Часть вторая 1920 3 страница

– Давненько вас не было видно, лорд Тривертон, – сказала она и жестом подозвала к себе одного из официантов, накрывающих столы к чаю. – Два пива, – заказала она на суахили и повернулась к Валентину. – Должно быть, у вас дел невпроворот: шутка ли, обработать пять тысяч акров кофе. Только и слышу от земледельцев о том, как они прореживают, мульчируют и подрезают.

Валентин огляделся вокруг. Он думал, что в обеденной комнате будет много посетителей, однако она оказалась пустой. Персонал тихонько работал в другой части комнаты.

– Извини, что не заходил к тебе, Миранда. Я просто не знал, что тебе сказать.

– Все в порядке, – тихо ответила она.

– Обычно я так себя не веду. Чувствую себя подлинным мерзавцем. Я не хотел, чтобы все зашло так далеко. Просто я тогда слишком много выпил.

– Конечно. Я все понимаю.

– Хорошо, – с облегчением произнес Валентин и положил руки на стол. – Должен сказать, Миранда, ты заставила меня попотеть!

Она рассмеялась.

– А чего ты от меня ждал? Я же в конце концов не юная девочка, не знающая, что к чему. Я очень рассчитываю на твою порядочность, ведь мне нужно думать о своей репутации.

– Даю тебе честное слово.

– А тебе – защищать свою.

– Да, конечно.

– Особенно сейчас.

– Сейчас?

Принесли пиво, и Миранда начала разливать его по стеклянным кружкам. После того как официант ушел на кухню, она сказала:

– Очень хорошо, что ты пришел сегодня. А то я уже собиралась разыскивать тебя.

Он с тревогой посмотрел на нее.

– Разыскивать?

Она сделала глоток.

– Ой, боюсь, официант принес холодное пиво. Я начала держать часть пива на льду – для американцев. Они пьют его холодным, представляешь?

– Миранда, почему ты хотела меня разыскивать? Ты же понимаешь, что то, что между нами произошло той ночью, больше не повторится.

– Я даже и не думала об этом. Просто я хотела сказать тебе одну вещь.

– И какую же?

– Что я беременна.

– Что?

В дверях кухни появился официант. Миранда махнула ему, чтобы он исчез.

– Пожалуйста, лорд Тривертон, тише: мы должны быть осторожны.

– Ты беременна?! – переспросил он.

– Да.

– Ты уверена?

Она вздохнула.

– Да.

– К чему ты мне это говоришь?

– К тому, что это твой ребенок.

– Мой?

– Можешь быть в этом абсолютно уверен.

Валентин впился в нее взглядом. Затем произнес: «Бог мой!» и встал. Он сделал несколько шагов и резко развернулся.

– Что ты собираешься делать?

– Делать? Рожать, конечно же.

– В Лимуру есть женщина. Некая миссис Бэйтс…

Миранда решительно покачала головой.

– Я никогда не пойду на это. А ты смог бы? Зная, что это твой ребенок? Кстати, высока вероятность, что это мальчик. В нашей семье часто рождаются мальчики. – Она на минуту замолчала, давая ему возможность осознать полученную информацию, затем сказала: – Я ничего не прошу у тебя. Я не из таких женщин и сама позабочусь о нем, сама воспитаю. Никто не узнает, что ты его отец. Просто я подумала, что ты должен знать об этом, вот и все.

Валентин бросил на нее тяжелый, задумчивый взгляд. Она с честью выдержала его.

Валентин подумал о своем отце, старом графе. По Лондону ходили слухи о женщине и маленьком мальчике. Отец Валентина поселил их в квартире на Бедфорд Сквер.

Мальчик. Сын…

Он подошел к столу и сел.

– Извини, Миранда, – произнес он серьезным тоном. – Я не хотел, чтобы это произошло.

– Я тоже, но что поделаешь? Что произошло, то произошло. Я столько лет оберегала свою репутацию, и вот минутная слабость – и все рухнуло.

– Это моя вина.

– Мы оба виноваты.

– Конечно же, я помогу тебе.

– Я не прошу об этом.

– И все же… – Мозг Валентина начал лихорадочно работать. Он вспомнил о членах клуба, которые со знанием дела обменивались взглядами, стоило ему войти в комнату, о разговорах, которые резко обрывались. Валентин знал, что вся колония говорила о них с Роуз, сплетничала об их семейных проблемах. Граф Тривертон не может родить наследника.

– Когда должен родиться ребенок? – спросил он.

– В марте.

– Превосходно, – сказал он и достал из кармана бумажник. – Это будет началом.

Невозможно было найти худшего времени для визита в Кению, чем сейчас: накануне периода дождей, когда трава была добела выжжена солнцем, поля стояли пустыми и голыми, и вся страна выглядела заброшенным, богом забытым местом.

«Такая же участь ждет и меня, – думала Грейс, – если я не постараюсь сегодня».

Комиссия прибыла днем раньше. Она остановилась в гостинице «Белый носорог» в Найэри и в скором времени должна была приехать в коттедж «Поющие птицы», чтобы приступить к инспектированию. Чувствуя себя ответственным за произошедшее, Джеймс предложил ей свою помощь, но Грейс отказалась. Она считала, что сама должна разобраться с комиссией и справиться с возникшей проблемой.

Утро было ранним и прохладным: она шла по тропинке к небольшому огороженному двору, примыкающему к клинике. По земле все еще стелился ночной туман; на листьях, словно стеклянные бусинки, блестели капельки росы. Грейс заметила, как высоко в деревьях мелькнула райская мухоловка, ее длинный ярко-рыжий хвост сверкнул в лучах утреннего солнца. Над тропинкой пролетел светло-коричневый пчелоед. Воздух был наполнен птичьим щебетом и трелями. За рекой над деревьями висел сизый дым, подымающийся от костров кикую.

Миссия Грейс состояла из трех сооружений: отделения для приема пациентов, роль которого играли четыре столба и соломенная крыша; школы, где в качестве скамеек выступали бревна, лежащие перед оливковым деревом с прибитой к нему доской; стационара для серьезно больных и пострадавших, являвшегося обычной хижиной. Грейс уже ждала безмолвная толпа первых посетителей: женщины с младенцами за спинами; старики, сидящие на корточках в грязи и играющие в бесконечную игру с мелкими камешками.

Когда комиссия, состоящая из трех мужчин и двух женщин, наконец прибыла, Грейс уже вовсю занималась своими обычными делами.

Поскольку Грейс виделась с членами комиссии впервые, как, собственно, и они с ней, первые минуты встречи ушли на знакомство. Возглавлял комиссию преподобный Сэнки, который приехал в Кению не один, а в сопровождении своей жены Иды. Первое время они не задавали вопросов, а просто наблюдали за тем, как Грейс с помощью Марио оказывает медицинскую помощь африканцам, которые шли сплошным потоком.

Как обычно, среди пациентов были обожженные дети: она обрабатывала пораженные участки солью марганцевой кислоты, накладывала на них чистые повязки и отсылала детей к матерям, предупреждая последних об опасностях разведения открытого огня в хижинах. Был также мужчина с зобом, которому Грейс не могла ничем помочь; человек с тяжелым случаем слоновой болезни, которого она отправила в католический госпиталь в Найэри; мужчина, поранивший несколько дней назад руку, в которую, из-за того что рана не была продезинфицирована, попала инфекция. Многие пациенты уже приходили к ней с этими же самыми проблемами, некоторые даже по нескольку раз. Эти проблемы возникали из-за антисанитарии, в которой они жили, и, хотя Грейс, как заведенная, каждый раз повторяла одни и те же предостережения о том, чтобы они соблюдали чистоту в своих жилищах, держали коз на улице, регулярно мылись, носили сандалии, отгоняли от лица мух, все ее советы полностью игнорировались.

Мистер Сэнки и его компаньоны молча наблюдали за ее действиями, время от времени делая записи в своих блокнотах. Они осматривали клинику, проверяли имеющееся на столе оборудование – ларингоскоп, молоточек для проверки рефлекторных реакций, шприцы для инъекций, шпатели для языка, хирургические щипцы и скальпели, – читали этикетки на бутылочках, рассматривали ее таблицы, слушали.

Старик, все тело которого было покрыто язвами, увидев, что Грейс потянулась к шприцу, начал что-то громко тараторить. Марио перевел:

– Он говорит, что ему уже делали укол, мамсааб. Вчера, в католической миссии.

– Понятно, – сказала Грейс, наполняя шприц жидкостью из бутылки с надписью «Неосальварсан». – Ему укололи именно это лекарство?

– Он говорит, что да, мемсааб.

– Спроси его, сделали ли ему укол от тучевой инфекции.

Мужчины обменялись парой фраз, и Марио ответил:

– Говорит, что сделали, мемсааб.

– Очень хорошо, Марио. Подержи его, пожалуйста.

Несмотря на протесты старика, Грейс уколола его в руку.

– Позвольте спросить, – произнесла миссис Сэнки, когда старик, громко жалуясь, покинул клинику. – Что это было?

– У этого мужчины фрамбезия. Ему необходимо было сделать укол, – ответила Грейс, заглядывая в рот следующей пациентки.

– Но он сказал, что ему уже сделали этот укол.

– Эти люди до смерти боятся уколов, миссис Сэнки, – сообщила Грейс, беря в руку щипцы. – И они скажут что угодно, лишь бы избежать их.

– А откуда вы знаете, что этот человек говорил неправду? – спросила миссис Сэнки, глядя, как Грейс извлекает изо рта женщины гнилой зуб.

– Потому что он настаивал на том, что ему сделали укол от тучевой инфекции, а такой инфекции в природе не существует.

– Вы обманываете их?

– Марио, пожалуйста, скажи женщине, чтобы она пополоскала рот этой жидкостью и сплюнула. – Грейс вымыла руки в тазике с мыльной водой и ответила: – Просто это помогает выяснить, говорят они правду или лгут. Если бы он сказал, что ему не делали укол от тучевой инфекции, я бы могла предположить, что ему сделали укол неосальварсана. У меня были и такие, кто утверждал, что им сделали прививки от шоколадной болезни.

Преподобный с женой обменялись взглядами.

– А зачем вы отдали этой женщине удаленный зуб? – раздался голос одного из членов комиссии.

– Я должна была это сделать, иначе она бы подумала, что я смогу использовать его против нее в черной магии.

– Доктор Тривертон, – спросила вторая женщина, – почему у вас морфий красного цвета? Насколько я знаю, морфий не бывает красным. Да и все эти растворы… – она указала рукой на стоящие на столе бутылки, – бесцветны, а у вас они все разноцветные. Почему?

Грейс взяла ребенка у матери и начала обрабатывать ожог на его ноге.

– Выяснилось, что эти люди считают бесцветные жидкости водой, и поэтому не верят, что они могут помочь. Стоило мне добавить в лекарства красители, кикую изменили свое отношение к ним и поверили в их чудодейственную силу. Так же обстоит дело и с таблетками: если они горькие, то к ним больше доверия. В этом отношении африканцы ничем не отличаются от англичан, те ведь тоже считают, что чем дороже врач, тем он лучше.

– Доктор Тривертон, вы справляетесь со всеми заболеваниями, с которыми к вам приходят?

– С большинством. Я лечу по принципу «Снаружи – вазелин, внутрь – хинин». Это помогает мне выходить победительницей из многих ситуаций. В остальных случаях я отсылаю больных в католический госпиталь.

На этот раз обменялись взглядами все пятеро. Мистер Сэнки попросил:

– Не могли бы вы уделить нам немного времени, доктор Тривертон?

– Конечно.

Грейс отдала перевязанного малыша матери, напомнив о том, что необходимо приглядывать за ребенком, когда в хижине горит огонь, прекрасно осознавая, тем не менее, что это ее наставление останется не услышанным; затем помыла руки и велела Марио, дабы избежать краж, присматривать за теми, кто остался ждать приема.

– Эти люди у вас воруют, доктор Тривертон? – спросила миссис Сэнки, когда они шли по тропинке к реке: комиссия изъявила желание посмотреть на ближайшую деревню кикую.

– Да, бывает.

– Получается, у них нет ни малейших моральных принципов.

– Напротив. Кикую – высокоморальные люди, со своим собственным сводом строгих законов и наказаний. Просто они не понимают, что воровать у белого человека плохо.

Миссис Сэнки, которая шла рядом с Грейс, сказала:

– Наблюдая за вашей работой, мы видели ложь, мошенничество и веру в суеверия, причем с вашей стороны, доктор.

– Только так с ними и можно общаться. Иначе они просто не поймут.

– Кто там живет? – спросила Ида Сэнки, указывая на одинокую хижину, стоящую на краю поля для игры в поло.

– Местная знахарка по имени Вачера.

– Я думала, эта колдовская практика уже запрещена законом.

– Так и есть. Вачеру оштрафуют или посадят в тюрьму, если ее поймают за этим занятием. Поэтому люди ходят к ней тайно.

– Я надеюсь, доктор Тривертон, что вы, зная об этих тайных посещениях, доложили об этом властям.

Грейс остановилась возле построенного Валентином деревянного пешеходного мостика, который вел через реку в деревню.

– Доложила, миссис Сэнки, поверьте мне. Я уже столько времени пытаюсь положить конец тому, что делает эта женщина. Она самое большое препятствие на пути африканцев к просвещению.

– А вы не можете поговорить с нею? Переубедить ее?

– Вачера со мной и разговаривать не хочет.

– Но она же должна понимать, что наши методы гораздо лучше, чем ее!

– Наоборот. Она спит и видит, когда британцы соберут свои пожитки и уедут из Кении.

– Я читал кое-что про африканцев, – сказал молодой человек из комиссии. – Это правда, что жены спят с друзьями мужей?

– Это древний обычай кикую, возникший из-за сложной системы возрастного деления. Это делается открыто, с согласия жены и одобрения мужа.

– Прелюбодействуют, иными словами.

Грейс повернулась к священнику.

– Нет, это не прелюбодеяние. Сексуальные нравы кикую отличаются от наших. Например, в их языке нет слова, которое бы означало такую вещь, как изнасилование. Их взгляды на секс могут показаться нам весьма фривольными, но это не так, у них есть очень строгие табу…

– Доктор Тривертон, – жестко сказал мистер Сэнки, – то, что эти люди вам глубоко симпатичны, мы уже поняли. Также мы прекрасно поняли, что вы пытаетесь сделать для этих людей. Тем не менее нам кажется, что вы идете несколько не тем путем.

– То есть?

– В клинике, когда вы оказывали медицинскую помощь тем людям, вы ни разу не упомянули о Боге, ни разу не сказали, что ваша сила была дарована им. Вы не попытались привести кого-нибудь из них к Иисусу, хотя у вас была возможность сделать это.

– Я не проповедник, мистер Сэнки.

– Вот именно в этом и заключается ваша главная проблема. Вы игнорируете их духовные потребности, поэтому африканцы и продолжают проводить свои чудовищные обряды. Например, у них есть обряд, во время которого хирургическим путем увечатся молодые девушки. Что вы сделали, доктор Тривертон, будучи миссионером, чтобы запретить эту практику?

– Чтобы лечить этих людей, мистер Сэнки, мне необходимо их доверие и дружба. Если я начну проповедовать и клясть их традиции, они перестанут ходить в мою клинику. Католическая миссия потеряла много своих прихожан из числа африканцев из-за того, что священники вырубили священные фиговые деревья.

– Надеюсь, вы не одобряете это их поклонение священным деревьям.

– Нет, но…

– Понимаете, доктор Тривертон, – произнес пожилой член комиссии, – первостепенная задача медицинской миссии – это проповедь. Мы хотели создать здесь клинику, которая бы не только лечила их тела, но и приводила этих людей к Иисусу.

– Я уже сказала, что я не проповедница.

– Тогда вам нужен проповедник.

– Ради всего святого, пришлите мне его, – попросила Грейс. – Но вместе с ним пришлите еще и медсестер!

– Кажется, вы и сами превосходно справляетесь, доктор, – сказала миссис Сэнки. – К чему вам так много помощников?

– Чтобы учить африканцев самим заботиться о себе.

– Самим заботиться? – переспросил священник.

Грейс поспешила изложить свою мысль.

– Моя истинная цель – это научить африканцев самим заботиться о себе. Если бы у меня была группа помощников в деревне, кто-нибудь, кто мог бы научить кикую здоровому образу жизни, то поток моих пациентов значительно уменьшился бы. Если бы я смогла научить кикую оказывать первую медицинскую помощь и основам элементарного врачевания, как я обучила Марио…

– То есть вы хотите сделать этих людей полностью независимыми.

– Да.

– Тогда как они придут к Иисусу? Если африканцы смогут обходиться без нашей помощи, они не захотят приходить к христианским докторам, а посему процесс обращения в христианство остановится.

Грейс смотрела на пятерых человек, выглядящих здесь крайне неуместно в своих застегнутых на все пуговицы смокингах, галстуках и корсетах, будто они собрались не в африканские джунгли, а на прием к королеве.

Внезапно Грейс вспомнила о Джереми и их разговоре, который они вели однажды вечером, гуляя по палубе. «Первое, что мы должны построить, дорогая, – это клинику для лежачих больных, – говорил он. – Ходячих пациентов очень сложно удержать, тем же, кто прикован к кровати, деваться некуда, им придется внимать принципам духовного учения».

Странно. Она никогда не думала об этом раньше, о том, какую большую роль отводил Джереми религиозному аспекту их миссии. И чем чаше она сейчас вспоминала об этом, тем больше понимала, что, будь здесь сейчас Джереми, он бы стоял по другую от нее сторону, среди членов этой комиссии.

Она думала о деньгах, участь которых решала сейчас эта комиссия, о ежемесячных денежных поступлениях из миссионерского общества в Суффолке. Они оставались ее последней надеждой, эти пять человек, которые были недовольны – и это было заметно невооруженным глазом – ее методами работы. Она не пойдет за помощью к Валентину, особенно сейчас, когда Миранда Вест разгуливала по Найроби в одежде для беременных и вся Восточная Африка шушукалась о том, чьего ребенка она носит под сердцем. У Грейс не было ни малейшего желания стать такой же содержанкой брата, какой была его любовница.

– Я буду рада проповеднику, мистер Сэнки, – тихо сказала она. – Его помощь придется очень кстати.

Священник улыбнулся.

– Мы понимаем, через что вы прошли здесь, доктор. Вам, должно быть, очень нелегко. А так как вам пришлось еще и обходиться полтора года без наших субсидий, неудивительно, что курс вашей работы несколько отклонился от поставленной цели. У меня есть на примете один человек; сейчас он работает в Уганде. Преподобный Томас Мастерс. Он как раз тот, кто нам нужен. Попросите своих людей построить для него дом, я пришлю его со следующим поездом.

– Он привезет с собой медперсонал?

– Мистер Мастерс сначала оценит необходимость привлечения помощников.

– А разве не я должна оценивать эту необходимость?

– Теперь во главе вашей миссии будет стоять мистер Мастере, доктор. Отныне принятие всех решений будет за ним.

Грейс взглянула на мистера Сэнки.

– Во главе! Но… это моя миссия!

– Построенная на наши деньги, доктор. Настала пора взять власть в свои руки.

Мистер Сэнки окинул взглядом бурлящую реку, дикий лес, вершины соломенных крыш, проглядывающих сквозь деревья, и увидел землю, подходящую для такого человека, как преподобный Томас Мастерс, – человека с несгибаемым характером и незыблемой праведностью, который уже изгнал Сатану из трех африканских стран.

Дожди закончились три дня назад, и Найроби заиграл яркими красками. Миранда Вест шла по улице к отелю «Король Эдуард» мимо стен, увитых алыми, оранжевыми и розовыми бугенвиллиями, мимо частных садов, в которых пестрели свежие душистые цветки герани, гвоздики и фуксии. Деревья, которые росли вдоль грязных улиц Найроби, покрылись ярко-красными, фиолетовыми и белыми цветами. Было Рождество, и земля, подпитанная короткими ноябрьскими дождями, возрождалась к жизни и наполнялась новыми силами. Пышная фигура Миранды Вест, весело махавшей рукой людям, также была воплощением возрождения. Она уже шесть месяцев с радостью демонстрировала свой округлый живот всем окружающим.

Войдя в гостиницу, она зашла на кухню, взяла поднос с супом и бутербродами, затем поднялась к себе в квартиру и вытащила из-под платья подушку. Набросив халат и убедившись, что ее никто не видит, Миранда поднялась по лестнице на мансарду.

Пиони сидела на кровати и читала журнал.

– Как мы сегодня себя чувствуем? – спросила Миранда, ставя поднос.

Стены комнаты были оклеены обоями в цветочек, на полу лежал ковер, на окнах висели занавески. Были в ней и такие предметы интерьера, заказанные Пиони, как книги, граммофон и кресло-качалка. Комната была достаточно уютной, Миранда сделала все, чтобы проживание в ней было максимально комфортным для ее гостьи, но, несмотря на все ее усилия, она оставалась тем, чем по сути, и являлась, – тюрьмой. Пиони начинала ужасно тяготиться своим положением.

– Через два дня Рождество, – сказала она. – Сидя тут, я пропущу праздник.

– Не пропустишь. Я принесу тебе гуся и рождественского пудинга. К тому же у меня есть для тебя подарок.

Пиони взглянула на поднос с едой и сказала:

– Что? Опять бутерброды с паштетом?

– Мои клиенты платят большие деньги за этот паштет.

– С гораздо большим удовольствием я бы съела бутик с джемом.

Миранда подавила в себе раздражение. Она понимала, как нелегко приходится этой девушке: двадцать четыре часа в сутки сидеть в запертой комнате, не видя никого, кроме Миранды. Но это все с лихвой окупится.

– Девочка моя, осталось потерпеть всего три месяца, и ты с полными карманами денег вернешься назад в Англию.

Пиони начала капризничать.

– А вы уверены, что те люди не обманут? Ну, те, которые хотят усыновить ребенка?

– Уверена.

– А почему они ни разу не пришли посмотреть на меня? Я думала, им будет интересно увидеть мать.

– Я же тебе говорила, они не хотят себя раскрывать.

– Тогда в их интересах сдержать обещание и выполнить свою часть сделки до конца.

Миранда села на край кровати и похлопала девушку по руке.

– Тебе не о чем волноваться. Как только они возьмут ребенка, ты получишь билет до Англии.

– И пять сотен фунтов?

– Наличными. А теперь давай посмотрим, как у нас дела.

Пиони послушно легла на кровать.

– А почему вы всегда говорите «мы»? – спросила она.

– Так всегда медсестры говорят, разве нет? А я ведь твоя медсестра.

Пиони с подозрением посмотрела на нее.

– Вы же позовете принимать у меня роды настоящего врача, да?

– Я уже говорила тебе. Пара, которая усыновит твоего ребенка, уже нашла врача. Как только у тебя начнутся роды, я пошлю за ним. Теперь скажи мне, как ты себя чувствуешь.

Это повторялось изо дня в день: Миранда приходила, измеряла живот Пиони, ощупывала его, задавала вопросы типа «У тебя хороший аппетит? Ничего у тебя не болит? Как вел себя сегодня малыш?» Измерив лентой живот девушки, Миранда поняла, что ей нужно будет немного увеличить объем подушки.

– Больше не тошнит по утрам?

– Уже пять дней. Думаю, что больше и не будет.

Первые несколько месяцев Пиони чувствовала себя весьма скверно: стоило ей что-нибудь съесть, как ее тут же начинало тошнить, в результате чего она проводила немалую часть времени, согнувшись над тазом. Поэтому Миранда решила временно не кормить ее завтраками и обедами. Сама же она с большим удовольствием жаловалась любому, кто был согласен ее слушать, на мучившую ее по утрам тошноту.

– Спина болит, – сказала Пиони.

– Где?

– Здесь. И я постоянно бегаю в туалет!

Миранда улыбнулась. «Нужно будет запомнить это», – подумала она.

– Спишь хорошо?

– Вроде бы неплохо. Вы можете принести мне рыбу? Умираю, как хочется рыбы.

– Какой?

Пиони пожала плечами.

– Просто рыбы. Беременность творит странные вещи – я ведь ненавижу рыбу!

Миранда встала с кровати:

– Будет тебе рыба, причем самая лучшая, которую только можно купить за деньги. Что-нибудь еще?

– Хотелось бы более свежий журнальчик, а не этот, шестимесячной давности!

– Ты просишь невозможного. Но я посмотрю, что смогу сделать.

– Вы же знаете, как мне не нравится здесь сидеть. Не нравится до чертиков. Я с ума сойду, если не выйду отсюда.

Миранда, взявшись рукой за дверную ручку, стояла у двери.

– Пока это невозможно, – сказала она.

– Просто погулять! Разве беременные женщины не должны делать упражнения и все такое?

– Пара не хочет, чтобы тебя видели.

– Никто не узнает. Пожалуйста, мэм. Выпустите меня отсюда хоть ненадолго. Я не наделаю никаких глупостей, обещаю вам.

– Пиони, мы закрыли эту тему еще в августе. Ты согласилась выполнять все требования, на которых приемные родители твоего ребенка будут настаивать. Выйдешь из этой комнаты, и договор расторгается. Сможешь пойти на все четыре стороны: без денег, но с животом. Это понятно?

Пиони теребила прядь волос.

Миранда улыбнулась и ласково произнесла:

– Все твои страдания будут хорошо оплачены. Вот увидишь. Но только в том случае, если ты все будешь делать так, как тебе говорят.

Взяв наконец бутерброд и откусив от него большой кусок, Пиони прошамкала:

– Хо-о-шо. Я никуда не пойду.

Выйдя из комнаты, Миранда заперла ее на ключ.

«По утрам меня больше не тошнит, зато появилось непреодолимое желание есть рыбу! – писала Миранда в письме своей сестре в Лондон. – Болит спина, и мне приходится часто бегать в туалет; но ничего – еще три месяца, и все будет прекрасно. Лорд Тривертон строит для меня потрясающе красивый дом. Я перееду туда сразу, как только родится ребенок. Ты приедешь ко мне, и мы будем жить вместе. Как хорошо мы заживем!»

Миранда отложила в сторону ручку, сложила лист и всунула его в конверт вместе с фотографией, на которой она была изображена в платье для беременных.

Затем она стала размышлять, когда ей лучше заняться увеличением подушки – сегодня или завтра, как вдруг услышала за дверью какой-то звук.

Миранда замерла. Ее квартира располагалась на верхнем этаже прямо над кухней; в нее вела отдельная лестница, поэтому она была изолирована от остальной части гостиницы и недоступна для гостей. Она посмотрела на часы. Была полночь. За ее дверью кто-то стоял.

Пиони! Ей удалось открыть замок и выбраться из комнаты!

Миранда вскочила, побежала к двери и резко распахнула ее, надеясь застать врасплох и схватить девчонку, пока ее никто не увидел. Но тут Миранду ждало потрясение: на пороге стоял ее муж, Джон Вест!

– Привет, дорогая, – произнес он.

Она попятилась.

– Выглядишь так, словно привидение увидела. Что, не узнаешь собственного мужа?

– Джек! – прошептала она. – Я думала, ты погиб.

– Ага, мне было нужно, чтобы все так думали. Ты даже не пригласишь меня войти?

Коренастый рыжеволосый мужчина с бородой до груди в выцветшей, с разводами от пота, рубашке цвета хаки прошел мимо нее. Он окинул взглядом квартиру. – Хорошо устроилась, Миранда. Просто чудненько.

Она быстро закрыла дверь.

– Что ты здесь делаешь?

Он повернулся и поднял вверх свои рыжие кустистые брови.

– Что я здесь делаю? Ты что, дорогая, забыла, я твой муж. Разве у меня нет права здесь находиться?

– Нет! Ты ведь бросил меня.

– Бросил! Я же сказал тебе, что поехал на озеро Виктория искать гиппопотамов.

– Это было семь лет назад. За все это время от тебя не было ни слуху ни духу.

– Что ж, вот он я – слушай и нюхай сколько тебе влезет. Не предложишь мне чем-нибудь смочить горло?

Мозг Миранды лихорадочно заработал: спрятанная на мансарде девушка, подушка под платьем, лорд Тривертон. Она налила Джеку виски и спросила:

– Где ж ты пропадал все это время?

Он сел в кресло, в котором шесть месяцев назад сидел лорд Тривертон, и положил ноги в грязных ботинках на подлокотник.

– То здесь, то там. С гиппопотамами не вышло, но мне удалось немного заработать на войне. Шпионил для англичан, разведывал для немцев. Потом браконьерствовал в Судане – добывал слоновую кость.

– А что привело тебя в Найроби?

– До меня дошли слухи, что в Найанце нашли золото. Решил вот податься в старатели.

Миранда говорила осторожно, тщательно подбирая слова.

– То есть ты не планируешь остаться здесь?

– Пока там есть золото, нет! – Он залпом осушил стакан и протянул его Миранде, чтобы она снова наполнила его. – Около озера Виктория под известняком были обнаружены залежи кварца. А говорят, где кварц, там и золото. Знаешь, сколько нынче дают за унцию золота? Четыре фунта!

– Тогда почему ты здесь, а не там?

Он выпил второй стакан и протянул руку за третьим.

– Мне нужно как следует подготовиться. Мне нужна парочка надежных черномазых и пять здоровых крепких мулов. Плюс оборудование. За этим я и приехал в Найроби. – После третьего выпитого стакана щеки Джека вспыхнули огнем, и он, задумчиво поглаживая бороду, сказал: – Но понимаешь, у меня нет на это денег. Поэтому, когда я услышал, что моя собственная жена держит в городе гостиницу и делает это с большим успехом, я решил…

Миранда резко повернулась и направилась к небольшому сейфу, стоящему возле ее кровати.

– Сколько ты хочешь? – спросила она.

– Тише, тише, – произнес он, вставая на ноги. – К чему такая спешка? Я не могу принимать такие решения в столь поздний час. Деловая часть нашей встречи может подождать и до утра.

Миранда похолодела. Она повернулась к нему и сказала:

– Джек, мы больше не муж и жена.

– С чего бы это! – Он направился к ней. – Клянусь Богом, пока меня не было, ты стала настоящей красоткой!

Миранда попятилась от него. Ее планы, такие хрупкие, такие ненадежные… Джек мог все разрушить.

Дата добавления: 2015-10-16