Глава 14. Что будет, если ему сказать, что мир не был справедлив к нему никогда?

Что будет, если ему сказать, что мир не был справедлив к нему никогда? Он подкладывал ему свинью за каждым поворотом, может быть, даже в его стакане с 0,5 непростительно дорогого Миллера могла затаиться свинья в виде воды. Хотя Фрэнк не был уверен, что в том баре, где они обычно зависали с Сэмом, бармен действительно разбавляет пиво водой. Это было даже хуже, чем разбавить коньяк спиртом - отвратительный вкус пойла.

-Терпеть не могу вино с водой. Понятия не имею, как римляне пили это, - Фрэнк поморщился, сунув руки глубже в карманы своей весенней куртки.

-Они до сих пор пьют. Зато у них нет водки и пива, но разбавленное вино они пьют в обычном порядке. И даже не пьянеют, - Джерард рассеяно пожал плечами, задумчиво глядя вверх на хмурое небо, размышляя о том, пойдёт ли сегодня дождь.

-Тогда в этом нет никакого смысла, - он зачем-то фыркает, глядя на голубей, воркующих свою песнь и мерцающих своими глазами-бусинками лакомства у расположившихся на лавочке мужчин.

-Не во всём всегда должен быть смысл, Фрэнк, - художник многозначительно взглянул на собеседника, выжидая ответной реплики, попутно изучая профиль мужчины.

-Эти ваши творческие штуки, - Айеро неопределенно повел рукой в воздухе, то ли отмахнувшись, то ли очерчивая контур чего-то необъяснимого, задумчиво глядя немного в сторону от голубей, пытаясь разглядеть пробивающуюся сквозь черноту земли зелень - её не было.

-Это называется философия. У нас в университете это был один из профильных предметов, - художник отводит взгляд, отслеживая интерес Фрэнка и тоже разглядывая птиц, постепенно теряющих к мужчинам интерес и перебирающимся поближе к небольшому фонтану в центре площади, который был ещё отключен в силу холодной погоды.

-Я думал, у вас профильные это изобразительство или вроде того, - Айеро нахмурился, с подозрением бросив короткий взгляд на собеседника. -Как матан в техническом.

-Нас ведь учат не только рисовать, ещё и мыслить, - Джерард хмыкнул, показательно касаясь указательным и средним пальцем своего виска, а Фрэнк даже успевает заметить, что его ногти коротко обстрижены, а в уголках собралось немного грязи. Он думает, это всё от карандаша.

-Хочешь сказать, что другие профессии мыслить не учат? - с легким вызовом бросает Айеро, вскинув брови и переключая всё своё внимание на художника, ощущая кончиком языка колкость его мыслей, читающихся между строк прозвучавшей фразы.

-Нет, просто всё происходит по-разному. Каждая профессия штампует, если можно так сказать, различные типы личностей. Чаще такие, которые подходят для этой работы. Тихони для библиотек, шустрые для телевидения. У нас учили быть личностью. Думаю, мы все были не похожи друг на друга, а университет помог нам усовершенствоваться в этом и не упустить, - Джерард взглянул на фонтан, вспоминая ушедшие годы юности, заправляя волосы за ухо с одной стороны.

-Вы, творческие личности, всегда о себе такого высокого мнения, - Фрэнк раздраженно хмурится, отворачиваясь от Джерарда и нащупывая пальцами в своём кармане телефон, просто чтобы знать, что он не потерял его где-нибудь в приступе своей рассеянности. - Можно подумать, другие не индивидуальны.

-Не все. Но ты - да.

Фрэнк ощущает ток кончиками пальцев, решая списать это на сбой глупой техники в кармане, а не на сбой его нервных окончаний где-то в груди, испускающих тревожный сигнал по аксонам к головному мозгу. Это всё равно не поможет им, думает Фрэнк. Ничто не поможет панике в его голове и снова мечущимся с папками и бумагами человечкам. Джерард смотрит внимательно, выжидающе, темные кончики волос слегка колышутся от легкого сквозняка, совсем не ощутимого телом. Айеро молчит и не знает, что бы он мог ответить. Это можно считать комплиментом? Как понять слова, прозвучавшие между ними? Он никогда раньше не слышал комплиментов в свою сторону, разве что сам дарил их, это было приятно - радовать кого-то. Было ли так же приятно Уэю сейчас или он имел в виду не это? Что он имел в виду?

-Ты такой закомплексованный, - Фрэнк снова ощущает ток, на этот раз удар раздражения от такого же лица Джерарда.

Как он может? Художник исхитрился воскресить и распять все мысли мужчины быстрее, чем он бы успел сказать слово "Бродвей". Вот они, творческие люди - он делает тебе предполагаемый комплимент, а после выливает на тебя ведро с соседскими помоями, и ты чувствуешь, что на обед у них была отвратительная рыба, потому что все её потроха валяются на твоих плечах, а миллионы тоненьких косточек впиваются в щеки и путаются в волосах. Омерзительное ощущение, это был ещё один повод быть вегетарианцем - Фрэнк действительно терпеть не мог рыбу. Он никогда не поймёт Сэма с его фирменным "рыбу и чипсы", небрежно брошенным проходящей мимо официантки. Хотя, может быть дело было в том, что его друг был англичанином.

-Заткнись, - Фрэнк раздражается ещё больше, отворачиваясь от художника и замечая, что он, похоже, ведет себя как идиот.

Он был старше на несколько лет, он был опытнее, он был умнее, он должен был бы быть равнодушнее и выше всего этого. Мог ли он быть таким с Джерардом? Что-то менялось рядом с ним, возвращало Айеро в состояние того самого мальчишки, прячущимся под одеялом в своей детской от страшных мыслей. Фрэнк собирался забросить это, не было время на такие мелочи, когда есть, о чём заботиться. Или есть, о ком заботиться. Тогда всё произошло внезапно, и мужчина до сих пор не может вспомнить всё дословно. Главным было то, что всё было хорошо, всё было стабильно, было правильно и размеренно. Хорошо ли? Было?

-Тебя ранит это, да? Скажи мне, что это не есть комплекс. Ты так сильно реагируешь, - художник зачем-то безразлично, словно и не он сейчас устроил этот цирк, пожимает плечами, отворачиваясь от закипающего Фрэнка. - Извини, - звучит неожиданно искренне.

И всё остывает. Раздражение, смешанное со злобой, желание встать и уйти поскорее, хотя это и казалось очень глупой картиной в голове. Он был ребенком? Он правда был им.

Фрэнк промолчал, глядя перед собой на стайку воркующих птиц, почему-то остро ощущая желание использовать клавишу Delete к сидящему рядом человеку. Художник вызывал самые различные чувства: от желания прикоснуться до желания ударить, от возбуждения до отторжения, он всплесков радости до угнетающей тишины, от бухающего в самой глубине сердца до ледяной корки по внутренностями, от простого желания до одиночества. И за последнее Фрэнк ненавидел его больше всего - ещё никогда ему так сильно не хотелось остаться здесь сейчас одному, смотреть на голубей, может быть даже скормить им какой-нибудь хлеб, высматривать зарождающиеся листочки на деревьях, смотреть, как качаются голые кроны от ветра, как одиноко замер впереди фонтан, зачем-то укутанный в грязную клеенку, которую не снимали ещё с зимы - вот он выглядел особо одиноко. И в этом Айеро ему искренне завидовал.

-Прости, я не хотел тебя обидеть. Не думал, что ты так реагируешь на подобное, все мои друзья... - Джерард замолк, не отрывая взгляда от Фрэнка, хмуро глядящего перед собой.

Встречаться взглядами не хотелось, ощущать чужое тепло рук на своих ладонях тоже не было нужно, сидеть рядом, разговаривать - не было нужно. Айеро ощущал дребезжащее желание оборвать все нити прямо сейчас, остановить это безумие, поднимающее волны негодования и возмущения. Что художник мог дать ему? Раздражение. Непонимание. Местами даже унижение, как казалось Фрэнку. А ещё он понятия не имел, какого черта он хочет от него. Хотя это и было самой настоящей глупостью, потому что он знал, что. Мужчина хотел его самого, хотел Фрэнка, и это несказанно пугало, бросалось в лицо как холодная кола, которую когда-то вылила Айеро в лицо его первая школьная подружка. Она была действительно та ещё стерва.

Фрэнк был не против сейчас воспользоваться машиной времени, как тогда, когда он ехал в машине на одну из первых встреч к Джерарду, но теперь ему был нужен другой гаджет. Что-то, что читает мысли. Это была действительно нужная вещь, похоже, таким образом можно было бы даже избежать войны. Или хотя бы не быть обманутым в супермаркетах, потому что самому Фрэнку приходилось делать это - обманывать покупателей. Он был "плохим" работничком.

-Гроза будет, - отмечает Уэй, закинув ногу на ногу, от чего на тканевых брюках появляются лучики морщин, и выудив из кармана пачку сигарет, закуривая неспешно и с чувством, так, как если бы это был отменный арабский кофе. - Хочешь, можем вернуться назад в кафе?

-Нет. Я люблю грозу, - Фрэнка качает головой, тихо вздохнув, словно смирившись с этим фактом и готовясь быть мокрым до нитки.

-Чертов март, - невнятно хрипит Джерард, затягиваясь и задерживая дыхание на секунду, плавно отпуская дым из легких навстречу ветру, лениво покачивая носком вверх-вниз, будто в такт мелодии или слышному только ему свисту.

-Сигареты промокают? - попытался предположить Фрэнк, облизывая губы и сглатывая скопившуюся во рту слюну, его язык ещё помнил мягкость дыма, его невесомость, заполняющую всё внутри.

-Угу, - смято кивает в ответ художник, зажимая сигарету тремя пальцами и откидывая прядь волос с лица, открывая Фрэнку очерченные скулы. - Так что, - таким же тоном продолжает Джерард, не поворачивая головы, но переводя взгляд на заледеневшего Фрэнка, мечтающего стать камнем, предчувствуя вопрос, - ответишь мне?

Что он ответит? Имеет ли он право промолчать, мучить его или мучиться самому? Всё было непонятно, лживо, обманчиво, переменчиво, как ветер в открытом океане - куда занесет его корабль? Фрэнк вспоминал настойчивые и неожиданно горячие руки художника под столом, сжимающие его бедро, вспоминал жадные губы на мосту, синий цвет, окрашивающий всё вокруг, зелёный чай со льдом и безумные глаза напротив. В какой-то момент Джерард казался настойчивым, решительным, он не собирался уступать ни на дюйм. Шел напролом? Брал напором? Теперь же он казался абсолютно безразличным к происходящему, разбрасывающимся грубыми насмешками о комплексах и извиняясь почти сразу, не давая возможности даже хорошенько поорать. Всё это не было бы так заметно, если бы отчаянно не бросалось в глаза дикой кошкой.

И значило ли что-то покалывание в подушечках пальцев, безумное сердце, резкие обиды и повышенная чувствительность? Проскальзывающее желание в воздухе, как запах пирога с соседнего двора, когда хозяйка выставила его остывать на окно? Или как бьющий в лицо свежий бриз волн, путающийся в его волосах, играющий с кончиками, такой влюбленный в него, что хочется ревновать до чертиков? Или дым, побывавший в самой его глубине, увидевший весь мир наизнанку, впитавшийся в альвеолы, бронхи, трубки, корень языка, налет на зубах, исчезающий в черноте кофе? Он мог бы исчезать с дыханием художника, затихая по разлёту ключиц самого Фрэнка.

И всё это было бы невероятно. Это было бы будущим, свежим и непредсказуемым.

-Да.

Дата добавления: 2015-10-16