Глава 2. Итак, вернемся к нашему герою, которого мы оставили в гостиничном номере города N

Итак, вернемся к нашему герою, которого мы оставили в гостиничном номере города N. С легкой душою мы можем признаться в том, что нам нет особой надобности для конспирации, и в дальнейшем мы будем называть этот славный и древний русский город тем именем, коим он и обозначен на карте — Ярославль. Да, именно в Ярославле на следующий день Владиславу Евгеньевичу была уготована встреча с Борисом Петровичем Берковым, который, в силу необузданной пышности своего характера, считался душою российского эзотерического андеграунда в семидесятых-восьмидесятых годах прошлого века. По описаниям Малкина, Берков был неугомонным острословом, имевшим в любую минуту что сказать практически по любому поводу. Людей такого рода в России не мало, как правило, это добродушного вида толстяк, неугомонный болтун и, естественно, любитель приврать и прихвастнуть, рассыпающийся направо и налево дюжиной эпиграмм, тостов и рассказов о всякой всячине. Одним своим присутствием он вызовет в собеседнике глубочайшее расположение, и, прежде всего, за счет своей широты — и тут уж черт ногу сломит, пытаясь разобрать — воздействие ли это широты душевной, широты мысли, простирающейся во все возможные концы человеческого познания, или же широты своих физических форм, впрочем, возможно, что и всего вместе взятого. Именно такой образ явился Владиславу Евгеньевичу в ходе описаний Беркова Малкиным. Сам Малкин с Борисом Петровичем не был коротко знаком, а так — виделся два-три раза в разных компаниях, хотя, в кругах, о которых мы ведем речь, даже двух-трех коротких встреч было довольно, дабы дать рекомендацию для личной беседы, на которую Берков после короткого звонка Лебедько охотно согласился.

После бурной московской молодости, проведенной в компании, бывшей на короткой ноге со знаменитым кружком Югорского переулка, Берков перебрался в начале нового века в Ярославль, где занял должность профессора психологии Ярославского Педагогического Университета. Будучи человеком уже, что называется, в летах, вел Борис Петрович жизнь достаточно уединенную, большую часть времени проводя на даче, на волжском берегу, имея в соседях крупных ярославских бизнесменов и чиновников. Лекции читал он всего два раза в неделю, и надобно сказать, что благодаря своему красноречию, остроумию и особливо той едва уловимой иронии и самоиронии, каковая придавала его речам неповторимый шарм и обаяние, его лекционная аудитория всегда была переполнена. Тут были далеко не одни только студенты, но и разного рода ярославские интеллектуалы, да и просто досужий люд, из тех, что ни черта, признаться, в психологии не понимают, да вот, однако же, желают слыть среди своих приятелей людьми просвещенными. Многие знали, что Берков был не просто психологом и красноречивым оратором, но и то, что прошлое его связано с какой-то загадочной, мистической жизнью, но лишь узкому кругу посвященных было известно, что Борис Петрович Берков являлся Мастером школы тибетского буддизма Дзогчен...

И вот этим-то обстоятельством и был обязан Берков визитом к нему нашего героя. Лебедько жаждал не просто пообщаться с сим великим человеком, но имел тайную надежду всеми правдами или неправдами добиться того, чтобы Борис Петрович дал ему посвящение в тибетский буддизм и даже оснастил соответствующим документом. Любой здравомыслящий читатель, хоть сколько-нибудь сведущий в эзотеризме, без сомнения сочтет подобные надежды нелепыми, ибо прекрасно известно, что для получения посвящения от Мастера необходимы годы упорнейшей практики. Лебедько также прекрасно отдавал себе отчет в том, что его притязания не имеют под собой решительно никакой почвы, но! был припасен у нашего ловкача некий козырь, коим он намеревался бить все возможные возражения старика, да и не только его одного. Однако читатель узнает об этом козыре в свое время, мы только лишь можем заверить его (читателя), что посвящение от Беркова нужно было Владиславу Евгеньевичу буквально как воздух, ибо, можно сказать, всю свою будущность наш авантюрист поставил на эту затею. И вот тут-то нам необходимо спешно открыть — отчего Владислав Евгеньевич, несмотря на то, что достиг, как говорится, почтенных лет, сподобился решиться на такое мальчишеское и дерзкое предприятие.

А дело началось, собственно, весной 2012 года небольшим эпизодом, который, однако, столь врезался в самую душу нашего героя, что тот, как говорится, не мог уже ни есть, ни спать и все силы свои употребил на осуществление возникшего вследствие этого эпизода замысла. Пятнадцатого апреля Лебедько должен был прочитать доклад на крупной международной конференции в Москве. Это был шанс, чуть ли не впервые за двадцать лет, предъявить свое детище — Магический Театр с самой высокой трибуны крупнейшим зарубежным специалистам. Речь была тщательным образом заготовлена, да вот только по дороге в Москву произошла весьма досадная промашка. Прибывши на вокзал и подойдя уже было к поезду, отправляющемуся через десять минут, Лебедько полез в карман пиджака за билетом, да так и похолодел от ужаса — билет был забыт дома. Однако оставалась еще надежда взять билет на какой-либо из следующих поездов. Припустил во весь дух к кассам — ан нет — ни одного билета ни плацкартного, ни купейного, ни даже сидячего в кассах не оказалось. А, между прочим, доклад-то уже на следующее утро. Пригорюнился мой Лебедько не на шутку — когда-то еще представится подобный шанс, да и у организаторов конференции попадешь на черную метку — доклад-то был заявлен как основной в этот день, и так вот запросто прогулять его посчиталось бы верхом легкомыслия. Стоит незадачливый путешественник у окошка кассы, да плаксивым голосом клянчит: «Девушка, ну, посмотрите еще, пожалуйста, может быть, хоть что-нибудь найдется. Мне ведь до зарезу надо быть завтра в Москве», — на что кассирша ему, представьте себе, заявляет, позевывая: «Ну, так ежели позарез ехать надо, то ступайте к кассе для ВИП-персон, может там вам что-либо и предоставят». Стремглав помчался он к специальному окошку, где ни одного человека в очереди не видно, ибо для ВИП-персон оно предназначено, а таковые не каждый час, представьте себе, по вокзалу шляются, а предпочитают, чтобы билеты им нарочный доставил. Спросил Лебедько насчет того, чтобы в Москву попасть хоть классом люкс, ан нет, - нет даже этого класса, зато есть билет на «Гранд-экспресс» по цене, от которой даже дух захватывает – как бы вы думали, по какой? Не по пять с половиной тысяч, как двухместный люкс, а, держитесь-ка – по двадцать семь тысяч рубликов за одноместное купе в четверть вагона размахом, с туалетом и душем, а также массой дополнительных услуг, как то: горячий завтрак от шеф-повара, неограниченный набор напитков, носильщик, ожидающий вас прямо у вагона, и многое другое…

Надобно сказать, что у Лебедько была при себе сумма вдвое большая назначенной за билет, однако, жадность удушливой вожжой стянула его грудь так, что даже дышать сделалось тяжело. Целых пять минут продолжалась в организме Лебедька беспощадная борьба между жадностью и карьеризмом. Последний все же победил, хоть и с небольшим перевесом, оставив в желудке мерзопакостное ощущение проглоченной живьем лягушки. Поезд отправлялся через сорок минут.

Занявши купе, страдалец отметил, что оно действительно достойно всяческих похвал и удобно весьма, хотя, даже для таких удобств сумма двадцать семь тысяч явно избыточна — за такие деньги можно было преспокойно слетать на недельку в какой-нибудь Египет или Турцию и отдохнуть у моря в пятизвездочном отеле. Но делать нечего, оставалось уповать на успешный доклад на конференции, суливший в будущем сторицей окупить и эти затраты. Дабы сколько-нибудь развеяться, горе-путешественник решил было выйти подышать на перрон, благо до отправления респектабельного экспресса оставалось еще минут двенадцать-тринадцать. Лебедько еще и представить себе не мог, сколь живительное утешение ждет его в коридоре при выходе из купе.

Если и можно себе вообразить Афродиту во всем блеске и сиянии источаемой ею сладостной, одурманивающей, сводящей с ума прелести, и всех тех достоинств и чар, которыми может только обладать женщина, то именно она — богиня любви стояла перед путником в коридоре вагона, грациозно облокотившись о поручень и непринужденно беседуя с кем-то по телефону. Лебедько замер, вытянулся во фрунт, и, даже не успев сообразить, насколько для него это неприлично дерзко, во все глаза рассматривал девушку, в ком узнал он тотчас тот волшебный образ, несколько раз в жизни являвшийся ему во снах с такой силой любви, радости, с такой телесной и душевной близостью, которой не испытывал он ни к кому и никогда. Он готов был заплакать от счастья узнавания, и глаза его даже увлажнились.

Девушка между тем завершила разговор и повернула к нему свое чудесное белокурое личико. Видно было, что она привычна к пристальным взглядам незнакомых мужчин, однако вид у оторопевшего до крайности Владислава Евгеньевича был несколько отличен от досужих ловеласов, да и слезы, навернувшиеся на глаза его, были весьма кстати, чтобы удержать внимание девушки и вызвать ее удивление. «Вы..., вы в Москву направляетесь?» — с усилием выдавил из себя Лебедько. «Да..., в Москву» — обычно она не вступала в разговоры с незнакомцами, да что там — весь гордый и надменный облик ее за несколько метров останавливал даже самых бойких Казанов, но столь необычный вид обратившегося к ней мужчины на минуту заставил сбросить привычную маску. В это время Владислав Евгеньевич, видя, что разговор не прерывается, а напротив, набирает даже некоторые обороты, приободрился и, давши почтительное выражение лицу своему, продолжал: «И я... в Москву. Сосед ваш. Позвольте рекомендоваться: Лебедько Владислав Евгеньевич, профессор психологии», — «Вот как? Профессор психологии? Это интересно!» — девушка улыбнулась, а героя нашего чуть кондрашка не хватил от счастья созерцания этой божественной улыбки, направленной к тому же в его сторону. Сумевши справиться с сердцебиением, он добавил уже смелее: «Да, направляюсь на международную конференцию. А вас, простите, как звать?», — «Аня..., Анна Муромцева», — она не прерывала беседу, сообразив, что обращающийся к ней, по-видимому, действительно является тем, за кого себя выдает, - к мысли этой располагало и то, что разговаривают они не на улице, а, напротив, в вагоне самого шикарного и дорогого поезда. «Позвольте! Вы не имеете отношения к Юрию Васильевичу Муромцеву?»,— «Да, я его внучка», — «Читал, как же, и много читал! Очень, очень впечатлен!», — воскликнул Лебедько, но тут же спохватился, что сморозил какую-то банальщину и добавил: «А я вас узнал. Вы..., вы мне снились», — Аня скорчила гримасу: «Ну, это уже совсем не оригинально», — развернулась и взялась за ручку купе. «Постойте, извините, я совсем не то хотел сказать, не исчезайте, дайте мне хоть еще минуту! Смогу ли я где-то видеть вас еще?», — сие было произнесено так искренне и наивно, что юное создание остановилось и вновь одарило счастливца своей царственной улыбкой: «Ну, что ж, разве что в доме моего дедушки», — «Я буду там!», — «О! А вы знаете, что это почти невозможно для простого смертного?», — «Я буду там! — решительно сказал наш герой, — не пройдет и полгода. Для меня невозможного мало!», — «Что же, удачи вам!», — еще одна божественная улыбка, лукавый, но вместе с тем нежный и даже, как показалось Владиславу Евгеньевичу, многообещающий взгляд — и царица души его скрылась в своем купе. Он же, почти обезумевший от внезапно нахлынувшего порыва чувств, всю гамму красок коих мы не рискнем описывать, ринулся опрометью к себе, упал на огромный мягкий диван и, отказавшись даже от чашки чаю, полночи так и пролежал в неопределенных, но безумно сладостных мечтаниях, после чего, не раздевшись, как был в костюме, так и заснул сном младенца, ухватившего наверняка мамкину грудь.

Стоит ли говорить, что доклад был прочитан блестяще и вызвал бурные овации. А сам Лебедько, снабженный уже через месяц, посредством Малкина, всеми необходимыми адресами, паролями и рекомендациями, оседлал свои старенькие «Жигули» и помчался по городам средней полосы России собирать урожай посвящений и инициаций, решительно намереваясь еще летом оказаться в Москве, в Югорском переулке, в доме Муромцева. Ведь чем отличается русский человек? А тем, что коли зарубил что-то себе в голову, то уж ничем его не пересилишь, и сколько не представляй ему доводов ясных как день, все отскакивает от него как резиновый мяч отскакивает от стены.

Вот герой наш в Ярославле. Весьма довольный обильным обедом, а в особенности прогулкой промеж многочисленных церквей, да по набережной Волги, где зацветали первыми, едва распускающимися листочками, березы и липы, да речной запах навевал дурманящие грезы, Владислав Евгеньевич возвратился в свой номер и стал готовиться ко сну. На другой день назначена была встреча с Берковым. Он не знал еще, как начнет беседу и как именно развернет ее к желанной цели, но некая уверенность уже укоренилась в нем, тем более, что интуиция его имела свойство именно во сне подготовлять сознание к разного рода непростым и неожиданным событиям. Так случилось и в этот раз.

Забегая вперед, стоит отметить, что уже известный читателю Малкин научил в свое время нашего героя специальному способу внутренней работы со сновидениями. Едва проснувшись и пребывая еще частично в объятиях Морфея, не открывая глаз, следовало вновь вспомнить те образы, которые являлись ночью во сне. Сие упражнение требовало известной сноровки, ибо образы норовили как можно скорее спрятаться от пробуждающегося сознания. Имея же навык ухватить их и не отпускать, можно было, разматывая один образ за другим и допуская даже некоторую долю воображения там, где между образами связи не было, увидеть сновидение как бы заново, уже почти наяву. Более того, далее открывалась возможность свободной игры этими образами, отождествлением с ними и даже диалогом как с самостоятельными живыми существами. Впрочем, Малкин даже настаивал, что они — образы сновидений - таковыми и являются.

И вот, чуя близость пробуждения, Лебедько вспоминает, что этой ночью в его сновидении являлись образы капитана Немо, Волшебника Изумрудного Города и Улыбки Чеширского Кота.

Капитан Немо... Образ, в котором Владислав Евгеньевич хотел бы себя видеть как раз в том возрасте, в котором он и пребывал. Мудрый, всезнающий человек, постигший суетность этого мира. Простые и ясные черты идеального Родителя – ведь когда Лебедько был мальчишкой, читавшим Жюля Верна и смотревшим экранизацию знаменитого романа, то именно такого Родителя он мечтал лицезреть в своих близких. Увы… Потом была попытка найти такого Родителя в Малкине, в ком-то еще... Но, ежели вникнуть в суть дела, несложно уразуметь, что это своего рода проекция. В образ капитана Немо герой наш проецировал самое себя, и когда он по отношению к кому-то выступал в Родительской позиции, в нем проявлялись черты именно капитана Немо в ряду, конечно, и многих других персонажей. И вдруг озарение упругой волной растекается по всем членам: Немо — это же Никто!... Таинственная загадочность?... Подводный мир, подводная лодка — символ погружения в глубины бессознательного, в недрах коего на самом дне, в пещере обитает загадочный мудрец, имя которому Никто… Ассоциации с юнгианской Самостью...

Немо, Никто, никто — даже с маленькой буквы, неназванный, тот, кто может быть всяким и всем... Капитан Немо — ключ к сокровенным глубинам бессознательного. Он удалился от суетного мира, где на поверхности лишь ложь, глупость и неутомимый карнавал масок, прикрывающих бессмысленность. И вот Лебедько уже погружается на дно. Перед ним предстает пещера, откуда бьет мощный поток света. Входя в пещеру, он спускается по каменным ступеням, неведомые огни всполохами мерцают круг него. Дверь — выход в осенний мрачный сад... Желтые листья — и все это на дне, - таинственный подводный город. Вспоминаются кадры из фильма, где молодой капитан Немо, приговоренный на казнь, привязан к пушке, и еще много, много пушек с привязанными к ним людьми - во весь горизонт, а сам Немо больше не привязан, он стоит рядом с Лебедько, скрестив руки, и предлагает прогуляться вдоль пушек. «Смотри — говорит он — сейчас эти пушки выстрелят, и все личины, которые к ним привязаны, разлетятся в пух и прах! Готов ли ты увидеть это и пережить?». Не дожидаясь ответа, происходит залп... Кровавое месиво, комок отвращения в горле. Вдруг Немо оборачивается Малкиным и произносит: «Ты видишь, как всё просто?!». Лебедько решительно озадачен: «Я вообще-то с собой хотел встретиться, а не с тобой» — «А кто я, как не ты? Не весь ты, конечно, но я — это тоже ты!». Они идут по некому парку, поднимаются по мраморной лестнице, и к ним присовокупляется еще один капитан Немо, уже в белых индийских одеждах, произносящий: «Мы идем к четвертому, чтобы образовать полный цикл, только не удивляйся, когда увидишь, кто это». Предупреждение сие решительно лишнее, ибо Лебедько уже знает - кто там. Троица входит в таинственную залу, усаживаясь за круглый стол, в кресла, по левую руку от Лебедько — Малкин, по правую – капитан Немо. Четвертое кресло пустует. Медленно, будто из облака, сгущается в нем некая фигура, обретая черты отца Владислава Евгеньевича и произнося: «Вот тебе и вся Самость. Теперь мы все в сборе!». И вот уже Лебедько чувствует, что все четверо — это и есть он, и имя его — Никто. К нему на благословение тянется вереница людей, какие-то близкие, далекие, знакомые и незнакомые люди - надобно просто коснуться каждого. Лебедько остро чувствует, что он не просто Никто — его самого-то и нет! Через маску его лица смотрит само Бытие, само на себя. Все перемешивается в вихре, и из вихря этого будто бог из бури представший перед многострадальным Иовом, проявляется Волшебник Изумрудного Города.

О! Это была самая захватывающая сказка в детстве нашего героя, как был влюблен он в девочку Элли, которая шла вместе с друзьями к мудрому Гудвину. Гудвин же, в свою очередь оказался «картонной дурилкой», миражом, но весь парадоксализм ситуации в том, что Гудвин также и маяк. Когда ты приходишь к нему, то видишь наверное, что это — пустышка, но пройти весь сложный путь до этой пустышки, до этого Ничто, преодолев все трудности и тяготы пути и обретя достойнейших друзей, можно только прельстившись величием это пустышки! Сам путь уже все решил, решительно все. Ты шел к Гудвину, а оказалось, что пришел к себе, и даже более, чем к себе — к Ничто. Нет ни малейшего желания думать, здесь каждое сказанное слово может убить все, точнее — Ничто.

А что же улыбка Чеширского Кота? Лебедько уже был ей — только что, сейчас оттуда и задал вопрос: «Кто я?». Тотчас понял абсолютную бессмысленность этого вопроса, даже Никто — это не ответ, даже Ничто — это не ответ. Сам вопрос бессмысленный. Точнее, нет, не так. Вопрос не бессмысленный, этот вопрос играет ту же роль, что и Гудвин.

Сию минуту Владислав Евгеньевич потягивается, кряхтит, отверзает веки и, садясь на скрипучей гостиничной кровати, произносит вдруг вслух: «Ух ты! Эвона в какую литературу заехать изволил! Что же, господин Берков, держитесь, милостивый сударь, я иду к вам!». И при этих словах поднявшись и радостно отшлепавши себя по ягодицам, наш сновидец пришел весьма в бодрое состояние духа, в коем и находился все утро, удивляясь тому, что во снах находится много вещей неизъяснимых даже для самого обширного ума. Потом мысли его перенеслись незаметно к другим предметам и наконец занеслись бог знает куда.

...

В полдень, как и было намечено, рука Владислава Евгеньевича уверенно коснулась звонка перед квартирою номер двенадцать в одном из пятиэтажных домов по улице Первомайской. Спустя немного времени за дверью послышался глухой кашель и шаркающие шаги. Без привычного в подобных случаях вопроса: «Кто там?» дверь отворилась. На пороге стоял действительно широкий во всех отношениях мужчина лет шестидесяти пяти: широка была его талия, широко лицо и широка улыбка, сие лицо озаряющая. «Я...» — начал было в волнении Лебедько, но Берков (а это был без сомнения он) прервал его на полуслове: «Знаю, знаю, проходи, брат, да не обессудь — ремонт у меня», - и действительно вещи в квартире были нагромождены чрезвычайно беспорядочно, обои отодраны, а весь пол оказался покрыт штукатуркой. «Ты ботинки-то не снимай, иди на кухню, будем чаевничать», - продолжал Берков, - «я бы тебя на даче встретил, да вот понимаешь — ремонт это..., это...», - Борис Петрович совершил неопределенный, но очень широкий, размашистый жест, позволивший Владиславу Евгеньевичу подхватить: «Ремонт — это состояние души!», - добродушное лицо Беркова растянулось в очередной широкой улыбке. Он одобрительно похлопал гостя по плечу: «Смекаешь, брат. Ну, не откажись выкушать зеленого чайку, да и пирогами-то не побрезгуй, хозяйка утром испекла — тут тебе с рыбой, с капустой, с яблоком...».

Хозяин, поколдовав с заварным чайником, попереженив чай аж восемь раз и дождавшись того момента, когда гость с аппетитом набросится на пирог, подначил его вопросом: «Ну-с, с чем изволил пожаловать?», - Лебедько, пойманный вопросом, что называется с полным ртом, начал было, жестикулируя: «Все говорят, кхе, все говорят...», - «Все говорят нет правды на земле, но правды нет и выше, - для меня так это ясно, как простая гамма!», - подхватил Берков и залился звонким смехом, видимо, довольный удачной своей аллюзией на пушкинского Сальери, - «и заметь, это я тебе безо всякого буддизма, а просто из жизненного опыта скажу». Гость тем временем спешно прожевал и проглотил кусок и проделал еще одну попытку изъяснить свою мысль: «Все говорят, мол, просветление и все такое, так вот я бы хотел сей щекотливый вопрос прояснить, так сказать, из первоисточника». Хозяин вновь растянулся в широчайшей улыбке: «Эк ты! С первого же абцуга так польстил старику! Ну, слушай же, слушай, но не соглашайся ни с одним моим положением, ибо убедить я тебя могу в чем угодно и это, как ты понимаешь, будет великая иллюзия. Мы это самое просветление, как ты изволил выразиться, называем изначальным состоянием, и когда в канонических текстах ты встречаешь что-то типа такого оборота, мол «просветлевший будда заметил, что окружающие — тоже будды», ты воспринимаешь это как некую поэтическую аллегорию, но заметь - наше изначальное базовое состояние является просветленным. И дальше все, что происходит с человеком в процессе формирования личности, делается из этого же материала, то бишь из изначального состояния, в противном случае этого было бы невозможно достичь. Просветление — это просто возврат обратно, и совершить этот возврат как действие - принципиально невозможно. И нет никакой разницы между обычной непросветленной личностью и личностью, стремящейся к просветлению. Поелику и то, и другое строится на основе изначального состояния. Любое твое стремление уводит тебя от изначального состояния максимально далеко. В свое время грамотные буддийские мастера исследовали вопрос: приводят ли буддийские практики к просветлению и однозначно показали, что не приводят. Но — способствуют! Измучившись, назанимавшись всякой хренью ты вдруг обнаруживаешь, что ты все время... «Что?», - «И так все время был просветленным?» - ответствовал Лебедько, покончивший к тому времени уже с двумя внушительного размера пирогами. «Погоди, не торопись. Известен такой случай: один почтенный практик обращается еще к более почтенному Мастеру: «Такой-то и такой-то Петя Иванов просидел десять кальп в медитации, да так и не достиг просветления, - почему?» - «Ты задаешь хороший вопрос!», отвечает Мастер. «Все-таки почему?» - не унимался ученик. На что Мастер сказал совершенно идеальную фразу: «Потому что не достиг». Понимаешь?», - «Просветленному просветление не грозит», - попытался было отшутиться гость.

Берков хмыкнул: «Психология не рассматривает процессов за пределами жизни. Предметом психологии является временной участок от момента зачатия до момента смерти. Сам понимаешь, что очень редко кто из психологов, находящихся в разумном состоянии, работает с пациентами, которые уже не приходят в физическом теле. Для психологов считается приличным, чтобы пациент притащил с собой физическое тело и кучку денег. А вот для экстрасенсов это уже искусство, им пофиг — приходи, кто хочет. То, что в буддизме называется воплощением, в психологии зовется состоянием. У тебя вот в течение дня меняются состояния: проснулся с похмелья — одно состояние, опохмелился — состояние уже другое. Состояния все время меняются. Так вот, выходя за пределы психологии нужно отдавать себе отчет, что у нас как у личностей никакой кармы нет. У меня как у Бориса Беркова никогда не было никаких перерождений. Я был Борисом Берковым всего один раз, и в следующий раз Борисом Берковым не буду. Это надо быть идиотом, чтобы Борисом Берковым родиться во второй раз. Тупые буддисты этого не поняли, поэтому там Карнапа спокойненько перерождается в следующего Карнапу. Он может даже не заметить, что он переродился, но это особый случай — человек на работе! Нормальные люди такой глупостью не занимаются, - ты создаешь себе конфигурацию, которая называется личность, под задачу, каковую надобно решить в данном конкретном воплощении. Когда задача решена, лучше, как говорится, сменить картридж, чем его перезаправить, ибо перезаправленный картридж ухудшает качество печати».

Лебедько поднял несколько бровь, услышав такое от буддийского Мастера, но постарался в тот же час привесть лицо в обыкновенное положение, смекнувши, что буддийские Мастера вообще слывут эксцентриками и парадоксалистами: «Может быть, вы изволили выразиться так для красоты слога?», - «Нет, брат, создать из того материала, который у тебя есть — свою личность — это наше творчество, подобное творчеству Господа, создающего этот мир. Та конфигурация, которая у нас есть и которая рассматривается как непросветленное состояние, есть продукт нашего необходимого творчества. Заметь, создание себе любого геморроя — есть наше творчество. Самопознание состоит из двух аспектов: первый — творчество, то есть проявление, а любое проявление — это всегда выделение некого аспекта из целого, любое творчество, таким образом, — это выделение элемента и его развитие за счет потери целого. А второй аспект, как ты изволишь понимать, это обратное возвращение к истокам. Сам теперь пойми, что всякое кудахтанье о том, что творчество ведет к просветлению — это полный бред. Да и вообще насчет целого - это, брат, между нами еще одно большое человеческое заблуждение. Ибо целое существует только в регистре Воображаемого. Впрочем, изначальное состояние младенца, между которым нет еще ни Символических, ни Воображаемых перегородок — оно, как бы, целое. И то, заметь, что я сказал не просто «целое», а «как бы, целое». И правда, вдаваться сейчас в эти тонкости мы не будем. Важно только понять, что это самое младенческое изначальное состояние все время при нас, оно никуда не уходит, чтобы мы из него не творили».

«Эге, - смекнул про себя Лебедько, - вот на этом, пожалуй, мы тебя и поймаем», - однако ж виду не подал и изобразил внимательное слушание. Берков же, увлекшись, продолжал. Речь его лилась горячо и проникновенно, временами он широко размахивал руками, видимо, чувствовал себя по обыкновению «на коне»: «Скажи мне, пожалуйста, ты меня видишь? Ты меня слышишь? Можешь меня ощупать и убедиться, что я плотный, что твоя рука не пройдет сквозь меня? А теперь еще один вопрос, - Берков воздел указательный палец левой руки вверх и для пущей наглядности аж провернул его, будто бы стараясь проковырять пространство, - есть ли у тебя изначальное состояние? Состояние будды? Теперь слушай внимательно, и я докажу тебе, что это одно и то же. Сознание будды есть ни что иное, как отражательная способность психики. И ничего другого! Заметь, заметь, абсолютно ничего другого. То, что ты можешь меня воспринимать — это оно и есть, и из этого материала строятся все миры. Нет разницы между изначальным состоянием, отражательной способностью психики, сознанием будды и просветлением. Несмотря на то, что психический процесс происходит внутри своего носителя - в его нервной системе, этот психический процесс не описывается в терминах нейродинамики. Ты не можешь описать нервный процесс. Ты видишь меня, а, стало быть, можешь описать контур, цвет, размер. А вот попробуй-ка свое восприятие меня описать в терминах нейродинамики, то есть замыкания и размыкания всевозможных синапсов в своем головном мозгу, начиная с самого первого, а первый синапс — это переход от палочек к колбочкам в биполярной клетке. И вот меня-то ты видишь, а вот, что у тебя происходит в черепной коробке, это, не изволь сомневаться, — хрен его знает. А посему, все, что происходит, ты описываешь в терминах объекта, а вот внутренний психический нейропроцесс не доступен наблюдению самого носителя. Я лично не видел ни одного йога, который смог бы точно описать, как у него проходит нервный импульс от пальца до мозга и обратно. Итак, что мы имеем, милостивый государь?», - хозяин умолк, а гость, поднатужившись, пролепетал: «Психический процесс не описывается в терминах нейродинамики, а описывается в терминах объекта, то есть любое описание идет через объект, что бы мы не пытались говорить о так называемом субъективном мире. То есть субъективное восприятие — это фикция? Верно?», - «Молодца!, - одобрительно кивнул хозяин, - но двинемся далее. Ты видишь меня в своей голове? Или тебе кажется, что ты видишь меня за пределами своей головы? Так вот, несмотря на то, что процесс происходит в голове, результат его проецируется во вне, и если бы не было этой проекции во вне, то не существовало бы никакого творчества! Без ложной скромности могу сказать, что я есть результат твоего творчества. Как ты меня делаешь? А делаешь ты меня на раз! Сначала восприятие, обработка, - так сказать, задняя доля мозга, и уж потом ты проецируешь собранный в тебе образ вовне, и эта проекция вовне как раз таки и создает мир. Каждый из нас создает мир. Когда я вижу тебя, я в ответ не постесняюсь сказать, что ты — результат моего творчества. Если ты не действуешь на мои рецепторные окончания - зрительные, звуковые, тактильные, то тебя просто нет, но я могу тебя представить. Это и есть мудрость изначального состояния».

«Это называется субъективный идеализм», - вставился Владислав Евгеньевич. «А мне плевать, как это называется, - ответствовал Борис Петрович, ухмыляясь уже так широко, что даже самый рот, казалось, вылезал за границы его и без того широкого лица, - запуск происходит из вне, от рецепторных окончаний, далее идет вся эта сложная нейродинамика, которую мы описать не в состоянии, и внутри возникает образ, который я опять же проецирую вовне, и теперь уже с этим образом реальности я могу поступать как мне будет угодно. Вот мы с тобой и доказали, что весь мир есть иллюзия. С точки зрения общей психологии — это, конечно, не верно. Мир существует объективно. А вот если мы пойдем дальше, - Борис Петрович эффектно щелкнул пальцами перед носом озадаченного гостя, - происходит вот такого примерно вида щелчок, и... горы опять становятся горами, а реки — реками. Стоило ли так долго заниматься буддизмом, когда все так элементарно?».

«Вы абсолютно правы, Борис Петрович, не стоило!», - просиял Лебедько, думая, однако ж, о том, что вот Берков без малейших его, Лебедько, усилий буквальнейшим образом сам достает тот самый заветный козырь, который и уготован, дабы бить его собственную карту.

«Но в чем разница? - продолжал горячиться Берков, - исчезает толстый слой моего психического, то бишь моего творчества. Ведь если я творю тебя, то я могу закрыть глаза, представить тебя — и ты для моего дальнейшего творчества на фиг не нужен. Мне достаточно одного раза, чтобы зафиксировать тебя, а дальше я могу вести с тобой любые диалоги как с элементами внутрипсихического пространства. Но когда вновь появляется твоя тушка и начинает действовать на мои рецепторы, то тут и начинается система отношений и понятное дело, что если ты хороший человек, то я от тебя жду только хорошего. А вот ежели ты — известный подлец, так я сразу, как только ты появился, хоп! — и напрягся! Почему? А может ты уже перековался, и твоя подлость отошла как талая вода? Но я-то помню, что ты был подлец, и я продолжаю этот образ держать. Вот она — иллюзия. И если бы у меня не было проекции образа вовне и модуляции этого образа внутри, когда я проецирую мир образов, я эти образы модулирую своими состояниями. Это и есть так называемое непросветленное состояние сознания. Ежели я перестал заниматься этой фигней — модулированием — то вижу только то, что вижу и слышу только то, что слышу. И никаких фантазий между внешним и внутренним. Понятно, что вся социализация направлена совершенно в противоположную сторону. Когда ты рождаешься, и мир твой прекрасен и чист, ты мало, что распознаешь. Ты даже не распознаешь, пописал ты или не пописал. Сначала ребенок писается и только позже чувствует, что стало тепло и мокро, а потом и вовсе остыло. Ребенку, чтобы понять, что это есть результат его непосредственной творческой мочеиспускательной деятельности должно связать, что ему стало мокро с тем, что у него было напряжение. Соответственно, любое наше воспитание — это система создания форм. Далее выясняется следующая штука — у меня есть имя. И пошла плясать тут уже совсем скверная история. Психическое не выключить. Эта машинка работает постоянно, непрерывно создавая этот мир. Даже в состоянии комы. И вот что мы имеем: превращение изначального состояния в обычное — это творчество, необходимое творчество, так сказать, познание добра и зла, потому что в противном случае ты останешься растением. Как происходит «второе рождение»? Ты опять попадаешь в изначальное состояние, при этом теряя все свои навыки, в том числе и навыки различения. И тебе придется начинать все сначала, потому что ты достиг мудрости соединения, но еще не достиг следующего шага — различения. В непросветленном состоянии твоя личность абсолютизирована. Ты говоришь: «Вот я такой. Если я не схожу с друзьями в баню, не поиграю на гитаре, это буду не я. Если я узнаю, что где-то насилуют негров, я должен возмутиться, а ежели не возмущусь, то опять же это буду уже не я. У тебя появляются хоженые тропинки, к пяти годам ты уже полностью механистичен. И свои реакции человек сдуру принимает за себя. Так что еще раз повторю, друг мой, все, что мы делаем — это наше творчество и, соответственно, наше знание. И совершенно очевидно, что все, что мы делаем, мы делаем из изначального состояния сознания, то есть состояния будды. А посему я вновь повторю свой первый вопрос — обладаешь ли ты состоянием будды?».

«Да, Борис Петрович, обладаю безо всякого сомнения», - Лебедько встал, подбоченился, прошелся гоголем по кухне и, подойдя к хозяину вплотную, продолжал: «Более того, я прошу вас составить и подписать соответствующую бумагу, свидетельствующую о том, что податель ее, Лебедько Владислав Евгеньевич, обладая сознанием будды, является посвященным вами во все тайны тибетского буддизма».

Берков, опешивши, сидел некоторое время молча с широко открытым ртом. Глядя на гостя, он подумал, не спятил ли тот как-нибудь невзначай с ума; но глаза гостя были совершенно ясны, не было в них дикого, беспокойного огня, какой бегает в глазах сумасшедшего человека, все было прилично и в порядке. Хозяин еще долго хлопал глазами, прежде чем, наконец вымолвил: «Экой ты — гусь! Ты что же надеешься, что я и в самом деле тебе такую бумагу выпишу?».

«Я не надеюсь, я уверен в этом, - парировал гость, - так как не испытываю ни малейшей иллюзии в том, что вы — благоразумный человек, привыкший отвечать за свои слова. Это первое. Второе же заключается в том, что оба мы с вами деловые люди. Вы — буддийский Мастер, а я — писатель, чьи книги издаются довольно большими тиражами. Я предлагаю вам деловой контракт: я пишу о вас в своей новой книге, вы же даете мне письменно засвидетельствованное посвящение, при этом, кстати, доказывая, что вы отвечаете за то, что говорите. Хотя я допускаю, что вы в данном случае стали жертвой собственного красноречия. Ну, и наконец, выслушав меня, вы можете удостовериться, что я не несу черт знает какие иллюзии и фантазии, а проявляю в своей речи самую, что ни на есть отражательную способность психики, каковая является сознанием будды, сиречь изначальным состоянием! По рукам?», - здесь следует добавить, что наш Лебедько в этот момент переживал интереснейшее состояние, которое великий русский поэт увековечил строфой «ай да Пушкин, ай да сукин сын!», более того Владислав Евгеньевич заметил, что сей дерзкий пассаж совершенно в духе еще и Остапа Ибрагимовича Бендера, чему признаться остался очень рад. Берков же по рукам ударять не стал, однако бумагу для Лебедько выправил ровно так, как тому и хотелось. И хотя прощался он с гостем гораздо более сухо, чем принимал его, но это был лишь внешний вид, в глубине души Борис Петрович остался доволен встречей, в особенности же последней выходкой молодого авантюриста.

Нужно ли говорить, что из квартиры Беркова Владислав Евгеньевич выпорхнул буквально как на крыльях. Его план начал осуществляться с первой же попытки, и впереди его ждали новые встречи и новые приключения.

Дата добавления: 2015-09-06