Дервиш как духовный вождь

Сведения о детстве и юности Бурхан-ад-дина рас­пространяю гея почти исключительно в арабской и пер­сидской литературе, в суфизме и исламском учении о Боге. Отец представил его одному знаменитому шей­ху, который был чрезвычайно удивлен знаниями маль­чика в персидском языке и принял его в группу своих адептов — совсем как когда-то Моисей, который за­воевал симпатию старого Шуаиба⁵², говорит Азиз. В двенадцать лет мальчик овладел грамматикой, риторикой, искусством стихосложения, а также арифметикой и логикой. Затем, примерно в 1356 году, ввиду разло­жения общества, которое стало причиной многих смут, по поручению отца он предпринял путешествие, кото­рое привело его в княжество Караман. Оттуда оба на корабле отправились в Сирию⁵³. О причине этого пу­тешествия не стоит говорить, однако ясно, что пяти­десятые годы в Кайсери были периодом политическо­го беспокойства, так как Эретна, князь в Кайсери и в середине четырнадцатого века самый могущественный человек в центре Анатолии, в 1352 году умер, а его сыновья стали спорить из-за наследства. Семью Бур­хан-ад-дина, включенную из-за брачных союзов в ру­ководящую прослойку, эти события, должно быть, за­тронули. То, что его отец в Дамаске обсуждал положе­ние с уполномоченными мамлюков, можно предполо­жить, так как приблизительно за два десятилетия каирскому султану удалось расширить свое влияние до Центральной Анатолии. Эретна, который когда-то со­стоял на службе у ильханского наместника Кобана, возвысился под прикрытием мамлюков до правителя Сиваса, а позже Кайсери. Он мог использовать египетско-ильханское соперничество, когда после смерти Абу Саида (прав. 1317-1335) началась борьба за вла­дение империей, основанной Хулагу. В 1337 году Эрет­на признал господство султана мамлюков ан-Насир Му­хаммеда (прав. до 1340)⁵⁴. Эта связь с Египтом валена для понимания политики Тимура в Анатолии, так как он хотел реставрировать империю ильханов и изгнать «диадохов».

Четыре месяца Бурхан-ад-дин жил тогда в Дамас­ке; затем он отправился назад в Кайсери, где снача­ла жил уединенно своими исследованиями, будто бы уже в молодые годы окруженный значительным ко­личеством учеников. Его отец занимал должность судьи; Бурхан-ад-дин, вероятно, часто замещал его. Однако эта спокойная жизнь продолжалась недолго; уже в 1358 году он снова должен сопровождать своего отца в поездке на чужбину. На этот раз путь шел через Сирию в Египет — совпадение с жизнью Мухаммеда, считает Азиз, так как и тот в своей юности отправ­лялся, правда, вместе со своим дядей, в чужую стра­ну, а именно в Сирию. В Египте Бурхан-ад-дин не­смотря на болезнь занимался юриспруденцией, тол­кованием Корана и геометрией. Но потом он узнал, что знаменитый ученый Кутб-ад-дин ар-Рази находит­ся в Дамаске. Какой удобный случай! Он немедлен­но поспешил в Сирию и удостоился чести послушать его. Полтора года учебы у Кутб-ад-дина, в которые он прорабатывал его собрание сочинений по толкова­нию Корана, возместили все предыдущие усилия, го­ворил Бурхан-ад-дин, бросая взгляд на прошлое⁵⁵. Впрочем, он тогда посвятил себя медицине, направ­ляемый Мухаммедом Нили, обработку «Канона» Ави­ценны которого тот читал.

Бурхан-ад-дин дальше рассказывал: «Анатолийс­кий дервиш в залатанной одежде участвовал в за­нятиях Сайда Мухаммеда Нили, но всегда оставал­ся на некотором расстоянии. Мухаммед постоянно окликал его: «Эй, анатолиец! Прочитай-ка нам га­зель!» Дервиш декламировал несколько стихов... Джелал-ад-дин Руми⁵⁶ и Сайд Мухаммед дали ему несколько разменных монет и приветливо говорили с ним. Однажды кто-то сказал в кругу: «Этот дер­виш — «господин нашего времени». Никогда он не бывает без божьего волнения, он излучает благоу­хание святости!» Присутствующие, неприятно по­раженные, дали отпор этой точке зрения, но мое сердце это тронуло, моя душа была согласна с этим словом». Смысл этого рассказа позже будет ясен ⁵⁷.

Встречи с такими людьми, которые общались с ми­ром скрытого, в будущем образовали вехи жизни Бурхан-ад-дина. В 1365 году со своим отцом он от­правился в утомительное путешествие к святым мес­там ислама в Хиджазе. В Мекке он натолкнулся на суфия и учителя единственности бытия Акшахри, человека, о котором говорили, что у него есть спо­собности творить чудеса. Он взял мальчика из Кайсери за руку, повел его мимо всех тех мест, в кото­рых слышатся молитвы, вымаливая благословение Бога — неизменный дар милости Бурхан-ад-дину, уже часть выполнения того предсказания, которое было передано двенадцатилетнему мальчику во сне, а так­же четкое указание на духовную близость к Аврааму и Мухаммеду⁵⁸. Обоим, как звучит это в исламской легенде, уже в детстве и юности открылась их избран­ность, было объявлено их будущее задание.

Отец Бурхан-ад-дина умер на обратном пути в Ма­рат ан-Нумане. Снова мы наталкиваемся на неизвес­тное, когда спрашиваем о причинах этого паломни­чества. Конечно, оно служило исполнению религиоз­ного долга, но для личностей, которые стояли в цен­тре политической жизни и которые всегда должны были выстоять в борьбе с соперниками, путь в Мек­ку слишком часто был также бегством от врагов, мести которых они, должно быть, боялись. Во всяком слу­чае, Бурхан-ад-дин не вернулся на родину, а искал убежища сначала в близко расположенном Алеппо. Только через некоторое время рискнул он вернуться в Кайсери, где его будто бы с радостью встретили, и как сын умершего судьи он пользовался некоторым уважением; однако господа более высокого ранга от­неслись к нему враждебно. И пророка Мухаммеда в начале его деятельности любили только простые люди, отмечает Азиз. Только через год могущественные мужи города изменили свое отношение, Бурхан-ад-дина пригласили на работу в управление судьи, где он имел большие заслуги в борьбе за новый порядок благочестивых учреждений и улучшение морали но­тариусов⁵⁹. На завещания, которыми поддерживались общеполезные и религиозные учреждения, направля­ли свои жадные взгляды правители, а нотариусы, услугами которых нужно было пользоваться даже при мелких правовых сделках, были не только в Кайсе­ри настоящим бичом.

Сын Эретны Мухаммед, которому угрожал его брат и военачальники, стремившиеся к свободе, был к Кайсе­ри нерешительным правителем, и ею власть закончилась внезапно в 1365 году, когда он пал жертвой одного нападения. Это было как раз в то время, когда Бур-хан-ад-дин достиг своих первых успехов по службе.

Он сообщил своими собственными похожими на жемчужины словами: «Во время тех ужасных собы­тий в Кайсери появился анатолийский дервиш, ко­торого я видел в Дамаске, и неожиданно взялся за дело, которое разбиралось в момент его появления, хотя он не мог о нем услышать и узнать. И он точно изложил это дело. Присутствующие удиви­лись этому озарению и были ошеломлены. А я, ко­торый узнал его и верил в его чудесную силу, был поэтому глубоко взволнован, и ощущение, что я был его адептом, укрепилось в моем сердце. Каждый раз эта вера удваивалась. Прибытие дервиша вызвало в моем характере непоколебимое спокойствие, ра­достное облегчение; темнота и мрак были вытес­нены светом и прозрачностью. Наконец, он совер­шил так много святых чудес, что все волнение мыслей, которое из-за него появилось, выразило только те (внутренние изменения), все без исклю­чения. И когда во время встречи ему задавали во­просы на разные темы, он всегда давал правильные ответы и высказывал то, что в зависимости от об­стоятельств соответствовало истине, долго не раз­думывая. Он имел обыкновение часто говорить, что не тот является сердечным другом, кто в счастье становится твоим спутником... а...тот, кто в суровые времена, полные опасности, выполняет по отношению к другу долг настоящей поддержки... чтобы исполнить так а подобающей форме то, что является делом братства, мужского достоинства и рыцарства...»

Не только Бурхан-ад-дину направлял свои слова снова и снова дервиш; он сумел подобным образом так увлечь и других людей, что многие скоро были убеждены в его тесном общении с божественным, в его способности «преобразовывать образы и сворачивать пространство», даже верили, что его приказу повинуются все живые существа. Он считался для них «полюсом века»⁶⁰, вершиной иерархии святых, кото­рые большей частью неузнанными работали среди людей; без таких святых мир был бы ужасен. Бур-хан-ад-дин благодаря участию в сущности Иисуса — мы уже знаем об этом — чувствовал родство душ с дервишем, который дал понять, что тот юный судья был предназначен для трона Кайсери. Но как Мои­сей со многими «как» и «почему» боялся передать за­дание, которое дано было ему Богом, так и Бурхан-ад-дин обдумывал безобидные толкования ясных слов дервиша. Дервиш, конечно, не упустил возможности заговорить с ним, величая его королем. «Как обсто­ят дела у вашей святости? — вздыхал Бурхан-ад-дин. — Вы себя совершенно... отрезали от этих ничтож­ных дел, от этого тщеславного украшения, все при­крыли далеким наследием вашего святого стремления, все, что не имеет ничего общего с Богом!» Больше всего он хочет стать тоже дервишем, заставил Азиз сказать своего покровителя, на что ему было дано разъяснение, что каждый должен соответствовать сво­ему предназначению, а оно для Бурхан-ад-дина теперь было не в залатанной одежде.

Существуют сны, которые дают кади последнюю уверенность: громкие крики и причитания проника­ют в его ухо; он поднимается на крышу мечети, в ко­торой живет; полчища терзающих насекомых напали на город, люди молят о помощи — это как всемир­ный потоп; как закончит его Бог? Тут блеснет что-то перед глазами того, кто видит сон — длинный пояс из стали, отделанный золотом, и баязидский капюшон дервиша; он хочет застегнуть пояс, но тот слишком длинен, и это удается только тогда, когда появляет­ся дервиш и помогает ему; дервиш также натягивает ему на голову капюшон адепта Баязида Б метами, ве­шает ему на плечо колчан. «Теперь мне эти вещи под­арены с неба, почему не спадает прилив?» — «Подожди еще семь дней, пока появятся плоды!» — гла­сит ответ.

Толкование заставляет Азиза сразу продолжать: на­секомые — накипь, которая основала в городах кня­жества господство ужаса; пояс подчиненности и капю­шон дервиша — первоначальное слово «корона» — регалии власти по желанию Бога, которая связана с обязанностью послушания адепта, должны мы добавить. Длина пояса означает продолжительность правления, колчан олицетворяет деятельную силу. То, что инвес­титура произошла на крыше, между небом и землей, свидетельствует о совершенстве в религиозных и мир­ских делах; совершена она была «людьми скрытого», а значит, Бурхан-ад-Дин сможет всегда полагаться на их помощь. Другие сны такого рода усиливают это; наконец, ему является сам Пророк, и Али аби-Талиб вручает колеблющемуся меч. Теперь больше невоз­можно избежать призыва заниматься политикой⁶¹.

Дата добавления: 2015-08-21