ярости и чувства собственного бессилия. Тереза была уже четвертой девушкой, умершей от заражения крови после инициации, которую видела Грейс. Само обрезание производилось знахаркой специальным ножом. Она также слышала о других девушках, умерших от заражения крови, которое можно было бы вылечить, если бы европейские доктора были приглашены вовремя.

Грейс подняла голову и встретилась взглядом с Вачерой.

Воздух внутри хижины, казалось, пронзил заряд; в нем столкнулись силы двух соперниц – Вачеры и Грейс. Было такое ощущение, что глиняные стены домика не вынесут этого накала страстей и разлетятся на мелкие кусочки.

Затем Грейс произнесла на языке кикую:

– Я хочу увидеть, как твоим дьявольским ритуалам будет положен конец. Я знаю, что ты занимаешься черной магией, слышала это от своих пациентов. Я слишком долго терпела твое присутствие. Из-за тебя и таких, как ты, этот ребенок умер.

Грейс дрожала от гнева, а на лице знахарки застыла неподвижная маска. Вачера была все еще прекрасна – высокая, тонкая, с обритой головой, рядами бусин и браслетов, украшавших ее длинные руки, закутанная в мягкие складки своего одеяния. Она была живым анахронизмом среди обращенных в христианство кикую, призраком из прошлого их племени. Она неподвижно смотрела на Грейс Тривертон с презрением и гордостью, затем поднялась и покинула хижину.

Грейс вернулась в миссию и заметила Валентина, который нервно прохаживался взад и вперед перед зданием клиники. Когда она увидела, что у него в руках, а также маленького мальчика, который в ужасе прижался к ступенькам веранды, она поняла, зачем пожаловал ее братец.

– Взгляни на это! – закричал Валентин, швыряя в нее чем-то. Вещь ударилась ей в грудь и упала на землю. Она подняла ее и увидела, что это была одна из кукол Моны. – Я застал его за тем, что он играл с ней!

– Ох, Валентин! – вздохнула она. – Ему всего семь лет. – Грейс последовала за своим братом и присела на корточки возле Артура, который, как она заметила сразу же, получил очередные родительские наставления в виде порки.

– Я не позволю тебе баловать его! Вы с Роуз превращаете моего мальчика в неженку!

Грейс положила руку на голову Артура, тот расплакался.

– Бедный малыш, – пробормотала она, гладя его по волосам.

– Черт возьми! Грейс! Послушай меня!

Она взглянула на него:

– Нет, это ты меня послушай, Валентин Тривертон! Я вижу ребенка, который совершенно уничтожен и подавлен, и я не стану слушать, как ты выкрикиваешь всякие глупости. Еще одна девочка умерла из-за инициации, и я не смогла спасти ее. Что ты сделал, чтобы прекратить эти варварские обряды, Валентин? Это твои люди. Ты должен заботиться о них!

– Какое мне дело до того, чем занята кучка черных? Меня беспокоит только мой сын. Я не позволю ему играть в кукол!

– Нет, – медленно произнесла она. – Тебя вовсе не волнует, чем заняты африканцы. И ты больше беспокоишься о себе самом, чем о своем сыне!

У Валентина внезапно покраснела шея, он бросил сердитый взгляд на свою сестру, потом развернулся и ушел.

Войдя под крышу дома, который служил Грейс клиникой, она успокоила Артура. Плечи и шея мальчика были покрыты свежими шрамами.

– Привет, – прозвучал мягкий голос, и в открытых дверях появился силуэт.

Грейс пригляделась. Ее сердце забилось сильнее.

– Джеймс! Ты вернулся!

– Я приехал прошлой ночью и сразу же поспешил увидеть тебя. Что тут у вас происходит?

– Да снова Валентин.

Джеймс вошел в комнату:

– Привет, Артур!

– Привет, дядя Джеймс!

– Мой брат думает, что может битьем и угрозами превратить своего сына в мужчину, – спокойно сказала Грейс, пытаясь сдержать свой гнев и не выдать себя голосом, чтобы не напугать мальчика. – Я собираюсь положить конец этим поркам, я должна… С тобой все будет хорошо, Артур. Ты не очень сильно пострадал.

– Ты написала Роуз об этом?

– Она должна вернуться со дня на день. Ее письмо было не очень точным, ты же знаешь Роуз.

– Стало быть, Мона уже в школе в Англии?

– Да. В академии, куда Роуз ходила, когда была девочкой.

– Ты ведь скучаешь по Моне, не так ли?

– Да, очень.

Грейс поцеловала своего племянника в макушку, потом усадила его на пол. Мальчик был слишком мал для своего возраста и унаследовал мечтательный характер матери.

– Иди, дорогой, – ласково сказала Грейс. – Иди, поиграй.

– А куда мне идти? – поинтересовался он, смущенно глядя на нее своими большими голубыми глазами.

– А куда бы ты хотел пойти, Артур?

Он изобразил задумчивость, а затем спросил:

– Могу я пойти посмотреть малышей?

Она улыбнулась и подтолкнула его в нужную сторону. Валентин запретил Артуру заходить в хижину для родов в клинике Грейс, но она решила не подчиняться приказам своего брата.

– Джеймс! – с восторгом сказала она, когда они вышли из клиники. – Как прекрасно снова видеть тебя, это такой сюрприз для меня!

Грейс удивилась, как солнечный свет превращает темные каштановые волосы Джеймса в золотисто-рыжие, она ощутила знакомое чувство любви и трепета, которое никогда не покидало ее. Всякий раз, когда он уезжал, ей казалось, что часть ее самой уезжает вместе с ним. Когда он возвращался, она снова становилась самой собой.

– Я скучала по тебе, – призналась она.

Они направились по тропинке, ведущей к ее дому, мимо новых хижин, которые она велела построить. Одна из них была новым отделением для родов, где Артур проводил большую часть своего времени, разглядывая новорожденных младенцев.

Когда Джеймс и Грейс вошли на веранду ее коттеджа, она спросила:

– Что нового в Уганде?

– Все как обычно. Сонная болезнь, малярия. Ничего нового. А ты как, Грейс? Как шли дела в миссии эти четыре месяца?

Она вошла в дом и вернулась с двумя стаканами лимонада. Передавая один Джеймсу, она заметила:

– Тебя не было пять месяцев. У нас новый курятник и новая доска в классе.

Он улыбнулся:

– Итак, за кур и образование, – произнес он, и они выпили.

Джеймс внимательно разглядывал Грейс. Она выглядела такой же аккуратной и хрупкой, как всегда. Несмотря на многочисленные обязанности, которые налагало на нее ведение клиники и школы, Грейс всегда носила белую юбку и блузку, ее короткие волосы были аккуратно уложены. «И она стала еще более прекрасной, – подумал он, – с тех пор, как я последний раз видел ее».

– Тебя что-то беспокоит, Грейс?

– Была еще одна инициация. Сестра Марио умерла. – Она села в кресло-качалку. – Мне надо быть строже с этими людьми, Джеймс. Я хочу заставить их понять, что их древние родовые обычаи приносят большой вред. На дворе уже двадцатый век. Современная медицина достигла таких высот, которые были недоступны ей в предшествующие века. В наши дни мы умеем творить чудеса. И все же, когда они напуганы, они сначала бегут к своим знахарям и шаманам.

– Народная медицина вовсе не так плоха, Грейс.

– Да нет же. Она слишком проста, примитивна и замешена на колдовстве. Кто знает, что эта женщина кладет в свои зелья! – Грейс махнула рукой в сторону поля для поло и хижины, стоявшей позади него.

Жилье Вачеры теперь, спустя столько лет, стало привычной деталью пейзажа, и не требовалось дополнительных пояснений к жесту Грейс. И все же множество европейских ферм теперь имели вкрапления из низеньких хижин – небольших поселений африканцев, которые лишились своих доходов и пропитания и решили пойти работать к белым людям и жить в качестве арендаторов на их земле. Поэтому присутствие Вачеры в дальнем конце поля для поло больше не воспринималось как нечто из ряда вон выходящее, как это было раньше. Молодая знахарка, и это было известно Грейс, вела странный образ жизни, тайно занимаясь своим древним ремеслом. Но Грейс знала о ее занятиях – пациенты рассказывали об этом.

Вдова Матенге руководила охотой за духами, когда на племя обрушивалась эпидемия, проводила церемонию перед посадкой растений перед началом сезона дождей, она изготавливала магические амулеты, которые защищали детей, принимала роды, смешивала любовные напитки, разговаривала с духами мертвых, предсказывала будущее. Она также, как подозревала Грейс, орудовала ножом во время обряда обрезания девочек.

– Я полагаю, – спокойно произнесла Грейс, – что окружной уполномоченный действует неправильно. Перевести что-то в ранг незаконного не значит, что само явление исчезнет. Что нам надо сделать – это добиться, чтобы все последователи этих варварских обрядов считались вне закона. Вачера и такие люди, как она, должны быть изгнаны – тогда древние обряды отомрут сами по себе.

– И как же ты предлагаешь избавиться от нее? Валентин пытался, но ему это не удалось.

– Не знаю. Мне стоит съездить в Найроби и попросить миссии действовать сообща. Надо африканцев убедить в том, что их традиционная медицина плоха и что только белый доктор – тот человек, к которому они должны обращаться.

Джеймс достал свою трубку и раскурил ее.

– Боюсь, что я не соглашусь с тобой, Грейс. Я все еще убежден, что в традиционной медицине много хорошего. Вспомни, когда была вспышка дизентерии среди моих ребят, а закончилась горькая соль и касторовое масло, именно старое зелье из ревеня, которое всегда готовили кикуи, спасло их.

Она покачала головой.

– Мы никогда не брали мазков, Джеймс. Мы ни разу не делали анализы под микроскопом. Ты не можешь с уверенностью сказать, была это дизентерия или гепатит.

– Не все можно диагностировать с помощью современной медицины, Грейс. Видишь ли, есть еще такая вещь, как односторонность восприятия.

– Ты бы не стал так говорить, если бы видел сегодня эту бедную девочку.

Неожиданно из-за угла дома, где располагалась классная комната, выбежала толпа мальчишек, которые смеялись и оглядывались назад через плечо. Когда они заметили, что на веранде сидит Грейс, они сейчас же изобразили серьезность на своих лицах и напустили на себя безразличный вид.

– Джамбо, мемсааб доктори! – проговорили они и зашагали прочь, как маленькие черные солдатики.

– Господи Боже, – пробормотала она, поднимаясь из кресла, – что еще они устроили?

За длинным зданием, в котором располагалась школа, она разглядела фигурку маленькой девочки, лежащей на земле и покрытой грязью.

– Ваньиру! – окликнула Грейс, приближаясь к ней.

Она помогла девятилетней девочке подняться на ноги, стряхнуть грязь с ее платья и спросила:

– Ваньиру, ты не ударилась?

Девочка, едва сдерживая слезы, покачала головой.

– Хочешь пойти домой?

Та замотала головой еще сильнее.

– Ну вот и хорошо. Пойди разыщи мемсааб Памми и скажи ей, что я велела дать тебе конфету.

Девочка смущенно пробормотала «Асанте сана», потом развернулась и побежала ко входу в здание школы, где мисс Памела пила чай в перерыве между уроками.

– Это одна из твоих учениц? – спросил Джеймс, когда они вновь пошли к «Дому певчих птиц». – Я и не знал, что у вас есть и девочки-ученицы.

– Она первая девочка в моей школе, и боюсь, что ей приходится переживать ужасный период в своей жизни. Ты знаешь, какую борьбу мне пришлось выдержать, чтобы попытаться привлечь девочек в школу. Три месяца назад женщина из деревни привела свою дочь в школу, и мы приняли ее.

– Это требует большой смелости.

– Разумеется! Эта женщина – вдова с девятью детьми. У нее очень тяжелая жизнь, и она рассказала мне, что хочет, чтобы ее Ваньиру досталась лучшая доля. Она первая африканская женщина, от которой я услышала хоть какое-то выражение собственных чувств. Конечно, я просто дрожала от восторга, что у меня будет учиться девочка, но мальчики жестоко издеваются над ней. Они насмехаются над ней, говорят, что она никогда не выйдет замуж, что она будет таху, потому что занимается мужским делом. И все же она приходит изо дня в день, еще более решительно настроенная, чем раньше. К тому же она очень прилежная ученица, что среди мальчиков встречается не так часто.

Когда они подошли к веранде, Грейс сказала:

– Надо что-то с этим делать, Джеймс. Ты знаешь, у нас было нападение саранчи два месяца назад, и мужчины обвинили в этом женщин. Они говорили, что это произошло потому, что женщины стали надевать короткие юбки, и Бог наслал саранчу в качестве наказания. – Она обернулась к нему: – Джеймс, я как-то раз взвесила груз, который переносят эти женщины. Одна из них несла больше ста восьмидесяти фунтов! И при этом у них высокая рождаемость. Ты видел, что у многих женщин по восемь-десять детей, они трудятся на своих фермах в одиночку, потому что их мужчины ушли работать на белого человека. А теперь, когда молодые африканцы получают образование, они больше не хотят оставаться в деревнях, а желают работать в городах. Они приезжают домой только в гости, делают своих женщин беременными и снова исчезают. И они очень сильно настроены против того, чтобы их жены и дочери получили образование.

Джеймс взглянул на ее лицо, смуглое от загара, на морщинки вокруг глаз и упрямый подбородок, подчеркивавший, что она стала еще более решительной, чем раньше. Это было лицо, которое он часто представлял себе, которое являлось ему во сне.

– Мы можем прогуляться, Грейс?

Африканцы, работавшие в миссии Грейс, больше не носили шкуры овец и шука, они надевали одежду европейского покроя, больше не брили головы, а носили очень короткие стрижки, оставлявшие кудрявые завитки волос на голове. В ушах у многих все еще были вставлены деревянные цилиндры, на руках и ногах звенели браслеты из бусин, но у большинства единственным украшением был небольшой крестик на цепочке.

Грейс остановилась у деревянного навеса, чтобы проверить ряды горшков для фильтрации воды, которые были подготовлены для раздачи крестьянам. Каждый фильтр состоял из двух круглых глиняных горшков, меньший горшок располагался в отверстии верхнего горшка. Она продемонстрировала Джеймсу, как работает эта конструкция.

– В верхнем горшочке лежит слой чистого песка, слой чистого гравия и, наконец, слой мелких осколков кирпича. Воду наливают сверху, и, когда она проходит через все эти слои в нижний горшок, она очищается от примесей, в первую очередь от червей – ришт. Я пытаюсь снабдить этим каждую хижину в деревнях и стараюсь объяснить, насколько жизненно важно очищать воду.

– Это будет ценным вкладом в твою книгу, – сказал Джеймс.

Грейс засмеялась. Джеймс постоянно оказывал на нее давление, чтобы она написала руководство по здоровому образу жизни для сельских рабочих, не имеющих медицинского образования.

– Да где же мне найти время писать книгу?

Они прошли мимо ряда развешанных на веревках для проветривания матрасов, набитых высушенными очистками от кукурузы на американский манер, которые служили своего рода фильтром, а это было уже изобретением самой Грейс.

Они взобрались по тропинке вверх в гору, и перед ними открылся вид, достойный быть запечатленным на картине: ряды зеленых кофейных кустов, отягощенные зрелыми ягодами, занимающие пять тысяч акров земли. Местность здесь была не равнинной, а поднималась и равномерно опускалась волнами, как будто это было застывшее спокойное море, яркая зелень перемежалась с полосками красной земли и длинными высокими палисандровыми деревьями, на которых распускались пурпурные цветы. Теперь был май, и сезон долгих дождей закончился, женщины и дети двигались вдоль рядов, собирая кофейные плоды и наполняя мешки. Тележки ждали их в конце каждого ряда у кромки поля, мужчины переправляли плоды к сушилкам и барабанам, которые находились внизу у реки. Гора Кения охраняла дальнюю границу этого прекрасного вида, она была острой и темной на фоне чистого неба, ее заснеженные вершины сверкали под солнцем. Прямо напротив горы через долину расположилось поместье Белладу, устремленное вверх посреди идеальных зеленых лужаек и террасных садов.

Несколько блестящих автомобилей были припаркованы на подъезде к дому. Грейс узнала одну из них, принадлежащую бригадиру Норих-Гастингсу. Другие, за исключением двух олдсмобилей Валентина, являлись имуществом постоянных гостей дома ее брата.

Белладу никогда не было тихим местом. Теперь, когда машины стали обычной вещью для Кении, а дорога, хотя все еще грязная и непроезжая во время дождя, доходила до самого поместья, да и поезда теперь добирались до городка Найэри, это место было всего в одном дне пути от Найроби. Дом Валентина стал центром светской жизни Кении; здесь постоянно устраивались приемы, охота на лис, матчи по поло, на которые сюда выбирались самые богатые люди Восточной Африки и быстро оседали здесь на кофейных плантациях. Вокруг Белладу ходило множество легенд. Для тех, кто когда-либо удостаивался чести хотя бы издалека взглянуть на этот великолепный дом, он казался местом, в котором люди всегда оставались молодыми и прекрасными, занимались изысканным времяпрепровождением, пили шампанское, и среди гостей были только богатые люди и аристократы. Двадцатые годы были временем расцвета для джентльменов, поселившихся в Кении. Кофе Тривертона корабли развозили по всему миру, и на него был огромный спрос. Брат Грейс правил, как король, и никогда не оставался один.

Грейс пристально посмотрела на дом, слушая, как шумит ветер, раздаются музыка и смех.

Она была возмущена тем, как Валентин обращается с Артуром, стараясь запугать его, чтобы тот поскорее превратился в мужчину. Мальчик подвергался жестокой порке больше, чем кто бы то ни было, если его заставали за игрой в куклы сестры. А его неуклюжесть и постоянные травмы были вовсе не следствием его невнимания, как считал Валентин, а возможно, проявлениями скрытого нервного заболевания. Грейс умоляла своего брата отправить Артура к специалистам для осмотра, но Валентин велел ей не вмешиваться в его дела и заниматься своими. У него не могло быть слабого или больного сына, и любое проявление слабости или изнеженности он выбивал из него.

«Когда же Валентин так изменился?» – думала Грейс. Это был постепенный процесс. Наверно, еще с момента того ужасного дела с Мирандой Вест, а потом перемены с рождением Артура. Любой в Кении знал, что Валентин содержит любовницу-негритянку в Найроби в том самом доме, который он построил специально для Миранды. Она была прекрасной женщиной из племени меру, носившей очень дорогие наряды и водившей машину.

Джеймс нагнал Грейс. Красная глина рассыпалась под его ботинками и поднималась пыльным столбом в лучах солнца. Она смотрела на его большое могучее тело, на то, как он сорвал полоску коры с эвкалипта и принялся сворачивать ее, глубоко погрузившись в свои мысли. Его частые поездки в Уганду в последнее время были связаны с Люсиль, она же привила ему любовь к внутренним районам Африки, но все это было совсем неинтересно Грейс, предпочитавшей проводить долгие дни в тяжелой работе. Она вдруг стала скучать по нему, когда он находился за много миль от нее, в таких опасных местах, она теряла аппетит, ворочалась в постели всю ночь и не могла уснуть. Но, когда он был дома в Килима Симба, она была довольна и спокойна, потому что знала, что он здесь, лишь в нескольких милях от нее. Она испытывала постоянное недовольство из-за его неожиданных приездов. Именно они позволяли им продолжать жить так в течение последних десяти лет, они давали ей энергию, чтобы пережить эти дни, полные сознания собственного бессилия и неудач. Каждый раз, когда Грейс покидала свою клинику, Джеймс стоял у выхода, покрытый пылью и потом от долгого пути, обычно с подарком – чем-нибудь из молочного магазина и непременно в горшочке. Потом они усаживались на веранде и долго и тихо говорили. Как старые друзья, делились своими проблемами, предлагали друг другу помощь, давали советы, смеялись или просто сидели в тишине, очень близко, но не касаясь друг друга, пока африканский день не клонился к закату и не переходил в ночь.

Потом он уезжал, а Грейс лежала в своей постели и так страстно мечтала о нем, что иногда не могла уснуть совсем.

– Грейс, – сказал он, – я должен сказать тебе нечто важное.

Она взглянула на него.

– Мы с Люсиль решили переехать в Уганду и остаться там жить. Навсегда.

Грейс пристально посмотрела на него. Затем резко отвела взгляд.

– Мне жаль, – сказал он, – мы решили это совсем недавно, в мой последний приезд.

– Когда ты уедешь?

– Сразу же после того, как организую доставку наших вещей. Люсиль останется до этого момента. Она в Энтеббе, приводит в порядок наш новый дом.

Грейс сделала несколько шагов в направлении эвкалиптового дерева, чтобы успокоиться. Тень дерева, казалось, поглотила ее; день сразу стал мрачным, как будто облака полностью скрыли солнце.

– А как же ранчо и дети? – произнесла она наконец.

– Я оставляю управление ранчо на Свена Торсена. Он работал со мной два года и вполне справится сам. Джеффри останется в Килима Симба. Ему уже семнадцать лет, и он очень увлечен работой на ранчо. Но Ральф и Гретхен поедут с нами.

– А что ты будешь делать в Уганде?

– Люсиль устроится там работать в шотландской миссии. Она хочет посвятить себя этому делу.

– А что же ты?

– Мне предложили пост администратора в Энтеббе.

Она обернулась и взглянула на него. Солнце освещало мужчину с загорелыми руками, тело которого за много лет, проведенных на свежем воздухе, стало поджарым и сухим.

– Ты станешь работать в конторе? – уточнила она.

– Грейс, мне уже сорок один год, и я не становлюсь моложе. Люсиль считает, что мне надо постепенно уменьшить свой пыл. К тому же на ранчо во мне нет никакой нужды, как это было раньше. Дела идут без моего участия и очень хорошо. Свен сможет присмотреть за ним.

Грейс знала, что финансовое положение Дональдов весьма стабильное. И те дни, когда у них был перерасход кредита, уже в прошлом. Для нее не стала сюрпризом в прошлом году информация Харди Акреса о том, что на ее счет поступила крупная сумма денег в качестве выплаты по депозиту.

– Я буду скучать по тебе, – произнесла она.

– А я по тебе. – Он подошел к ней, встал рядом и опустил глаза. – Мне было трудно принять такое решение, Грейс. Но ты знаешь, какой несчастной чувствовала себя Люсиль.

– Да.

– В Уганде она становится совершенно другим человеком. Там она абсолютно счастлива, я не могу отказать ей в этом.

– Конечно.

Все ее чувства обострились: запах его тела, шероховатая ткань грубой куртки-сафари, звук его голоса, одновременно властного, нежного и со скрытой усмешкой; вся его всеобъемлющая близость. Джеймс всегда был для нее если не любовником, то человеком, которого можно было любить; он был ее тайной страстью, которая лучше, чем отсутствие всяких страстей. Мечты о нем делали ее ночи не столь одинокими, а постель не такой пустой; его спокойная надежная сила помогала ей жить, преодолевать разочарования и неудачи; он разделял с ней ее успехи. Между ними не было и не могло быть физической любви, которой она так страстно желала, и она всегда знала об этом. Но были случайные прикосновения его пальцев к ее руке, объятия под деревьями, защищающие от дождя, приезды домой на все десять праздников Нового года…

Много лет назад Грейс сняла с руки обручальное кольцо Джереми Меннинга; место в ее сердце занял Джеймс Дональд, и она хранила его там, как тайного друга своей души. Но теперь страшная дверь была открыта, и он уходил. Впервые Грейс осознала, сколько ей лет. Внезапно оказалось, что возраст – это очень важно. Ей исполнится сорок в следующем году.

– Я буду скучать по тебе, – повторила она.

– Я заеду завтра, чтобы попрощаться.

«Завтра?» – подумала она. Она начала осознавать, что одиночество стремительно приближалось к ней. Она видела мысленным взором, какими длинными станут ее ночи, как рельсы на заброшенной маленькой железнодорожной станции без света и без жизни. Она видела себя в будущем сидящей на веранде, напряженной и строгой, глядящей в темноту на миссию, которую она создала. Она окинула взглядом поле для поло, где, как она поняла, стояла маленькая хижина, в которой другая одинокая женщина – Вачера – сидела у своего котелка и бесконечно мешала ложкой отвары и зелья.

Грейс отступила назад:

– Попрощайся со мной сейчас, Джеймс. Я не знаю, что сказать тебе завтра.

Он опустил руки ей на плечи. Его объятие было крепким и сильным, он наклонил голову, чтобы поцеловать ее.

– Тетя Грейс! Тетя Грейс!

Они обернулись: маленькая, похожая на паучка фигурка стремительно неслась по дорожке через калитку от того места, где стояла с открытой дверцей одна из машин Тривертонов. Это был какой-то чертик с невероятной прической в необычной одежде, повторяющей взрослые наряды, который летел как на крыльях, широко раскинув руки в стороны, чтобы скорее обнять свою тетю Грейс и повиснуть у нее на шее.

– Ох, тетушка! – взвизгнула Мона. – Как же я соскучилась по тебе!

Все это произошло слишком быстро, горе сменила радость. Грейс упала на колени, в отчаянии тесно прижимая к себе племянницу. Девочка немедленно принялась рассказывать о кораблях и поездах, об ужасных кузенах во Франции, потом воскликнула:

– Не плачь, тетушка Грейс. Теперь я вернулась и больше никогда не покину Кению!

– Мона, – произнесла Грейс сдавленным голосом, – что ты здесь делаешь? Что случилось в академии?

Дата добавления: 2015-10-16