Глава 30. Скамья, служащая мне убежищем, стояла у стены, в огромном зале не было никакой мебели

Скамья, служащая мне убежищем, стояла у стены, в огромном зале не было никакой мебели, кроме гроба, если, конечно, его можно так назвать. Мне было великолепно видно подставку, на которой громоздилось последнее пристанище умершего, низенькую кафедру и две одетые в черное фигуры: одну плотную, крепкую, не слишком высокую и вторую - полную ей противоположность. Настоятельница оказалась сухопарой, длинной, похожей на жердь.

Епифания раскрыла небольшой, принесенный с собой мешочек, на свет явились пузырьки и одноразовые шприцы.

- Надобно костюм расстегнуть и рубашку, - велела настоятельница.

- Ох, боязно, - перекрестилась Устинья.

- Не блажи, - сурово сказала Епифания.

- Прости, матушка, - повинилась Устинья, но не сдвинулась с места.

- Устя, - вдруг очень ласково вымолвила Епифания, - мы с тобой сколько вместе?

- Так, почитай, всю жизнь, - вздохнула монахиня, - сами разве не помните? С сирот в обители. Я себя без вас не помню.

Настоятельница обняла Устинью за плечи.

- И я без тебя не жила, бок о бок идем, одному делу служим. Ничего нового делать не требуется, за лекарство волноваться нет причины, сколько раз применяли, всегда срабатывало.

- А вдруг именно сегодня застопорится? - прошептала Устинья. - Что тогда? Мы с вами под судом окажемся.

Епифания усмехнулась - Так за какие дела?

- Ну, - начала тыкать полной рукой в сторону гроба Устинья, - вдруг он помрет?

- Он уже преставился, - спокойно ответила Епифания, - есть о том документ, врачами подписанный.

Жена и дети плачут.

- Они ничего не знают? - подняла голову Устинья.

- То не моя забота, - резко отозвалась Епифания, потом снова обняла Устинью, - но думаю, нет. Наше дело маленькое, поняла? Не ради себя, а ради процветания обители стараемся.

- Оно верно.

- Значит, приступим, помолясь.

Перекрестившись, две фигуры в черном начали действовать. Епифания вытаскивала из сумки все новые и новые пузырьки вкупе со шприцами, Устинья наклонялась к гробу и делала уколы. Я наблюдала за процедурой во все глаза, в принципе, после беседы с бабой Катей мне было понятно, чем занимаются дамы. Сейчас они старательно "оживляют" одного из "умерших" прокаженных. Но было и много вопросов, которые бы я, имейся подобная возможность, задала бы Епифании. Почему манипуляция проводится в помещении храма? Хотя, может, лекарства действуют лишь в непосредственной близости от икон? Кто купил прокаженному столь роскошную домовину? Отчего его, как предписывают правила, не похоронили в специально отведенном месте, а доставили в церковь?

Зачем съезжается огромное количество гостей, очевидно, богатых и чиновных, для которых приготовили комнаты в галерее? Не проще ли тихонько сделать соответствующую запись в нужных книгах, а потом, вручив прокаженному новые документы, забыть о нем навсегда?

- Ну вот, - перекрестилась Епифания, - готово.

Который час?

- Три утра, - отозвалась Устинья.

Настоятельница стала загибать пальцы.

- Значит, до десяти у нас семь часов. Все правильно, как раз к одиннадцати чудо и свершится.

- Хорошо, кабы так, - пробормотала Устинья.

- Ох, замолчи, - рассердилась Епифания, - лучше собери склянки в узелок, шприцы отдельно сунь, потом в город вывезешь и там выбросишь, да пол помой, капнула я на плиты, попахивает. Да...

Договорить фразу настоятельница не успела, под сводами храма вспыхнул такой яркий свет, что на секунду мне показалось, будто произошел взрыв. На всякий случай, ожидая оглушительное "бум", я зажмурилась, но неожиданно услышала:

- Всем оставаться на своих местах, - четко и ясно, словно главнокомандующий на параде, сказала какая-то женщина.

Устинья взвизгнула и запричитала:

- Ой, беда, беда, так и знала, худо будет...

- Стоять! - гремело эхом под сводами.

Я снова приникла к дырке в покрывале и опять увидела внутренность храма, только теперь там было много народа, отнюдь не в монашеских одеяниях, абсолютное большинство присутствующих носило брюки. Неподалеку от гроба стояла на коленях рыдающая Устинья, чуть поодаль от нее валялась торба, из которой вывалились пузырьки и использованные шприцы.

Появившаяся невесть откуда женщина с камерой в руках старательно направляла объектив на мешочек с завязками.

Дальнейшие события начали развиваться стремительно. Епифания бросилась в сторону, я сразу поняла, куда торопится настоятельница - к тому месту, где прячется потайная лестница, ведущая в ванную Устиньи.

- Стоять, - заорал кто-то, - не двигаться!

Но настоятельница летела стрелой, потом вдруг резко остановилась, вход в нишу загораживала тонкая фигура в черном облачении.

- Лучше тебе остаться, - звонким, напряженным голосом воскликнула она, - не беги, заперто.

- Ксения! - ошеломленно прошептала Епифания. - Ты?

- Я.

- Ты нас выдала?!

- Я.

- Ксения! - в полной растерянности бормотала настоятельница. - Змею на груди пригрела! Вот как за добро отплатила.

Девушка сложила руки на груди, потом засмеялась.

- Добро? Нет уж, на волю пойду, больше тут, в тюрьме, не удержишь!

- Прокляну, - шептала Епифания, - на чудотворной иконе!

В этот момент к настоятельнице приблизились две фигуры в джинсах.

- Пойдемте, - сказала одна.

- Лучше не шумите, - добавила вторая.

- Проклянешь? - встряла Ксения. - Пожалуйста, хоть сто раз, отскочит от меня, не боюсь. Во, гляди.

Сложив фигу, девушка ринулась к одной из стен и, тыча фигурой из трех пальцев в образа, заорала:

- Ну-ка! Накажи меня! Нашли гром и молнию на голову, испепели! А? Не выходит! То-то и оно! Нету бога, обман один, вроде воскрешения Достойных!

Мне стало жутко и интересно одновременно; желая получше разглядеть происходящее, я попыталась пальцем расширить отверстие в накидке, но ничего не получилось. Тогда в голову пришла идея слегка приподнять бархатное полотно. Очень осторожно я выполнила задуманное.

- Кто тут прячется? - послышалось буквально над моей головой.

В ту же секунду покрывало со скамейки сдернули.

- Вылезай, - приказал кто-то.

Пришлось выбираться на свет божий.

- Ты кто? - резко спросила женщина в брюках. - Имя, фамилия, что тут делаешь?

- Виола Тараканова, - забубнила я, - паломница, заблудилась случайно, заплутала, туалет искала, забрела в ванную, а там...

Незнакомка вопросительно взглянула на Ксению, та присмотрелась ко мне и кивнула.

- Не, не наша. Пришла с бабами, один день всего тут, сидела в библиотеке, меня за ней посылали, никогда до этого ее не встречала.

- Ну-ну, - протянула женщина в брюках, - двигай наверх, поговорим.

Отпустили меня лишь к обеду, поспать и поесть не Дали, в туалет, правда, отвели и водой напоили. Во время допроса я стояла насмерть, твердила, словно молитву, одни и те же слова:

- Несколько лет замужем, детей нет, услышала про монастырь с чудотворной иконой и решила попросить у бога милости. В монастыре меня посадили в библиотеку, там и провела день, лишь один раз прерывалась на обед. Ночью захотела в туалет, заплуталась в коридорах, попала в спальню Устиньи, свалилась вниз, а потом, услышав, что в храм входят люди, спряталась под скамейку, испугалась, что меня накажут.

В конце концов Наталья Николаевна, так назвалась женщина, проводившая допрос, вздохнула и, записав все мои данные, сказала:

- Езжайте домой, вас вызовут.

Ощущая себя побитой собакой, я кое-как докатила до родного подъезда и мгновенно налетела на соседку Антонину.

- Послушай, - зашипела она, - просто безобразие!

Антонина - совесть нашего дома, ее жизнь - настоящая борьба. Она воюет с автолюбителями, поставившими не туда, куда надо, машины, с собачниками, которые не в тех местах прогуливают псов, с детьми, не правильно строящими куличики, с подростками, севшими на скамейку, со старухами, толпящимися у подъезда, с теми, кто курит, с теми, кто пьет пиво, с теми, кто делает ремонт, и с теми, кто его делать не собирается. Затеяв очередные военные действия, Антонина начинает вербовать союзниц, сколачивает из жильцов дома блоки, оформляет их в группы. В общем, учитывая вышесказанное, вам должно стать понятно, по какой причине я предпочитаю держаться от липкой дамочки подальше.

- Отвратительно, - злилась Тоня, - эй, остановись.

- Потом.

- Нет уж, сейчас.

- Извини, я тороплюсь.

- Куда это?

Следовало оборвать нахалку, резко ответив той:

- Какое твое дело?

Но у меня, учитывая бессонную ночь и массу пережитых приключений, просто не нашлось сил с ней связываться, поэтому, не вступая в беседу, я пошла к лифту. Антонина ринулась следом.

- Я так это не оставлю! Безобразие! Да...

Конец фразы остался за кадром, кабина поползла вверх, я навалилась на стену.

Сейчас вымоюсь и спать!

Дверь в квартиру оказалась незаперта, я вошла в прихожую и возмущенно закричала:

- Велела же не приближаться к двери!

- Почему? - раздался знакомый голос, и в коридоре показался Олег.

У меня подкосились ноги.

- Ты уже приехал! - вырвалось у меня помимо воли.

Куприн улыбнулся одной стороной рта.

- Похоже, ты не слишком рада встрече с любимым мужем.

- Э... Нет, конечно. То есть да! Здорово, что ты вернулся. Кстати, почему ни разу не позвонил?

Олег нахмурился.

- Многократно пытался связаться с тобой, весь телефон оборвал, но в квартире, похоже, никогда никого не было!

- Ой, я разбила аппарат, новый купить не успела, но можно было на мобильный звякнуть.

- Твой номер наизусть не помню, идиотский он, потому я просто вбил его в свой сотовый, а аппарат в Москве забыл, ясно?

- Ага.

- Теперь позволь задать тебе пару вопросов, - слишком ласково протянул Куприн, - где ты была?

Отчего не ночевала в своей кроватке?

- Э...э...

- Только не ври, - предостерег супруг, - я вернулся вчера около полуночи.

- Ну.., э.., э...

- Отчего столь странно вырядилась?

- Теперь так модно, - нашлась я, - длинная юбка и платок!

- Хорошо, и...

Дзынь-дзынь... - ожил дверной звонок.

Олег мигом подошел к створке и распахнул ее, на пороге возникла Антонина.

- Это хамство! - заорала она с порога. - Оплатите босоножки!

- Вы о чем? - удивился Куприн.

- Кристина нахалка, - понеслась Антонина, - вырастили невесть кого! Проститутку!

- С ума сошла, - рявкнула я, - убирайся!

- Ну уж нет, - ухватилась цепкими пальцами за косяк соседка, - теперь все скажу!

Из слов Антонины явствовало, что вчера она сидела на лавочке у подъезда, радуясь отличной погоде. Не успела женщина вытащить газету, как из дома вылетела Кристина, как всегда, в срамной мини-юбочке, лицо занавешено длинными волосами, в руке сигарета.

- Ты куришь? - возмутилась наша "совесть". - Немедленно брось, завтра же родителям расскажу. Эй, стой!

Желая навести порядок, Антонина схватила Кристину за футболку, девочка, не говоря ни слова, попыталась вывернуться, но Тоня вцепилась в жертву клещом. И тогда, по-прежнему молча, Кристя подняла ногу и изо всей силы наступила местной "правдолюбке" на босоножку. Каблук прорвал тряпичный верх обуви. Антонина заорала от боли и злобы, Кристя ловко вывернулась из ее ослабевших рук и была такова.

- Теперь платите за баретки, - визжала Тоня, - во, смотрите, совсем испорчены.

- Но почему вы решили, что это Кристина? - изумился муж. - Девочки нет в Москве, и она не курит.

- Да такие волосья рыжие только у ней, занавесит морду и бежит, потом одежда ее, сумка, - забрюзжала соседка, - а то я не знаю! Не курит! Вот Танька Махова из сороковой тоже тише воды была, а теперь от сифилиса лечится! Позор и срам на всю семью.

Кое-как Куприну удалось выпихнуть клокотавшую ненавистью соседку и запереть дверь.

- Немедленно объясни, что у нас происходит! - повернулся он ко мне.

- Когда ты вернулся, кто был дома? - спросила я.

- Никого.

- Совсем?

- Абсолютно!

- Это Оля, - вздохнула я, - правильно. Волосы мы ей в рыжий цвет перекрасили. И одежда Кристины, вот только Оля уверяла, что не курит, наверное, соврала, но ее понять можно, девочка росла практически беспризорной!

Олег крепко взял меня за плечо, дотащил до кухни, сунул в кресло и велел:

- Живописуй подробности! Во что опять вляпалась?

- Может, потом?

- Сейчас.

- Спать хочется, еще пить и есть, - заныла я, пытаясь разжалобить супруга, но Куприн отчего-то обозлился еще сильней.

- Чем ночью занималась?

- Ну...

- Отвечай!

- Послушай, - вскипела я, - меня и так уже сегодня допрашивали, то есть я вовсе не это сказать хотела, извини, чушь ляпнула!

Куприн сел напротив, кашлянул и очень спокойно сказал:

- Начинай.

Мой муж человек гневливый, он способен орать с такой силой, что в буфете лопаются бокалы. Но домашние очень хорошо знают: прокричавшись и выпив рюмку валокордина, Олег моментально забудет о скандале. Он патологически незлопамятен и обычно сразу прощает провинившихся членов семьи. Но вот если Куприн начинает беседовать тихим, вежливым, очень, очень спокойным голосом, это беда. Значит, он больше не мой любимый муж Олег, а майор Куприн, находящийся при исполнении служебных обязанностей.

Не знаю, какие ощущения испытывают настоящие уголовники, сидя перед моим мужем, а я, моментально покрывшись потом, принимаюсь каяться.

- Значит, - начала я помимо воли, - все случилось после идиотской шутки Николая Реутова. Телефонный звонок раздался ночью, из трубки послышался голос с акцентом...

Дата добавления: 2015-08-21