Часть первая 5 страница. В ответ ему показали зеленую гору, самую высокую из гряды холмов к северо-востоку от

В ответ ему показали зеленую гору, самую высокую из гряды холмов к северо-востоку от города пауков. Найл заметил ее еще во время ментального путешествия к горам севера вместе с Асмаком, начальником воздушной разведки. Но, поскольку Найла больше интересовали земли Мага, тогда он не обратил на эту местность особого внимания.

Найл понимал, что не имело никакого смысла выяснять, что лежит к северо-западу от горы, в направлении потока, который приносил паразитов: поскольку эта местность лежала вне территории людей хамелеонов, они ничего о ней не знали.

Как теперь понял Найл, это не было следствием безразличия: люди-хамелеоны глядят на мир совершенно отличным от людей образом. Люди передвигаются по поверхности Земли, многое знают о линиях ее рельефа, вдоль которых проходят дороги, на которые, в свою очередь, испещрены городами и деревнями. Люди-хамелеоны знали ее с совершенно другой стороны; в некотором смысле, они больше походили на призраков. Их способность сливаться с окружающей средой привела к тому, что им многое известно сокрытых в ней о силах. Например, люди имеют представление о гравитации, которая притягивает их к центру Земли; но люди-хамелеоны, подходя к холму или горе, ощущают воздействие других сил, которые влекут их, словно магнит, вступая в противостояние с гравитацией: полная луна притягивает их, как приливы, и на протяжении дня солнце приводит в действие различные силы, меняющиеся час от часу. Для человека-хамелеона час восхода солнца в такой же степени отличается от полудня, как гора — от долины.

Как деревьям и растениям, людям-хамелеонам было известно о силах, пронизывающих землю под ногами, не меньше, чем о сменах сезонов. И, поскольку эти силы, в свою очередь, откликаются на движение планет по небу, люди-хамелеоны в живут более богатом и сложном мире, чем плоский мир людей. Это объясняло, почему они немного знали о том, что отдалено от их дома больше, чем на несколько миль: это попросту превысило бы возможности их памяти. Как бы то ни было, их мир был более богат и реалистичен, чем мир людей.

Все это Найл узнал, пока он шагал назад по поверхности, покрытой серым, бархатистым мхом. Ему больше не требовалось задавать вопросы: он мог просто исследовать их коллективную память.

Поскольку они приблизились к мосту, перекинутому через пропасть, мысли Найла вернулись к нападавшим на них отвратительным существам. Юноша уяснил, что, как он и подозревал, они были вампирическими духами, которые в некоторых человеческих мифах назывались упырями или вурдалаками и вселялись в тела мертвых. Древние знатоки оккультных наук причисляли их к полумертвым, или нежити.

В последнее время наблюдалось усиление их активности, связанное с увеличением количества трупов. До того, как случилось некое событие (которое, как предположил Найл, было его приходом к власти), трупов было немного, поскольку их поедали пауки; теперь же трупы стали доступными, ведь рабы были слишком ленивы, чтобы хоронить мертвых, и просто бросали их в реку, чтобы их смывало в море. Многие тела застревали на бродах и в болотах, и вампиры, привлеченные криками голодных птиц, быстро овладевали ими. Иногда эти трупы успевали поклевать дюжины птиц — в особенности они любили глаза — и, когда тела возвращались к «жизни», птицы взлетали в воздух с негодующими криками. Захватить труп, который обладает хотя бы одним глазом, расценивалось вурдалаками как существенное достижение.

Как эти призраки овладевали телами, было не вполне ясно; но они явно могли войти в него и использовать как своего рода марионетку. Обычно эти духи обитали в призрачном мире, но, как только обретали плоть, мир вокруг них становился более реальным. Когда плоть начинала распадаться, это доставляло им еще больше радости, поскольку они были сущими некрофилами, и оживший труп доставлял им жутковатое, извращенное удовольствие.

Когда у них появлялась возможность, эти существа нападали на людей и высасывали их жизненную силу; легче всего это было осуществить, когда их жертвы теряли сознание либо от ужаса, либо под воздействием чего-то вроде гипноза, парализующего их. От этих жутких существ и пошли легенды о вампирах.

Как ни странно, люди-хамелеоны не боялись их и даже презирали. Прежде всего, они чувствовали отвращение к их болезненной одержимости смертью. Но главная причина заключалась в том, что разлагающееся тело имело мало мускульной силы — Найл на своем опыте убедился, как просто отразить их нападение. Недавно умерший труп был более опасен: его руки были все еще способны к удушению, но и он быстро разлагался.

Тролли ненавидели их, потому что, в отличие от нежити, тролли брали энергию от природы, особенно от деревьев и определенных асимметричных кристаллических глыб, вроде кварца. Несмотря на свой размер, тролли могли стать фактически невидимыми в лесу или на фоне скалистых гор. Их энергия имела ту же самую природу, что и молния — тролль, пораженный молнией, расценивался как своего рода божество среди своих собратьев. Их презрение к полумертвым возникло из брезгливой неприязни этим к ворам энергии, паразитам худшего толка.

Поэтому Найл не удивился, узнав, что происшествие на мосту на мосту было преднамеренно расставленной ловушкой. Он мрачновато ухмыльнулся, узнав, что сам был приманкой — но если бы он знал все заранее, его предчувствия и нервозность предостерегли бы вурдалаков, потому он должен был оставаться в неведении. Вампиры, неодолимо влекомые возможностью приобрести свежее человеческое тело, ударили всеми силами, и им дали время, чтобы они растеряли остатки бдительности, прежде чем тролль нанесет ответный удар. Пройдет немало времени, прежде чем полумертвые из пропасти снова осмелятся приблизиться к одному из троллей или людей.

Найл также был рад узнать, что тролль был настолько восхищен его храбростью во время нападения, что его мнение о людях существенно улучшилось.

Они миновали мост без происшествий — даже сернистый ветер, задувавший из глубин, казался менее мощным, но Найл все равно старался не смотреть в пропасть.

На другой стороне моста они остановились на широкой платформе, и, к удивлению Найла, люди-хамелеоны подняли руки в жесте приветствия. Тролль снова издал что-то среднее между ворчанием и рыком; на мгновение его глубоко посаженные глаза уставились на юношу, и тот был рад распознать в них проблеск дружелюбия. Затем тролль повернулся и неторопливо проследовал своей дорогой вниз по ступеням, а вожак людей-хамелеонов развернулся в противоположном направлении.

Найл ошибся, полагая, что гигантская каменная лестница продолжалась вниз; на самом деле, выступ круто поворачивал вправо, а затем устремлялся круто вверх. Здесь стало понятно, что тот, кто вытесал лестницу, намеревался прорубить дорогу к священному озеру, поскольку путь стал грубым и неровным, часто сужаясь до нескольких футов. В одном месте выступ и вовсе исчез, обрушившись во время камнепада; но кто-то вырубил низкий и узкий проход в утесе, по которому дюжину ярдов пришлось пробираться на корточках, пока он вновь не вывел на выступ.

Подъем продолжался около полумили, затем в лица путников ударил холодный ветер, смешавшись с резавшим глаза паром снизу. Тут вновь пришлось ползти, но Найл рад был ощутить долгожданный запах влажной земли. Несколько минут спустя ветер усилился, и они ступили в прохладу звездной ночи.

Они вышли на горный склон; тоннель позади них был укрыт так хорошо, что Найл не разглядел его, когда обернулся. Дул зябкий ветер, трава под ногами была укрыта островками жесткого снега. Но из-за того, что юноша наблюдал окружающее с повышенной восприимчивостью, и трава, и снег необычайно поразили его — они словно манили взглянуть поближе. Но такой возможности не было: его сопровождающие уже шли дальше.

Дороги, ведущей вниз с горы, не было видно, но было вполне объяснимо, поскольку в противном случае тропа могла привлечь внимание и указать путь к священному озеру. По пути к лежащей внизу долине юноша поймал себя на мысли, что сейчас ему не помешал бы плащ, который остался в утонувшей сумке.

Минут десять спустя он так выдохся, пробираясь между валунами и торчавшими из земли утесами, что больше не чувствовал холода. В паре мест он заметил дуновение сернистого запаха и догадался, что, должно быть, рядом были трещины, из которых сочился газ.

Найл также впервые обратил внимание на глубину различия между человеческим любопытством и его относительным отсутствием у людей-хамелеонов. Ничто из того, что он усвоил в Белой башне, не могло прояснить происхождение необыкновенного рельефа местности, которую он только что покинул, но юноша знал достаточно, чтобы предположить, что эта гора и обступившие ее холмы сформировались в результате вулканической активности. Но почему она была полой внутри? Это окончательно ставило его в тупик. И все-таки людей-хамелеонов это совершенно не интересовало: они просто принимали свое жилище как должное.

Ответом на вопрос Найла являлось то, что гигантская пещера под ним сформировалась в результате выброса столба горячего газа, который поднялся из глубин земной мантии шестьдесят пять миллионов лет назад и проложил себе путь к поверхности, вздыбив громадный купол более сотни миль в диаметре. Эта гора и окружающие ее холмы состояли из базальтовой лавы, которая эродировалась непогодой до тех пор, пока не остался лишь тончайший слой, отделявший купол от Земной поверхности. И, хотя вулкан вновь пробудился, извергая расплавленную магму, купол в конечном итоге должен был обрушиться, образуя гигантский кратер, вроде тех, что покрывают Луну.

Шероховатая поверхность выветренной скалы под ногами подсказала Найлу, что перед ним следы грандиозного извержения, однажды изничтожившего в этой области все живое.

В двадцати пяти милях к югу высились невидимые под светом звезд башни города пауков, и путники направлялись прямо к ним. Найл подсчитал, что с тех пор, как он покинул дом, прошло всего двадцать четыре часа, и прикинул, что большую часть этого времени провел под землей. Приятно было после этого снова вдохнуть холодный ночной воздух.

У подножия горы идти стало легче, и они двинулись вдоль пенного потока, вытекающего из глубокой долины, а затем — сквозь заросли березы и ясеня. Хотя тропы не было видно, люди-хамелеоны шли вперед с безошибочным чувством направления, которое говорило о том, что здесь им был знаком каждый дюйм. Они бесшумно шагали по ковру опавших листьев, а затем неожиданно повернули, двинувшись вверх по склону, где находился вход в туннель и их пещеру. Найл обрадовался этому, словно возвращению домой.

Вернувшиеся из трудного похода люди повалились бы на землю и заснули. Люди-хамелеоны вместо этого тихо опустились на толстую подстилку из сухих листьев, одни — прислонившись к замшелым стенам, другие — сидя без опоры, и просто расслабились. Найл поборол желание улечься и принялся наблюдать, как утомление вытекает из конечностей в сидячем положении. За какие-то полчаса усталость ушла, и он погрузился в состояние умиротворенного покоя.

Забурчал желудок: с тех пор, как он ел в последний раз, прошло немало часов. Найл заподозрил, что его чувство голода передалось другим, поскольку, стоило ему об этом подумать, как вокруг него засуетились, и пару минут спустя ему вручили кувшиноподобный сосуд, полный воды. На сей раз, землистый запах доставил ему столько же радости, сколько стакан меда дома, напомнив о его любимом аромате, ванильной орхидее, которую дворцовые повара добавляли в сдобную выпечку. Даже плавающие в сосуде частицы, которые, как он теперь разглядел, были травянисто-зеленого цвета, казалось, делали вкус воды еще более изысканным, словно кусочки цедры апельсина в соке. Вода утоляла и голод, и жажду, но юноша заметил кое-что еще: эта жидкость позволила ему сблизиться со своими спутниками настолько, что их разумы стали ему столь же ясны, как его собственный. Этот напиток буквально являлся его причастием к их братству.

Но что больше всего поразило Найла, так это то, что людей-хамелеонов совершенно не клонило в сон. Причиной тому была не только их способность к глубокому расслаблению, но и то, что их разумы были взаимосвязаны так, что они все время ощущали друг друга. Сонный человек постепенно забывает о существовании внешнего мира. Осознавать то, что происходит вокруг, как понял Найл, и означало пребывать в состоянии бодрствования. Поддерживаемые активностью разума окружающих люди-хамелеоны едва ли могли проваливаться в сон, словно ребенок на собственном дне рождения. Благодаря этому рядом с людьми-хамелеонами человеком овладевало блаженное чувство уюта и неослабевающего интереса, словно он сидел у огня в кругу приятной компании.

В этот момент внимание Найла привлек доносившийся откуда-то звук, чем-то напоминавший человеческую речь. Он вскоре определил, что звук исходит от вожака людей-хамелеонов, сидевшего рядом. «Рот» на поверхности лба двигался и оттуда вылетали эти речеподобные звуки, но они были до странного неразборчивы, и юноше казалось, что он слышит шум ветра.

Он почувствовал острое разочарование из-за того, что не в состоянии что-либо понять. И, словно реагируя на его мысль, звуки внезапно приобрели ясность и отчетливость. Теперь Найл мог различить, что это не было ни одним из человеческих языков. Основной звук был немного похож на скрип ветвей на ветру, однако это «поскрипывание» не было монотонным, оно несколько напоминало медленно проигрываемую мелодию, причем не один инструмент, а созвучную игру множества музыкантов. Очевидно, люди-хамелеоны разговаривали. Но о чем?

Не успел Найл задать себе этот вопрос, как узнал ответ: они пользовались речью не так, как люди, которые располагают слова в определенном порядке, словно костяшки домино — здесь словами служило что-то вроде музыки. Но, в отличие от музыки людей, не имеющей определенного смысла, язык людей-хамелеонов был очень точен: он развился из их опыта общения и предназначался для передачи этого опыта.

Войдя в это обобщенное сознание, Найл внезапно понял, что люди-хамелеоны, в сущности довольно-таки сильно похожи на людей: их день был заполнен различными делами. Контролируя обширную территорию, они должны были бродить вокруг нее, поодиночке или вдвоем, общаясь с деревьями, кустами, травами и такими животными как кроты, земляные черви, змеи, лягушки и ящерицы. Для этих не отличающихся разумом созданий привычнее было пребывать в изоляции друг от друга, в состоянии вроде полусна. Задачей людей-хамелеонов было осуществлять ментальные связи между ними, заставляя их осознавать присутствие друг друга и наделяя их ощущением общности, которое распространялось от населяющих деревья клещей и личинок до мышей, водяных крыс и белок.

Таким образом, человеческая точка зрения, что природа полна враждебности и противоборства, была ошибочной, как теперь понимал Найл. Инстинктивные способности людей-хамелеонов служили для установления гармонии, как врожденный талант музыканта — для создания чарующих звуков.

Найл поймал себя на том, что размышляет, какую роль в этой гармонии играют тролли. Доступ к разумам людей-хамелеонов тут же обеспечил ему ответ: их задачей является преобразование сырой энергии Земли — электрической силы молний и высвобождаемой камнями под давлением пьезоэлектрической энергии — в жизненную энергетику, питающую почвенные микроорганизмы, которые создают живую ауру Земли. Каждый тролль был чем-то вроде силовой станции, и поэтому им требовались гигантские размеры и масса. Тролль, который провел их к священному озеру, весил больше, чем если бы он состоял из цельной глыбы гранита. Тролли встречались повсюду, где в изобилии имелся кварц, например, в таких местах, как священная гора и Долина Мертвых.

В отличие от задачи троллей, которую те выполняли непрерывно, активность людей-хамелеонов менялась в зависимости от сезона. Сейчас, в начале зимы, когда природа готовилась ко сну, дел у них было поменьше. Но даже в такое время у них было что обсудить, собираясь под конец дня, подобно компании крестьян, сидящих за стойкой бара в местном пабе. Их язык был построен на созвучиях и образах, а на заднем плане все время проступало ощущение звуков ветра и бегущей воды. Фактически слоги этого языка можно было сравнить со звуками, которые издает ветер, когда натыкается на препятствия вроде деревьев, или с потоком, который разбивается о камни или гальку.

Таким образом, Найл смог «послушать», как двое людей-хамелеонов описывали (они говорили одновременно, причем их голоса образовывали контрапункт, как в музыке) лесистую сторону холма и семейство мышей, которые устроили гнездо у корней того же дерева, что и сова. Найл ощущал себя чужаком, прислушивающимся к беседе двух друзей, чувствуя любопытство и вместе с тем отстраненность.

Затем случилось нечто, повергшее его в замешательство. Найл больше не «слушал» беседу, как и не сидел в подземной пещере — он стоял на склоне холма во многих милях от пещеры и следил за тем, как снуют в гнезде среди корней мыши. Все было абсолютно реальным: наполовину спрятавшаяся в облаках луна, шуршащие на ветру ветки, движение древесной тли под куском трухлявой коры. И, хотя юноша прекрасно понимал, что по-прежнему находится в пещере людей-хамелеонов, все выглядело настолько материальным, что могло легко убедить его в обратном.

Объяснение было очевидным: он очутился в ментальном мире людей-хамелеонов, чьи способностями к воспроизведению действительности иных времен и мест значительно превосходили человеческие.

На самом деле, Найл уже однажды переживал нечто подобное: когда великий предводитель пауков Хеб Могучий описывал противостояние людей и пауков, завершившееся победой последних, его слова вызывали в воображении до боли реалистичные сцены жестокой бойни. Но тогда юноша приписал это действию собственного воображения, наделившего эти образы жизненностью.

Внезапно Найл вновь оказался в пещере, но лишь на мгновение — заговорил следующий человек-хамелеон. На сей раз, речь шла о стайке рыб, живущих ниже по течению. В прошлом году, во время таяния снегов, небывалое половодье повредило запруду, где зимовали многие из них, впадая в спячку среди ила и палых листьев на дне. Найл видел вывороченные с корнями деревья, смытый напором воды многолетний слой ила, водяных крыс, барахтавшихся в бурных потоках, в которых многие из них разбились или утонули. Для Найла с его неприятными воспоминаниями о том, как он сам чуть не утонул, это переживание оказалось настолько реалистичным, что он невольно принялся ловить ртом воздух, словно с головой погрузился в кипящий водоворот.

То, что случилось потом, порядком его озадачило.

Найла осенило, что течение такой силы, должно быть, уже унесло его заплечную сумку в море. Его мысль вошла в общий поток сознания, и, поскольку он был гостем, автоматически приковала к себе больше внимания, чем какая-либо другая. Тут же последовал ответ его спутников, которые продемонстрировали, что поток, который он только что наблюдал, был не рекой, текущей под городом пауков, а той, что берет начало в холмах к северо-востоку. Его сумку, должно быть, унесло на илистую отмель на краю болот, куда нередко выносит тела рабов.

Найл узрел эту топь в двенадцати милях от города пауков; в свете клонившегося к горизонту месяца она выглядела пустынной. В воздухе стоял запах гниющей растительности, и он сморщил нос от отвращения, увидев разлагающееся тело, глаза которого выклевали чайки.

Затем в зарослях камыша, прямо за трупом, Найл с изумлением увидел свою сумку, валявшуюся в иле. Он настолько удивился, что произнес вслух:

— Смотрите, вот она! — раньше, чем до него дошло, что его спутники видели ее столь же ясно, как и он сам.

Его слова привели к тому, что картина побледнела, и Найл вновь оказался в иной реальности, в пещере.

Вид заходящей луны напомнил Найлу о том, что ночь, должно быть, подходит к концу, и вскоре наступит время уходить. Но спутники Найла перехватили эту мысль, и, стоило ему начать подниматься на ноги, как вожак указал ему на то, что эта идея была не из лучших: путешествовать при свете дня опасно, и лучше бы подождать наступления ночи.

Найл объяснил, что времени у него в обрез:

— Мой брат болен, и я должен найти средство исцеления.

Это высказывание повергло всех в молчание, а затем последовал ответ:

— Но людям требуется сон. Безопаснее поспать здесь, чем на поверхности земли.

— Мы спим, когда устаем, — пояснил Найл. — А я не устал.

— Это потому, что ты среди нас, — отозвались люди-хамелеоны в один голос. — Как только ты останешься один, стазу почувствуешь себя усталым.

Юноша знал, что они правы, однако никогда не ощущал себя более бодрым.

Причина этого, насколько понимал Найл, заключалась в том, что людям-хамелеонам никогда не хотелось спать. Уставая, они просто отдыхали, распивая этот невероятный зеленоватый напиток, при этом их интерес друг к другу и вовлеченность в беседу удерживали их в состоянии бодрствования.

Найл ясно, как никогда, осознал, что люди спят лишь потому, что оторваны друг от друга.

— Покажи нам, как ты засыпаешь, — предложили люди-хамелеоны.

Эта просьба показалась достаточно странной, но Найл попробовал удовлетворить ее. Он закрыл глаза и погрузился в себя, словно выключил свет перед тем, как отправиться в постель.

Он был изрядно удивлен тем, как легко его охватила дремота. Нормальная длина дня для человека составляет шестнадцать часов, а с тех пор, как Найл спал в последний раз, прошло гораздо больше времени, теперь физиологические ритмы брали свое. Это было довольно-таки забавно — засыпать, когда в твоей голове находится дюжина других людей.

В результате этого, хотя тело и погрузилось в приятную дремоту, сознание в полной мере бодрствовало.

Обычно, когда Найл достигал рубежа, на котором проваливался в сон, мысли и впечатления утрачивали целеустремленность и пускались в свободное брожение без какой-либо направленности. Силы, управляющие его сознанием, словно оставляли свой пост, предоставляя разум самому себе, в результате чего возникали сны. Но на сей раз, при содействии людей-хамелеонов, сознание Найла продолжало служить ему, наблюдая, как разум погружается в хаос. Его мысли носились, словно безголовые муравьи, часто сталкиваясь друг с другом. Это было необычно и довольно-таки забавно, как пошловатая комедия.

Это привело его в состояние веселья и легкости. Затем Найл заметил приятный запах, похожий на тот, что исходил с дворцовой кухни в тот день, когда его мать устроила праздник для сестренок и пригласила их друзей, которых девочки завели в детской на другой стороне реки. Повара превзошли самих себя в создании тортов и массы из розовых, зеленых и синих сахарных нитей в волос толщиной, которая таяла на языке с восхитительным карамельным вкусом. Также на празднике подавали ярко окрашенные напитки, вкуса которых Найлу не доводилось пробовать прежде.

В этот момент юношу посетило ощущение, словно его голову сжимают чьи-то руки, и он почувствовал, как его возвращают в сознание. Он понял, что позволил себе слишком сильно погрузиться в воспоминание о дне рождения, и был близок к тому, чтобы заснуть по-настоящему. Люди-хамелеоны каким-то образом почувствовали, что он утрачивает внимание, и деликатно водворили его обратно в состояние бодрствования.

Найл все еще пребывал на границе между сном и реальностью. Сон одолевал его, словно надоедливый ребенок, и он вновь почувствовал, как соскальзывает в него. Как только это началось, приятный запах вернулся.

Найл стоял на чем-то вроде дороги из зеленых, синих и желтых полос, по бокам которой стояло несколько огромных конических строений, испещренных лентами таких же ярких цветов. Вокруг простиралась широкая располосованная равнина с неровными синими площадками неправильной формы, вроде как, каменными. Над головой было голубое небо, которое временами озаряли вспышки необычайных молний.

Приятный запах накатывался на юношу клубами тумана, которые, видимо, сочились из разломов в поверхности дороги. Повсюду виднелись большие лужи, будто бы от дождя, но тоже разноцветные — желтые, красные, фиолетовые — наполненные явно не водой.

Этот пейзаж вовсе не казался сном — он выглядел столь же материальным, как земля под ногами. Найл опустился на колени и надавил на нее пальцами. Поверхность была твердой и состояла из чего-то вроде камня, раскрашенного множеством параллельных полос, иные из которых были с дюйм толщиной, иные — с фут, а то и больше. Фрагмент камня отщепился, юноша поддел его ногтем и сунул в рот. Кусочек был сладким на вкус, но Найл так и не смог его раскусить и наконец выплюнул.

Самым поразительным было то, что юноша осознавал, что спит — это дарило потрясающее чувство свободы. Но больше всего его озадачивал вопрос: где же жители этого странного города?

Найл решил пройтись к ближайшему «зданию», расстояние до которого он оценил в четверть мили. Строение походило на накренившуюся башню с чем-то типа дверей или ворот в одной из стен. Но он прошагал минут десять, за которые он должен был одолеть не менее половины расстояния, а башня оставалась такой же далекой.

Полосатое строение слева от Найла напоминало несколько цирковых тентов, нахлобученных один на другой, благодаря чему походило на гротескную шляпу. У этого сооружения, вроде как, тоже был вход, похожий на перевернутую букву «V» с изогнутыми боками. Юноша двинулся было туда, но, проделав дюжину длинных шагов, нисколько не приблизился к цели.

Это казалось абсурдным. Найл подошел к одному из разломов в поверхности и заглянул в него — оттуда била струя какого-то источавшего насыщенный аромат пара, обдавшего лицо жаром и влагой. Затем раздался свистящий шум, который заставил Найла отскочить; за ним последовало бульканье, походившее на смех, после которого струя пара иссякла.

Юноша опустился на выступ скалы, чтобы дать отдых ногам. Острые края тут же врезались в ягодицы, он с силой втянул воздух от боли и вскочил, поморщившись. При этом Найл заметил кое-что интересное: похоже, концентрация внимания сделала более яркой окраску камня, на котором он сидел; стоило расслабить внимание, как она вернулась к прежнему состоянию.

Найл воодушевился, поскольку это говорило о том, что он может что-то контролировать в этом странном месте. Он стиснул зубы и уставился на камень: цвет углубился и в каком-то едва уловимом аспекте сделался более реалистичным. Юноша сфокусировался, насколько хватило сил; потом, когда концентрация ослабла, он наблюдал, как скала выцветает и теряет материальность.

Найлу пришла в голову еще одна идея: он сосредоточился посильнее, а затем направился к «цирковой палатке». Это сработало; он действительно видел, как приближается строение, словно все происходило наяву.

Вовлечение воли в процесс ходьбы сопровождалось довольно своеобразным ощущением, немного похожим на управление лодкой, которому Найл обучился в порту города пауков. Эта «волевая ходьба» рождала чувство напряженного усилия, но странным образом приносила удовольствие.

Найл продолжил упражняться в «волевой ходьбе» в направлении циркового тента, радуясь тому, что каждый шаг приближает его к цели. Когда он, в конце концов, оказался перед постройкой, то увидел, что она состоит из камня, на вид более шероховатого, чем поверхность под ногами. Вход, как убедился юноша, на самом деле являлся не дверным проемом, а чем-то вроде прорези в стене, будто проделанной гигантским ножом или топором.

Когда Найл подошел ко входу, сопротивление, вроде как, усилилось, словно какая-то сила не давала ему проникнуть внутрь. Он сконцентрировался сильнее, шагнув в проход — тут же очутился в полумраке, как будто его завернули в отрез серого шелка. Все еще ощущая сопротивление, юноша вновь двинулся вперед, применяя «волевую ходьбу»; это было словно брести под толщей воды. Вскоре он оказался в полной темноте. Найл обернулся ко входу, но ничего не увидел. Растерявшись, он решил пойти назад, но теперь не был уверен даже в том, где именно находился выход.

В сущности, это было еще хуже, чем блуждать снаружи, по бесконечной полосатой равнине, поскольку здесь не было вообще ничего. Найл снова попробовал сосредоточиться, и чувство потерянности исчезло. Он подумал, что направление не имеет значения: поскольку он находится внутри строения, то должен рано или поздно набрести на стену. Поэтому он посвятил все внимание концентрации и просто зашагал вперед. Долгое время темнота не рассеивалась, но юноша, как ни в чем не бывало, продолжал «волевую ходьбу»; затем впереди возник сероватый свет, и он прошел сквозь другую дверь, вновь очутившись на мостовой.

Но на сей раз все выглядело по-другому. Строения были помельче и стояли ближе друг к другу, очевидно, образуя жилой квартал, полосатую дорогу заменил серый булыжник. Посмотрев по сторонам, Найл убедился, что конические здания исчезли: видимо, он оказался в другом месте — или в другом сне.

По тротуару слонялись какие-то существа. Их сложно было назвать людьми: бледнокожие, морщинистые, из-за сверившихся на лицо седых косм выглядывают непропорционально большие круглые глаза.

Сперва Найлу почудилось, что они четвероногие, но, приглядевшись, он убедился, что у этих существ были две долговязые ноги и пара рук, длина которых, по меньшей мере, вдвое превышала человеческие, с необычайно крупными и длинными кистями. Фактически они передвигались на всех четырех конечностях, и иное трудно было представить, ведь, даже выпрямись они в полный рост, кисти все равно болтались бы около ступней. Найлу они показались похожими на четвероногие привидения, и все-таки он был рад, что у него появилась компания. Однако что-то в этих созданиях слегка тревожило юношу — он вовсе не был уверен, что они ему нравятся.

Дата добавления: 2015-08-21