Часть первая 4 страница. Туннель примерно с полмили шел вниз, затем выровнялся, и проход стал шире и выше

Туннель примерно с полмили шел вниз, затем выровнялся, и проход стал шире и выше. Там Найл наткнулся на загадочное явление. Из трещины в потолке, словно с дырявой крыши, лилась вода. Обратив внимание на исходившее от нее сияние, юноша понял, что на самом деле оттуда вытекает синяя жизненная субстанция, которая оседает на коричневый лишайник пещеры, словно изморозь, а затем скапливается в лужу в углублении пола.

Шедший впереди человек-хамелеон приостановился, пересекая лужицу, позволяя жидкости стекать на макушку. Когда мгновение спустя Найл прошел под этой необычной капелью, он понял, почему его проводник задержался: синяя жидкость, капнув на макушку и скатываясь по лицу, вызвала невыносимо прекрасное покалывание жизненной силы. Найлу было настолько приятно, что он удивился, отчего человек-хамелеон не задержался тут подольше.

Мгновение спустя Найл понял причину: сияющая сила заполнила его тело приятной, чистой радостью, как некая невыразимо восхитительная пища или напиток, но он тут же почувствовал, что взял все, что мог поглотить, и последовавшее слабое головокружение мало чем отличалось от ощущения переедания. Он шел, ощущая себя бездумно и нелепо счастливым, как будто выпил слишком много хмельного меда.

Он подметил еще кое-что: его ощущение, что стены ожили и с них глядят бесстрастные лица, еще более усилилось.

Теперь они шли по горизонтальной поверхности, но земля под ногами была настолько скалистой и неровной, что один раз он споткнулся и сверзился на четвереньки, и ему помог подняться на ноги человек-хамелеон, шедший позади. Найл не понимал, отчего пол сделался настолько бугристым, словно специально для того, чтобы сворачивать лодыжки неосторожным путникам. Он заметил, что стены и потолок стали такими же неровными, а туннель сильно расширился, и потолок поднялся на высоту почти вдвое выше роста юноши.

Люди-хамелеоны, казалось, передвигались без труда, скользя по неровностям со своего рода природным изяществом, которое Найл подмечал у кошек.

Справа и слева то и дело открывалось все больше туннелей. Найл понял, что стены с обеих сторон должно быть, кишат проходами. Многие из этих туннелей спускались вниз под крутым углом. Внезапно он понял, что они ступили на территорию, отличную от жилища людей-хамелеонов, он узнал из мыслей спутника, что здесь обитают совершенно непохожие на них создания.

Теперь из боковых туннелей задувал легкий ветерок, и воздух охладился. В сквозящем воздухе Найл почувствовал любопытный, острый запах, который был не в состоянии распознать. Однако он припомнил, что сталкивался с подобным в мастерской Голо, точильщика ножей, когда тот заострял ножи на точильном камне, из-под которого летели искры, и тут же охлаждал лезвия небольшим количеством белой жидкости, капавшей с узкого желобка.

Через четверть мили запах настолько усилился, что запершило в горле и на глазах выступили слезы. Силясь подавить кашель, Найл нащупал под рубашкой мыслеотражатель и повернул его. К его облегчению, это помогло справиться с кашлем, не вызвав боли в голове, которой он ожидал. Но из-за этого нарушился его контакт с людьми-хамелеонами, а это привело к тому, что юноша вновь оказался в полутьме.

Внезапно они вышли из туннеля, и шедший впереди человек-хамелеон остановился. Найл также затормозил, а затем отступил настолько резко, что почти врезался в идущего позади него. Он стоял в нескольких шагах от края пропасти, и, хотя было слишком темно, чтобы видеть ее дно, вырывающийся оттуда ветер позволял предположить, что она обрывалась далеко вниз. Запах, резавший глаза, явно нес поднимающийся оттуда теплый поток воздуха. Не знакомый с вулканическими извержениями Найл не мог знать, что так пахла расплавленная лава.

Найл посмотрел вверх; скальная стена простиралось настолько высоко, что это вызвало головокружение. С обеих сторон уступ приблизительно в десять футов шириной исчезал в темноте. Найл порадовался, что с ним мыслеотражатель: он никогда не любил высоты, и его подташнивало. Он шагнул назад и оперся о камни плечами; это позволило ему почувствовать себя более уверенно.

Но куда они собирались двинуться дальше? Найл чувствовал, что люди-хамелеоны чего-то ждут, но, поскольку он больше не разделял их разум, то неспособен был понять, чего именно.

И тут он увидел существо, направляющееся к ним по выступу, и порадовался, что заранее прислонился к стене, иначе ноги, возможно, подвели бы его. Размеры неведомого создания были громадны — настолько, что оно, казалось, заполняло собой весь выступ, и на первый взгляд казалось безголовым. Когда оно приблизилось, юноша увидел, что голова существа так глубоко погружена в мощные плечи, что не имеет ничего похожего на шею. Его фигура была более-менее человекообразной, но, взглянув в его лицо, Найл понял, что его черты лишь отдаленно напоминают людские. Голое тело, покрытое густой шерстью, словно вытачивали из дерева, но так и бросили незаконченным. Глаза запали настолько глубоко, что недосягаемы для взгляда, а клочковатая борода редкими пучками торчит из-под подбородка.

Люди-хамелеоны подняли руки на уровень плеч в повседневном жесте приветствия. Найл решил, что они часто бывали здесь. Вместо ответного жеста гигант зарычал, демонстрируя щербатые зубы.

Машина для обучения во сне в Белой башне снабдила Найла большим запасом знаний о прошлом; однако ее создатель, Торвальд Стииг, расценивал сверхъестественное или не поддающееся объяснению весьма скептически, вследствие чего Найл неспособен был отыскать в памяти хоть какую-нибудь зацепку, которая позволила бы догадаться, кем был этот волосатый гигант. На основании специфических признаков он решил, что создание, по-видимому, было троллем.

Стоявшие позади люди-хамелеоны отступили, чтобы дать гиганту пройти, затем последовали за ним по выступу. Его исполинские ноги, покрытые потрескавшейся, коричневой кожей, напомнили Найлу древние, искривленные деревья. Голова тролля настолько глубоко ушла в плечи, что при взгляде снизу он казался безголовым.

Найла то и дело обдавало порывами теплого ветра, иногда настолько мощными, что юношу отбрасывало к скальной стене, и все же люди-хамелеоны не сбавляли хода.

Они прошагали с милю или больше; выступ то спускался, то поднимался, иногда вдавался в скалу или выступал наружу, но его ширина почти не менялась, поэтому Найл все больше склонялся к мысли, что уступ был рукотворным. Это подтвердилось, когда после крутого поворота направо он оказался перед широким пролетом неровных ступеней. Их высота изменялась от шести дюймов до двух футов, и, хотя тролль двинулся по ним, не замедляя широких шагов, Найлу и людям-хамелеонам пришлось сбавить ход, нередко помогая себе руками.

Их окружал тусклый свет — как в звездную ночь. Найл глядел под ноги, но в какой-то момент, двигаясь по пролету из дюжины невысоких ступеней, он поднял глаза, чтобы поглядеть вверх, и его сердце екнуло: подъем почти закончился и перед ними возвышался огромный мост над бездной, в которой завывал ветер. Мгновение спустя они остановились на плоской скальной платформе, примерно в сто ярдов шириной. На ее дальнем краю выступ исчезал, вероятно, снова опускаясь вниз. Найл внезапно понял, что они находятся внутри горы.

Вблизи он мог видеть, что «мост» перед ними был выступом скалы, футов пятнадцати в ширину, с поверхностью, изборожденной трещинами, словно гигантский ствол дерева. Мысль о том, что придется идти по нему среди потоков ревущего воздуха, заставила сердце замереть, и Найл решил было ползти на четвереньках. Поскольку тролль двинулся впереди, он с облегчением обнаружил, что, поскольку ветер задувает снизу, мост оградит их от его порывов. Действительно, их достигали лишь слабые дуновения.

Хотя поверхность скалы была неровной и испещренной ямами, провалами и трещинами, сохранять равновесие было нетрудно. Так как мыслеотражатель уже начинал изнурять внимание Найла, а никаких проблем при переходе через мост не ожидалось, он нащупал его под туникой и повернул другой стороной. Потребовалось несколько минут, чтобы возобновить мысленный контакт с людьми-хамелеонами, но, когда ему это удалось, свет словно усилился, и Найл смог увидеть, что мост посередине изгибается дугой, а затем опускается к плоскому, скалистому уступу на дальней стороне провала, в четверти мили впереди.

Теперь, когда он снова разделял сознание людей-хамелеонов, Найл обнаружил, что знает ответы на все возникшие у него вопросы. Для начала, он выяснил, что тролль является хранителем этого моста, и никто не может пройти здесь без его разрешения. Похоже, местные тролли жили в пещерах, которые были частью разветвленной сети проходов, вроде тех, что отходили от главного туннеля на их пути. Не очень-то общительные (людей они не любили в особенности), они делали исключение для людей-хамелеонов, которые оказывали им некую помощь, суть которой оставалась для Найла загадкой. Исключение, по счастью, распространялось и на гостей людей-хамелеонов.

Найла озадачило то, что, несмотря на гигантского защитника, шедшего впереди, люди-хамелеоны казались до странного напряженными и встревоженными, и, приближаясь к центру моста, двигались вперед в таком темпе, что Найл начал уставать. Он не видел ничего, что могло бы оправдать их тревогу, хотя ветер приносил запах, пробудивший неприятные воспоминания. Мгновение спустя он вспомнил, что это было: запах гниющей плоти, напомнивший ему о трупе отца и о телах, разлагавшихся в квартале рабов. (Когда Найл попал в город Смертоносца-Повелителя, рабы держались в неведении, что предназначаются паукам в пищу, и нескольким трупам рабов позволяли демонстративно гнить, чтобы не вызывать подозрений).

Найл моргнул: люди-хамелеоны, шедшие перед ним, попросту исчезли: он ощущал их присутствие, но они стали невидимыми. Пока он глазел по сторонам в замешательстве, запах гниющей плоти усилился. Что-то холодное и влажное ударило юношу по затылку, сбив его на четвереньки, потом его схватили за волосы, не давая повернуть голову. Рука, державшая его за шею, на ощупь больше напоминала птичью лапу; когда Найл дотянулся до нее, его руки сомкнулись на холодном как лед, костлявом запястье. Когда юноша обернулся, перед ним предстало лицо, почти неотличимое от черепа, с глубоко запавшими в глазницы глазами.

Кто-то сзади ухватил его за лодыжку; в панике Найл лягнул его ногой, вопя от страха; существо выпустило его. Он сумел развернуться, и его кулак ударил в костлявое лицо — рука отпустила волосы. Тогда, к его облегчению и изумлению, нападавший развалился на куски, и Найл наконец смог его разглядеть. То, что лежало у ног, казалось грязной кучей костей, воняющих, как отбросы с кладбища.

Вокруг него невидимые люди-хамелеоны сцепились с неизвестными отвратительно пахнущими созданиями, которые бросались на мост, как птицы. Перед Найлом очутилось существо, покрытое седой шерстью; явно еще живое, оно вцепилось в свою невидимую добычу, словно наездник, приникший к лошади. Найл схватил его за волосы и дернул, затем издал возглас отвращения: волосы остались в его руке вместе с кусками гниющей плоти, по обнажившейся поверхности черепа ползали белые личинки.

В страхе, как бы его не столкнули с моста в бездну, Найл оглянулся на гигантскую фигуру тролля, чтобы увидеть, подвергся ли тот нападению. В этот момент сверкнула ослепительная вспышка, и воздух наполнился запахом озона. Тролль стоял, расставив ноги и вытянув вперед правую руку; раздался потрескивающий звук, и зигзаг новой молнии сорвался с его пальца, ударив в существо, которое только что приземлилось на скале. Оно словно взорвалось и исчезло, как пузырь, не оставив после себя ничего, кроме чего-то вроде пара, пахнувшего разлагающейся плотью — как будто повара на кухне во дворце Найла кипятили тухлое мясо. Тролль казался демоническим богом разрушения, сломанные зубы обнажились в ухмылке; каждый раз, когда он протягивал пальцы, молния потрескивала в коротком взрыве длительностью в долю секунды. Одно из летящих существ было в нескольких шагах от Найла, когда тролль ударил по нему, и юноша ощутил удар электрического разряда, а в лицо ударила волна мелких частиц, словно он угодил в песчаную бурю.

Менее чем за минуту все было кончено, и летающие существа исчезли. У Найла зловоние вызывало такое омерзение, что он чувствовал, будто его вот-вот вырвет; прежде чем это случилось, он вспомнил про мыслеотражатель и быстро перевернул его под туникой, тут же взяв под контроль разум и подавив тошноту.

Теперь, когда он был в состоянии более близко рассмотреть груду останков нападавших, Найл понял, что это были не скелеты, а трупы, которые уже начали разлагаться. Их была дюжина или больше, на некоторых даже висели остатки одежды — грубая, серая материя подсказала Найлу, что они некогда были рабами.

Найл почувствовал себя до странного истощенным, но поспешил вслед за людьми-хамелеонами, которые вновь обрели видимость. Несколько минут спустя они очутились на дальней стороне моста, на твердой почве. Там, к удивлению Найла, люди-хамелеоны попадали на землю, тяжело дыша. По крайней мере, они, похоже, были уверены, что нового нападения не последует. Без сомнения, причиной тому был тролль, стоявший рядом, как огромная, черная статуя.

Найл никогда не чувствовал себя настолько расстроенным из-за неспособности говорить со спутниками на человеческом языке: он хотел знать о том, что произошло, и как разлагающиеся трупы рабов могли напасть на них.

Едва он сел, упершись лбом в колени, как его охватила непомерная усталость. Ему едва хватило сил сунуть руку под рубашку и повернуть мыслеотражатель; зловоние смерти наполнило воздух, но он едва заметил это. На шее, там, где рука схватилась за нее, образовалась язва, то же было и с лодыжкой; когда Найл взглянул на ногу, то увидел, что плоть раздулась и покрылась пузырьками, вроде как, наполненными кровью. Он дотянулся до шеи, нащупав там такие же волдыри, и тогда догадался, что его истощение было связано с ними.

Казалось, лишь мгновение спустя кто-то дотронулся его плеча. Юноша вскрикнул от неожиданности, но это оказался лишь один из людей-хамелеонов. Найл понял, что он спал, но понятия не имел, как долго; он все еще чувствовал себя утомленным, и жгучая боль на шее и в лодыжке превратилась в пульсирующую. Остальные уже стояли вокруг. Найл поднялся на ноги и последовал за ними, поскольку они уже тронулись с места.

По крайней мере, поверхность дороги выровнялась, и теперь под ногами был серый, бархатистый мох. Над землей стелился туман, напомнивший Найлу о той ночи, когда он уходил из города жуков с другими спутниками в поисках Крепости. Это усиливало ощущение нереальности происходящего, возникшее из-за усталости; но, судя по тому, что люди-хамелеоны двинулись вперед с новыми силами, Найл предположил, что они уже близки к цели.

C четверть часа он на автомате следовал за идущими впереди людьми-хамелеонами. Затем дорога начала подниматься и вывела их в узкую низину, окруженную голыми скалами. Земля под ногами была гладкой, словно поверхность дороги, хотя проход стал настолько узким, что продвигаться можно было только цепочкой. Шедший впереди тролль испытывал некоторые трудности, втискивая на тропинку свои массивные ноги, сам он возвышался над наклонными стенами. Понимая, что постоянно всех задерживает, Найл встряхнулся и поднял голову; они достигли конца подъема.

Низина закончилась, и свет, казалось, усиливался, как при рассвете. Они стояли на вершине плато над озером, простиравшимся между холмами на протяжении пары миль. Даже если бы Найл был один, он понял бы, что это озеро священно, хотя затруднился бы объяснить, почему.

По всей его длине, за исключением склона, на котором они стояли, холмы круто обрывались в черную неподвижную воду. Окажись это озеро на поверхности земли, оно отражало бы небо, каждое облачко, плывущее по нему, словно зеркало; здесь же оно, казалось, отражало тайный смысл вещей.

Покидая дом в пустыне Северного Хайбада, Найл видел лишь два больших водоема: море и соленое озеро Теллам, и оба восхищали его. Но это озеро внушало священный трепет, словно говорило о некой непостижимой тайне. Это походило на какую-то глубинную вибрацию, которая заставляла его реагировать с большей интенсивностью, словно прислушиваясь. Казалось, эта вибрация затронула даже тролля: он застыл, как большая, черная статуя, настолько неподвижно, что можно было решить, будто он обратился в камень. Сам Найл был бы рад стоять там многие дни и часы; он чувствовал, как спокойствие этого места поглощает его, словно песок пустыни впитывает дождь.

Люди-хамелеоны наконец двинулись вниз по склону вслед за вожаком. Поверхность земли была покрыта серым, бархатистым мхом, настолько гладким, что ступать приходилось с осторожностью. Найл заметил, что в самой крутой части склона вырезана цепочка небольших углублений, явно предназначенных для сидения, с плоскими горизонтальными поверхностями и прямыми спинками, похожие на места в амфитеатре. Можно было предположить, что человеческие существа или кто-то похожих размеров приходили сюда, чтобы любоваться озером.

На последних пятидесяти футах склон стал менее крутым, образуя что-то вроде берега. У края воды, как заметил Найл, серый мох стал зеленым, а в самой воде обнаружились крошечные побеги, вроде морских водорослей. В нескольких шагах от берега вода выглядела настолько чистой и прозрачной, что была почти невидима.

Люди-хамелеоны, поскольку не носили одежды, вошли прямо в воду, и, к удивлению Найла, шли вперед, пока не скрылись с головой. Найл задержался, чтобы снять сандалии и тунику. Зеленый мох был мясистым на ощупь и ласкал ноги, словно он шел по крошечным язычкам. Шагнув в прохладную, но вовсе не холодную воду, юноша испытал такой восторг, что перехватило дыхание; теперь он мог понять, почему люди-хамелеоны ушли под воду с головой.

Ощущения походили на те, что испытал Найл, стоя под струйкой энергетической жидкости, капающей с потолка в туннеле. И вновь его переполнила сияющая сила, одаривающая ощущением чистоты, совершенства и радости. Зайдя в священное озеро глубже, Найл почувствовал, как вода очищает его организм. Как и люди-хамелеоны, он пожелал идти вглубь, пока его не накрыло с головой. Затем, с удовольствием, которое он часто испытывал, пробуждаясь от глубокого сна, Найл сделал несколько шагов назад, пока его голова не оказалась над водой. Ощущения были настолько приятными, что он удивился, когда, попробовав воду на губах, обнаружил, что она горька на вкус.

Найл ощутил разочарование, когда, пробыв в воде лишь несколько минут, люди-хамелеоны начали выходить на берегу. Хотя было искушение остаться подольше, Найл решил, что лучше последовать за ними. Выходя из воды, он заметил кое-что, озадачившее его: вода, абсолютно прозрачная и чистая, когда он заходил в нее, теперь кишела крошечными белыми частицами, каждая размером с булавочную головку. Юноша зачерпнул немного воды в пригоршню и рассмотрел их поближе: трудно было сказать, были ли они частицами какого-то белого вещества, вроде мела, или растительного происхождения. Когда Найл положил одну из них на язык, она оказалась на вкус настолько горькой, что он выплюнул ее.

Был простой способ выяснить что это — попробовать повлиять на них, как он некогда управлял роем клейковинных мушек в городе жуков-бомбардиров. Если это вещество было минеральным, влиять на него было бы намного тяжелее, чем на живое существо.

Следуя этой идее, он вновь повернул мыслеотражатель на груди; как и прежде, это нарушило чувство общности с людьми-хамелеонами, погрузив его в полумрак, но он все еще мог разглядеть белые частицы в пригоршне, поднятой на уровень груди. Затем Найл полностью сконцентрировался на них — результат был поразителен: частицы внезапно беспорядочно замельтешили, как тогда клейковинные мушки.

Это могло означать только одно: это был не минерал, и даже не растительное вещество, а некая простая форма жизни, вроде крошечной личинки.

Это подтвердилось мгновением спустя, когда роящиеся частицы начали реагировать на импульсы более медленно, а затем и вовсе замерли. Это означало, что он погубил их, как Доггинз когда-то умертвил целый рой клейковинных мушек, заставив их двигаться с бешеной скоростью, пока они не попадали от перенапряжения.

Ступив на мягкий зеленый мох, Найл обнаружил, что его тело все еще покрыто тонким слоем белых частиц. Он отряхнул их руками, подобрал тунику и использовал ее как полотенце, чтобы обтереться насухо.

Надев тунику и повернув мыслеотражатель, Найл последовал за людьми-хамелеонами, которые поднялись вверх по склону и теперь они отдыхали, расположившись на ряде сидений, вырезанных в нем. Как и сам склон, сидения были покрыты слоем серого мха; усевшись, юноша ощутил комфорт и прохладу. Боль и усталость ушли; он также заметил, что красное кольцо пузырей вокруг его лодыжки побледнело до нормального телесного цвета.

Найл закрыл глаза, сосредоточившись на чувстве радости, которое теперь пронизывало его тело. Оно походило на теплое сияние, охватывающее тело после приема пищевых таблеток из Белой башни; отличие было в том, что эта энергия охватывала его тело целиком, покалывая нервы своего рода слабой электрической вибрацией.

Найл вновь заметил, что расслабление людей-хамелеонов отличается от обычного, которое вскоре достигает определенного предела, после которого или остается на определенном уровне, или переходит в дрему. Совместное расслабление людей-хамелеонов плавно миновало эти границы, создавая ощущение плавного погружения в бездонную бездну.

Их способность к расслаблению, как понял Найл, вытекала из того факта, что люди-хамелеоны ни перед чем испытывали страха. Человек постоянно сохраняет бдительность на случай внезапной опасности, даже при ощущении полной безмятежности сила привычки не дает ему расслабиться полностью. А у людей-хамелеонов подобная привычка никогда не возникала: их невидимость делала ее ненужной. И теперь, когда Найл учился заходить в расслаблении дальше обычного предела, он начал догадываться о другой интересной возможности: способности людей-хамелеонов этим не исчерпывались — они также могли заставить свои тела полностью исчезнуть, оказываясь вне пределов досягаемости; это казалось абсолютно логичным продолжением их возможностей.

Первый эффект расслабления выразился в замедлении сердцебиения, пока оно не стало едва заметным. Наконец настал момент, когда казалось, что сердце совсем остановилось, хотя он все еще ощущал слабое пульсирование в губах и высокий свистящий шум в ушах, который счел за вибрации своей нервной системы; затем пропали и они. Непосредственный эффект походил на усиливающийся свет или на тишину, которая водворяется, когда замирают все звуки. Все мысли исчезли, и сознание юноши стало полностью невесомым. Тишина была настолько полной, что он мог даже услышать шорох век, когда моргал.

В этом состоянии Найл осознал цену, которую люди платят за высокий уровень жизненной активности: их тела походят на фабрики, которые вибрируют от рева машин. С самого рождения ребенок хочет исследовать все, что двигается, касаясь ярких объектов и пробуя их на вкус. Он смотрит из колыбели на огромный мир взрослых и огни, загорающиеся после наступления темноты. Ползание и хождение становятся первейшей необходимостью для того, чтобы исследовать этот бесконечно чарующий мир все более полно и пристально; энергия становится постоянной потребностью. Ему кажется, что мир простирается до бесконечности, словно некий огромный железнодорожный вокзал с рельсами, разбегающимися во всех направлениях, исследование которого требует все больше энергии. Таким образом люди превращают себя в фабрики энергии, где постоянный рев машин делается настолько привычным, что его перестают замечать.

Теперь, в этой глубокой неподвижности, Найл смог понять, почему люди-хамелеоны предпочитали невидимость: они жаждали пустоты и тишины, чтобы прочувствовать вкус собственного существования, разнообразие тонких колебаний и благоухание природы вокруг них.

Но и в этом были свои недостатки. Один из них был перед глазами — озеро, загрязненное некими крошечными существами, которое также жаждали энергии; невидимость не спасала от этих паразитов.

Поскольку их чувства были на одной волне с Найлом, люди-хамелеоны смогли уловить суть его мыслей. Они не обижались на то, что он не разделял основ их существования, именно поэтому они привели его сюда — потому что понимали, что их жажда единства с природой ничего не могла поделать с загрязнением озера.

Найл сформулировал мысленный вопрос: откуда взялось загрязнение?

Они показали ему ответ: из некоего источника, впадающего с другого окончания озера, но никто не мог сказать, откуда течет этот источник.

Почему они этого не знали, ясно было и без вопросов: территория людей-хамелеонов простиралась от водопада, где река вытекала из-под города пауков, до священного озера. Все, что лежало за ее пределами, их не интересовало.

Зная, что его расспросы мешают отдыху спутников, Найл позволил себе вновь расслабиться в тишине. Теперь он понял, почему люди-хамелеоны никогда не спят: состояние полного спокойствия делало сон ненужным.

Но из-за того, что Найл все-таки оставался человеком, а люди никогда не прекращают терзаться любопытством, он задался вопросом, достиг ли он предела релаксации. Казалось, что его сердце остановилось, и кровь прекратила течь в жилах. Физиологически он был уже мертв; и все же он никогда не чувствовал себя настолько живым. Что же лежит за пределами этого состояния? Возможно ли достичь еще более глубокого уровня?

Словно в ответ на его вопрос, он вновь ощутил, что куда-то падает. Это походило на непроизвольное погружение на дно глубокого озера. Найл заподозрил, что его душа оставила тело и обрела новый вид бытия. Вокруг не было ничего, кроме темноты; но в этой тьме он продолжал понимать все, что с ним происходит.

В этот момент Найл осознал кое-что, озадачившее его: темнота вокруг него была не пустой — она словно была заполнена энергией. Но она не походила на непрерывный, мощный поток физической энергии, с которой сталкивался Найл; ее ток был в каком-то смысле фрагментированным и прерывистым. Вместо того, чтобы двигаться, эта энергия оставалась пассивной; но она также была бесконечной.

В Белой башне Найл узнал кое-что об электрическом токе: что он бывает положительным или отрицательным и течет от одного полюса к другому. Теперь он столкнулся с энергией, которая не была ни положительной, ни отрицательной, потому что ее природа менялась каждое мгновение. Поэтому, хотя он и плавал в море энергии, оно одновременно было морем тьмы.

Именно тогда Найл понял, что, хотя эта энергия была статической и пассивной, не было ничего, что могло помешать ему поглощать ее, как рыба поглощает планктон. Как только он приступил к этому, природа энергии перестала быть нейтральной и сделалась активной и положительной. Это наполнило его жизненной силой так, что стало трудно поддерживать релаксацию; в какой-то момент он бросил неравную борьбу и потерял контакт с источником энергии.

Сидя среди людей-хамелеонов, переполненный энергией настолько, что это почти вызывало дискомфорт, Найл решил провести эксперимент. Он спустился по холму к озеру и принялся раздеваться, ощущая изумление людей-хамелеонов, думавших, что он, должно быть, спятил, раз лезет в загрязненную воду.

Найл медленно погружался, чувствуя, как источаемая им энергия привлекает крохотные, белые организмы, как акул притягивает запах крови. Вскоре они покрыли его тело толстым жироподобным слоем. Подавляя отвращение, Найл не двигался и позволял слою расти, осознавая, что эти паразиты полны решимости растворить его плоть и, если он ничего не предпримет, могут сожрать его тело менее чем за четверть часа. Тогда, подумав о миллионах крошечных ртов, вгрызающихся в его плоть, он повернул мыслеотражатель и сконцентрировался.

Внезапно слой жира распался на беспорядочно мельтешащее облако, походящее на рой комаров или миллионы кормящихся пираний. Они так скучились, что им, должно быть, было некуда двинуться. Поскольку Найл продолжал концентрироваться, то вскоре почувствовал, что их жизнедеятельность достигла безумного уровня, который быстро завершился их гибелью.

Вода окрасилась в молочный цвет и стала почти липкой на ощупь; она медленно прояснялась по мере того, как мертвые организмы оседали на дно. Найл хотел подождать, пока вода не очистится, но вокруг уже теснились новые паразиты, поедающие мертвых. Он чувствовал, что обладает энергией, способной уничтожить всех паразитов в озере; но в этом не было смысла: поскольку они постоянно прибывают из другого источника, уничтоженных быстро заменят новые.

Выйдя на берег, Найл заметил, что его кожа приобрела красноватый оттенок, вроде загара. Это было следствием того, что миллионы паразитов пытались пожрать его плоть и высосать энергию.

Он повернул мыслеотражатель, как только вышел на берег, понимая, что в таком положении он создавал дискомфорт для людей-хамелеонов.

Как только Найл приблизился, вожак поднялся, сообщив:

— Нам пора возвращаться.

Найлу потребовалось несколько секунд, чтобы понять, что вожак говорил не словами: он просто передал значение своих мыслей. Вспомнив трудности, возникавшие при первых попытках общения с людьми-хамелеонами, Найл понял, что, в определенном смысле, он теперь сам стал одним из них.

На протяжении всего времени, пока они были у озера — около часа, как прикинул Найл — тролль неподвижно стоял на вершине холма; очевидно, он обладал таким же неистощимым терпением, как люди-хамелеоны и пауки. Когда они подошли, он развернулся и зашагал по дороге, не дожидаясь какого-либо побуждения.

Найл спросил вожака, что находится над ними. Если бы он использовал человеческий язык, то указал бы на потолок, объясняя, что имеет в виду рельеф над поверхностью земли, а так его вопрос был понят сразу и недвусмысленно. Этот вид прямого общения стал доступен после того, как они вместе посидели у священного озера.

Дата добавления: 2015-08-21