Часть первая 3 страница. В следующий раз он проснулся из-за неудобства, причиняемого мокрой одеждой; стоило ему

В следующий раз он проснулся из-за неудобства, причиняемого мокрой одеждой; стоило ему пошевелить головой, как дыхание перехватило от боли. Коснувшись затылка, Найл почувствовал боль, а когда взглянул на пальцы, то увидел на них кровь. Посмотрев на небо сквозь нависшие над ним ветки, он понял, что близятся сумерки. Заставив себя приподняться и сесть, юноша заметил, что под голову ему была подложена куча листьев, один из которых прилип к пропитанным кровью волосам. На расстоянии шагов в сто шумела река. Кто-то явно перетащил его подальше от воды и подложил листья под голову. Это говорило в пользу того, что это существо было разумным и чутким. Но куда подевался его спаситель?

Уловив движение краем глаза, Найл повернул голову; существо, которое он увидел, заставило его вскрикнуть от неожиданности: оно настолько отличалось от всего, виденного им прежде, что это с трудом укладывалось у него в голове. Создание походило на человека, по крайней мере, фигурой, но ее контуры были настолько размытыми и нечеткими, что Найл решил, что у него что-то не так с глазами. Он смотрел на нечто непрестанно менявшееся, словно противодействуя его попыткам сфокусироваться. Стоило Найлу решить, что это существо состоит из полупрозрачной желеобразной массы, как лицо приобрело отчетливые очертания, и вновь показалось, что оно изо льда или стекла. Остальные части тела оставались невидимыми, и из-за этого казалось, будто голова плавает в воздухе.

Затем, к его облегчению, существо внезапно окрасилось в зеленовато-синий цвет, и Найл сумел разглядеть все тело. Он сразу понял, что это существо не было человеком: его лоб был непропорционально велик, будучи вдвое выше остальной части лица, и имел отверстие в центре, вроде рта. Черты лица были вполне человеческими, но огромные ноздри наводили на мысли о человекообразной обезьяне, а широкий рот, обращенный уголками вниз, походил на рыбий. Столь же огромные уши тянулись вдоль всей головы, но, вместо того, чтобы заканчиваться мочками, они прирастали к шее немного выше плеч. Огромные, словно у ночного существа, бледно-зеленые глаза были испещрены коричневыми точками. Жгуты мускулов настолько рельефно проступали на стройном теле, что конечности походили на схему мышечной системы из анатомического атласа. Цвет тела перетекал от зеленого к синему, и Найлу показалось, что это существо поддерживает окраску усилием воли, словно балансируя на проволоке.

Мгновение спустя в его голове возникли странные, почти болезненные ощущения; он поморщился, словно оглушенный пронзительным, всепроникающим свистом. Это сопровождалось чем-то вроде треска, столь же неприятного. Найлу потребовалось несколько мгновений, чтобы догадаться, что существо пыталось общаться с ним телепатически, но передавало свои мысли на неподходящей волне.

Пересиливая дискомфорт, Найл хрипло спросил:

— Вы можете говорить?

Ответом было внезапное изменение цвета существа с зеленого на мерцающий коричневый, что, как интуитивно понял Найл, было выражением растерянности. Отверстие в огромном лбу открылось, но раздавшийся звук был настолько оглушительным, что юноша содрогнулся. Больше всего звук походил на грозный рев урагана в верхушках деревьев. И, поскольку никакой рот был не в состоянии производить подобный шум, Найл решил, что звук отчасти передавался телепатически или каким-то образом усиливался разумом существа.

В тот же миг Найл осознал, что они не одни: в сумраке проявилась дюжина или больше таких же существ, глядевших на него с явным интересом. Как и первое, они были полупрозрачны и зачастую вовсе исчезали с глаз. Найл интуитивно понял, что тот, кто пробовал общаться с ним, оказывал ему огромную любезность, сохраняя видимость вместо того, чтобы вернуться в естественное для себя прозрачное состояние.

Очевидно, это существо пробовало заговорить с Найлом, но на каком-то чужеродном наречии, совершенно непохожем на человеческое. Периодически в мозгу юноши что-то творилось, усиливая боль в ушибленной голове и рождая гудение в ушах, похожее на радиопомехи.

Найл приложил все усилия, чтобы попытаться передать мысль образами, как он это делал, общаясь с пауками. Это породило долгую тишину, как будто прозрачные существа пробовали понять то, что он сказал — юноша не сомневался, что все присутствующие пребывают друг с другом в постоянном контакте. Затем в его голове вновь возникли «помехи», но немного на другой частоте, как будто окружившие его существа экспериментировали со способами общения.

Что озадачило и немного обеспокоило Найла, так это то, что у него не возникало глубинного чувства обмена информацией. Когда люди общаются друг с другом, они ощущают атмосферу «внимания», когда каждый собеседник ждет, что скажет другой. Только если двое враждебны друг к другу, эта «атмосфера внимания» не возникает, что и воспринимается как неприязнь или подозрение. Сейчас же Найл не чувствовал «внимания»; это значило, что желеобразные существа, возможно, были машинами.

Даже при общении с пауками и жуками-бомбардирами Найл вскоре развил этот навык ожидания контакта, вроде готовности выслушать собеседника. Он не мог представить, что эти полупрозрачные существа настолько отличались от всех форм жизни, с которыми он сталкивался до сих пор.

Следующая вспышка «помех» вызвала настолько сильную боль, что Найл задохнулся и спрятал лицо в ладонях. Почувствовав на шее сзади что-то влажное, он дотронулся до нее, и его пальцы окунулись в кровь.

Существо немедленно отреагировало, подав Найлу знак встать. Тот осторожно подчинился, опасаясь новой вспышки боли, и прислонился к дереву. Он все еще испытывал желание протереть глаза, поскольку существа вокруг него, казалось, все время пропадали из поля зрения. Но теперь он видел, что это отчасти было результатом того, что они перенимали окраску фона позади них — дерева, куста, даже бледнеющего неба. Как он понял, они были своего рода человекоподобными хамелеонами.

Лидер, которого Найл видел отчетливо, повернулся и двинулся в тень подлеска. Пошатываясь, юноша последовал за ним, но тут же споткнулся о корень и хлопнулся на четвереньки. К тому времени, как он встал, остальные исчезли. На мгновение он испугался, что его бросили, затем почувствовал огромное облегчение, убедившись, что проводник дожидается его, почти невидимый на темно-зеленом фоне.

Мгновение спустя, как будто ощутив его беспокойство, человек-хамелеон начал изменять цвет, сначала на бледно-зеленый, затем на желтый, который сделал его отчетливо видимым. Углубляясь в заросли, он, казалось, менял форму тела, как пламя свечи. Найл задумался: если человек-хамелеон читает его мысли, почему тогда он не смог понять его, когда Найл попробовал общаться телепатически? Потом догадался, в чем дело: эти существа были не в состоянии прочесть как раз-таки его мысли, эмоции — такие, как страх или облегчение — совсем другое дело.

Найл настолько ослаб, что с трудом держался на ногах. Хотя его проводник двигался шагом, из-за того, что земля под ногами была неровной, юноша часто спотыкался о корни и сломанные ветки — видимо, сломанные недавней бурей — шагая по ковру из опавших листьев. Голова пульсировала, и, когда отрикошетившая ветка стукнула по затылку, рана снова принялась кровоточить.

Как только Найл почувствовал, шагу больше ступить не может, они вышли на большую поляну, посередине которой лежало громадное упавшее дерево, увитое плющом, из-за торчащих во все стороны массивных корней похожее на какого-то монстра с щупальцами. Здесь они задержались, и Найл с радостью уселся на корень, восстанавливая силы.

За поляной дорога пошла вверх. Ярдов пятьдесят они карабкались сквозь кустарники, которые росли настолько тесно, что Найл постоянно вынужден был отталкивать цепляющиеся ветви. Желтая фигура все время мерцала впереди, словно пламя свечи и в сгустившихся сумерках это было весьма кстати. Внезапно существо остановилось, обернулось к Найлу и жестом велело подойти. Затем оно пригнулось, отодвинуло покрытую листвой ветку и исчезло. Найл с опаской последовал за провожатым и оказался в низком туннеле, в полной темноте. Должно быть, там все же имелось какое-то слабое освещение, поскольку он мог видеть мерцание человека-хамелеона, который стоял, пригнувшись.

Когда его проводник распрямился, Найл сделал то же самое, и обнаружил, что может стоять во весь рост. Однако туннель оставался узким, и одном месте пришлось спускаться по чему-то вроде лестницы из необработанного камня. На последней ступени Найл поскользнулся и рухнул на колени, сожалея, что не может воспользоваться утонувшим фонариком.

Осязание подсказывало ему, что он оказался в туннеле, стены которого частью состояли из камня, частью из земли. Пол под ногами был, вроде бы, из утрамбованной почвы.

Несколько минут спустя туннель расширился настолько, что Найл уже не мог коснуться обеих стен одновременно. Когда, потянувшись вверх, он не мог достать и до потолка, юноша предположил, что они вошли в пещеру. Это подтвердилось, когда его ноги зашелестели по сухим листьям. Мгновение спустя тусклое свечение человека-хамелеона внезапно усилилось до яркости полной луны, освещая стены длинной, низкой комнаты, которая заканчивалась у наклонной каменной стены. Желтый свет сиял в течение нескольких секунд, затем погас, оставив Найла в полной темноте, но он не сомневался, что человек-хамелеон проделал это, чтобы позволить ему осмотреться.

В темноте он уселся, опираясь на стену, и ощутил, что она покрыта толстым, бархатистым, влажным мхом. Приятно было дать отдых ногам, но он устал, замерз, к тому же, его раздражала мокрая одежда.

Найл терпеливо просидел около четверти часа, концентрируясь на биении своего сердца и постепенно утихающей головной боли, когда кто-то внезапно дотронулся до его плеча и что-то сунул ему в руки. На ощупь это было каким-то сосудом, вроде кувшина без ручки. Невидимый спутник поднял сосуд и коснулся им губ Найла, указывая, что он должен это выпить. Тот пригубил, различив слабый земляной аромат жидкости. В ней плавали какие-то частицы, и юноша подумал, что эту воду, должно быть, нацедили с сочащегося влагой мохообразного вещества на стенах. Но, поскольку ему хотелось и пить, и есть, он тут же сделал большой глоток.

Напиток не просто утолил его жажду: внезапно полная темнота рассеялась, будто стены начали испускать слабый зеленый свет. В этом тусклом сиянии он теперь мог рассмотреть своих спутников. Они, вроде бы, тоже фосфоресцировали, и к тому же утратили прозрачность, выглядя плотными и непроницаемыми. (Найл предположил, что на собственной территории они чувствовали себя в безопасности, и потому необходимость сохранять прозрачность пропала). Но самым непривычным было то, что они перемещались по пещере совершенно беззвучно.

У всех существ было такое же странное, нечеловеческое лицо, как и у первого проводника Найла, и такие же огромные ноздри и уши. Они отличались друг от друга размерами лба и подобными рту органами в центре, и, в то время как их рты, по-видимому, открывались лишь для питья, дополнительное отверстие во лбу было до странного подвижным и выразительным, оно часто открывалось и закрывалось, иногда напоминая рыбий рот.

Большая часть существ пила из кувшиноподобных сосудов, и теперь Найл заметил, что кувшин, из которого пил он сам, стоял около него на полу, почти зарытый в листьях. Рассудив, что они едва ли пили бы так много лишь для утоления жажды, Найл взял сосуд и вновь отхлебнул из кувшина. Освещение вновь сделалось ярче. И, хотя юноша не чувствовал опьянения, вроде вызываемого медом или вином, он заметил, что холод стал ему безразличен, а в чем-то даже приятен: тепло подействовало бы угнетающе. Найл коснулся кожи лица, и ощутил мертвенный холод; и все-таки он наслаждался холодом так же, как обычно нежился в тепле.

Теперь он понял, что, хотя эти странные существа распивали вместе, они вовсе не собирались веселиться. Напротив, они казались крайне задумчивыми. И это, как понял Найл, отличало их от людей: он едва ли мог бы назвать задумчивым кого-то из своих знакомых, за исключением исключительных обстоятельств; напротив, они, казалось, считали, что залог счастья в бездумном существовании. Но при этом все они восхищались разумом и почитали выдающихся философов за величайших людей. Почему же тогда его соплеменникам так нелегко давалась задумчивость?

Найл отметил и другие интересные последствия употребления мшистой жидкости: как ни странно, он не только наслаждался холодом, но и получал удовольствие от голода. Это казалось парадоксальным; все же он догадался, что нормальное чувство удовлетворения, следовавшее за приемом пищи, вызывало притупление всех других чувств, и потому было противоположно ощущению живости ума, существенному для переживания счастья.

Собравшись сделать следующий глоток, Найл помедлил и отставил сосуд. С ним что-то творилось. Жидкость не только действовала отличным от вина или меда образом, но и производила противоположный эффект: вино заставляло сердце биться быстрее, нагнетая тепло и легкость, а эта мшистая жидкость усиливала и углубляла тишину. Четверть часа назад он был измотан; теперь усталость исчезла, уступая место настолько глубокой расслабленности, что он больше не чувствовал, как бьется сердце. Он словно проспал целую ночь и теперь чувствовал себя полностью отдохнувшим.

Тогда Найл начал понимать, в чем дело. Прежде, в городе пауков, возвращаясь вечером во дворец после долгого, утомительного рабочего дня, посвященного организации ремонта зданий или улаживанию ссор между членами Совета, обычно он бросался на груду подушек и позволял служанкам кормить его и поить, пока не восстановятся силы. Но его расслабление никогда не заходило дальше определенной границы: приободрившись, он любил пообщаться с Вайгом, Симеоном или матерью, а слишком сильное расслабление попросту усыпляло его.

Теперь все происходило по-другому: релаксация словно освободила его от оков, затруднявших кровообращение, возобновляя ток крови в конечностях; эти ощущения были почти болезненны.

Однажды он уже испытывал подобное, лежа в кровати в доме Доггинза в городе жуков-бомбардиров, когда энергия Богини пробудила утренние цветы, заставив их вибрировать тысячей крошечных колокольчиков, но тогда это переживание вскоре сменилось сном. Теперь этот процесс вверг его в состояние бодрствования и пробудил живейший интерес к тому, что случится дальше.

Пока эти мысли проносились в его голове, Найл заметил какое-то движение у дальней стены пещеры, где люди-хамелеоны входили и выходили через какой-то вход или туннель в дальней стене. Мгновение спустя ему предложили деревянную чашку, в которой было что-то вроде измельченных корней. Тот, что выбрал, Найл, приятно похрустывал на зубах и легко жевался; его вкус был незнаком юноше. Во дворце он впервые в жизни попробовал многие виды овощей и фруктов — ведь до города пауков ему не доводилось есть яблоки. Этот вкус не походил ни на один из них, но и не был полностью незнакомым.

Пережевывая корешок, Найл пробовал сравнить его с другими продуктами: сельдереем, фенхелем, морковью, репой, картофелем, огурцом, айвой, гуавой и даже кокосовым орехом. Тогда юноша заметил, что происходит что-то странное: он словно потерял ощущение того, кто он такой и что здесь делает, поглощенный вкусом еды. Это было довольно приятно, но, стоило ему переместить свое внимание на другой предмет, как все немедленно прекратилось. Однако в промежутке его сознание свободно парило, словно воздушный шар, без какого-либо осознания самоидентичности.

Он заметил кое-что еще: пока его спутники ели, губы подобного рту отверстия во лбу продолжали шевелиться. Внезапно он понял, зачем людям-хамелеонам два рта: нижний — для еды, верхний — для общения. Верхний рот не издавал звуков, но, поскольку губы безостановочно двигались, без сомнения, с помощью них они общались на неком бессловесном языке.

В этот момент произошло кое-что, заставившее Найла замереть в изумлении: сквозь потолок, в нескольких шагах от юноши, спускалось сияющее существо, словно просачиваясь сквозь отверстие. Но никакого отверстия там не было: ровная поверхность потолка отлично просматривалась. Существо было желтоватого цвета, круглой формы и приблизительно двух футов в поперечнике; из его тела росли маленькие, волосатые щупальца, которые колыхались, словно крошечные ножки. Оно вышло из потолка пещеры и поплыло вниз, плавно, как пузырь. Коснувшись сухих листьев на полу, оно, вроде как, немного отскочило, затем начало погружаться в почву. Пучок желтого волокна на его верхушке был последним, что увидел Найл, прежде чем оно исчезло в полу.

В другом конце пещеры произошло то же самое: с потолка спустился пузырь желтого света с волосатыми отростками, ударился о голову одного из людей-хамелеонов, отскочил от него, как воздушный шар, затем приблизился к полу и погрузился в него.

Найл откусил кусочек другого корня и вновь удивился, обнаружив, что его вкус было невозможно сравнить с тем, что он пробовал прежде. Вкус был настолько интенсивнее предыдущего, насколько лук отличается от картофеля; но ничего определенного, кроме этого, сказать о нем было невозможно.

Когда Найл снова сосредоточил внимание на вкусе пищи, тот словно поглотил его ощущение идентичности. Он сам стал вкусом того, что он ел; это было все равно что покинуть собственное тело.

Разгрызая корешок, Найл с удивлением обнаружил, что из стены напротив высовывается что-то вроде щупальца; оно походило на зеленый пушистый кошачий хвост, колыхающийся плавно, словно водоросль в воде. Он разделился на дюжину других "хвостов", похожих на длинные пряди каких-то водорослей, которые расщепились продолжали расщепляться, пока не превратились в легкую светящуюся зеленую дымку, которая на мгновение взвихрилась, словно туман, и исчезла.

Теперь Найл начал подозревать, что эти странные объекты были галлюцинациями, вызванными едой, и их мог видеть он один. Тогда юноша решил поэкспериментировать: взяв чашку, он нашел почти квадратный кусочек. Он пережевывался хуже и на вкус был кислым, почти фруктовым. Сконцентрировавшись на этом, Найл позволил ощущению идентичности раствориться, и воздух тут наполнился похожими на алмазы фиолетовыми кристаллами, которые опускались вниз плавно, словно осенние листья. Казалось, они были живыми и мягкими, и плавно изгибались, как языки пламени. Одна из них коснулась тыльной стороны руки юноши, и он удивился, ощутив, что она холодна, как снежинка.

Найл заключил, что корешки, которые он пробовал, действовали на него как наркотик, производя подобный эффект благодаря состоянию гиперчувствительности, в которое он погрузился. Каждый кусочек будто беседовал с ним, пытаясь что-то сообщить на собственной волне.

Как ни странно, в одном из корешков Найл распознал обычный сельдерей. Когда он его разжевал, сначала ему показалось, что ничего не происходит. Затем он заметил, что с потолка свесился коричневый корень дерева, испускающий пульсирующее синее свечение. Подойдя ближе, юноша разглядел, что корень будто покрыт крошечными, копошащимися, словно личинки, тельцами синевато-серого цвета. Казалось, они были частью корня, но, стоило Найлу сосредоточиться на них, как они просто исчезли, а перед ним остался корень грязноватого оттенка. Как только юноша прекратил фокусировать внимание, цветные личинки появились вновь.

Заинтересовавшись не на шутку, Найл взял в рот другой кусочек корня и, пережевывая, сосредоточился на нем. Как он и ожидал, на мгновение его охватило головокружение из-за потери ощущения идентичности, затем он заметил пульсирующую фигуру сине-зеленого света, которая, казалось, непрерывно выворачивалась наизнанку. Он мог наблюдать за ней, пока поддерживал ощущение потери идентичности; затем один из желтых шаров подплыл к пульсирующей фигуре и внезапным броском проглотил ее, как большая рыба хватает креветку.

На дне чашки лежало множество маленьких кусочков корня, некоторые едва больше кончика пальца размером. В голову пришла мысль: что случиться, если одновременно попробовать полдюжины кусочков — увидит ли он полдюжины разных галлюцинаций разом?

Найл тут же пожалел о своей поспешности: даже прежде, чем он начал жевать, на него обрушился такой шквал непривычных ощущений, что его оглушило и самосознание отлетело прочь. Разум опустошился, осознание того, кто он и где находится, внезапно исчезло — он как будто окунулся в белую пустоту.

Вернувшись в нормальное состояние пару минут спустя, Найл очутился в окружении головокружительного разнообразия полупрозрачных плавающих фигур настолько разных форм, цветов и размеров, словно окунулся в некий переполненный аквариум. Эти причудливые штуки прямо-таки пылали интенсивностью реальности и цвета, так что у Найла пропало ощущение, что перед ним оптические иллюзии. Они, несомненно, были реальны — как часть действительности, которую обычно игнорируют его чувства — не в меньшей степени, чем пещера, в которой сидел юноша, и земляной потолок над ним; теперь он ощутил, что все вокруг пронизано вибрациями, исходящими от корней дерева, лишайников, постоянно образующих почву, личинок и микроорганизмов, берущих жизнь от земли, и даже от глины и камней.

Иногда эти колебания вроде как достигали пика интенсивности, преобразовываясь в крошечные синие пузырьки, которые реяли в воздухе, прилипая к ближайшим материальным предметам. Казалось, их особенно притягивает коричневый мох, которым обросли стены пещеры: пузырьки облепили его, как блестящий голубой иней. Но иногда пузырьки сливались, образуя парящие в воздухе шары, которые, как интуитивно понял Найл, являлись одной из простейших форм жизни. Когда он потянулся к особенно крупному шалу и дотронулся до него, тот лопнул, обдав кончики пальцев острым, словно булавочные уколы, электрическим покалыванием.

Внезапно все это позволило Найлу понять, зачем люди-хамелеоны дали ему выпить мшистой воды и пожевать корешков: с их помощью он должен был осознать, что живет в мире, изобилующем жизненными формами, которых он обычно не замечает.

Почему его спутники знали об этом гораздо больше, чем он? Ответ был очевиден: разум человека был слишком быстр, словно всадник на галопирующей лошади, для которого проносящийся мимо пейзаж представляется лишь размытым пятном.

Еще лучшим примером стали его часы, ныне покоящиеся где-то на дне реки. Получив их от Дорина, лучшего механика в городе жуков, Найл долго не отрывался от циферблата, загипнотизированный медленным движением секундной стрелки. Посмотрев на конец минутной стрелки, он мог бы заметить, что и она движется. Но, обрати он внимание на часовую стрелку, уловить ее движение было бы намного труднее: разум человека отказывался замедлиться настолько сильно. А теперь, преодолев точку глубокого расслабления, он мог бы наблюдать движение часовой стрелки с той же легкостью, как и секундной.

В этот момент Найл внезапно понял, что, хотя люди-хамелеоны не смотрели на него, каждый из них живо ощущал его присутствие. Настроившись на его мысли, они знали обо всем, что он думал и чувствовал с тех пор, как начал есть.

На мгновение Найл смутился, словно кто-то застукал его, когда он разговаривал сам с собой, но тут же понял, что нет никаких причин для смущения: его спутники не подслушивали, а лишь читали его мысли — так же, как он сам мог читать в их умах. И, каким бы абсурдным это ни представлялось, они считали его столь же неведомым и причудливым созданием, какими казались ему они сами. Стремительный поток человеческого сознания зачаровывал их, хотя им было трудно понять, зачем так сильно сосредотачиваться и так носиться. Для них он был существом, живущим в головокружительном темпе.

Теперь, когда им удалось замедлить Найла до собственной скорости, он понял, что к этому они и стремились с тех самых пор, как вытащили его из реки. Они не могли найти общий язык, пока его разум не достиг определенной точки расслабления; теперь же Найл мог переговариваться с ними, разделяя медленное, непроизвольное движение их сознания.

Переход на волну людей-хамелеонов вызвал еще одно интересное следствие: несмотря на темноту, Найл мог разглядеть пещеру так же ясно, как при свете дня: каким-то образом все предметы вокруг него сделались более яркими и насыщенными. Это касалось не только цвета — все словно стало еще более реалистичным. Он решил, что узрел мир глазами людей-хамелеонов, мировосприятие которых от природы было более глубоким и ярким, чем мог представить себе человек.

Также Найл понял, почему прежде никогда до конца не ощущал этот мир своим домом — его не покидало смутное чувство, что в жизни человека есть что-то чуждое и непознаваемое, как будто кто-то составил для нее бессмысленные правила, не удосужившись их объяснить. Теперь юноша осознал, что причина крылась в том, что человек воспринимает лишь половину реальности, упуская ту часть, что простирается за точкой глубокого расслабления.

Всматриваясь в странные, обезьяноподобные лица спутников, Найл понял, что они общались с ним так же непосредственно, как если бы говорили вслух. Так же, как люди, которые многое могут сказать друг другу улыбкой или хмурым взглядом, или даже вздергиванием бровей, люди-хамелеоны пользовались собственными средствами выразительности — это было самым тонким уровнем языка, на котором значения передавались от одного к другому непосредственно. Их говор был намного медленнее человеческой речи, но человеческая речь в сравнении с ним была груба, словно глыба камня.

В первую очередь Найл узнал о том, как проходит жизнь людей-хамелеонов. Ритм их сознания был таким же, как у Земли и всего, что растет на ней — деревьев, травы и мха.

Из этого следовало, что им почти ничего не могло угрожать. Прежде всего, никакой враг не мог их увидеть. Как и у пауков, их терпение было безграничным, но, в отличие от пауков, у них не было необходимости охотиться — они сохраняли неподвижность в течение долгого времени лишь по собственному желанию. Для них не было ничего более волнующего, чем дождь — неописуемо захватывающее действо, когда вода проливается из облаков, насыщая землю влагой. И водопад, который едва не сгубил Найла, был для них чем-то вроде театральной сцены, на которой жизнь проносится перед их глазами. Это объясняло, почему Найла спасли так быстро: в этот момент они наслаждались любимым развлечением — следили за кипением водяной пены среди камней. Они нередко простаивали перед водопадом с рассвета до сумерек.

Но кем они были? Откуда взялись?

Ответ был не прост для понимания. Они, вроде как, сообщили, что намного старше людей и жили на Земле прежде, чем появились первые предки человека. Люди, вероятно, назвали бы их духами природы.

Когда они передали это единым озарением, Найл прочувствовал, каково это — быть духом, и его ошеломило экстатическое чувство свободы.

Но почему они решили облечься в плоть?

Это случилось из-за изменений, творившихся с Землей: ее энергия внезапно стала более мощной и обильной.

Найл понял, о чем они говорят: Великая Перемена была вызвана энергией земной Богини. Но почему это вызвало у них желание стать материальными?

Ответ был передан в долю секунды и показался настолько очевидным, что Найл почувствовал себя глупо: бытие духа приносило свободу, но твердое тело сулило более ощутимые дары — все невероятное разнообразие материального мира.

Найл осмысливал этот ответ в течение долгого времени, позволяя себе ощутить то изобилие, которое они описывали. Но это неизбежно вызвало следующий вопрос: раз им не угрожают враги или хищники, почему они предпочитают оставаться невидимыми?

Ответ нарушил его душевный покой: они сказали, что Земля полна злых и опасных сил, от которых никто не защищен. От прямо переданного ему ответа по коже пробежали мурашки. На мгновение Найл подумал, что они говорят про Мага, но его мысленный образ не вызвал никакого ответа; похоже, они никогда не слышали о нем.

Найл тут же пожелал разведать: что же это за злые силы?

С озадачившей его внезапностью человек-хамелеон поднялся; когда он подал знак следовать за ним, Найл понял, что ему сейчас покажут ответ на этот вопрос.

Потянувшись, Найл обнаружил, что его конечности не так сильно затекли, как можно было ожидать. Юношу также удивило, что, хотя в пещере, похоже, всегда было прохладно, его одежда просохла. Проведя рукой по затылку, он не ощутил ссадины под спутанными и пропитанными кровью волосами: должно быть, мшистая вода обладала какими-то лечебными свойствами.

Проводник позвал его, и Найл последовал за ним вглубь пещеры, а затем по сводчатому проходу, который он посчитал было кухней. На самом деле, здесь был вход в другой туннель, уходящий круто вниз. Деревянные бочки, стоящие в нишах в большом количестве, привлекли внимание Найла насыщенным цветом досок; он тут же понял, что их цвет не отличался от обыкновенной древесины, но сознание, которое он разделял со спутниками, каким-то образом сообщало всем предметам особую жизненность.

В самом деле, все изменилось — не вокруг, а внутри самого Найла. За то время, что он провел в пещере — около пары часов — он словно перестал быть самим собой. Теперь он мог видеть себя со стороны глазами людей-хамелеонов, словно паря над собственным телом в воздухе, и самому себе казался незнакомцем.

Когда его вели сюда, Найл испытывал беспокойство, спускаясь в подземный туннель; теперь он чувствовал себя свободно, словно родился барсуком или кроликом, и находиться под пластом земли казалось столь же естественным, как гулять под открытым небом.

В туннеле, по которому проходил их путь, Найл вновь открыл кое-что необычное: этот проход был выточен не людьми, но, по всей видимости, некими разумными существами, которые тщательно уложили камни, чтобы удержать вес свода. Вновь и вновь юноша ощущал, что из стен на него глядят бесстрастные, нечеловеческие лица, которые знают о его присутствии.

Дата добавления: 2015-08-21