ГЛАВА 6. Вверх по притоку Иравади

Вверх по притоку Иравади. — Земледельческие культуры. — Фрике хочет стать метким стрелком. — Пробуждение на реке. — Восход солнца. — Неожиданная дичь. — Это слон? — Обыкновенный носорог. — Семейство черных пантер. — Двое против одного. — Ужасные муки толстокожего. — Дуплет, который удается только один раз. — Освобожденная жертва. — Неблагодарность — дочь благодеяния. — Ярость зверя. — Череп носорога и пуля «Экспресс». — Недостатки брони. — Экспонат для коллекции.

Поднявшись вверх по Иравади, шлюп, как и в прошлый раз, вошел в один из ее многочисленных притоков, приносящих дань великой реке.

Лоцман не только прекрасно знал все притоки, но, как оказалось, мог дать полезный совет и охотникам. А поскольку для обоих друзей охота составляла главную прелесть путешествия, они решили целиком положиться на лоцмана в выборе наиболее подходящего места.

Им не пришлось раскаяться в своем решении.

Вскоре шлюп, предусмотрительно снизив скорость, оказался среди девственных лесов.

Деревни встречались все реже и реже, земледельческие культуры постепенно исчезли, уступив место джунглям. В свои права полностью вступила природа.

Во время плавания Андре и Фрике смогли но достоинству оценить, с каким изумительным терпением и изобретательностью бирманцы, ближайшие родичи китайцев, которых никто не превосходит в искусстве ирригации^[72], обрабатывают свои поля.

Все участки, находившиеся ниже уровня реки и неизбежно затопляемые во время паводка, были засеяны рисом.

Но особенно проявились здравый смысл и мудрость трудолюбивых крестьян в том, как разумно и толково чередуются рисовые поля с другими культурами — табаком, маисом, фасолью, чечевицей, кунжутом^[73], бататами^[74] и сахарным тростником.

Все эти небольшие поля, расположенные в шахматном порядке, ежедневно орошаются водой, скопляющейся в углублениях почвы и стекающей к посевам, благодаря целой системе каналов и шлюзов, гениально простых по своему устройству.

Среди ровных, словно вылизанных, полей возвышаются фруктовые деревья, прижившиеся в Бирме ценой изумительно терпеливых трудов: финиковые пальмы, оливковые и гранатовые деревья, а также персики, груши, вишни, сливы, которые выглядят очень странно в соседстве с хлебным деревом, манго, банановой пальмой и гуаявой^[75].

За фруктовыми садами простираются заросли индиго и древовидного хлопчатника, вокруг которого вьются стебли бетеля; затем рощи апельсиновых и лимонных деревьев, тамариндов, латаний или веерных пальм, ююбы, арековых пальм, камедных и каучуковых деревьев.

Вот в последний раз сверкнул на солнце золотой купол пагоды, и вновь к реке подступают джунгли с их непроходимыми зарослями колючего кустарника, островками бамбука, гигантскими травами, а Иравади расстилает все дальше свой голубой пояс, стиснутый подступающими к берегу осокой, панданусом^[76], диким льном и папирусом^[77].

Нечего и говорить: речной и болотной птицы было в изобилии. То и дело взлетали испуганные стуком мотора ибисы и утки-мандаринки, белые цапли и фламинго, марабу и зимородки-рыболовы, аисты и пеликаны… У Фрике появилась хорошая возможность набить себе руку: он никак не мог забыть неудачу с вересковым петухом и во что бы то ни стало хотел научиться бить влет. А поскольку умение это приобретается только постоянными упражнениями, парижанин, устроившись на передней палубе, палил без передышки по голенастым и перепончатым, стараясь выбирать наиболее трудную цель.

Успехи он делал поразительные, так что Андре не переставая хвалил его, а сам занимался ощипыванием птиц, которых подбирали члены экипажа.

Стемнело. Шлюп бросил якорь посреди реки. Все безмятежно заснули, отринув прочь заботы и не вспоминая о том, какие коленца, бывало, откидывал прилив и какими неприятностями это грозило, особенно если поблизости бродили стада гиппопотамов или банды крокодилов.

Прошло уже три дня с тех пор, как лоцман принес в жертву Гаутаме позолоченных и посеребренных рыбок. Шлюп рассекал своим фортштевнем^[78] прозрачные и глубокие воды притока, называемого Ян, или Киук-Ян, который впадает в Иравади на высоте двадцать первой северной параллели. Путешествие по этим диким местам пока больше напоминало невинную прогулку в свое удовольствие.

Примерно на тридцать километров Ян поднимается к северо-западу, а затем разделяется на четыре ветви, образуя некое подобие гусиной лапы. Первая течет с юго-запада на северо-восток, вторая — с запада на восток, третья — с северо-запада на юго-восток, четвертая же, главная, ветвь катит свои воды с севера на юг, образуя многочисленные излучины.

Первые три ветви короткие — от сорока пяти до пятидесяти километров, но зато последняя достигает двухсот. Хотя эта река с ее ответвлениями находится сравнительно недалеко от обжитых мест, орошает она почти совершенно пустынную местность, простирающуюся на западе до английской границы, до которой около пятидесяти лье.

Двое друзей, обследовав место слияния четырех ветвей и изучив их направление, без колебаний выбрали самую длинную, ибо именно по ней можно было подняться до тиковых лесов.

На четвертый день Фрике проснулся очень рано, слегка подрагивая в утреннем тумане, заполнившем за ночь низкие влажные берега тропической реки.

Вместо того чтобы свернуться калачиком под теплым одеялом, парижанин решил согреться в работе и поехать вместе с неграми на берег: черные слуги каждое утро отправлялись туда за дровами, необходимыми для запуска мотора.

Андре, испытавший на себе влияние тех же самых метеорологических условий, проснулся, естественно, в сходном состоянии и принял то же самое решение, что и его друг, хотя заранее они не сговаривались.

Велико же было их удивление, когда они почти одновременно с разных сторон подошли к лодке, пребывая в уверенности, что друг еще сладко спит.

Фрике прихватил с собой охотничье ружье 16-го калибра, из которого можно было стрелять только дробью, — вполне достаточное оружие для охоты на птиц, которая так увлекла парижанина; Андре же предпочел карабин «Экспресс» калибра от 14 до 25 миллиметров.

Они поздоровались без слов, но сердечно и сели в легкую шлюпку, напомнив неграм, что грести нужно совершенно бесшумно.

Вскоре снопы длинных красных лучей пронизали туман, который после этого рассеялся чрезвычайно быстро. Верхушки деревьев, до сих пор совершенно не различимые, вдруг словно загорелись, засверкали, тогда как стволы их еще терялись в оседавших на глазах сероватых хлопьях.

Воздух, до сих пор матово-плотный, похожий на необработанное стекло, стал внезапно изумительно прозрачным, глаза могли видеть с необыкновенной ясностью предметы на таком расстоянии, на каком обычно они не видны; а ухо различало звуки, которые невозможно расслышать в другое время дня, — одним словом, все приобрело тот странный облик, который возникает только при восходе и закате тропического солнца, появляющегося и исчезающего внезапно, без рассвета и сумерек.

Оба друга наслаждались великолепным зрелищем. Они видели его сотни раз, но еще никогда вдвоем. Однако эстетические чувства не заглушали в них охотничьего инстинкта. Зоркий Фрике первым углядел над широкими, еще сверкающими от росы листьями осоки черную тушу, медленно продвигавшуюся вдоль реки.

Подав знак гребцам, которые тут же подняли весла, он стал пристально вглядываться в заросли осоки.

— Что там? — тихо спросил Андре.

— Какой-то зверь барахтается в грязи… Здоровенный, прямо как слон.

— Ого!

— Слышите? Ворчит «фру! фру! фруф!».

— А может, это и в самом деле слон… Что здесь удивительного? В Бирме много диких слонов.

— Черт возьми! В таком случае я попал впросак…

— Почему же?

— С моим-то ружьишком, которое стреляет только дробью! Все равно что швырнуть в него картофелиной.

— А мой карабин? Впрочем, не стоит его трогать. Для такой охоты мы не готовы, и у нас еще будет возможность раздобыть пару бивней для нашей коллекции.

— А если он нападет на нас?

— Послушай, Фрике, не повторяй глупостей, которые рассказывают охотники, не покидавшие Елисейских полей^[79]. Где, черт возьми, ты встречал диких зверей, которые нападали бы на человека без всякого повода?

— Верно! Ну и дурак же я! Эти комнатные путешественники нарассказывали нам в детстве столько басен, что, боюсь, мне не удастся избавиться от них до самой старости.

Андре в ответ только улыбнулся и, вытянув шею, стал, в свою очередь, вглядываться вперед.

— Черт! Теперь и я вижу твоего зверя. Но это не слон… Это носорог…

— Противная тварь, терпеть их не могу! — откликнулся Фрике. — Один такой едва не расплющил меня в лепешку на берегу Рокелле, когда я шел по следам нашего друга Барбантона.

— Дьявольщина! — сказал Андре, казалось, не слышавший замечания своего друга. — Он дальше, чем я думал. До него не меньше ста двадцати метров.

— Неужели вы собираетесь стрелять отсюда? — спросил Фрике.

— Почему бы и нет? Я вполне могу смертельно ранить его или же убить на месте. Но в любом случае отгоню. Не нравится мне его соседство. Из всех крупных животных только носороги да буйволы бросаются в слепой ярости на непривычный для них предмет. Он может и потопить лодку. Словом, попробую, а вы все садитесь поближе друг к другу и не двигайтесь. Ты тоже, Фрике: у моего карабина очень сильная отдача — вас опрокинет как карточный домик.

Молодой человек, медленно подняв карабин, с силой прижал приклад к плечу и прицелился, наведя мушку на шею чудовища.

Он целился очень тщательно, а носорог, не подозревая о присутствии врагов, с наслаждением барахтался в воде, доходящей ему до брюха, и время от времени тянулся к свисающим у воды сочным стеблям травы, разгрызая их с громким чавканьем.

Охотник уже готов был нажать на спусковой крючок, когда в лесу внезапно раздался хрипло-яростный пронзительный крик, похожий на звук гигантской пилы, врезающейся в твердое дерево.

Удивленный и, несмотря на всю свою мощь, слегка встревоженный, носорог бросился было из воды, но выбраться на берег не успел.

Едва отзвенел в еще влажном воздухе крик, который, несомненно, был сигналом к нападению, как из кустов в стремительном броске метнулись вытянутые в воздухе фигуры: два хищника, действуя с великолепной слаженностью, набросились на беззащитного в воде увальня.

— Черные пантеры! — воскликнул Андре и хладнокровно опустил ружье.

— Черные пантеры! — эхом отозвался Фрике. — Я тоже хочу посмотреть… Этих зверушек я встречал только в Ботаническом саду. Говорят, им нет равных по силе и свирепости. Ай-яй-яй! Плохи твои дела, толстячок!

Носорог меж тем испустил ужасный, пронзительный и яростный вой, в котором звучали боль, бешенство и страх.

Его положение действительно было отчаянным.

Свирепая пара пантер, столь же стремительных, сколь бесстрашных, застигла его врасплох, совершенно лишив возможности защищаться.

Самец, впрыгнувший на спину и глубоко вонзивший в толстые складки бугорчатой кожи мощные клыки, изогнув спину в типичной для всех кошачьих позе, рвал противнику шею, стремясь добраться до шейной артерии.

Самке, уступающей спутнику в силе, не удалось совершить столь же мощный прыжок. Передними лапами она вцепилась в круп носорога и, бешено вгрызаясь в его бедро, рвала сухожилия.

— Господин Андре, — прошептал Фрике, — если бы у этого пузана был не такой скверный нрав, мне стало бы его жалко. Смотрите, как рвут его пантеры — ей-богу, они сервируют его на обед еще живым!

— Не успеют, пожалуй. Внимание! Не то чтобы мне было так жаль носорога, но эти зверюги просто отвратительны. А кроме того, шкура черной пантеры так красива, и это такая редкость, что я попробую раздобыть для нас хотя бы одну.

— Вы хотите стрелять отсюда?

— Еще бы, черт возьми! На ста двадцати метрах даже посредственный стрелок обязан всадить пулю в шляпу, которая гораздо меньше головы самца…

Раздался мощный звук выстрела из карабина «Экспресс», многократно повторенный эхом.

Самец, как подброшенный пружиной, выпрямился и застыл на несколько секунд, выгнув спину, запрокинув голову и подняв передние лапы прямо перед собой, словно изображение на гербе, а затем рухнул вниз, задев самку.

Та, не обратив никакого внимания на выстрел, который, возможно, приняла за раскат грома, издала ужасающий вопль при виде упавшего замертво самца.

Решив, что его убил носорог, она прыгнула ему на спину, пытаясь вцепиться зубами в горло и вырвать когтями глаза.

— Внимание! — снова прошептал Андре.

— Вот это класс! — не выдержал Фрике. — Хочет сделать дубль с черными пантерами. Что за человек!

Второй выстрел грянул в тот самый миг, когда пантера вцепилась в морду носорога.

Пуля вошла между лопатками прямо в позвоночник — пантера сдавленно зарычала, но не разжала зубов.

Носорог, обезумев от ужаса и невыносимой боли, бешено затряс головой, не в силах заставить умирающую пантеру разомкнуть челюсти.

Однако от резкого движения головой длинная губа носорога, похожая на маленький хобот и уже наполовину разорванная пантерой, не выдержала и оборвалась окончательно.

Судорожно взмахнув лапами, перекувырнувшись, как кошка, пантера рухнула на труп самца.

Изуродованный, окровавленный, взбешенный носорог, освободившись от своих врагов, жалобно замычал и закружился на месте, будто пораженный безумием. Вода вокруг него окрасилась в красный цвет.

Но внезапно он гневно рыкнул, увидев через кровавую пелену, застилавшую ему глаза, какие-то неподвижные фигуры, над которыми поднимался беловатый дымок.

Из-за резкой отдачи после двух выстрелов из карабина лодка двинулась вперед и вышла из высоких зарослей осоки, до сих пор полностью скрывавших ее.

— Ну, теперь он точно бросится на нас! — вскричал Фрике, безошибочно оценив агрессивные намерения зверя.

— Разумеется, — ответил Андре, с полным хладнокровием переломив ружье и вложив в стволы два металлических патрона, — он плывет в нашу сторону, хотя и истекает кровью. Клянусь честью, тем хуже для него. Я снесу ему череп. Сидите спокойно, надо подпустить уродца поближе.

С этими словами Андре перешел на нос, без всякого страха и с некоторым любопытством разглядывая чудовищного зверя, плывущего к лодке с поразительной скоростью.

Невозможно было представить ничего отвратительнее этой изувеченной морды с вырванной губой, обнажившей верхнюю челюсть, с висящими лохмотьями кожи и разорванными веками, из-под которых сверкали налитые яростью глаза; ничего страшнее этого рыка, который вырывался из полураскрытой пасти.

Секундное замешательство, дрогнувшая рука, осечка — и лодка превратится в щепу, а все четверо пассажиров будут расплющены в лепешку.

Носорог был уже в десяти футах.

— Черт возьми, ну и уродина, — успел все-таки сказать Фрике, неисправимый болтун, — однако… пора, знаете ли!

Эти слова в какой-то мере заменили команду «огонь!».

Андре в третий раз нажал на спусковой крючок карабина.

Он целил в середину черепа, в то углубление, в основе которого лежит костяная пластина, защищающая мозг.

Настоящая броня!

Охотник подпустил зверя на пять шагов, чтобы выстрелить почти в упор. Это был опасный маневр, но отменный стрелок, уверенный в надежности своего оружия, ни на секунду не потерял хладнокровия.

Ни одно живое существо не может устоять перед пулей «Экспресс».

Ужасная пуля пробила череп, и зверь, остановленный на полном ходу, вдруг застыл на месте, как пораженный молнией, — с широко открытыми глазами и с разинутой пастью. Не успев ни вскрикнуть, ни даже захрипеть, он стал медленно погружаться в воду, как получившая пробоину лодка, и, опустившись на дно, остался лежать среди растущей в тине травы, прекрасно видный в прозрачной воде.

Конвульсивное движение ног, несколько пузырьков воздуха, вырвавшихся на поверхность воды, — и все было кончено.

— Ну, что скажешь, парижанин? — безмятежно спросил Андре.

— Что скажу? Скажу, господин Андре, что это ужасно. Голова лопнула, как тыква… Клак! — и мозги наружу. Какая жалость, что он утоп! У него великолепный рог, да и голову вполне можно было бы препарировать.

— А кто тебе сказал, что мы оставим его гнить под водой? Я тоже хочу чем-нибудь разжиться. Нет ничего проще: наши лихие ребята поднырнут к нему с якорной цепью и затралят за ногу на берег. Впрочем, еще лучше будет, если встанем здесь на якорь — надо ведь и пантер захватить. Что до рубки дров, то на сегодня я себя освобождаю: я достаточно размялся и вдобавок зверски голоден. Вернемся — позавтракаем.

Дата добавления: 2015-09-06