Понтий Пилат.

судья Хольгерт.

Площадь молчала.

Здесь я, с вашего дозволения, хотел бы сказать еще пару слов.

Обычно человек (в особенности ежели он принадлежит к «добрым христианам») проживает всю свою жизнь с уверенностью, что истина известна ему. Так уж созданы люди. Каждый знает свою маленькую истину, которая позволяет ему существовать в этом мире с большим или меньшим комфортом. И все же, -- как и в отношении смерти, -- как и в отношении веры, -- злую шутку играет с нами нежелание копнуть глубже, чем того требует обыденная жизнь.

Люди мало задумываются о том, что если Истина существует, то она, скорее всего, только одна. Это плохо согласуется с обилием маленьких, личных истин, жертвовать которыми никто не хочет. Более того, сейчас стало модно утверждать, что единственной Истины нет вообще. Есть только множество таких, которые каждый сам придумывает для себя, - словно на небе нет солнца, а каждому светит собственная свеча. И это, якобы, подтверждается словами Спасителя: «Не судите, да не судимы будете» и «Какою мерою мерите, такою и вам отмерится». Спору нет, будь так, жить на земле было бы очень легко.

Но Истина есть. В том-то все и дело.

Обязательно, рано или поздно (если не в этой жизни, то в иной) Она вдруг вспыхнет перед нами, полагающими, что знаем истину, - и Ее ослепительный свет обличит нашу пустоту.

И горе нам, если то, что мы считали своим светом, окажется на самом деле тьмой.

Мы, жители Рундшау, до некоторых пор тоже полагали, что знаем Истину - а точнее, попросту о ней не думали. Для чего? - ведь все мы были детьми Святой Католической Церкви, а стало быть, сызмала воспитывались в истинной вере; а поскольку истины веры хранимы епископскими кафедрами и Святым Престолом, нам, простым смертным, считали мы, просто не о чем беспокоиться. Но настал момент, когда главный вопрос был задан нам прямо, что называется, в лоб.

Каждому из нас.

И стало ясно, что это вопрос из тех, от которых ни один не имеет права уклониться.

И каждый обнаружил, что не знает ответа.

Свет вспыхнул - и осветил нашу пустоту.

Между прочим, из Иоаннова Евангелия следует, что прокуратор Иудеи не получил от Спасителя ответа на свой вопрос, что же есть Истина.

Я думаю, на этот вопрос вообще невозможно получить словесный ответ.

И все-таки ответ на него существует.

Главное - уметь услышать его.

Патер Рихман перевернул страницу, и шелест пергамента показался нам грохотом. С этого момента стало окончательно ясно, что не мы ставим Мистерию, а она сама ведет нас, обличает, вызывает на суд. Не было отныне «зрителей» и «действующих лиц». Мы вступили в сферу Голгофы, и отныне она диктовала свои законы - независимо от того, какую роль исполнял каждый из нас.

«Что есть истина?» - висело в пасмурном воздухе Рундшау. Стройная фигура в ослепительно белых одеждах, склонив голову, стояла перед нами. И вопрос, прозвучавший над площадью, означал отныне только одно:

«С кем ты?»

С распинателями?

Или - с Распинаемым?

Одно из двух. Третьего не дано.

Дьякон Фогт дал сигнал музыкантам. Гулкая дробь большого барабана прокатилась над площадью. Судья Хольгерт поднялся с кресла и, кесарским движением запахнув мантию, подошел к краю помоста. Начиналась следующая сцена Мистерии - Поругание во дворе претории.

И, сказав это, опять вышел к Иудеям и сказал им: я никакой вины не нахожу в Нем. Есть же у вас обычай, чтобы я одного отпускал вам на Пасху; хотите ли, отпущу вам Царя Иудейского?

Тогда опять закричали все, говоря: не Его, но Варавву. Варавва же был разбойник.

Тогда Пилат взял Иисуса и велел бить Его.

- Я никакой вины не нахожу в Нем!

Несчастный прокуратор боролся с собственной совестью. Рим, чуждый Рим, государство язычников, не мог осудить Спасителя, ибо было невооруженным глазом видно, что перед судом стоит Невиновный. Но старейшины народа не собирались делиться властью с Богом. У них тоже была своя маленькая истина, и они не просили Этого, взявшегося неведомо откуда, разрушать их так удобно устроенный мир. Но Он не спросил у них разрешения. Он просто пришел, и одним этим нестерпимо жег им глаза, вызывая ослепляющую ненависть. Он должен был умереть, Он - или они. И перед их злой решимостью имперский наместник в первый раз дрогнул.

- Хотите ли, ради Пасхи отпущу вам Царя Иудейского? - пытался спасти положение прокуратор Иудеи.

- Не Его, но Варавву! - кричали

...первосвященники...

ткач Геншер и трактирщик Фляйше. И прокуратор сдался. Первый раунд схватки оказался за дьяволом.

Протяжно завыли волынки, флейты сорвались на визг. Повинуясь властному жесту

...прокуратора Иудеи...

окружного судьи Рундшау,

...легионеры...

мы с Клаусом Циллендорфом подхватили

Дата добавления: 2015-10-16