Надежды и разочарования 7 страница

Из лагеря II через плато к перевалу

Вершина Жанну. Вид с ребра Кангбахена

Лагерь II и вершина горы Уэдж

Лагерь II и ребро Мыши

Крутой снежный склон ведет на перевал.

Вдалеке скальный купол Кангбахена

Веревочные перила – надежная опора

В лагере III, на перевале

В вязком снегу плато мы проваливались по колено

Кангбахен (высота 7902 м). Вид с боковой морены ледника Рамтанг

Фиаты по пути на родину. Вдали – Арарат.

Вальдек еще фотографировал, Войтек извлек лист бумаги, авторучку и полиэтиленовый пакет Составил записку о восхождении: «On the 28th of May 5 members of the 1st Polish Nepal Himalaya Expedition — Kangbachen 1974 reached the top of Kangbachen at 11.20 a.m...» (26 мая в 11 часов 20 минут дня 5 членов Первой польской непальской гималайской экс­педиции «Кангбахен-1974» достигли вершины Кангбахена...).

Я двинулся в связке с Весеком и Рубинеком. Мы спуска­лись первыми. Оказавшись последним в группе, я обогнул Войтека, который разгребал снег среди острых камней, ниже вершины, подыскивая место для пакета.

Спуск по скалам происходил быстро. Только оказавшись на снегу, у подножия вершинного купола, я ощутил смертель­ную усталость. Страшно хотелось пить. Едва передвигая ноги, мы спешили среди легкого тумана по запорошенным следам к перевалу. Джалунг-Канг плотно закрыли тучи. Наш куполок посерел, его все гуще окутывал поднимавшийся снизу туман. Пошел мелкий снег.

После двух мы были на биваке. Через минуту подоспели Вальдек и Войтек.

—Как Юзек? — спросил я, когда они заглянули в нашу палатку.

—Ничего. Почти все время спал. Чувствует себя, кажется, получше. Он обижен и возбужден. Собирается завтра отпра­виться на вершину. Спрашивает, кто пойдет вместе с ним.

Мы уже страшно устали. Никаких эмоций я не испытывал, меня охватила апатия и чувство сожаления, что все у нас уже позади. Стало сумеречно, снег шел все сильнее.

—Нет, сегодня мы не будем спускаться. — И мы влезли в «турню».

Юзек:

«Я слышал, как вы вернулись. Довольные, счастливые, что побывали на вершине. Я даже не спрашивал, это можно было почувствовать, распознать по самому тону голосов. Кажется, я даже вас не поздравил. Мне было так не по себе, так досадно при мысли, что вы могли пойти одни, а меня оставить здесь...

Проснулся я поздно. Было совсем светло. Я не понимал, что произошло.

«Где они все? Почему я один? Может, они бродят возле палатки?»

Я попытался встать, чтобы выглянуть наружу, но не в состоянии был сохранить равновесие. Хотел выйти, но заметил, что привязан к веревке. Царила мертвая тишина. Я сообразил, что вы ушли.

Давно ли? Часов у меня не было, я не знал, сколько сейчас времени.

«Может, они близко?» Я дополз наконец до рукава палатки. Сплошная белизна, слепящий свет, и кругом — ни души. Пусто!

Ушли! Один! Мне стало страшно досадно, хотелось пла­кать от отчаяния и злости. Я подумал, что вы, наверное, нарочно меня не разбудили. Вчера я едва тащился, чувст­вовал себя паршиво, возможно, поэтому.

И я снова пытался подняться, но в голове у меня по-прежнему шумело, пришлось лечь.

«Как же они могли?!» Если бы меня разбудили, я бы, вероятно, дошел! А теперь что мне делать? Разве я один управлюсь? Кто пойдет со мной на вершину? Вопрос: пойду ли я еще?

Потом, обиженный, я заснул в незастегнутом спальном мешке. И спал так крепко, что разбудили меня только ваши голоса... Вы вернулись… с вершины...

И я продолжал возмущаться, оскорбленный тем, что вы меня не разбудили, не желал с вами разговаривать. Ведь, черт подери, я сумел бы пойти! Кангбахен — это, возмож­но, было самое большее, чего я смог бы достичь в своей жизни!

Явился Вальдек, я говорил с ним: к нему у меня было больше всего претензий. Он объяснил мне, что произошло утром. Ничего подобного я не помнил... Ах, значит, поэтому...

От него я узнал, что вы шли немногим больше трех часов. «Сейчас только вторая половина дня. Может, я еще и сегодня успею. Не все потеряно. А может, завтра. Только кто со мной пойдет?.. Возможно, я пойду один, а завтра кто-нибудь дождется моего возвращения с вершины?» — еще лелеял я надежду.

Можно было торжествовать: Кангбахен покорен! Но если цель так близка и недостает одного-единственного дня — это в самом деле личная трагедия. И ведь я всегда хорошо себя чувствовал высоко в горах. На этот раз я был уверен, что взойду. На базе можно было говорить, что шансы невелики, что скорее всего ничего не получится, но в глубине души каждый из нас верил, пожалуй, что взойдет на вершину Точно так же верил и я. А теперь?..

Нет, я не смирюсь, сделаю все, чтобы завтра туда подняться! Ведь это так близко, думалось мне».

Вальдек:

«Утром, когда мы собирались в дорогу, Юзек сказал, что плохо себя чувствует и, пожалуй, ему не справиться. Я решал, что делать: оставить ли с Юзеком кого-нибудь или отозвать всю штурмовую группу? Но он ел, выходил из палатки, рвоты у него не было, он разговаривал с нами, словом, это не походило ни на горную болезнь, ни на детериорацию. Я не заметил никаких типичных симптомов, может быть, только эта повышенная сонливость...

Спуск поэтому не требовался, но я еще размышлял: не оставить ли с ним Рубинека?

Почему именно Рубинека? Мне просто казалось, что после перелома ноги в прошлом году он самый слабый из нас, самый медлительный, а теперь, хотя это, возможно, и негуманно, учитывались силы и возможности каждого уча­стника. Неизвестно, что нас еще могло ожидать... Я не чувствовал себя, однако, в полном смысле руководителем, чтобы в подобной ситуации принимать решение о том, кому остаться, не говоря уже о возможности вынудить кого-то исполнить его.

Втроем мы решили, что подстрахуем Юзека длинной петлей к веревке, крепящей палатку. Мы приготовили еду, накрыли его пуховыми куртками, палатка находилась в безопасном месте. И мы ушли... Если бы состояние Юзека в то время уже было серьезным, то, будь спокоен, я сумел бы отказаться от вершины и скомандовать спуск.

К счастью, оказалось, что он спал почти все время, пока мы отсутствовали, и, возможно, даже чувствовал себя чуточку лучше».

Войтек:

«Последние дни я пробивал дорогу, как машина, независи­мо от того, чья была очередь, и вообще почти не замечал, что происходит вокруг.

Только на предвершинном плато, когда я увидел вершину, наступила разрядка. Я знал уже, что гора будет нашей. Я достал из рюкзака радиотелефон и связался с базой: «Алло, это штурмовая группа! Видим вершину! Скоро будем там. Поддерживайте связь!»

А Юзек? В его утреннем состоянии я не усматривал никакой опасности. Ему, по-моему, ничто не грозило. Между критическим состоянием и простым недомоганием — дистанция огромного размера. По-моему, он мог бы идти. Мне казалось, что он поступает благородно: чувствует себя не в форме и отказывается. Ради своих коллег...»

Шимек, очередной день в лагере II:

«Который же это день я торчал в «двойке»? Третий? Нет, уже четвертый...

Я увидел утром, как вы карабкались вверх по кулуару. Вы сохраняли фантастический темп. Потом я заметил вас на ребре, а в одиннадцать — красное пятнышко... на вершине! Вы долго сидели там. В бинокль видны были даже ваши ноги на фоне неба. Я гордился вами!

Потом все заволокло туманом, пошел снег. После полудня с перевала спустились Пасанг Дава и Джепа. Они несли «рондо» и остатки снаряжения. Первым делом я рванулся к радиотелефону, который они принесли, хотел связаться с вами. Я также все время надеялся, что из базового лагеря прибудет Сташишин. Однако батарейки сели. Связаться с вами не удалось.

Я сообщил шерпам, что вершина покорена, они радова­лись, как дети».

Рогаль в «четверке»:

«Весь день мы провели в «четверке». Лагерь оказался очень тихим, был удачно расположен, и в нем — уйма доставленных шерпами продуктов. Мы, полные тревоги, ждали связи, не спеша готовясь к завтрашнему штурму.

В одиннадцать Большой сообщил нам с базы, что в бинокль видел пятерку уже у самой вершины. Вскоре после этого мы услышали в микрофон спокойный, начисто лишен­ный эмоций голос Войтека: «Мы на вершине Кангбахена!»

Мы радовались, тронутые до глубины души.

Связь, увы, была односторонней: мы вас слышали, вы же — только базовый лагерь. Из разговора Войтека с базой мы узнали, что на вершину взошли пятеро, Юзек оставался на биваке.

Позже Большой передал, что заказал носильщинов на 1 июня, а шерлы уже ликвидировали лагерь на перевале. Все кончилось... Вечером в нашу палатку явился Доктор. Мы раздумывали, стоит ли в создавшихся условиях пытаться совершать второе восхождение или нет?

Во время дневного сеанса связи Войтек Бранский уведо­мил, что Юзек в плохой форме, но повода для беспокойства нет. По словам Войтека, можно было уже ликвидировать «четверку», штурмовой группе в качестве поддержки мы уже не требовались.

Если мы отправимся вверх, вся операция затянется на три-четыре дня, а так как группа Валъдека, как мы поняли, измотана, некому будет заняться ликвидацией лагерей.

Муссон уже как будто дошел до Непала, и, хотя погода еще не успела испортиться, сделалось слишком тепло, и это вызывало тревогу.

«В лагере IV слишком мало кислорода, он в лагере у перевала, но доставить его некому. Только когда принесут кислород, можно отправляться в путь. Кроме того, нет вспомогательной группы», — считал Доктор.

Я согласился с мнением старших коллег, будучи самым неопытным, неакклиматизировавшимся на такой высоте. Петр, как всегда, отмалчивался. Доктор хотел взойти на вершину, он себя чувствовал великолепно, но в создавшей­ся ситуации высказывался скорее «против», нежели «за».

Мы решили отказаться от восхождения на вершину. И тогда каждый из нас пережил чувство разочарования и подавленности».

Петр:

«Я искренне обрадовался, узнав по радиотелефону, что вы взошли на вершину. Цель была достигнута, собственные мечты как-то утратили силу. Я даже удивился, но они не владели мной. Мои стремления как руководителя экспеди­ции переплелись с моими личными мечтами, но первые оказались сильнее. Больше всего я хотел, чтобы группа поднялась на вершину.

Если бы я сам тоже оказался на вершине, я, в известном смысле, побывал бы там дважды. Но ведь не все мечты в экспедиции сбываются, думал я.

Отступились ли мы? Нет! Во время разговора я молчал. Пусть сначала выскажется вся группа. Да, муссон, видимо, надвигался, но погода могла продержаться еще несколько дней. Утром увидим: может быть, пойдем?!

Кислорода действительно не было, но шерпов можно еще было вернуть назад из лагеря II. Ведь если говорить о завтрашнем дне, то я предусмотрел возможность еще одного штурма, к примеру, силами двойки. Беспокоило одно: оставит ли штурмовая группа палатку на биваке у вершины? Нам тогда было бы значительно легче. Но Войтек не знал, сможете ли вы оставить одну из палаток. Он не объяснял, почему. Мы терялись в догадках: в чем тут дело? Может, высота так на него повлияла?»

Соболь после спуска с гор:

«В тот день я добрался до Биратнагара. Знакомый врач из местной больницы уже знал о вашем успехе. Утром по радио он слышал последние известия.

Я прежде всего был удивлен, кроме того, меня обуревали два других чувства, трудно сказать, какое больше: большу­щая радость и ужасная досада, что меня на вершине не оказалось. Значит, вы все-таки поднялись!.. Меня подвел мой строго рационалистический подход к проблеме, побудив­ший меня принять решение покинуть экспедицию. Я упрек­нул себя в том, что не поставил на карту все ради того, чтобы остаться с вами и осуществить наш план.

Ведь я столько сил вложил в эту экспедицию, столько времени ей отдал!.. Но, когда я решил спускаться, шансы на покорение Кангбахена действительно были ничтожны. Я уходил, взвесив все «за» и «против», уверенный, что поступил правильно, памятуя как о согласии Петра, так и о том, что не понизил потенциал группы, возможно штурмующей вершину, так как на мое место имелось немало желающих, притом достаточно сильных.

Да, я жестоко просчитался. Я подвел себя, а возможно, еще и других.

И я принял решение вновь вернуться сюда».

27 мая

—Марек! Весек! — отрывистый настойчивый голос снару­жи подействовал на меня отрезвляюще.

—Что? Который час? — Я лениво потянулся.

—С Юзеком плохо! Одевайтесь! Мы должны выйти еще до рассвета! Через минуту я принесу вам суп. — Я узнал взволнованный голос Рубинека.

Я тотчас же стряхнул с себя остатки сна.

Заскрипел снег. Значит, Рубинек ушел! Я даже не успел спросить, что значит это «плохо». Зажег налобный фонарь и принялся поспешно натягивать носки, гетры, потом штаны. Было около пяти. Минуты через две в рукаве палатки появилась рука с котелком.

—Збышек! Збышек! Постой! Что случилось?

—Юзек почти без сознания, абсолютно беспомощен. Не в состоянии есть. Несет чепуху... Это горная болезнь... Необхо­димо немедленно спустить его ниже.

Из истории гималайских экспедиций все мы знали, что самое главное в подобных случаях — срочно эвакуировать больного вниз или же дать ему кислород. Но кислород имелся только в лагере IV. Надо спешить!

Мы выхлебали котелок молочного супа, вскипятить чай времени не было. В лихорадочной спешке, волнуясь, стали укладывать рюкзаки. Усталость и вчерашние эмоции, а теперь еще тревога и проклятая теснота «турни» давали о себе знать приступами внезапного удушья.

После шести мы выбрались из палатки наружу. Уже светало, шел легкий снег. Со вчерашнего дня его прибави­лось сантиметров на пятнадцать.

Парни суетились возле «высотного», Вальдек ликвидиро­вал подстраховку. Войтек дополнительно загружал рюкзак. Я подошел к Вальдеку.

—Вечером, брат, он еще был в форме. Собирался сегодня отправиться на вершину, расспрашивал, каким маршрутом идти, разговаривал, ел. Даже ночью выходил по нужде. Завтрак мы стали готовить очень рано, обеспокоенные вечерним снегопадом. После него терраса будет лавиноопас­ной, необходимо успеть спуститься до восхода солнца как можно ниже. Тут и выяснилось, что Юзек в полубессозна­тельном состоянии, сонный, не может удержать в руках кружку с молоком. Когда я будил его, он вообще не реагировал! — Вальдек заикался от волнения. — И нам надо поторопиться, чтобы нас не настигло солнце. Иначе это может плохо кончиться...

Слова Вальдека, его ломающийся, взволнованный голос, тревога на лице не на шутку напугали меня. Значит, положение действительно серьезное, если даже Вальдек, всегда спокойный Вальдек, не скрывает смятения и страха.

Через четверть часа мы были готовы. Рубинек и Вальдек помогали Юзеку выйти из палатки. Это и в самом деле была страшная картина, когда его — неподвижную куклу — выволакивали на снег.

—Наденьте ему очки! — крикнул кто-то.

Толстая, закутанная в несколько пуховых курток фигура в белых очках, в капюшоне, закрывавшем половину физионо­мии... И это Юзек?! Поддерживаемый коллегами, он прошел несколько шагов и тяжело, без звука, рухнул в снег.

—Куда... вы меня... тащите? Дайте поспать... Оставьте меня здесь... Никуда я не пойду... Я спать хочу! — доносилось из-под капюшона. Он выговаривал это тоном избалованного ребенка.

Боже, и это — Юзек?

—Юзек! Братец, что с тобой? — Я почти кричал ему в лицо, потрясенный этой невероятной метаморфозой. Но его лицо было лицом отсутствующего, погруженного в свои страдания человека.

—Я хочу спать... Оставьте меня... здесь...

Кажется, он даже не слышал моих слов.

Всех нас это страшно взволновало. Надо тотчас же спуститься вниз! Только как? Сможет ли он идти?

—Поддерживайте его! Пусть не сидит на снегу!.. У кого еще есть веревка?.. Разберите по рюкзакам его вещи! — перемешивались крики, просьбы, распоряжения.

Мы добавили его вещи к своим; рюкзаки снова стали тяжелыми. Все лихорадочно суетились между двумя палат­ками, полные тревоги.

—Марек, Весек, захватите с собой «турню»! Палатка нам может еще понадобиться, — лихорадочно призывал нас Вальдек.

Я уже уложил рюкзак и с неохотой принялся сворачивать «турню». Смерзшееся полотно не повиновалось, а, когда я начал сражаться со стойками, пол лопнул, однако выдернуть стойки так и не удалось.

—Бессмысленно! Это не палатка, а рухлядь. Развалится окончательно, как только я начну ее свертывать. Она разорвалась и отяжелела ото льда. Не стоит с ней возить­ся! — У меня не хватило духу признаться, что я просто не
в силах волочить ее вниз.

С минуту еще продолжался спор, брать или не брать палатку. Наконец его прервал Рубинек. Он в категорической форме заявил, что мы должны идти налегке. Учитывая состояние Юзека, необходимо выбраться как можно быстрее, чтобы к вечеру добраться до «четверки». Следующий бивак может оказаться для больного последним. Вальдек замол­чал, но не выглядел убежденным.

Начало светить солнце, становилось тепло. Только бы погода нам благоприятствовала!

—Войтек, ты договорился с Доктором и с Петром?

—Да. Они тотчас же с кислородом выходят нам навстре­чу. Мы должны спускаться по кулуару прямо вниз, огибая скальное ребро. Они будут прокладывать траверс через террасу, горизонтально. Просили выходить на связь каждые два часа.

Збышек начал руководить. Без лишних слов, без дискуссий мы выполняли его указания.

—Привяжите его! Каждый из нас страхует Юзека на индивидуальной веревке. Двое по бокам, двое выше, на длинных концах!

К страховочному ремню Юзека мы подвязали пять вере­вок. Вальдек и я держали его на длинных концах, Войтек и Весек жестко страховали с обеих сторон. Ниже Юзека шел накоротко связанный с ним Рубинек.

Вышли мы сразу после семи. Обрывистый склон сбегал вниз, в направлении кулуара. Весек и Войтек волокли Юзека по снегу, Вальдек и я страховали сопровождающих с по­мощью ледорубов. Мы спускали Юзека как безжизненный куль, в свежевыпавшем снегу образовывалась борозда, а впереди снежная масса вздувалась бугром. До скал на краю кулуара мы добрались быстро.

—Видите! Идут!

Далеко слева на траверсе видны были четыре темные точки. Юзек постепенно приходил в себя. Становилось все солнечнее и теплее. Круто нависший снег в кулуаре грозно поблескивал на солнце, терраса выглядела малопривлека­тельно.

—Ну, панове, двинулись, — поторапливал нас Вальдек. — Около полудня станет лавиноопасно.

По обрывистым скалам я спустился в кулуар, поднялся по нему выше и занял позицию. Вальдек страховал еще и с самой кромки.

—Следите за Юзеком, под снегом камни, — рычал я.

Они спустились удачно. В кулуаре снежный слой был

толще, нежели позавчера. Черт возьми, ну и нападало! Толь­ко бы не съехать отсюда вместе с лавиной!

Начался спуск по кулуару. Мы брели по колено, по пояс в снегу вниз, к террасе. Юзек двигал перед собой толстую снежную подушку Он пытался нам помогать, отталкиваясь руками. Мы страховали попеременно, когда Вальдек удерживал всех на веревке, я заходил вперед, занимая ниже страховочную позицию. Рубинек пробивал дорогу, Войтек и Весек волокли привязанного Юзека, придерживаясь нужного направления.

Прошло всего два часа, но нас стала донимать усталость. Мы валились в снег, задыхаясь, тяжелые мешки перева­ливались через наши головы. Ужасное солнце отбирало остатки сил. Появился туман.

—Когда же они придут? — Четверка Петра исчезла из наших глаз за скальной грядой, ограничивающей кулуар. — Когда же они покажутся?

Юзек тихо стонал, сердце разрывалось, но как облегчить его участь? Через несколько часов, страшно измученные, отупев от солнца, мы выбрались из кулуара.

Время подходило к двенадцати. На привале Войтек извлек из рюкзака радиотелефон.

—Что случилось? Почему, черт подери, не выходите на связь? — донесся до нас взволнованный голос Доктора.

—Нам очень тяжело... Мы не в состоянии останавливать­ся в определенные часы и доставать радиотелефон, — пояснил Войтек.

Минуту спустя из базового лагеря отозвался Збышек Сташишин. Из беседы с ним мы узнали, что спасательная группа направляется слишком высоко. Они должны спустить­ся и вести к нам траверс горизонтально.

Нужно было снова продолжать путь, взять левее, так мы быстрее встретим ребят с кислородом. Только теперь нача­лись настоящие трудности. Транспортировка наискось по склону превосходила наши возможности. Мы хрипели под тяжестью рюкзаков, изо всех сил сжимая в руках веревки, от которых ныли руки и плечи. Время шло, но конца дороги не было видно. Мы проглядели все глаза, высматривая коллег, но перед нами белело только затянутое дымкой пустое пространство террасы.

—Нам не справиться! — Я повалился в снег, перед глаза­ми плыли темные круги. Рядом дышал, как выброшенная на песок рыба, Весек.

—Когда это кончится?! Неужели они никогда не придут?!

За спиной у нас свыше четырехсот метров расщелины и порядочный отрезок на склоне, но перед нами еще целые километры траверса по снежному откосу. Жара отнимала у нас последние силы.

—Юзек! Юзек! Помоги нам! Попытайся идти! — Мы чуть ли не молились на него.

Он пытался это сделать. Ступал шаг или два и валился в снег. Мы волокли его дальше, покуда могли, пока наконец не падали сами. Дико хотелось пить. На террасу опустился туман, сквозь него пробивалось палящее солнце. Ужасная жара. Безрассудно, не в меру поглощали мы снег, тщетно пытаясь утолить жажду.

—Войтек, свяжись с ними! Почему их не видно? Может, утром нам просто показалось? Почему они едва-едва тащат­ся? Прошло уже шесть часов. Ведь нам одним не управить­ся! — перемежались возгласы обиды и отчаяния. Мы извлек­ли радиотелефон.

—Алло, Петр... Алло, Анджей... Алло, спасательная груп­па, отзовитесь!

Ответом было молчание.

—Говорит база, говорит база! Слышу вас хорошо, — неожиданно донесся до нас голос Збышека Сташишина. — Я только что разговаривал с Петром. Не знаю, почему они вас не слышат. Возможно, мешают скальные ребра. Вижу обе группы в бинокль. Они уже близко, близко от вас. Я попытаюсь направить их по верному пути. Немедленно связываюсь с ними. Как Юзек, что сообщить Доктору?

—Они уже близко! — Я готов был разрыдаться от счастья. Но пока что мы должны идти! Быстрее! Ведь у нас нет

палаток. Надо добраться до «четверки» любой ценой.

Мы передвигались медленно. Юзек вел себя очень муже­ственно. С невероятным упорством он пытался пройти несколько шагов, поддерживаемый снизу и сверху, падал в снег, и все начиналось снова.

—Левой. Теперь правой, еще шаг! Чуть выше! — под­сказывали мы ему.

Он был уже в полном сознании. И очень хотел нам помочь. Его физиономия искривилась в нечеловеческой гримасе усталости и боли.

—Проклятие! Я почти... не в состоянии идти... Ногу просто рвет.

Время шло, а мы по-прежнему держали путь наискось, влево, по глубокому, рыхлому снегу. Было около трех. Нас уже сломила усталость, через каждые несколько минут мы падали во влажную белизну вместе с нашим больным, но продолжали продвигаться в направлении спасательного ла­геря IV. Увы, никто не появлялся в пределах нашей видимо­сти. Язык, рот вспухли и потрескались — это оттого, что мы поглощали снег. Брюки давно успели промокнуть, и ощути­мый холод охватывал икры и ступни.

«Что будет, если нас здесь настигнет ночь?! Отморожен­ные ноги! Пусть же наконец явятся коллеги! Пусть заберут Юзека! Ведь мы подыхаем от усталости: за спиной у нас — вершина! Почему их нет?» Во мне говорил только подсознательный, звериный страх и жажда, чтобы кто-то облегчил мою участь, взял мой рюкзак и веревку, позаботил­ся о Юзеке, чтобы наконец появилась палатка, в которую можно забраться и отдохнуть.

Наступили сумерки. За плечами у нас — десять часов мучительного пути. Мы засомневались, сумеем ли вообще отыскать сегодня друг друга в беспредельных снегах террасы.

—Хоп, хоп!.. Хоп!.. Хоп!..— орали мы как сумасшедшие. А вдруг они за грядой? Никто, однако, не отзывался.

—Покричим еще! — настаивал Войтек.

Мы были бессильны перед лицом этого бескрайнего снеж­ного пространства. И не могли понять, почему наши коллеги еще не добрались до нас. Мы должны идти! Любой ценой надо пытаться это делать. Иначе... не избежать трагического исхода! За ближайшим ребром должен быть лишь отрезок пути по снежному полю и лагерь. Да, там должен находиться лагерь!

Глубокий снег уступил место твердому фирну. Склон становился все круче. Недалек был уже край террасы и почти двухкилометровый обрыв над лагерем II. Под тонким слоем пушистого снега появился лед. А это крайне опасно.

Вместе с Вальдеком мы удерживали всю четверку на ледорубах, а они не могли найти места, где можно было бы примоститься. Наконец нашли точку опоры. Но как теперь выбраться за пределы ледового поля? Войтек сделал попыт­ку, но отступил. Я прошел несколько дальше, но они, видимо, не верили, что я сумею удержать всех пятерых на ледорубе. Вальдек достал молоток и ледовые крючья, вбил несколько штук, спустил коллег ниже, а потом принялся выделывать акробатические номера, чтобы добраться до нас. Уже темне­ло, стал прихватывать мороз. От скал нас отделяло, возмож­но, каких-нибудь сто — сто пятьдесят метров. И тогда мы увидели Петра с Анджеем. Они стояли тут же, рядом, ниже гряды.

—Давайте сюда! — кричали они.

—Идиоты! Это вы идите сюда! Здесь сплошной лед! Вы должны были добраться до нас уже давно. Должны были помочь нам. А теперь, когда у нас под ногами ледяной обрыв, они кричат: давайте сюда! Постукайте себя по лбу, — кричал я.

Полчаса спустя, страхуясь при помощи крючьев, которые укрепил Вальдек, мы спустились под скалы. Было уже шесть.

—Почему так поздно? — накинулись мы на них.

Но вопросы были излишни. Стоило взглянуть на них, чтобы понять, что и они хлебнули горя. Постаревшие от усталости лица, бессмысленные взгляды.

Юзек уже сидел на рюкзаке. Доктор достал кислородный баллон, аппарат, мундштук, потом потянулся к аптечке.

—Где ваша палатка? — поторапливал он нас.

—У нас ее нет... Возьмите Юзека к себе... Наша палатка осталась наверху.

—Что?! У вас нет палатки?! — У него прямо сперло дыхание. — И у нас нет...

Не было сил выяснять теперь, как получилось, что и мы, и они понадеялись на то, что другая группа тащит с собой палатку. Впрочем... сейчас все это уже не имело значения. Сделалось совершенно темно. Нам предстояло ночевать в снегу, но если бы речь шла только о нас, мы, вероятно, не предприняли бы ни малейшего усилия. Но как помочь Юзеку? Ведь он может просто не выжить.

Рубинек принялся долбить ледорубом щели под скалами, образующими основание выступа.

—Идите сюда! Выроем пещеру!

Через минуту он, а потом и Вальдек скрылись в туннеле под снегом. Мы в полной апатии сидели возле Петра, трясясь от усталости и холода. Ломило головы и мышцы.

Явился Доктор.

—Панове, всем буметан против обморожения, — протянул он нам какие-то таблетки.

Безвольные и равнодушные, мы глотали их. Петр извлек из рюкзака термос с питьем. Мы жадно протянули руки.

—Это... только... для Юзека... У меня... тоже весь день... во рту... не было ни капли... — Он говорил хрипло, с большим трудом. — Я совершенно задыхаюсь. Не могу откашляться.

—Может, у тебя найдется что-нибудь перекусить?

—Конфеты, шоколад, сушеные фрукты.

Прошло несколько минут, четверть часа. Я отправился помочь коллегам. В пещере, однако, невозможно было уместиться. Юзек уже лежал в спальном мешке, рядом с ним расширяли яму Збышек, Вальдек и Войтек. Для нас здесь места не оставалось.

—Весек! Надо копать другую пещеру!

Петр, смертельно измотанный, безразличный уже ко всему на свете, завернулся в спасательное полотнище из алюмини­евой фольги, разложил на снегу веревки и рюкзак и молча повалился на них.

Было уже около одиннадцати, когда нам удалось вырыть небольшую нору под скалами. Мы расшнуровали ботинки и улеглись на рюкзаки. Хорошо, что Юзек уже под опекой Доктора...

Будет чертовски холодная ночь. Но мне наплевать на это…

Вальдек:

«Я проснулся около двух часов ночи. Рубинек, кажется, тоже... В четыре, может быть в пять, он стал разогревать манную кашу и молоко. Когда пора было завтракать, выясни­лось, что с Юзеком плохо. Он немного поел, но, кажется, чисто подсознательно, ложка вываливалась у него из рук... Он все время хотел спать. Я покрикивал на него, чтобы разбудить, но безуспешно. Когда я энергично принялся за дело, то обнаружил, что это полная детериорация. Мы дали вам в это время котелок с кашей, Рубинек отнес его, а я начал быстро собираться. Юзек стал пороть чушь, теряя сознание.

Дата добавления: 2015-08-21