Реабилитация

От автора: Ох, ну и задачку вы мне задали, дорогие читатели! Я теперь уже ни в чём не уверена, хотя готова отстаивать свою точку зрения и дальнейшее поведение и мысли Гермионы до хрипоты.
Не удивляйтесь, что я так скоро выкладываю эту главу. Их вообще не следовало делить. Не хочу, чтобы у вас после 25й оставался неприятный осадок.
Ещё раз скажу, что из этой сложной и, на первый взгляд, тупиковой ситуации есть выход, сами в этом убедитесь. Я не хочу создавать драму ради драмы, но ведь всё к этому шло. Гермиона загнала себя, и только она виновата в том, что не сумела сохранить ребёнка (а готова ли она была к этому? Мне кажется, что роды только бы осложнили всё, в самом деле!). А вот Люциус боролся за неё. Доктор ясно сказал - либо девушка, либо ребёнок. Разве мог он так рисковать? Потерять Гермиону? Как бы цинично ни звучало (а автор большой циник), но ребёнка ещё можно родить. А второй такой женщины, как Гермиона, нет. Поэтому выбор его ясен, а Гермиона реагировала, как мать - для неё нет ничего и никого важнее собственного дитя. Справится ли она с этим? Она не первая, и она не последняя, увы, многие женщины через это проходят. Но на всю жизнь останется шрам, осадок на душе, от которого она никогда не сможет избавиться, только приглушить. Словом, это мои личные мысли и наблюдения, я стараюсь не писать о том, чего не знаю, а с подобной ситуацией сталкивалась очень тесно. Но я могу и заблуждаться, хотя, конечно, считаю, что права. Вот.
Хочу ещё раз выразить каждому огромную благодарность за отзывы, я всегда отвечаю каждому, и прошу прощения, если ответ иногда не такой большой, как бы хотелось - вас много, а я одна. =) Но я ни в коем случае не жалуюсь, отвечу даже на сотню, честное слово, это приятно!!
Итак, логическое продолжение.
Надеюсь, не разочаровала вас, бесценные мои читатели!
Пы. Сы. Вот закончила я историю, а в душе осталась пустота. Я душу вложила в этих героев и в этот фанфик. Я в нём жила эти два месяца. Не верится, что поставила точку в 40 главе. Для меня как будто умер целый мир. Но об этом позже, я вам даже завидую - ещё 15 глав впереди!!! Кто бы отобрал у меня воспоминания, чтобы самой всё перечитать на чистую голову...

Приятного чтения!
С уважением, Софи

***

Способность двигаться Гермиона отыскала только в тот момент, когда ей показалось, что мочевой пузырь вот-вот лопнет. С трудом поднявшись, она по привычке придержала живот, которого больше не было. Всё ещё не убирая руку от своего тела, словно надеясь почувствовать мягкий толчок изнутри, она поборола головокружение и добралась до ванной комнаты.
Мысли в голове то появлялись, то исчезали. В данный момент Гермиона не чувствовала ничего, да и думала о том, что нужно помыть руки, заплести волосы в косу. Ох уж эти волосы, вечно мешают, тяжелые и непослушные! Отыскав в косметичке, которую этим утром принесла Джинни, маленькие маникюрные ножницы, Гермиона вытащила их наружу и принялась методично, прядка за прядкой, подрезать волосы почти под корень. Процесс шёл ужасно медленно, не расчёсанные пряди путались, после долгого лежания в кровати они свалялись и сбились в колтуны. Разделяя их пальцами, Гермиона выдирала собственные волосы с корнем. С некоторым изумлением она увидела в зеркале, что по лицу стекают слёзы, глаза красные и воспалённые, на нижних веках залегли тёмные круги. С левой стороны головы беспорядочно торчат обрезанные пряди, делая девушку похожей на побитую кошку. Внезапно снова вернулась способность чувствовать и думать, ноги задрожали, и Гермиона упала на пол, свернувшись калачиком на холодном плиточном полу, и зарыдала, не узнавая собственный голос. В пальцах были всё ещё зажаты ножнички, которые девушка неожиданно со всей силы воткнула себе в ладонь, и начала рывками хватать воздух от острой и резкой физической боли.
– Гермиона? – позвал чей-то голос в палате.
Она зажала себе рот рукой, стараясь не пропустить ни звука из груди, она не хотела, чтобы её нашли, ей необходимо одиночество, отчуждённость, пустота. Но громкий всхлип всё равно вырвался наружу, мгновение спустя дверь в ванную открылась, и на пороге появилась женщина, чьё лицо Гермиона ожидала увидеть меньше всего.
– Боже мой, Гермиона! – воскликнула София Вольпе, падая на колени рядом с ней и не зная, за что хвататься.
Гермиону била крупная истерика. Увидев женщину из своего радужного прошлого, девушка громко захохотала, сама не понимая, что же в этом смешного, и слёзы непрекращающимся потоком продолжали литься из глаз. В руке торчали маленькие стольные ножнички, рядом уже натекла тёмно-алая лужица. Плитка и раковина были усеяны прекрасными, но мёртвыми прядями каштанового цвета.
– Девочка моя, – София едва сумела проглотить комок слёз, в первую очередь, потянувшись за палочкой, чтобы извлечь из руки Гермионы ножницы и залечить рану. Звать целителей глупо, они могут неправильно оценить состояние девушки и напичкать её успокоительным, а ей важно самой прийти в себя, иначе она рискует сойти с ума.
– Потерпи, будет больно. Сожми мою руку, если хочешь.
– Н-не… м-мне… я хочу, ч-чтобы было б-больно…
София молча покачала головой, глядя Гермионе в глаза, и резким движением вырвала инородный предмет из маленькой ладошки. Девушка не сдержалась и громко заорала. Кровь новым потоком хлынула из раны, но София уже накладывала заклинания, которые мгновенно излечивали кожу. Через две минуты на том месте остались лишь две маленькие красные точки.
– Вот и всё, – итальянка убрала палочку в карман своей тёмно-фиолетовой мантии. – Иди сюда, дорогая, я помогу тебе подняться.
– Я не могу.
– Глупости. Ты всё можешь, но не хочешь. Гермиона, ты должна.
Наконец, она сумела принять сидячее положение на полу. Она больше не плакала, но так ослабла, что, казалось, вот-вот поднимется вверх, подобно воздушному шарику. Гермиона подняла полные страдания и боли глаза на Софию, и, ощутив острую нужду в утешении, уткнулась волшебнице в грудь, крепко обнимая её. Итальянка ласково поглаживала маленькую запутавшуюся в собственной жизни девочку по голове и спине, шептала малозначимые, но приятные слова, и какой-то осколок сердца внутри поверил, что всё когда-нибудь будет хорошо.
Они просидели так на жёстком неудобном полу больше часа, пока в теле не затекла каждая клеточка. Наконец, Гермиона чуть отстранилась и на предложение Софии вернуться в палату, согласно кивнула. Уже оказавшись на кровати, девушка почувствовала в себе расположение к разговору. Не выпуская мягкой ладони Софии, Гермиона спросила:
– Как ты здесь очутилась?
– Узнала от Лоренцо, что между тобой и Люциусом случилось, и тут же отправилась в Англию. Почему ты мне не написала?
– Разве это не очевидно? – у неё не получилась даже грустная и натянутая улыбка, губы лишь слегка напряглись. – Я ведь совсем не та, за кого меня Люциус выдавал.
– Что значит «не та»? – нахмурилась София.
Гермиона осторожно выпустила её руку, пряча глаза.
– Ты ничего не знаешь? О том, как он со мной поступил? Кто я вообще такая…
– Лоренцо что-то упоминал, но я решила, что хочу, сперва, выслушать тебя.
Гермиона пожала плечами. Какая, в сущности, разница. К тому же, девушка вдруг осознала, что за разговором получается оставаться самой собой. И она рассказала Софии всё, с самого начала, иногда возвращалась в далёкое детство, чтобы итальянская волшебница осознала всю дикость поступка Люциуса Малфоя. Когда Гермиона добралась до беседы между мужем и адвокатом, которую она услышала этим утром, слёзы снова катились из глаз. София мрачно молчала, глядя в лицо ребёнку, который, оказывается, очень давно расстался с детством, но ещё не готов к тем невзгодам, в которые коварная судьба, обычно, с головой окунает взрослых женщин.
– А теперь послушай меня, Гермиона Малфой, – София снова взяла её за руку. – То, что тебе пришлось пережить, страшно, жестоко и несправедливо, но не ты первая, не ты последняя. Ты умная девушка, красивая и молодая, твоя жизнь ещё толком и начаться не успела, когда станешь старше, ты сама это поймёшь. Ты потеряла ребёнка, и для женщины, пожалуй, нет ничего хуже. Я знаю, я сама через это прошла. Но я также знаю, что Господь Бог ничего не даёт и не забирает просто так. Тебя потрясло то, что ты слышала. Ты не должна была узнать, каким образом нерождённые дети появляются на свет. Тебе придётся жить с этим, возможно, до конца своих дней, но никогда на нашу долю не выпадает испытаний больше, чем мы в силах вынести. Слышишь меня? Ты справишься с этим. Не сейчас, пройдёт время, но ты справишься. И родишь здорового прекрасного малыша.
– Ему не нужны мои дети, – тупо ответила она. – Он ненавидит полукровок, он сказал, что утопит их…
– Теперь о Люциусе Малфое. Не мне рассказывать, что это за человек. Я не оправдываю его поступок, но я сама замужем за человеком, который очень похож на твоего супруга. И я понимаю, какими мотивами он руководствовался, когда женился на тебе. Но когда я впервые увидела вас вместе, то не поверила собственным глазам. Гермиона, я много лет знаю Люциуса. Я хорошо знала его первую жену. Он не проявлял о Нарциссе и половины той заботы, которой окружил тебя. На каждом балу, каждый день и каждую минуту он не сводил с тебя взгляда. Он полюбил тебя так сильно, что я удивляюсь, как он до сих пор не лишился рассудка.
Гермиона сухо рассмеялась. Из глаз снова катились предательские слёзы. Она покачала головой.
– Нет, София, нет. Ты видела то, что хотела видеть. Он не мог меня полюбить, если бы это было так, разве… разве он не вёл бы себя иначе?
– А теперь подумай, он хотел, чтобы так случилось?
– Разумеется, нет. Он собирался до конца жизни держать меня в четырех стенах за предмет мебели.
– Именно. Ему нужно было только твоё имя. Но случилось так, что ты вдруг сама стала ему необходима, словно воздух. Как, по-твоему, он безропотно должен был принять этот факт?
– Я… я не знаю, – Гермиона устало сомкнула веки.
– Зато я знаю. Он сопротивлялся и продолжает сопротивляться изо всех сил. Люциус никогда не признается даже самому себе, что в его сердце есть такое чувство, которое можно назвать любовью. Он может сколько угодно считать, что испытывает к тебе влечение, вожделение, похоть и страсть, но от истины всё равно не убежит.
– Мне глубоко безразлично, что он испытывает. Потому что я презираю Малфоя и всё, что с ним связано.
– Милая моя девочка, – София сжала руку Гермионы, мягко улыбнувшись. – Хотя бы ты себя не обманывай. Когда я заговорила о том, что у тебя будут ещё дети, что ты мне ответила?
Гермиона вопросительно приоткрыла глаза.
– Ты сказала, что Люциус не хочет от тебя детей, – София улыбнулась ещё шире. – Даже после боли и предательства ты думаешь только о нём, разве нет?
– Я не хочу думать о нём, клянусь. Я хочу, чтобы он остался в прошлом. Не могу больше видеть его. Да, я думаю, но простить… нет, София, я не готова ни простить, ни понять этого человека. Только не теперь, после того, как он сказал, что утопил бы нашего сына. Что же, его желание сбылось, и больше ничто не угрожает его светлому имени и чистокровному роду.
София поджала губы, осознавая, как бессмысленно сейчас убеждать Гермиону в обратном. Итальянка подняла руку, попытавшись пригладить коротенькую прядку на голове девушки.
– Милая, что ты сделала со своими чудесными волосами?
– Ты можешь это поправить?
– Нужно зелье, чтобы они снова отрасли. Я могу…
– Нет, нет, сделать их короткими. Чтобы это не было так… пугающе.
– Хорошо. Только тебе придётся сесть на табурет. Кощунственно срезать такие волосы, но короткая стрижка тебя не испортит.
– София. Я всё время слышу, как плачут младенцы.
– Не удивительно. Ты в родильном отделении.
– Прошу тебя, забери меня отсюда, иначе я сойду с ума.
– Хорошо, Гермиона. Как только я закончу с твоими волосами, мы отсюда уйдём.

***

Гермиона исчезла.
Она не присутствовала на последнем заседании, на котором было объявлено, что Люциус не виновен ни по одному из предъявленных обвинений. Сам он так же не отправился в зал суда, чтобы отпраздновать собственный триумф. Впервые победа оказалась лишена вкуса и эйфории, Люциус вдруг осознал, что ему глубоко наплевать, как закончится это дело. Он был даже готов отойти в сторону и признать свою вину, но это всё равно не помогло бы вернуть Гермиону. Теперь она была потеряна для него навсегда.
Где она проводит время, знало всего несколько человек во всём мире, но они не спешили рассказывать об этом Люциусу. Лоренцо, у которого в Англии было общее с Люциусом дело, лишь многозначительно сказал, что Гермиона путешествует в сопровождении его жены, и он сам не знает, где они находятся и как долго там пробудут. Пожалуй, так даже лучше. В компании Софии Вольпе Гермионе ничто не грозило, а ей необходимо отвлечься после всего, что произошло.
Люциус продолжал напиваться по вечерам. В последнее время к нему присоединялся Лоренцо, и они ночи напролёт вели пьяные беседы, суть которых не могли вспомнить на следующее утро. С того памятного вечера, когда София ворвалась в Малфой-мэнор и разразилась громким обвинительным криком, наполовину мешая английские слова с итальянскими, Люциус чувствовал, что его собственная жизнь неожиданно стала пустой и бессмысленной.
– Ты настоящий мерзавец, Люциус Малфой! – она ткнула пальцем ему в грудь. – О, пресвятая дева, как, скажи мне, как тебе пришло в голову сказать, что ты утопишь ребёнка Гермионы?
– Она не могла этого слышать… – краска отлила от его лица.
– Она слышала весь этот мерзкий трёп с твоим адвокатом!
– Ты ведь понимаешь, что я бы так никогда не поступил.
– Я-то понимаю! – кипела в праведном гневе София. – Но эта маленькая девочка, которой на голову свалилось такое несчастье в твоём лице, считает совсем иначе.
– Что ты от меня хочешь, София? – её гнев оказался таким заразительным, что Люциус сам начал терять терпение. – Она не станет меня слушать.
– Уже не станет, – спокойно ответила итальянка. – Ты упустил момент. Не следовало вообще оставлять её одну в таком состоянии. Нужно было оставаться у её кровати, а когда бы она открыла глаза, встать на колени и умолять, чтобы она тебя простила. Но едва ли и этого было бы достаточно.
Люциус присел на край стола, скрестив руки на груди. София принялась расхаживать по кабинету, время от времени восклицая ругательные фразы на родном языке.
– Ты за этим и пришла, чтобы вылить мне на голову ведро грязи?
– А ты считаешь, что не заслуживаешь этого?
– С чего бы? Из-за глупой нечаянно брошенной фразы?
София фыркнула и гневно воззрилась на него.
– Ты так и не удосужился познакомиться с чувством вины за столько лет?
– Удосужился. Но чувство вины – недоступная роскошь для такого человека, как я.
– Ты действительно насильно заставил эту милую девочку выйти за себя замуж?
– Полагаю, “милая девочка” рассказала тебе всю правду.
София, наконец, устала бегать по комнате и остановилась в нескольких футах от Люциуса, недружелюбно глядя ему в лицо. Голос её стал вдруг холодным и очень серьёзным.
– Ей очень плохо, Люциус. Настолько, что она может причинить себе вред. Гермиона не просто потеряла ребёнка…
София вздохнула. Что бы Малфой ни говорил о чувстве вины, он не настолько толстокожий, чтобы и дальше оставаться безразличным. Она рассказала ему о тех страшных семнадцати минутах, которые пришлось пережить Гермионе, и как вместо плача собственного ребёнка она слышала безжалостный голос доктора. Люциус слушал молча, сохраняя видимое спокойствие, но боль Гермионы вдруг стала его собственной, и с тех пор больше не отпускала. София забрала некоторые вещи Гермионы из её бывшей спальни, пообещав, что присмотрит за девушкой, и ушла, оставив Люциуса в компании страшных душевных терзаний. Ощущение беспомощности и безысходности едва не раздавило его. Он не мог оградить дорогую ему женщину от боли и страданий, которые причинил ей. Едва ли оставалось хоть что-то, что он ещё мог для неё сделать.
Дать развод? Эта мысль посещала Люциуса всё чаще и чаще. Но таким образом он окончательно и бесповоротно вычеркнет Гермиону из своей жизни, а где-то очень глубоко в душе оставалась надежда, что она ещё вернётся.
Но проходили недели, незаметно минул месяц, а её по-прежнему не было рядом. Постепенно ему начинало казаться, что Гермиона была лишь мимолётным видением, и образ её медленно, но необратимо тускнел…

***

Первые недели время тянулось медленно, казалось невыносимым оставаться в собственном теле, пугающая безжалостная боль захватила каждую частичку души и грозила, вырвавшись наружу, заразить целый мир.
София увезла Гермиону в Италию, но первое время девушка ничего вокруг себя не видела и не слышала. Она оставалась равнодушной к сказочной природе и проводила всё свое время на пустынном диком пляже, глядя то на тревожные, то бушующие, а, порой, мёртвые волны Средиземного моря. София не вмешивалась в одиночество и покой, которыми Гермиона надёжно оградилась от внешнего мира. Ей был необходим простор после нескольких недель в тесном душном зале, где каждый день, словно на пороховой бочке. Гермиона тогда и не осознавала, что находилась в постоянном напряжении. Пока адвокаты рьяно отстаивали точку зрения своих клиентов, сами подзащитные вели собственную битву – взглядов, желаний, запретов и искушений. Даже теперь, смертельно обиженная на Люциуса, Гермиона хотела бы оказаться рядом с ним и поговорить. Спокойно и серьёзно обсудить этот тупик, в котором оказались их жизни, и, возможно, найти выход. Девушка больше не задавалась вопросом, почему её муж жестоко желал смерти их ребёнку, она не должна была себя спрашивать об этом и тогда, раньше – всё прозрачно чисто. Но раз за разом Гермиона восклицала – почему? Неужели её “грязная” кровь перевесит его “чистую”? Ведь их сын был плоть и кровь от Люциуса, неужели он действительно настолько погряз в этой глупой, бессмысленной идеологии волшебного расизма?
Две противоположности неустанно сталкивались внутри Гермионы. С одной стороны, она страстно желала повернуть время вспять и никогда не попадать на удочку Люциусу Малфою. Но другая сторона мечтала вернуться в то время, когда всё было хорошо. Два самых счастливых летних месяца, когда счастье переполняло сердце, когда мир всегда был солнечным и ярким. Гермиона отчётливо понимала, что оба её желания не осуществимы, но думать о будущем не могла. Оно пустое и бессмысленное без ребёнка и мужа. Единственный правильный выход – начать всё сначала, но Люциус не желал её отпускать. Глупо надеяться, что у этого человека где-то ещё осталась совесть, и он, раскаявшись, даст Гермионе свободу.
Дни и ночи едва ли отличались друг от друга. Вечная тьма окружала воспалённый уставший разум и не позволяла сделать глоток свежего прозрачно чистого воздуха. Медленное удушье убивало – действенно и неотвратимо. Гермиона начинала понимать значение слов “уровни боли”, потому как прошла через них все. Физическая, самая маленькая и незначительная – это скорее неопровержимое доказательство, что жизнь ещё зиждется в маленьком хрупком сосуде – теле. В который раз обхватывая свои костлявые плечи тонкими руками, Гермиона задумывалась, что же она за человек такой. Даже после всего, через что Люциус Малфой провёл её, лишь он один мог бы дать утешение, которое она искала. Гермиона должна бы бежать прочь – она именно так и сделала, послушавшись гласа рассудка – но мысли о нём всё равно преследовали её, даже если бы девушка решила покинуть планету. И чем сильнее она заставляла себя не думать о Люциусе, тем больше сопротивлялась собственным запретам.
София оказалась права. Люциус Малфой необходим, как воздух и вода. В расставании Гермиона особенно остро осознавала этот парадокс. Сбежав от него, она словно оказалась в пустыне, и каждый день в ней что-то умирает от жажды, отчаянного зноя и опустошающего душу одиночества. Всё это не укладывалось у Гермионы в голове. Как можно любить человека, которому нужно лишь твоё тело? Люциус худшее, что было в её жизни. И Люциус лучшее, что было в её жизни. И хотя только он сам и мог спасти Гермиону, она осознавала каждой клеточкой своего организма, что должна оставить в прошлом этого человека, освободиться от его пагубного влияния, сбросить с себя путы, ядовитую паутину, которой он окутал её. Сейчас вокруг пусто и безжизненно, враждебная среда для Гермионы, но она живучая и сумеет приспособиться. Без Люциуса Малфоя. Пора уже отбросить всё лишнее и просто жить.

***
Впервые за последний месяц София увидела на лице подруги улыбку и едва не расплакалась от счастья. Она увезла Гермиону в самую солнечную и приветливую страну в мире, окружала девочку заботой и любовью, пытаясь вдохнуть в неё жизнь, но Гермиона лишь больше чахла. София начинала не на шутку беспокоиться – слишком уж затянулась депрессия, она не находит выхода наружу, Гермиона уничтожала себя изнутри. Её эмоции сравнимы с нарывом, который зреет, зреет, но, прорвавшись внутрь, убивает. Но бывают случаи, когда воспаление просто уходит. Остаётся след, но никаких пагубных последствий.
– Неужели ты, наконец, распробовала итальянскую кухню? – усмехнувшись, спросила София, глядя, как Гермиона за обе щеки уплетает ризотто.
– Мм, – положительно промычала она.
– Давно пора. Ты похожа на инфернала – кожа да кости.
– Это поправимо. София, есть какие-нибудь новости из Англии?
– О каких именно новостях идёт речь? – осторожно спросила итальянка.
– Ты знаешь, о чём я, – на лбу девушки проступили морщины. – Твой муж остался там… с моим. Ты ведь ведёшь переписку с Лоренцо?
– Да. И я почти ничего не знаю о твоём муже. Они очень много работают, напряжённо и почти без отдыха. Это всё, что мне известно. Гермиона, что у тебя на уме?
– Я собираюсь получить развод. Любым доступным и недоступным способом.
– Люциус не согласится.
– На этот раз я не стану спрашивать его, – Гермиона ухмыльнулась. – Мне нужна свобода. Пока в моих документах стоит этот чёртов штамп, я словно привязана к нему. Он как камень, тянет меня на дно, а я не собираюсь тонуть.
– Возможно, это верное решение, хоть вы и любите друг друга.
– Я очень сомневаюсь, что наши чувства имеют что-то общее с той любовью, о которой ты говоришь. Есть другие, более подходящие определения – вожделение, похоть…
– Что ты задумала? – София отставила в сторону недоеденное блюдо.
Гермиона прикусила губу и опустила глаза. Ей самой не нравились собственные мысли, о, Боже, она не такая! Гермиона Грейнджер ни за что бы не пошла на подобное, даже думать о таком мерзко, но Гермиона Малфой – другой человек. Она может выйти за рамки дозволенного, и винить в этом можно лишь мистера Малфоя, который не оставляет ей выбора.
– Гермиона! Прошу тебя, поделись со мной. Я на твоей стороне, дорогая, и даже если мне придётся выбирать между тобой и дружбой с Люциусом, я останусь при своём мнении.
– Почему? – в горле вдруг образовался комок.
– Ты не просто мне подруга, ты как дочь, которой у меня никогда не было, – призналась итальянка.
Гермиона благодарно пожала её руку и улыбнулась.
– Я собираюсь нарушить закон и пойти на шантаж. Иным способом я не смогу добиться своей цели, а мне очень, очень нужна свобода. Я не могу оставаться супругой человека, который… – Гермиона вздохнула, не желая перечислять всё, что Люциус с ней сделал. – Ты сама понимаешь, верно?
– Понимаю. Но, может, стоит с ним поговорить? Дорогая, я знаю твоё отношение к нему, но, что бы ты ни думала, на самом деле у него есть сердце, и, возможно, после всего он пойдёт тебе навстречу.
Гермиона коротко хохотнула, не веря своим ушам. Она всегда готова верить в лучшее в людях, но Люциус Малфой выпадает из этой категории.
– Поговорить с ним? Нет, боюсь, я могу не сдержаться и пальнуть в него каким-нибудь страшным проклятием, – она задумалась. – Хотя встречи не избежать. Нет, мне придётся ещё раз наступить себе на горло и встретиться с ним, иначе осуществить мой план просто невозможно.
– Может, я сумею тебе помочь? – предложила София.
– Нет. Я не хочу тебя впутывать в это, к тому же, тогда ты уж точно потеряешь друга, а Люциус, по каким-то причинам, дорог тебе. Пусть так и остаётся.
– А ты? Не боишься последствий?
– Нет, – Гермиона мотнула головой. – Что ещё он может мне сделать? Возненавидит ещё больше, это факт, но, по сути, именно этого я и добиваюсь. Убьёт? Вздор, я ему нужна. И он не станет так рисковать. Хотя, меня смущает внезапная смерть Панси Паркинсон. Передозировка наркотиков? Что за нелепость? Я нутром чую, что Малфой как-то причастен к этой истории, ох, как же я его презираю, мерзавца!
– Значит, ты возвращаешься в Англию?
– Я возвращаюсь, София, – с улыбкой ответила Гермиона, впервые за долгое время испытав облегчение.

Дата добавления: 2015-09-03