Формы власти 4 страница

Герой — человек, способный преодолевать конечность, ограниченность за счет предельной мобилизации собственных ресурсов в решении неординарных, в полном смысле слова непосильных задач. Быть суперменом и одновременно героем нельзя. Герой — человек рядовой, однако действующий за гранью возможного.

Некогда в порыве отчаяния Н. Чернышевский утверждал: в России — сверху донизу — все рабы. В подобной универсальной редакции эту мысль как адекватную, разумеется, принять невозможно. Верно: в России рабов много, но отнюдь не все — рабы, о чем мы узнаём в том числе и сегодня.

Вакханалия насилия, прибегая к слогу Солженицына, канализация лагерного социализма, заглатывающая и переламывающая «простых советских людей», и та не разлилась по стране сплошным безнадежным половодьем рабства. В безбрежных потоках надломленных попадались ручьи, ручейки, ручеечки, капельки несгибаемых, кто не жертвовал самостью, находил внутреннюю способность противостоять жесткой и жестокой агрессивной тоталитарности. Сохраняя достоинство, честь, свободу совести, несгибаемые становились оплотом оппозиционерства — неравной, заведомо обреченной, а потому в высшей степени героической борьбы с властью.

Тоталитарное общество гомогенно лишь на поверхности. В чреве же его бурление. И у сталинизма были противники. В политике — участники и представители «антипартийных» блоков, делегаты XVII съезда ВКП(б), голосовавшие против «гения всех времен и народов», Раскольников, Рютин...; в литературе — Платонов, Зощенко, Булгаков, Мандельштам...; в науке — Вавилов, Рапопорт...; в армии — Тухачевский, Гамарник, Рычагов...; в молодежной среде — деятели воронежской организации...; позже — диссиденты, правозащитники, катализирующие «выдавливание из каждого из нас раба» (Сахаров, Григоренко, Галич, Габай...). За что ратовали антитоталитарии? В политике за избавление от двух напастей. Внизу — от власти тьмы, вверху — от тьмы власти. Для оптимального движения, как известно, нужны парус и руль. У нас был, а во многом и остается один руль — сплошное (и мало компетентное) руководство. Культ власти, парализовавший животворные процессы самоорганизации общества, повлек у нас:

— внизу — распад производительного, продуктивного потенциала, о чем свидетельствует отсутствие заинтересованности в труде (последняя выполненная пятилетка — восьмая);

— вверху — вседозволенность, бюрократизацию, сословность, иерархизацию; как и предвидел Бакунин, бесконтрольное правящее меньшинство представляет не народ, а себя и свои притязания на управление народом, мало-помалу оно превращает его в «управляемое стадо»³². (Уже в 1939 г. Троцкий отмечал, что в СССР верхушка, составляющая 11—12% населения, получает около 50% национального дохода. В США же высшие слои, насчитывая 10% населения, получают приблизительно 30% национального дохода.)

В экономике — за многообразие форм собственности, внедрение олиго-политически-конкурентных начал, отмену эгалитаризма, милитаризации трудовых отношений, развитие системных признаков товарного производства — рынка, торговли средствами производства, ориентации на прибыль, свободу ценообразования. Хозяйственным оплотом тоталитаризма была и остается государственная монополия в производстве. Осознавший это горячий поборник последней Троцкий вынужден был изменить свои взгляды. Он признавал: «В стране, где единственным работодателем является государство, оппозиция означает медленную голодную смерть. Старый принцип: кто не работает, тот не ест, — заменяется новым: кто не повинуется, тот не ест». Отсюда, если залог человечности — демократизм, если залог демократизма — свобода, то залог свободы — экономическая независимость.

¹¹ Бакунин М. А. Избр. соч. М., 1919—1920 Т. 1 С. 294

В науке — за интеллектуальную свободу. Гносеологический стержень интеллектуальных занятий — начало достаточного основания, следование которому позволяет с должным правом утверждать о том, что есть, — что оно есть, а о том, чего нет, — что его нет. Идеологический каток тоталитаризма разрушает механизм действия этого начала. Закон достаточного (разумного) основания подменяется законом конъюнктурного основания, дезавуирующим любые не укладывающиеся в прокрустово ложе партийных идеологем продукты науки.

В третьем рейхе воевали со специальной теорией относительности, усматривая в ней «семитское подрывание основ христианской и нордической физики». У нас также воевали с этой теорией, объявляя ее «не согласующейся с диалектическим материализмом». Вообще тоталитаризму свойствен антифундаментализм, выражающийся в узколобой прагматичности, недоверии к «чистым» исследованиям. Разрыв с тоталитаризмом по этой причине определяется признанием самоценности, надыдеологично-сти истины, смирением перед объективностью, готовностью на отречение во имя ее.

В идеологии — за веротерпимость, политический плюрализм, легитимизацию оппозиции. Чтобы лишить большинство независимого мышления, достаточно заставить молчать творческое меньшинство. Последнее составляет задачу специальных декретов, указов, законов, подзаконных актов, придающих государственный статус определенным видам взглядов. В гитлеровской Германии, скажем, был издан закон о единой для всех идеологии — «Gleichschaltungsgesetz», нормирующий мировоззрение (ср. с гипертрофированной ролью марксистско-ленинской идеологии в нашей жизни). Отсюда — казарменность частной духовной жизни.

Недалеко ушла от нее и духовная жизнь общественная. Причина ее инфернальности — отсутствие оппозиции, которая, исключая лояльность в качестве высшей социальной ценности, играет роль гаранта необратимости нововведений. Просматривающаяся при тоталитаризме непоследовательность реформаторства, нейтрализуемость политических модернизаций в любых аспектах — в неограниченности действий контрреформаторов, не связываемых в своих антигражданских инициативах какой-либо официальной критикой. Поэтому историческая обратимость, зыбкость, шаткость, недолговечность реформ -— шиболеты тоталитарной социальности, которая нетерпима ко всяким видам направленной, необратимой, т. е. прогрессивной изменчивости.

В области прав человека — за становление правового государства, верховенство формальных прав, гарантии фактического равенства граждан перед законом. В тоталитарных социумах популярно противопоставление

правового государства справедливому государству. В первом, как утверждалось, проводится принцип отсутствия юридических привилегий, во втором практикуется «неформальный» подход к субъектам права в зависимости от обстоятельств (учет которых — компетенция власти). Согласно классическому разъяснению А. Дайси правозаконность означает прежде всего абсолютное главенство, или верховный авторитет, официально действующего законодательства, а не произвольных распоряжений властей и исключает не только произвол со стороны правительства или предоставление ему каких-либо исключительных прав, но даже наделение его широкими дискреционными полномочиями.

Осуществляемое при тоталитаризме ущемление верховенства формального права (можно ли осудить представителя номенклатуры? и как это сделать?) влечет деспотию. Человек свободен, когда повинуется не людям, а закону. Этот принцип вслед за Вольтером (и позже Кантом) проводили и воспроизводили все, кому дороги судьбы Свободы и Закона, но, конечно, не тоталитаристы, которые, отметая превентивные «правила игры», по сей день настаивают на предоставлении властям чрезвычайных прав действия «по существу ситуации».

«Именно в культуре, — говорил Л. Брауэр, — заключается победа. Неизвестно, что может восторжествовать... трусливый расчет или героизм»³³. Культура -— категория надвременная, эпохальная. В соответствии с универсальным законом развития человеческого духа — законом восхождения от абстрактного к конкретному — культура в любом случае побеждает. Побеждает в итоге, в перспективе, в тенденции, в принципе. На локальных же ее интервалах, рубежах промежуточных — чередующееся торжествование то трусливого расчета, то героизма. Резюмируя мысли на тему последнего, подчеркнем: бытие героев — не созвучно времени, оно стоит как бы над ним, — обращено к лицам, но открыто народам, потому благоговение перед героями растет с расстоянием, наполняя уверенностью: пока есть герои, есть будущее, культурный поток не иссякнет.

Аутизм. «С недоумением спрашиваешь себя, — как бы предвидя значимость данной темы для нашего времени, еще в прошлом столетии предлагал задуматься Салтыков-Щедрин, — как могли жить люди, не имея ни в настоящем, ни в будущем иных воспоминаний и перспектив, кроме мучительного бесправия, бесконечных терзаний, поруганного и ниоткуда не защищенного существования? — и, к удивлению, отмечаешь, однако ж жили!» Жили... Но как? Каноном бытия огромного молчаливого большинства населения — не апологетов и не героев, — которое составляли команды

33 Brouwer L. E. J. Lcven, Kunst en Mystick. Delft, 1905. Biz. 22—23.

Гулага, репрессированные, ссыльные, безвинно осужденные и многие, прямо не пострадавшие, но ущемленные, придавленные обстоятельствами, в себя ушедшие социальные аутсайдеры, не пустые и не бессодержательные, а не желающие или не могущие разделить и принять навеваемые агрессивной действительностью, умозрениями сталинского идеологического фидеизма принципы жизни, — каноном бытия этих людей — участников и соучастников событий поневоле — была заштатная философия нарочитого ухода от широких контактов с обществом, философия пигмеев, не одержимых комплексом Герострата: «не высовывайся». Да и как иначе, «объективно жизнь в тоталитарном обществе тяжела и опасна. Человека пугают внешними и внутренними врагами, ему действительно угрожает голод и внезапный арест. У него нет дома, имущество его сведено к минимуму, его связи с миром от него не зависят, и ничто в его жизни не гарантировано от вмешательства государства»³⁴.

Представителями Франкфуртской школы введено понятие «авторитарная личность» с такими чертами ментальности, как преклонение перед властью, отсутствие сомнений в ее правоте, пресмыкание перед вышестоящими, жестокость и подавление нижестоящих и т. п. Обсуждаемый типаж в отличие от указанного правильно квалифицировать как «апатично-инертную личность», безусловно не приемлющую заложенную в тоталитаризме специфическую плату за «безопасность и прогресс», которая обобщенно выражается «нарушением прав человека», но не имеющую внутренних резервов заявить свой протест.

Разумеется, уважать этих людей не за что. Однако и презирать их невозможно. Исключительный человек идет на борьбу — человек-подвижник, чувствующий в себе достаточный запас мужества, воли, интеллекта. Требовать же ото всех подвижничества нельзя просто потому, что большинство, пребывающее в нормальной самоочевидной рутинности (эти понятия не несут оценочного отношения) повседневной жизни, на это не способно. Уже не говоря о том, что атмосфера страха, различных видов насилия, несвободы, дезинформации, шантажа, обмана сама по себе исключала стратегию тираноборчества, утверждения идеи человеческого достоинства в массовом масштабе.

Все жили — и я жил. Все принимали — и я не выступал против. Все возносили — и я не был исключением. Проглядывающая в этой экзистенциальной линии ритуальность, мимикрия, конформизм суть не что иное, как защитная реакция индивида на всесильные обстоятельства.

34 Осмыслить культ Сталина. С. 342—343.

Власть, опирающаяся на силовую иерархию, наследственна, а с наследственной властью, как правило, воевать бесполезно. Верить же, подобно шукшинскому попу, в авиацию, механизацию и прочие плоды просвещения и научно-технического прогресса у многих не хватало глупости.

За то, что здесь происходит, ответствен не я. Так мог сказать и в действительности говорил себе каждый, неохотник входить в клетку с хищником, чья душа была соткана из смыслов 1937 г.

Представитель истины, герой не имеет права на бездействие. Но не таковы были эти люди, которые не хотели жить и не могли умереть, а потому ждали. Ждали финала тоталитарного трагикомического квипрокво: не всё для людей, а люди для всего.

Дата добавления: 2015-08-21