Глава 19. Макс проснулся в белом безмолвии, с ужасом оглядываясь по сторонам

Макс проснулся в белом безмолвии, с ужасом оглядываясь по сторонам. Из полярного ужаса постепенно проступали силуэты мебели и собственные руки цвета топлёного молока. Увидев рядом спящего Германа, он успокоился совсем. Чёртова мансарда! Снова преподносит сюрпризы. Очевидно, от слова «сюр».
Вчера им удалось снять эту мансарду за смешные для Москвы деньги. Герман ради приличия предложил Дани остаться с ними, но тот сказал, что устал и хочет обратно.
-Я просто хотел воссоздать атмосферу прошлого лета, только уже не в Москве, - сказал Герман. – Я просто хотел побыть рядом с тобой в иной реальности.
Время снова застыло белой комнате. Большие настенные часы шли в обратную сторону, шипел перевёрнутый телевизор. И больше ничего не напоминало о внешнем мире. Ветви акации свисали на балкон. Сквозь круглое окно с витражами свет падал на ковёр загадочным полукругом. Макс развалился в большой кровати. Она казалась ему просто огромной после всех неудобств тура. Герман спал рядом, раскинувшись крестом. Солнце сделало его кожу совсем смуглой за какую-то неделю пребывания вне дома. Наверное, он и сам уже успел позабыть про свою готическую бледность, которую обязывала хранить Москва.
Герман проснулся, притягивая Макса к себе. Нежные утренние поцелуи. Никакого секса, это слишком пошло и грязно для филиала рая, просто немного агониальной ласки.
Было уже где-то часа четыре дня. Идеальное время, чтобы добраться до уютного кафе и позавтракать. Макс пытался заставить Германа есть. Он и сам сильно исхудал, потому что мог есть только за компанию. В последнее время ни оба перебивались кофе и сигаретами.
- Ну съёшь салат хотя бы, - уговаривал его Макс.
Герман сжался и заказал себе вегетарианских роллов с огурцом. Максу казалось, что ещё немного и Воронёнок приблизится к дистрофии. У него были такие тонкие запястья и совершенно паучьи пальцы. Удивительно, как он мог ими играть на гитаре.
- Зачем тебе это? – спросил Макс.
- Я люблю быть на грани, - ответил он. – Да и что ты со мной носишься, как мамочка?
- Наверное, просто надо о ком-то заботиться.
Герман фыркнул.
- Тебе самому нужна нянька.
- Делай, что хочешь, но будь в тебе чуть больше мяса, я бы тебя даже трахнул.
Герман ничего не ответил, выпивая сразу полстакана алкогольного мохито. Он был слегка взбешён. Никто не мог указывать Воронёнку, как нужно выглядеть и что делать.
- Может быть, всё же запишем альбом, когда вернёмся? – спросил Герман, желая сменить тему.
Макс странно уставился на свой стакан с виски.
- Я не знаю. Мне просто кажется, что мы ещё не готовы для этого. Музыку всё равно качают из сети, всё выкладывают в сеть. Мы скорее больше потерям на аренду студии, чем отобьём это на продажах. Лейблы несут такие убытки. Однако, я сам качаю музыку в сети и не помню, когда в последний раз покупал диск.
- А я покупаю, - вздохнул Герман. – Люблю коллекционные издания и всякий раритет.
- Ну мы не та группа, чьи альбомы станут покупать.
- Я думаю, Мария что-нибудь придумает на этот счёт. У этой бабы стальные яйца.
- Дало даже не в этом. Я хочу, чтобы альбом был самым лучшим. Это дебютник, тут нельзя выпускать проходной материал. Я хочу отобрать действительно классные песни. Я всё ещё недоволен собой.
Когда начало темнеть, они поехали на заброшенный пляж подальше от города. Туда, где среди обломков кораблей и строительного мусора можно было спокойно поплавать в бухте. Там не было людей и громкой омерзительной музыки, только крики чаек и пристальное око луны. Море билось у самых ног.
- Я, кажется, понимаю, за что люди любят море, - вздохнул Макс. – За его бесконечность. Мы не видим ничего за этим бескрайним синим пространством. Там только пустота, край света. Оно настолько глубоко, что мы не можем себе представить, что так бывает вообще. Это то, что сопоставимо со смертью. Огромный неживой зверь, а мы лишь можем осторожно играть с ним. Поистине хаотическая природа. Я немного боюсь его. Умею плавать, но не могу не бояться. Море – пространство нашего страха. Днём этого не замечаешь.
- Днём оно вообще отвратительное. Кругом люди, они валяются как тюлени на нагретом песке. А вода словно суп, переполненный телами. И всё кипит, смердит и живёт, - Герман кинул в воду камушек, тот потонул в белой пене.
Почти до рассвета они просидели на берегу пустынного моря, пока в бухте не начали появляться первые рыбацкие лодки. Эти знак, что пора возвращаться домой, пока жизнь не вступила в свои права, пока свет не начал щипать глаза. Днём всё кажется совсем другим, улетучивается романтический флёр, тяжёлой лапой наступает обыденность. И не спастись. Такова участь современный вампиров, тех, у кого нет клыков и бессмертия, но они всё ещё любят смотреть на кровь издалека и боятся солнца.
Только здесь на раскаленном юном берегу можно почувствовать настоящее лето, не тот самый дешёвый суррогат, что можно встретить в средней полосе России. Комариный рай и сезон дождей. Макс задумался о том, что когда-нибудь он точно переедет туда, где тепло круглый год и жизнь легка и проста. Придуманный рай манил своей утопией. Но где-то там за линией горизонта, в какой-то из сторон света, точно есть это счастье. Иногда становилось проще жить, стоит только включить воображение.
Макс запомнил навсегда эти душные дни в липких объятьях, ему казалось, что именно тогда он был по-настоящему счастлив. Они даже траву не курили, забыв про все остальные наркотики, пили мало алкоголя, скорее в профилактических целях. Было здорово иногда побыть чистыми и в ясном сознании. Но нет, они были отравлены друг другом и городом. Наверное, никто из них не мог бы дать чёткого ответа, на вопрос о том, что же на самом деле происходит между ними. Здесь не было дружбы в чистом виде, как и явной любви или привязанности тоже. Тем не менее, они были скованы друг с другом золотой цепью и охотно мирились с этой ролью. Иногда это было тяжёло, но ещё более невыносимым стало бы существовать по-отдельности. Их жизни слились в одну, как два ручья сходясь, образуют полноводную реку. В свою же очередь и Макс и Герман, безусловно, являлись самостоятельными личностями.
Когда становилось скучно, они брали гитару и шли на улицу. Там можно было играть что угодно, не ради денег, а искусства для. Тем не менее, в гитарном чехле обычно валялось немало разноцветных бумажек. В поисках общения они иногда забредали в клубы. Люди, их тела, движения и запах свежего пота всё это казалось очень привлекательным со стороны. Девушки с прекрасными фигурами и совершенно безмозглые часто составляли компанию Максу и Герману в ночных посиделках в мансарде. В такие моменты они чувствовали себя рок-звёздами в отпуске.
Пару раз звонила Сиська, Макс нёс всякий бред, зачастую просто притворялся пьяным. Он жалел, что рядом в тот момент не раздаются женские стоны. Он никогда не знал, что расставаться так сложно. Дело даже не в том, что трудно причинить человеку боль, а в том, что просто не хочется говорить об этом, да и думать вообще. Потому что для тебя это прошлое, а для них всё ещё настоящее. Отношения не нравились ему как факт. Они несли в себе много обязанностей и нелепых ритуалов. Максу надёжнее было существовать рядом с Германом, пусть их постельное мракобесье было трудно назвать сексом, но отношения стали походить на вполне себе семейные. И он бы остался с ним всецело, если бы не остатки морали в голове, которые твердили о том, что настоящая любовь может быть только между мужчиной и женщиной. Это уже никак не вытравить.
Чем сильнее Герман входил в жизнь Макса, тем больше ему требовалось женщин, чтобы хоть как-то отвлечься, чтобы убедить себя в собственной гетеросексуальности. Он отчётливо понимал это, не углубляясь в психоанализ, но от этого становилось не легче. Сейчас пребывая в относительно здравом уме, будучи свободным от наркотиков, он мог раскладывать свои проблемы по полочкам. Ему было жутко осознавать, что Герман и был причиной всего этого нарастающего сумасшествия. Это надо было принять, но пока что не хватало сил.
В дождь они сидели на балконе с бутылкой коньяка «Шабо» и смотрели на бегущих по улице людей. Тротуар превратился в горную реку. Втер трепал промокший насквозь флаг конфедерации. Герман обнимал Макса, глядя на всполохи грозы. В нём ещё жил первобытный страх перед молнией. Она пугала и завораживала одновременно. Из комнаты доносилась одна единственная песня, зацикленная по кругу - Rozz Williams & Gitane Demone –«Flowers». И всё остальное уже не имело значение. Блекло перед яркостью момента, когда вроде бы не случилось ничего особенного. Просто дождь, коньяк и объятия. Но именно тогда, оба ощущали себя по-настоящему счастливыми. Этот мир ещё существовал, а песня бежала по кругу, потому что весь остальной альбом был редким шлаком. Жаль, что нельзя было зациклить момент из жизни, или навсегда остановить его. Тогда придёт Мефистофель и настанет время платить по счетам.
Герману в тот момент хотелось многое сказать или же спросить, но он не хотел разрушать эту идиллию. В цветущем аду на краю бездны они были вместе. Мысли утекали как дождь, просачиваясь сквозь трещины старого дома. Казалось, что он держится только благодаря плющу, оплетающему его фасад, как и этот вечер держался только за счёт дождя и грозы.
Должно быть песня, «Стоящая вода», которую они написали в ту ночь, повествовала именно об этом моменте.

«Я спокоен.
Я сыт и доволен.
В этой стоящей воде,
В тихом спокойном нигде
В этой стоячей воде
Я притаился на дне,
Как в тихом омуте чёрт.
Жив ли я или же мёртв?»

В этой песне снова была чёрная меланхолия пост-панка. Тихая застойная вода болота, место, которое не тронуто переменами. Где-то там, на дне, ты вдали от бренности жизни, полностью познавший смерть. Тебя больше не тронут горе и тягость этого мира. Но ты вдали от любви и красоты. Это безвременье. Вечный тягучий застой. Это было лишь метафорическим повествованием о желании уйти на дно от всей грязи этого мира.
Что-то наподобие тех заготовок, что они делали прошлым летом. Тем не менее, Герману с Максом она казалась вполне позитивной и имела другой смысл, несмотря на мрачный, доводящий до безумия текст и такую же мелодию. Однажды кто-то сказал, что музыкой Германа управляет стихия воды. Он понял это только сейчас.

Дата добавления: 2015-10-16