ГЛАВА 13. Прекрасный выстрел

Прекрасный выстрел. — Ошеломление слишком удачливого охотника. — Окружен со всех сторон. — Французский бокс. — Слон берет Фрике в плен. — Отчаяние, вызванное гибелью Белого Слона. — Фрике и министр. — Уважение, оказываемое англичанам. — «Голубая антилопа» становится боевым кораблем. — Фрике объявляет войну императору Бирмы. — Соблазн выкупа. — Путь к реке. — Посадка на корабли. — Внезапное появление Андре. — Смелее!

Фрике еще никогда, с тех пор как взял в руки крупнокалиберное оружие, не добивался такого поразительного успеха. А ведь стрелял он не из карабина восьмого калибра с его ужасной пулей «Экспресс» — нет, это было гладкоствольное ружье. Конечно, калибр у него тот же самый, и если вкладывается круглая пуля из особо твердого свинца весом в шестьдесят пять граммов, то пороховой заряд весит те же семнадцать с половиной граммов, что и в карабине.

Чтобы понять, какое действие может произвести эта пуля, нужно вспомнить, какой ударной силой она обладает. Хотя мы уже называли эту цифру, будет небесполезным напомнить, что оружие восьмого калибра, давая начальную скорость в 446 метров в секунду, придает ударную силу порядка двух тысяч сорока восьми килограммов!

Если сопоставить силу давления с относительно небольшим объемом пули, станет понятно, что этот жалкий кусочек свинца и ртути (в соотношении девять к одному) диаметром в двадцать два миллиметра способен пробить любую мышечную и костную ткань.

В несколько прыжков Фрике подбежал к рухнувшему на бегу слону. Тот упал головой вперед, как если бы передние ноги подломились прежде задних. На длинные бивни пришелся весь вес громадного тела, и они глубоко вонзились в землю, причем удар был настолько силен, что один бивень надломился у основания. Хобот подогнулся ко рту, наполненному кровью и землей. Глаза были открыты, веки не двигались; бока перестали вздыматься, и только толстые складки кожи еще слегка подрагивали в последней конвульсии.

Фрике не верил своим глазам — неужели возможно поразить столь мощное животное единственным выстрелом! Но смерть слона была мгновенной.

Чуть повыше левого плеча охотник увидел небольшую дырочку, из которой струйкой текла багровая кровь.

— Должно быть, пуля попала в сердце, — сказал он. — Не хвастаясь, скажу: выстрел был совсем неплох. Если бы тогда, на берегу Рокелле, я так же удачно прицелился бы в носорога, то уложил бы его наповал. Бедная зверюга! Не повезло ему, что нам так хочется есть! А цвет какой странный! Никогда не видел слонов с таким необычным оттенком. Похоже на ситный хлеб, прослоенный серым войлоком.

Произнося этот монолог, Фрике вооружился ножом и уже готовился вырезать из этой горы мяса кусок по своему вкусу, но застыл на месте, услышав яростные пронзительные крики людей и тяжелый характерный топот стада слонов.

Можно представить себе его удивление при виде двенадцати слонов, из которых десять были заседланы, а на спинах двоих возвышались гауды.

По крику мау слоны послушно остановились: охотники легко соскользнули с седел и одним прыжком оказались на земле, тогда как важные персоны, восседавшие в гауде, неторопливо спустились по шелковой лесенке.

С жалобными воплями все бросились к мертвому животному. Некоторые рвали на себе одежду, царапали до крови грудь и даже лицо.

— Кажется, я попал впросак с этим слоном, — сказал Фрике самому себе, — но они сами виноваты: отчего нельзя было повесить таблички с надписью: «Охота запрещена». Ого! Минуточку, минуточку! Ну-ка, уберите лапы, я не люблю, когда меня хватают, и бью без предупреждения. Вас и всего-то двадцать человек!

Вновь прибывшие, заметив наконец Фрике и безошибочно признав в нем убийцу священного животного — грех, который парижанин в своем извинительном невежестве рассматривал как простое нарушение правил охоты, — бросились к нему с явно недобрыми намерениями.

Самый нетерпеливый или же самый смелый, уже протянувший руки, получил удар ногой в живот и рухнул навзничь.

— Эй, — крикнул Фрике, — давайте лучше договоримся по-хорошему. Нечего меня хватать, как преступника, не говоря ни слова. Я этого не люблю, повторяю еще раз. Извольте объяснить, в чем дело.

Нападающие, завопив еще громче, образовали кольцо, и один из мау, гибкий и ловкий, как обезьяна, в свою очередь, бросился на молодого человека. Фрике, прислонившись спиной к дереву и бесстрашно глядя на окруживших его людей, выкинул навстречу левый кулак.

— Вот уже и два готовеньких, — насмешливо подытожил парижанин при виде распластавшегося на спине бедняги с залитым кровью лицом. — Однако ружье я пускать в дело не хочу: не было бы хуже.

Третий, а затем и четвертый нападавший поочередно свалились на землю под ударами бесстрашного европейца, который продемонстрировал им превосходство французского бокса перед всеми другими видами единоборства.

— В тактике вы не сильны, мои желтые друзья… Нет чтобы броситься на меня одновременно, а они подходят, соблюдая очередь. Ай! Кто это меня зажал?

Бирманцы оказались не такими наивными, как это показалось Фрике. Видя, что имеют дело с решительным, ловким и сильным человеком, они тихонько подвели одного из слонов к дереву, спиной к которому стоял защищавшийся.

Подчиняясь приказу своего мау, умное животное, вытянув хобот, подхватило Фрике под мышки, подняв его в воздух с такой же легкостью, как ребенок держит за хвост мышь.

Некоторое время слон покачивал добычу в воздухе, как бы вопрошая хозяина: «Хватить его, что ли, о ствол дерева?»

Погонщик сделал знак и что-то ласково произнес. Дрессированный великан бережно опустил пленника на землю, а точнее, в подставленные руки людей.

Фрике тщетно пытался стряхнуть с себя навалившихся на него бирманцев: его держали крепко. Он выронил тесак в тот момент, когда слон схватил его, ружьем быстро завладели противники, наконец, малыш Яса, о чем-то быстро переговоривший с главарем нападавших, делал ему умоляющие знаки, явно призывая не сопротивляться.

— Ладно! Уступаю силе. Мне не стыдно признать, что меня одолели двадцать четыре человека при помощи двенадцати слонов.

Как только Фрике перестал вырываться, его отпустили. Юноша ожидал, что его крепко свяжут, но ему оставили полную свободу передвижений. Впрочем, любая попытка к бегству была бы полным безумием: не было никакой надежды ускользнуть от изумительных следопытов и охотников, не говоря уж о слонах, чей нюх значительно тоньше, чем у лучших охотничьих собак.

Появилась многочисленная группа всадников, которые при виде мертвого слона разразились ужасными воплями.

Потом бирманцы, простершись перед трупом, стали биться головой о землю, рыдать и царапать себя ногтями; поднявшись, все воздели руки к небу, бросая все более и более угрожающие взгляды на убийцу, который уже совершенно ничего не понимал.

Но вскоре ему кое-что стало ясно.

После тщетной попытки заговорить по-французски с тем, кто по виду был главарем, он обратился к нему по-английски, причем без всяких церемоний и довольно дерзко.

Министр, как и большинство бирманцев, принадлежавших к высшей касте, довольно бегло говорил по-английски, но, вместо того чтобы ответить Фрике прямо, велел передать через своего бооха (офицера), что пленнику следует изъясняться более почтительно.

Фрике, расхохотавшись, бросил в ответ:

— Скажите пожалуйста! Ваш патрон, сударь мой, такая важная шишка?

— Мой патрон, — невозмутимо ответил боох, — первый министр его величества императора.

— Ах, вот как! Счастлив познакомиться. А теперь передайте ему от меня, раз ему несподручно затруднять собственную глотку, что мне плевать на все его титулы и, будь он хоть трижды министр, не ему учить меня правилам поведения. Кушай на здоровье, приятель!

Офицер, ошеломленный подобной дерзостью, перевел сказанное министру, который вновь разразился возмущенной тирадой, однако в тоне его послышалась неуверенность.

— Ага! Задело за живое, — усмехнулся Фрике, — скажите-ка еще этому достойному вельможе, что для меня он не больше чем дикарь. Это со мной он обязан обращаться почтительно, потому что я европеец и француз.

— Значит, вы не англичанин? — живо спросил офицер.

— Вы и сами могли бы это заметить по тому, как я коверкаю язык наших, а теперь и ваших соседей.

— Значит, вы не англичанин…

— Можно подумать, это что-нибудь меняет.

— Нет… но…

— Понимаю. Вы хотите сказать, что раз я не англичанин, то со мною можно не церемониться, а своих подданных правительство ее величества в обиду не дает. Так ведь? Я и сам вижу по вашему министру, который опять раздувается от чванства. Только учтите, что я прибыл сюда на военном корабле… А экипаж на нем такой, что от вас только клочья полетят… И если здесь нет представителей моего правительства, чтобы защитить меня, то я сумею сам о себе позаботиться.

— Вы говорите правду, чужестранец? — спросил министр, который, как и все азиаты, терялся перед натиском и энергией, а потому соизволил наконец напрямую обратиться к пленнику.

— Скоро сами узнаете. Пусть только волос упадет с моей головы, и наши пушки разнесут вдребезги жалкие лачуги вашей столицы! Ах, я, видите ли, не англичанин! — повторил Фрике, оскорбленный до глубины души и решивший идти напролом, как человек, которому нечего терять, а выиграть можно все. — Со мной, значит, можно не церемониться, потому что я принадлежу к гуманной нации, которой отвратительны кровавые методы подданных ее величества. Ну, милые мои, теперь вы узнаете, что такое француз и как поступает в минуту опасности гражданин нашей республики.

Министр, боох, охотники и даже сам пунги, оробевшие перед таким натиском, молча переглядывались, и Фрике уже показалось, что он выиграл, но тут министр горестно вопросил:

— Зачем вы убили Белого Слона?

— Так это Белый Слон? Какое мне, впрочем, дело до его цвета. Убил, потому что мы оба умирали с голода — я и мальчуган. Да не беспокойтесь, заплатят вам за ваше четвероногое сокровище!

— Священный слон бесценен.

— А, так он у вас священный… К сожалению, на нем это не было написано. Значит, от денег вы отказываетесь? Хорошо, не хотите золота и серебра, получите чугуном… ядрами наших пушек.

Министр окончательно растерялся. Возможно, он отпустил бы бесстрашного молодого человека, потому что был напуган угрозами Фрике, а пуще всего опасался объявленной им войны, которая угрожала и его собственному благополучию, ибо император имел обыкновение перекладывать государственные расходы на плечи своих приближенных.

Но, с другой стороны, иностранец должен был заплатить охотникам, ибо труды их пропали даром, а достоинство было оскорблено убийством Схен-Мхенга.

Француз произнес слова об оплате… а это всегда звучит сладкой музыкой в ушах азиата. Следовательно, отпустить француза было бы непростительной ошибкой.

Кроме того, злосчастная история с покупкой Белого Слона у короля Сиама, якобы отравленного англичанами, произвела самое тягостное впечатление на императора и его окружение. Никто не поверит, что подобное могло повториться при сходных обстоятельствах. Никто даже слушать не станет министра, и не поможет здесь свидетельство его людей. С императора, пожалуй, станется приговорить всех к смертной казни.

Итак, самым разумным представлялось вернуться как можно скорее в Мандалай, прихватив с собой француза. Если императору будет предъявлен убийца священного слона, это спасет всех участников экспедиции. А судьбу виновного пусть решает сам монарх.

Быстро посовещавшись с офицером и пунги, министр убедился, что они вполне разделяют его мнение.

Боох сообщил пленнику, что ему предстоит отправиться в Мандалай, чтобы лично дать объяснения императору.

Фрике, видя, что дело проиграно, не потерял присутствия духа.

— Стало быть, вы меня арестовали, — сказал он с поразительным спокойствием, — в нарушение всех человеческих прав берете меня под стражу за проступок, совершенный без злого умысла, о котором я сожалею, ибо всегда неуклонно соблюдал обычаи тех стран, где бывал. В свою очередь, я возлагаю на вас всю ответственность за последствия ваших действий. Древние римляне, осажденные Ганнибалом^[113], продали поле, где был разбит лагерь их врага… Вы, разумеется, понятия не имеете ни о римлянах, ни о Ганнибале… Но это не меняет дела. Ссылаясь на этот исторический прецедент, заявляю вам: я, Виктор Гюйон по прозвищу Фрике, беззаконно взятый вами в плен, объявляю войну императору Бирмы! И будьте уверены, вам придется дорого заплатить… Это так же верно, как то, что я был султаном на Борнео и по-прежнему остаюсь парижанином!

Поскольку охотникам на слонов больше нечего было делать в лесу, министр решил без задержки отправиться в обратный путь. Он приказал разведчикам на лошадях возглавить отряд и вести его назад той же дорогой.

Кроме того, он велел накормить измученного Фрике, затем усадил его в своей гауде, передав маленького Ясу офицеру. Колонна слонов двинулась следом за всадниками по направлению к реке.

Излишне говорить, какие оскорбления посыпались на голову охотников, вернувшихся без Белого Слона, какими проклятиями осыпали француза, которому, впрочем, не было от этого ни жарко ни холодно.

Посадка на суда производилась в строго определенном порядке. Сначала на плоты повели лошадей и слонов, но плот, предназначавшийся для Белого Слона, так и остался пустым: сиротливо возвышался балдахин^[114] из желтого шелка с реявшим на нем королевским штандартом — белым флагом с вышитым красным шелком павлином, — теперь приспущенным в знак траура.

Затем на суда поднялись мау, а следом — охотники.

Фрике до последней минуты рассчитывал на какой-нибудь счастливый случай, чтобы вырваться на свободу, но и ему пришлось в свою очередь пройти по трапу — обыкновенной доске — на корабль министра. Спустя пять минут все уже были на борту, якоря подняты, и маленькая флотилия двинулась вперед под тройным воздействием ветра, течения и работы гребцов.

Фрике же предавался философским размышлениям: «В конце концов, когда бы еще мне представилась возможность побывать в их столице? А там я как-нибудь договорюсь с этими милыми людьми, которым, кажется, улыбается ухватить богатый выкуп…»

И вдруг он с криком рванулся к поручням. До берега было не больше пятнадцати метров.

Но десяток рук удержали его.

В ответ на крик Фрике раздалось удивленное и гневное восклицание:

— Тысяча чертей! Я не ошибся: это и вправду Фрике! Его увозят эти мерзавцы!

На берегу показались два всадника на взмыленных конях — европеец и негр.

Фрике сразу узнал Бревана и сенегальца.

— Господин Андре! — закричал бедняга. — Меня взяли в плен, везут в Мандалай… за то, что я убил Белого Слона. Эти скоты обвиняют меня в святотатстве.

— Вот как! — насмешливо воскликнул Андре, обретая свое хладнокровие. — Они, значит, думают, что можно не церемониться с французами, раз у них нет консульства в этой идиотской стране! Смелее, Фрике! Главное, выиграй время… Обещай, запугивай, используй все средства… обратись к англичанам. А я немедля помчусь к шлюпу, а затем на всех парах к «Антилопе» и отдам все необходимые распоряжения. Мы освободим тебя, хотя бы пришлось спалить весь город. Смелее!

— Осторожно, господин Андре! Они собираются стрелять…

— Ба! Таким стрелкам мудрено будет попасть в меня!

Андре предусмотрительно подался в сторону, пришпорив лошадь. То же самое проделал сенегалец, и оба всадника в мгновение ока скрылись в густых зарослях травы.

— Кто этот человек? — спросил у Фрике министр, тщетно пытаясь скрыть беспокойство.

— Человек, который не убивал вашего слона цвета ситного хлеба и в которого вы собирались выстрелить только за то, что он говорил со мной.

— Никто из наших не стрелял.

— Просто не успели. Но за эту попытку вы также поплатитесь.

— Вы решительно не хотите сказать, кто этот человек?

— Отчего же не сказать… Этот человек командует французским военным флотом, стоящим на рейде у Рангуна. Скоро вы о нем услышите!

Дата добавления: 2015-09-06