Шевелев Иван Маркович

Опубликовано 09 сентября 2014 года

Я родился в Гомельской области, в деревне Новая Усивица.

Потом мы переехали в поселок Ворой, это в 4 км от деревни и там в 1930 году я пошел в школу. Отучился четыре года, а потом, с началом коллективизации, снова наша семья переехала в деревню, где купили дом раскулаченных.

Нас в семье было трое сыновей, все трое участвовали в войне, а отец попал в Трудовую армию. Он был сапожником, так во время войны по 10 часов на фабрике шил сапоги.

В деревне окончил 7 классов, после чего ходил в район, в деревне только семилетка была. В 1940 году окончил десять классов и меня направили в Краснодарское авиационное училище.

В училище я попал в эскадрилью дальней авиации, где изучали самолет ТБ-3. Это был мощный самолет – он мог брать 5 тонн бомб и лететь от Брянска до Берлина и обратно, мог даже до Америки долететь. Учиться я должен был три года, но назревала война, и нашу программу изменили, многие дисциплины, необходимые для дальней авиации, просто выбросили. Потом последовал приказ Тимошенко о выпуске из авиаучилищ не офицерами, а сержантами. Надо сказать – мы этот приказ очень плохо восприняли – готовились-то стать офицерами, а тут сержанты. Некоторые курсанты, особенно москвичи, отказались продолжать учиться, но присягу-то мы сразу после курса молодого бойца приняли, так что им дали по 10 лет, после чего все успокоились.

Продолжили учебу. Каждый день – 8 классных часов, 2 часа самоподготовки, каждую субботу марш на 30 км с полной выкладкой, и в воскресенья опять занятия.

В марте 1941 года нашу эскадрилью перевели под Брянск, там километрах в 15-20 было село Алсуфьево, в котором располагалась летная школа. Нас разместили в двухэтажном ангаре.

Где-то за неделю до начала войны нас собрал начальник политотдела и рассказал о международном положении. Сказал, что на днях начнется война, чтобы мы были готовы. Когда началась война, мы продолжали долетывать. А где-то через неделю, числа 29, нас первый раз бомбили. Рядом с училищем стояла кавалерийская часть, немцы налетели стали эту часть бомбить, наш аэродром, склады с бомбами. И все точно в цель били – как на учениях.

На следующий день из Москвы прибыл представитель отдела кадров, к нам добавили еще человек тридцать, каждый получил сухари, воблу, консервы, мамалыгу, после чего нас погрузили в вагон и повезли. Куда ехали – неизвестно. Все на фронт едут, а нас на восток везут. Доехали до Оренбурга, и тут поняли, что нас едем в Ташкент.

Ехали суток 15. Приехали в Ташкент, нас сразу в машину и в школу в Чирчик. На базе этой школы формировалась 204-я корпусная эскадрилья, в которой было пара ТБ-3, По-2, Р-5 и Р-Z.

Приехали в Чирчик, нам сразу карты выдали и дали один день на изучение района. Из инструкторов школы были сформированы экипажи. Но, в эскадрилье 25 экипажей положено, а тут еле-еле набрали 10. Потом мы перелетели в Мары. Там продолжили боевую подготовку. Каждый день – дневные и ночные полеты, бомбометание. Правда, метали цементные бомбы.

Кстати, в Чирчике меня на сутки арестовали. У меня был друг, хороший летчик, так он, еще до войны с Ташкенте познакомился с девушкой. Решили они пожениться. Поехали я и два или три его приятеля. Никому ничего не сказали, просто в субботу поехали. Погуляли там, в воскресенье вечером вернулись, а дня через два кто-то комэску донес, и он нам четырем объявил сутки ареста, с формулировкой: «Подрыв боеготовности». Я тогда был секретарем партийной организации эскадрильи, звоню начальнику политотдела, говорю: «Так и так». А мне: «И правильно! Вдруг боевая тревога, а вы уехали!» Я говорю: «Хорошо, отправляюсь под арест».

20 августа, объявили боевую тревогу. На самолеты подвесили бомбы, правда взрыватели не вкручивали и полетели в Серахс, там был полевой аэродром, на котором нас разместили. До нас в Серахсе кавалерийский корпус стоял, так он 20 августа уничтожил иранскую пограничную заставу, и пошел на Мешхед, это вторая столица Ирана. А с Баку в это время наступали на Тегеран.

Задача нашей эскадрильи – ведение разведки. Первый раз полетели – на самолет подвесили по 4 бомбы. Пролетели – целей нет, бомбить некого. Пришлось с бомбами садиться. Потом на разведку летали без бомб. Причем, такой случай был – перед нами шел усиленный кавалерийский корпус, так у него все лошади подохли. Там жара под 35 градусов. Корпус к реке подошел, а в реке сероводород… Конники лошадей удержать не смогли, те воды выпили и через несколько минут подохли. Дальше корпус шел пешком. В тылу снарядили 500 верблюдов, благодаря этому корпус уцелел, но все лошади погибли.

Из Серахса мы перелетели в Мешхед. Там был аэродром, так мы его сперва пробомбили, а потом, дня за 3 до подхода корпуса, стали на этом аэродроме базироваться. Причем, когда прилетели, при посадке поломали пять самолетов. Были у нас в Иране и потери. Погиб мой командир звена, младший лейтенант Малюгин. Я должен был с ним лететь, но тут меня на КП вызвали, и с Малюгиным полетел другой летчик. При взлете самолет зацепился за домик метеостанции и разбился.

Потом у нас штурман, Фатеев, с ума сошел. Мелкое помешательство, еле заметили. Он по природе тихий был. Но, бывало, сидим, разговариваем, а он как ляпнет что-нибудь, совсем не относящееся к разговору. У него каллиграфический почерк был, так его посадили фотографии подписывать, и он чего-то там такое написал, что его сразу в санчасть отправили. Врач его обследовал: «Вроде все нормально, но еще подержу».

Нас к этому моменту из Ирана вывели, другими самолетами укомплектовали, наши-то передали в училище, и тут приехала комиссия из Генштаба, определить боеготовность эскадрильи. Осмотрели Фатеева и списали.

Комиссия других стала осматривать, а у нас все летчики, штурманы, солдаты «пендинкой» болеют – язвы, ничем не лечатся. Врач каждый день зеленкой мазал, но не помогало. Эскадрилья не боеготовна. Только я и мой друг, Коваленко, не болели. Так что нас отобрали, выдали документы и направили в Душанбе, это 1943 год был.

Приехали в Душанбе, там формировался 381-й полк, на Р-5. Нас с Коваленко сразу определили в экипажи. Через несколько дней мы вылетели на фронт. Долетели до Красноводска, там нас остановили, не хватало несколько экипажей, кроме того, полку надо было слетаться. Летали день и ночь, отрабатывали боевое применение, бомбометание. Через месяц полк перелетел в Баку, сели на аэродроме у станции Насосная. Заправились и полетели дальше, наш полк направили на Ленинградский. Следующая посадка в Астрахани. Там заправились и полетели в Энгельс. Пока до Энгельса долетели – два самолета сели на вынужденную.

Прилетели в Энгельс. Нам приказали, оставить обмундирование, нас экипировали в зимние меховые комбинезоны, унты, на север же летели. Оставили планшетки с картами. Приезжаем на КП. Там нас построили и объявили, что наши самолеты передают женскому полку, и они уже дальше полетели, а нас посадили в «дуглас» и отправили в Ярославль.

В Ярославле нам сказали, что формируется дивизия на американских самолетах «Бостон». Как только освоим самолеты – сразу на фронт. Вообще в Ярославской области авиакорпус формировался, три дивизии. Два полка нашей дивизии в Ярославле, а третий, 452-й – в Костроме.

Начали тренироваться, изучать самолет. Сперва на каждый полк выделили по три спарки, на которых вывозили летчиков. Через неделю пригнали еще по три самолета на полк, стали их изучать.

Эти самолеты мы стали переоборудовать на наш лад. «Бостон» – штурмовик, впереди четыре пушки и два пулемета, сзади турель с пулеметом. На турель поставили наш ШКАС, впереди снимали две пушки, и там оборудовали кабину штурмана, исходно штурманская кабина размещалась сзади. Поставили наши высотометры, компаса, указатели скорости, прицел. Все своими руками доводили, ну еще инженеры с завода помогали.

Начали тренироваться, перед корпусом была поставлена задача – через год корпус должен быт готов. За время подготовки 3 или 4 самолета разбили. У нас одним командиром звена был кавказец, так он на тренировке до того долетался, что кончилось горючее. Ему говорят: «Садись, горючее закончилось». «Нет, у меня еще стрельба по наземным целям». Начал пикировать, и разбился… Штурманом у него был инженер, призванный из запаса, талантливый парень, так он тоже погиб. Весь экипаж погиб…

К 1944 году наша дивизия была готова. Мы перелетели из Ярославля в Кострому. А утром вся дивизия полетела в Харьков. Сели в Харькове, два дня на изучение района полетов. Потом приехало командование воздушной армии, даже не стали проверять боеготовность дивизии, сразу поставили боевые задачи, большое наступление готовилось.

Наш и еще один полк сели в Умани, там уже был аэродром подготовлен, не бетонный, но летное поле хорошее, а третий полк сел в Белой Церкви.

На следующий день подвесили бомбы и полетели. 5-7 вылетов сделали, небольшой перерыв, фронт вперед пошел, так что мы перелетели на другой аэродром.

Летом 1944 года нас перебросили ближе к Кишиневу. Во время Ясско-Кишиневской операции у нас такой случай произошел – у немцев было 600 танков, и у нас примерно столько же, или больше. Чтобы не было встречного боя, нашей дивизии приказали нанести удар по немецким танкам. Мы вылетали, когда солнце еще не взошло, и на рассвете нанесли удар по немецким танкам. А секунд через 30 немцы нанесли удар по нашим танкам. В результате, в штабе решили, что мы отбомбились по своим.

Прилетаем на аэродром, докладываем, тут прилетают кгбисты: «Вы разбили свои войска!» Начали опрашивать штурманов – время нанесения удара совпадает. Штурмана полка в кандалы, а мы все недоумеваем – как так могло получиться? Хорошо, что в каждом звене были фотоаппараты. Ночью пленку проявили, сверили – местность показывает, что мы правильно удар нанесли. Перед нами извинились, объявили благодарность.

Во время одного вылета мы подверглись сильному обстрелу из эрликонов, так командир моей эскадрильи резко отвернул и столкнулся с самолетом командира звена. Два экипажа выбросились из самолета, но выжил только командир эскадрильи. Под суд его не отдали, но ведущим он больше не летал.

Вообще, наш комэск был трусом высшей марки. Он комэском еще в Чирчике был, а тогда летчику, который мог летать ночью, платили специальную надбавку. Правда, чтобы получить эту надбавку, надо было налетать три часа. Так комэск налетал 3 часа 5 мину, хотя другие летчики ночью по 20 часов налетывали. Неприятный он был человек. Через пару месяцев после войны его уволили.

Комдивом у нас был Романов, свояк министра авиации Новикова, но он больше самолеты с Кавказа перегонял, а дивизией руководил начальник штаба. К концу войны Романов прибыл на фронт, пару раз слетал с нами.

Война для нашей дивизии окончилась в Чехословакии. Причем, война-то закончилась, а мы еще неделю немцев добивали. Тогда мы два экипажа потеряли – полетели группировку добивать. Летим на высоте 1000 метров, а у них эрликоны, которые на 5 км бьют, там они два самолета сбили. Самое обидное – война закончилась, а они погибли…

После окончания войны нас полмесяца доукомплектовывали, а потом перебросили на юг. Прилетели в Баку. Нам приказ: «Быть готовым к нанесению удара по Турции». Туда столько войск брошено было – за один присест съели бы. Месяц в Баку с подвешенными бомбами просидели, с аэродрома вообще никуда не уходили, только в столовую, а через месяц нас перевели в Ферганскую долину. Наш полк должен был в Оше стоять, другой полк в Андижане, третий – в Намангане.

Когда из Баку улетали, мой экипаж был дежурным по аэродрому, так что мы должны были лететь последними. А предпоследним комдив. Я и пилот стоим у самолета, видим – комдив еле на ногах держится. Говорим: «Товарищ полковник, вам отдохнуть надо, вы себя неважно чувствуете». Он от нас отмахнулся. Сажает в свой самолет 8 человек, инженеров, которые его сопровождать должны, моториста и своего портного-еврейчика. Что делать? Его не удержишь.

Он выруливает и тут, спьяну, ему показалось, что на старте корова стоит. Он кричит: «Прогнать корову!» Портной вышел, только от самолета отбежал, комдив по газам и взлетает. При этом, перед тем как на курс лечь, несколько раз на штаб воздушной армии пикирует, причем так, что создает аварийную обстановку. Командующий кричит: «Прекратить!» Доложили в Москву, чуть ли не Сталину.

А комдив, после этой пикировки, пошел с аэродромом прощаться. Заходит вдоль летного поля, пикирует левее летного поля на вышку, и, когда пытался выйти из пике – у него высоты не хватило, самолет на метр в землю вошел…

Прилетели в Ашхабад и там умер наш комполка… У него живот заболел, его в госпиталь. Пока врачи туда-сюда – Батя умер, заворот кишок.

Дата добавления: 2015-09-06