Большое через малое

Известный мастер мирового кино шведский кинорежиссёр Ингмар Бергман так писал: «Для меня тема и тематика вообще остаются главным, а форма должна быть подчинена содержанию… Именно поэтому я рассматриваю «Даму с собачкой» как настоящие ощущение, как стакан воды из кристально чистого источника после прокисшего вина, которым нас слишком долго пичкали… Каждый целеустремлённый фильм для меня бесконечно важнее тех фильмов, которые ничего не могут, ничего не хотят и ничего не означают. Какую ценность, в самом деле, могут они иметь с их формальной изощрённостью и их тематической пустотой в сравнение с «Дамой с собачкой», которая, хотя и использует условные средства, является глубоко оригинальным и благородным произведением? Подумайте о мужестве, которым должен был обладать постановщик, чтобы осмелиться почти до невозможности замедлить действия, а затем дать фильму мощное ускорение. Я испытываю также огромное восхищение от того, что в фильме нет ни грана сентиментальности, вопреки тому, что очень часто думаю о Чехове за границей. Чувства в этом фильме находишь в изобилии, сентиментальности в нём нет совсем. Я могу смотреть этот фильм несметное число раз»².

Ссылаясь на Бергмана, я собираюсь говорить об условности, о детали, которая настолько связана с содержанием, что фильм в целом выдерживает замедленность действий.

²Бергман И. Интервью журналу «Чаплин». – «Сов. культура», 1961, 21 сент.

Вспомните сцену в Ореанде, где Анна Сергеевна и Гуров встречают рассвет. «Листва не шевелилась на деревьях, кричали цикады, и однообразный, глухой шум моря, доносившийся снизу, говорил о покое, о вечном сне, какой ожидает нас. Так шумело внизу, когда ещё тут не было ни Ялты, ни Ореанды, теперь шумит и будет шуметь так же равнодушно и глухо, когда нас не будет. И в этом постоянстве, в полном равнодушии к жизни и смерти каждого из нас кроется, быть может, залог нашего вечного спасения, непрерывного движения на земле, непрерывного совершенства… Гуров думал о том, как, в сущности, если вдуматься, всё прекрасно на этом свете, всё, кроме того, что мы сами мыслим и делаем, когда забываем о высших целях бытия, о своём человеческом достоинстве»³.

Как рассказать об этом в картине? Голосом за кадром? Не интересно. Зачем тогда снимать, пусть предполагаемые зрители читают рассказ сами. Надо найти зрительный образ. И вот на экране – тёмная полоса через всё небо (первый луч солнца), почему-то тёмная на светлом небе (так снял Д. Месхиев), это необычно, красиво, волнующе. Музыка, тёмный луч солнца, скамья, лошади с торбами на мордах, размеренно и спокойно жуют овёс, небо, крупным планом герои, их глаза, утренний ветерок, старик с посохом (только он есть у Чехова: «Подошёл какой-то человек – должно быть, сторож, - посмотрел на них и ушёл. И эта подробность показалась такой таинственной и тоже красивой»). Симфония музыки, деталей, подробностей, таких таинственных и красивых, создаёт эмоциональное ощущение пробуждающейся природы и высшего блаженства для человека – покоя, слияние с могучей и вечной природой, забвение суеты. «Она поехала на лошадях, и он провожал её. Ехали целый день». На экране это же – средствами кино, и не просто кино, а хейфицевского: старая крымская пыльная дорога, татарские селения, собаки, преследующие дилижанс, отчаянный лай шпица, привязанного к чемоданам на крыше, Гуров, посматривающий на часы, Анна Сергеевна, извечным жестом русской женщины подпёршая щека, обречённо и грустно смотрит на любимого человека. И потом, на вокзале – «была грустная, точно больная, и лицо у неё дрожало». А Гуров? «… он думал о том, вот в его жизни было ещё одно похождение или приключение, и оно тоже уже кончилось, и осталось теперь воспоминание…»⁴. И снова режиссёр кинематографическое решение задачи – показать настроение героя.

³Чехов А. Дама с собачкой. – Собр. Соч. в 12-ти т., т. 8. М., 1962, с. 395

⁴Там же.

Поезд ушёл. Возвращаясь с перрона, Гуров поднял обронённую белую женскую перчатку, посмотрел, усмехнулся и оставил на штакетнике. Зрители писали, что перчатка не могла принадлежать Анне Сергеевне: велика. Возможно. Не в этом дело. Перчатка могла бы быть её перчаткой, любящий человек непременно увидел бы в этом пустяке некий смысл – символ присутствия любимой женщины, а Гуров оставил перчатку на штакетнике, как уже чужую, ненужную вещь. Передано настроение сцены, написанной Чеховым, через деталь, которой нет у автора, но которая стала правомерной в фильме.

Мне кажется, что чернильница в провинциальной гостиницы, где остановился Гуров, приехавший увидеть Анну Сергеевну, ставшую неожиданно для него самого единственной, неповторимой и любимой, чернильница «серая от пыли, со всадником на лошади, у которого была поднята рука со шпагой, а голова отбита» ⁵., промелькнула на экране, не вызывая чувства тоски, одиночества и потерянности, возникающие в нас при чтении рассказа. И дело тут, по-моему, в буквальном, фотографическом следовании прозе Чехова. Очевидно, и здесь режиссёр должен был идти своим ассоциативным путём, искать кинематографический эквивалент прозе.

И. Саввина. «Оригинальный» вопрос: кого из писателей вы любите?

И. Хейфиц. Я люблю Чехова.

И. Саввина. Об этом я догадалась.

И. Хейфиц. Люблю Достоевского, но Чехова люблю очень, я у него всю жизнь учился.

И. Саввина. А из наших?

И. Хейфиц. А из наших?.. Мне нравится, например, Василь Быков. Несколько его повестей – удивительно сильные. Меня привлекает в его произведениях литературы не просто внимание к человеку, это банально, уже сколько переговорено, что вряд ли найдётся кто-нибудь, утверждающий, что его интересует в произведение, фильме, сценарии нечто другое. Меня привлекает выражение больших явлений через, казалось бы, незначительные чёрточки поведения, когда небольшой факт бывает красноречивей большого поступка и проявляет душу, психический склад человека, его отношение к жизни. Вот «Сотников» Быкова. Прекрасная повесть. Меня потряс конец:

⁵Там же.

идет в уборную, чтобы покончить с собой. До какой степени унижения дойти! Всю жизнь я учусь показывать большое через маленькое, потому что это вещи единые.

---

Дата добавления: 2015-10-16