Глава десятая покушение номер три

Возвращаясь обратно в прокуратуру, Турецкий решил часть пути пройти пешком — хотелось подышать свежим воздухом, как будто то, что он узнал от Вадьки Дроздова, мешало ему дышать.

Он брел по Никольской улице, которая еще совсем недавно называлась улицей 25-го Октября (Турецкий еще не успел привыкнуть к новым названиям). Мимо него куда-то торопились люди, торговцы топтались у прилавков, на которых был разложен товар, люди покупали и продавали, с важным видом ходили из магазина в магазин модные женщины, выпорхнувшие из дорогих иномарок, и никто из них не знал, какая опасность нависла над страной.

И действительно, картина, нарисованная перед ним старым школьным приятелем, была чудовищной по своей правдивости. Тому, что рассказал ему Дроздов, Турецкий поверил сразу. Смысл его рассказа вкратце сводился к следующему.

В течение некоторого времени на Президента России совершено уже несколько покушений. Лишь случайность спасла его во время полета в Испанию. Тогда в его персональном самолете, который, разумеется, тщательнейшим образом проверяется перед каждым полетом, внезапно отказало электрооборудование. Теоретически это могло закончиться взрывом самолета в воздухе, и тогда гибель Президента и всех, кто был с ним, оказалась бы неминуемой. К счастью, опытной команде, ведущей самолет, удалось вовремя выяснить причину неполадок и исправить ситуацию. Однако пришлось совершить аварийную посадку на небольшом аэродроме, не приспособленном для приема больших машин, и в результате слишком резкого толчка самолета о землю российский Президент повредил позвоночник и в Испании ему пришлось делать срочную операцию.

«Они рассчитывали если не уничтожить его, то, по крайней мере, сделать из него инвалида, прикованного к постели или инвалидному креслу, — вспомнил Турецкий слова Вадика Дроздова. — Однако этот номер не прошел. Президент, на удивление, быстро вернулся в прежнюю форму». Однако Вадика Дроздова уже тогда насторожил тот факт, что по официальной версии авария в самолете произошла по каким-то техническим причинам, и виновный так и не был найден. Собственно, его и не искали.

Дроздов, а вслед за ним и Турецкий были уверены, что, случись что-либо подобное с американским президентом, с Горбачевым, а уж тем более с Брежневым, самолет разобрали бы по винтикам, но докопались до точной причины аварии и нашли бы виновных. Тут же ничего подобного сделано не было.

Прошло некоторое время, и уже совсем недавно, буквально две недели назад, произошел новый не менее страннный случай. Президент возвращался по Рублевскому шоссе из своей загородной резиденции. Машину в тот день вел один из самых опытных шоферов — Николай Фомич Купанин, водитель высочайшей квалификации, возивший в свое время премьера Павлова, Рыжкова, а однажды даже саму Нэнси Рейган, когда та вместе с Раисой Максимовной изъявила желание осмотреть Новодевичий монастырь. В общем, Николай Фомич был человек исключительно надежный, а насчет исправности президентской машины и говорить не приходится — ее проверяют почти также, как и самолет.

Стоит ли говорить о том, что по всей трассе следования Президента гаишники останавливают движение, так что вероятность столкновения с другим автомобилем фактически нулевая. И тем не менее столкновение произошло. На Кутузовском проспекте, почти сразу же за Триумфальной аркой, на противоположной стороне внезапно возникла неизвестно откуда взявшаяся серая «Волга» без номеров. Неожиданно на предельной скорости выехав на сторону встречного движения, и конкретно на ту полосу, по которой шел президентский «линкольн», неопознанная «Волга» помчалась прямо на машину, в которой ехал Президент. Судьбу главы государства решали не секунды, а малые их доли.

К счастью, реакция у Купавина была мгновенной. Понимая, что столкновения не избежать, он резко взял машину влево. «Волга» попыталась повторить это движение, чтобы удар был лобовым, но ей не хватило времени, и она врезалась в правое крыло президентского автомобиля.

Удар был чудовищным, очевидно, серая «Волга» шла со скоростью не менее ста пятидесяти километров в час. Вся левая часть салона «Волги» была расплющена. Растеряйся Купавин хоть на секунду, он был бы раздавлен искореженными частями кузова, и никакие ремни безопасности не помогли бы. А машина, потеряв управление, стала бы просто-напросто камерой смертников для всех, кто находился внутри — для самого главы российского государства и для сидевшего сзади охранника.

— Понимаешь, — поймав недоуменный взгляд Турецкого, объяснил ему Вадим, — обычно Президент и другие члены правительства сидят в машине одни, а охранники едут рядом в других машинах — впереди и сзади. Но после Испании мы решили усилить охрану, и один из наших ребят теперь обязательно сидит рядом с Президентом. Это, конечно, не очень удобно для него, но ничего не поделаешь.

«Золотая цепь», — вспомнил Турецкий выражение Татьяны Бурмеевой.

— Им тогда все равно досталось, — продолжал рассказ Вадим Дроздов. — Тряхнуло как следует. Если бы не ремни, которые они пристегивают по нашему настоянию даже на заднем сиденье, сотрясение мозга было бы обоим обеспечено. В лучшем случае. Это было самое настоящее покушение. Хорошо спланированное и организованное. И, вишь ты, какая незадача — опять виновных не нашли. Водитель серой «Волги» погиб, а мертвые, как ты знаешь, не очень разговорчивы.

— Ну, слушай, — возмутился Турецкий, — а что, милиция и ФСК не смогли установить его личность? Это уж какая-то фантастика, ты меня извини!

— Представь себе, — ответил Вадим, — неизвестный маньяк на неизвестно откуда взявшейся машине... Как будто он возник прямо из воздуха.

— Да, тут попахивает высокими структурами, — покачал головой Турецкий.

— Именно, — подтвердил Дроздов. — Настолько высокими, что всякая попытка обратиться в то же самое ФСК или к вам, в правоохранительные органы, станет моментально известна. Так мне представляется. Вот поэтому-то я и решил тебе все рассказать, говоря твоими же словами, как частному детективу.

— Значит, два покушения за год?

— Три, Саша, три покушения.

Турецкий уже подходил к «Театральной», собираясь ехать обратно в Мосгорпрокуратуру, но внезапно резко развернулся и пошел в другую сторону.

— Ой, Сашок, не говори мне об этих войсках спецохраны, — в раздражении махнула рукой Романова. — Развели разных войск. Мало им армии, милиции, войск КГБ...

— ФСК, — поправил Турецкий.

— Да один хрен!

— Шура, ты же официальное лицо.

— Хорошо, ФСК, — с необычной для нее покорностью согласилась Александра Ивановна. — Но ты вспомни, теперь еще эта президентская охрана, спецназ, спецхрен, потом эти спецвойска, которые никому не подчиняются. Этого показалось мало — появились еще какие-то войска государственной охраны. Просто черт ногу сломит! Ты про них еще не слыхал? Опять же подчиняются только своему собственному маршалу, или кто там у них. Только генералов плодят. Скажи, Сашок, сколько можно иметь в стране силовых структур, а?

— Шура, я с тобой в общем и целом совершенно согласен, — Турецкий улыбнулся, видя искренний гнев начальницы МУРа, — но сейчас речь не о том. Спецвойска есть, и с этим фактом мы должны просто считаться. Вопрос в другом: что конкретно твое, Александра Ивановна, подразделение могло бы сделать, чтобы обеспечить безопасность Президента России?

— Ты имеешь в виду милицию? — Шура посмотрела на Турецкого в упор. — Ты же сам знаешь, Сашок, что практически ничего. У него есть своя президентская охрана, так чего же еще и эти там кормятся? Пока все соревнуются, кто лучше охраняет, его и укокошат. Но милицейскую команду в их многоборье не приглашают, боятся, что хлеб у них отобьем, так что резюмирую: ни официально, ни полуофициально нам туда и не сунуться. Орудуют-то там небось свои же.

Турецкий и не сомневался в ответе Романовой. Если говорить серьезно, то в последние годы милиция стала беспомощной не только из-за невиданного роста преступности и не только оттого, что вместо одиночных преступников появились бандформирования. Романовой казалось, что смычка государственных структур с преступными стала настолько обычным явлением, что какое бы то ни было действие против них сразу же оказывается обречено на провал. Да и в самой милиции, чего греха таить, было немало коррумпированных элементов, начиная от простых участковых или оперуполномоченных и кончая самыми высокими чинами.

Некоторое время они сидели молча. Турецкий курил, нервно стряхивая пепел с конца сигареты прямо на пол, Романова, которая в очередной раз делала попытку бросить курить, чтобы чем-то занять себя, барабанила пальцами по столу.

Все понимали, что обращаться в милицию, в прокуратуру, в службу безопасности Президента, в войска ФСК было бессмысленно. Бандитский спрут настолько широко раскинул свои щупальца, что вряд ли они смогут предпринять что-либо, чтобы это не стало ему известно.

На столе Романовой зазвонил телефон. Она подняла трубку и снова опустила на рычаг: звонок мешал думать.

Однако телефон зазвонил вновь с той же настойчивостью Романова неохотно сняла трубку:

— Да! — рявкнула она вместо «начальник МУРа слушает», которое требовалось от нее по уставу.

Однако уже через несколько секунд выражение ее лица немного смягчилось:

— Да нет, Валентин, пока ничего нового. Личность установили — некто Саруханов Сергей Тотосович. Да. Нет, пока не нашли. Что? А тебе-то он зачем? Что? Да ты на мафии помешался уже! Конечно, сразу же проинформирую.

— Нелюбин, — коротко пояснила она, повесив трубку, — интересуется, как там у нас дело «принца датского».

— Принца? — удивился Турецкий, который начал судорожно вспоминать о том, что несколько лет назад как будто застрелили короля Швеции. Но какое отношение к этому может иметь МУР?

Романова кратко ввела его в курс дела:

— Был тут у нас такой, Гамлет Карапетян, мелкий спекулянт квартирами. В машине подорвался. Шведов, я так поняла, подозревает, что эти ребята связаны с мафией, которая банкиров убирала. Нелюбин того же мнения. Он же у нас теперь организованной преступностью ведает. Начальник РУОП.

— А ты что думаешь?

— Пока ничего, — отрезала Романова. — Вот найдем подозреваемого по делу Карапетяна, тогда и поговорим. — Она вздохнула. — Да только все найти не можем. Хоть Славку Грязнова подключай. Во всех детективах частный сыщик всегда оказывается умнее полиции.

— Грязнова? — задумчиво повторил Турецкий. — Что, он будет по всей стране своих людей рассылать? Дорого это. Но Грязнова ты, Александра Ивановна, очень кстати вспомнила. У меня появилась одна нестандартная мысль.

Слава Грязнов не так давно ушел из милиции и основал свое собственное сыскное агентство. Поначалу его товарищи по милиции относились к его начинанию очень скептически — тоже Шерлок Холмс выискался. Но теперь многие из них с долей зависти смотрели на прекрасное оборудование и экипировку людей агентства «Глория».

Занималось агентство Грязнова разными делами, из которых основную часть составляли розыск пропавших и слежка. Так что предложение Романовой обратиться к Славе было не столь уж бессмысленно — у «Глории» была хорошо налаженная система информаторов и детективов, имевших одно существенное преимущество — многим их них удавалось пока не засветиться.

Но все это стоило денег — и больших, а Грязнову приходилось расплачиваться не из госбюджета. Поэтому, зная, что ей Слава никогда не откажет, Романова могла обратиться к нему только по очень важному делу, а убийство мелкого жулика Карапетяна к таковым не относилось.

Глава одиннадцатая ШАШЛЫЧНАЯ «АШТАРАК»

И у милиционеров, как и всякого другого человека, бывают свои слабости. Ничто, как говорится, человеческое им не чуждо.

У старшего сержанта Аникина такой слабостью была несколько излишняя, но вполне извинительная любовь к горячительным напиткам. Сам он объяснял это тяготами службы — служил он в транспортной милиции на станции Калуга-1 и за смену, то в день, то в ночь, проходил по нескольку десятков километров вокруг вокзала. Посторонний наблюдатель мог подумать, что он просто прогуливается, отдыхает. Но топать вот так, двенадцать часов подряд, было довольно надоедливо: ругаться с бомжами и проститутками, выслушивать жалобы обворованных пассажиров, вести неравную борьбу с цыганами, облюбовавшими под табор зал ожидания. А случалось — и не так редко, — бомжи отдавали

Богу душу, и опять-таки Аникину приходилось вызывать им соответствующий транспорт. По первому году службы Аникин еще видел в этом... не то чтобы какую-то романтику, но по крайней мере интерес: новые впечатления, встречи с людьми «непростой судьбы»; он видел свой нравственный и гражданский долг в... Впрочем, это было давно, сейчас он уже и забыл, в чем по молодости видел этот самый долг. Так, текучка, рутина. Тоска кругом. Как тут не удержаться и не хлебнуть стакан-другой.

Молодежи больше нравилось дежурить днем, он же предпочитал ночные смены, особенно когда напарником был его старый друг старшина Калачов, а попросту — Васька. С Васькой самое глухое время — с двух до пяти утра — они делили пополам и по очереди дремали в дежурке.

Накануне Аникин выпил больше обычного: Гришка-хохол, возивший в Калугу разный товар откуда-то из-под Черкасс и пользовавшийся время от времени вокзальной милицейской каморкой как складом, выставил магарыч. После первой бутылки домашней горилки Васька растянулся на диване, а они с Грицьком, дожидаясь ночного поезда на Черкассы, под сало уговорили вторую. Как уснул, Аникин не помнил. Под утро Васька еле растолкал напарника. Аникин что-то проворчал и с большой неохотой открыл глаза. Он потянулся, взглянул на часы. «Ого! Полседьмого!» — мгновенно вскочил с дивана и прохрипел:

— Чего раньше не разбудил?

— Как же, тебя разбудишь...

Голова не болела — самогон оказался что надо. Но во рту было совсем не сладко. Аникин зевнул, шершавым языком попытался облизать сухие губы:

— Что-то горло слиплось, пойду поправлюсь.

Прямо напротив вокзала располагалась шашлычная «Аштарак», где Аникина всегда «поправляли» бесплатно, да еще угощали. «Небось армяне еще не открыли, шашлыка не дождешься». Но Аникин был готов удовольствоваться малым — бутылкой пива или ста граммами водки. «А зажевать что-нибудь осталось из вчерашнего».

Аникин с некоторым усилием провел рукой по лицу и волосам, чтобы придать себе относительно пристойный вид, одернул шинель и вышел в помещение вокзала. Жизнь здесь шла своим чередом — цыгане уже проснулись и теперь завтракали, поедая пищу прямо грязными руками; кое-где по углам дремали бомжи, у касс толпились пассажиры. Оглядев все это мутным взором, Аникин устремился на улицу. Он пересек вокзальную площадь и оказался у входа в «Аштарак».

Третье покушение на Президента было особенно циничным и в то же время самым загадочным. Готовясь к встрече с премьером Ирландии, российский глава решил принять таблетку «тонусина», нового средства, повышающего работоспособность и снимающего усталость. Небольшой пузырек с капсулами «тонусина» всегда лежал у него во внутреннем кармане пиджака. Накануне, во время пребывания в Соединенных Штатах, он был вынужден воспользоваться этим препаратом, поскольку нужно было продолжать переговоры, несмотря на усталость. И «тонусин» подействовал, как обычно. Когда же менее чем через сутки российский Президент решил принять еще одну таблетку перед встречей с ирландским премьером, произошло нечто совершенно неожиданное. И он, и его супруга внезапно потеряли сознание и к тому времени, когда самолет сел в Шенноне, находились в состоянии глубокого обморока.

Все, кто был в самолете, оказались настолько потрясены случившимся, что забыли о предстоящей встрече, думая лишь о том, как спасти Президента и его жену. Именно поэтому премьер-министру Ирландии пришлось почти два часа в полном неведении ожидать появления российского Президента.

Российского главу спасло чудо. На борту кроме команды находился посторонний человек. В Россию летел племянник супруги Президента, подающий большие надежды молодой врач Евгений Точилин, который проходил практику в нью-йоркском госпитале при Колумбийском университете.

К счастью, он быстро сообразил, что Президент и его супруга находятся в коматозном состоянии в результате сильнейшей аллергии.

В другое время его просто не допустили бы к Президенту, но охранники были настолько деморализованы, что расступились и пропустили врача.

— Анафилаксический шок, — констатировал молодой врач и бросился к своему дипломату.

Охранники молча следили за тем, как он вскрывает ампулу и наполняет шприц прозрачной желтоватой жидкостью.

— Но... — один из охранников преградил ему путь.

— Сначала ей, — коротко скомандовал Вадим Дроздов, пропуская врача.

Тот сделал своей тетке подкожную инъекцию. Буквально через несколько секунд ее дыхание стало ровнее, веки дрогнули. Женя Точилин уже готовил шприц для следующего укола — Президенту.

По всем инструкциям Вадим Дроздов не имел права разрешать непроверенному врачу делать Президенту инъекцию неизвестного препарата. Но, приняв на себя ответственность за последствия, он пропустил врача вперед. Президент уже начинал задыхаться, когда племянник, развязав ему галстук и расстегнув рубашку, ввел в плечо несколько кубиков нового американского антиаллергена.

Дыхание Президента выровнялось, он глубоко вздохнул, однако продолжал спать.

— Это естественная реакция, — объяснил Точилин, продолжая держать шприц в руках. — При введении в организм какого-то очень сильного аллергена резко падает кровяное давление, происходят спазмы бронхов, нарушение сердечной деятельности. А затем — паралич дыхательного центра и — все. Летальный исход.

— Но как это могло случиться? — спросил Дроздов. — Он вроде ничего не принимал.

— Президент проглотил свое лекарство, — пробасил один из охранников. — Сам принимал и жене дал. Эту штуку для прояснения ума.

— Надо взять на экспертизу, — посоветовал Точилин.

— Но он и вчера его принимал, — ответил Дроздов. — Никаких последствий не было.

— Тем не менее кроме «тонусина» подозревать нечего, — ответил Точилин.

В этот момент Президент открыл глаза.

Он немало удивился, увидев склонившиеся над ним встревоженные лица. «Наверно, я в обмороке был, — подумал он. — Совсем здоровье ни к черту».

— Андрей Степанович, как вы себя чувствуете?

«Кажется, племянник Женька». Президент качнул головой, стараясь сбросить остатки неприятной тяжести.

— Кружится все, перед глазами черные точки. Но уже становится лучше.

— Андрюша, что с тобой? — это пришла в сознание его жена. — Где твой галстук?

— Андрей Степанович, — сказал Дроздов, — вам и вашей супруге внезапно стало плохо, и ваш племянник, — он указал на Точилина, — сделал вам необходимый укол.

— Молодец, Женька,— похвалил племянника Президент, — не зря в Америке учился.

— Мы бы хотели взять на экспертизу препарат, который вы приняли, — сказал Дроздов.

— Да с ним-то все в порядке, — возразил Президент. — Я его уже сколько раз принимал. Никогда такого не было.

Дроздов посмотрел на молодого врача.

— Возможно, передозировка,— нашелся Женя Точилин. — Вы когда принимали его в последний раз, Андрей Степанович?

Президент на миг задумался:

— Ну, еще в Нью-Йорке. Вчера, я думаю? Или это было уже сегодня? С этими временными поясами не сразу сообразишь...

— Препарат же еще не окончательно проверен, — сказал Женя. — Вдруг там какие-то примеси... Давайте я отнесу его на экспертизу в нашу институтскую лабораторию.

— Ну раз так, — Президент вынул из кармана пузырек с капсулами «тонусина» и отдал племяннику. Тот вернулся на свое место и аккуратно положил пузырек, но не в портфель, а в небольшой кейс.

— Здесь у меня самое ценное, — объяснил он.

— Голова какая-то тяжелая, — сказал Президент, — А у меня же еще встреча с ирландским премьером... Когда прилетим?

— Да мы уже... — растерялся Дроздов. — Ребята, — обратился он к бортпроводникам, — сколько мы уже стоим?

— Да скоро два часа будет.

— Вот тебе и на! — воскликнул Президент. — Он же меня ждет!

— Андрей Степанович,— твердо сказал Женя Точилин, — я как врач вам выходить из самолета запрещаю. Еще, чего доброго, свалитесь с ног или будет вас качать из стороны в сторону.

— Опять скажут — напился, — проворчал Президент. — А что же делать?

— Я сейчас спущусь на поле и скажу, что вы по болезни не можете выйти. Другого пути нет.

Президент только вздохнул и стал застегивать рубашку.

Шашлычная «Аштарак», примостившаяся у вокзала в Калуге, представляла собой переделанное под общепит здание бывших билетных касс. Снимавшая это помещение семья беженцев из Спитака украсила свое заведение как могла — стены выкрасили в желтый цвет и на них старательно, но очень непрофессионально нарисовали шашлыки на шампурах, оранжевую курицу на блюде и стаканы с напитками таких ядовитых цветов, что, будь они действительно таковы, пить их было бы опасно. Над входом красовался длинный железный лист с надписью «Аштарак», выведенной большими неровными буквами на фоне белеющих горных вершин.

Днем здесь часто можно было видеть самого хозяина — Вассака Саакяна, плотного, приземистого мужчину, который появлялся в сопровождении очередного друга, знакомого или нужного человека, усаживал его за стол и, потчуя красным вином, пивом, а то и водкой, угощал до отвала шашлыками и тут же угощался сам.

К кухне хозяин никакого отношения не имел. Там работала хозяйка — сильная мощная женщина с начавшими седеть черными волосами. Она трудилась не покладая рук, следя за кухней, принимая деньги и обслуживая клиентов. Присесть за стол, подобно тому как это делал ее муж, она не могла и на минуту. Был у нее помощник, хотя и не слишком толковый — русский испитой мужичонка, в обязанности которого входило убирать со стола, подметать пол в зале, чистить картошку и другие овощи, перебирать рис на суп харчо. Работал он спустя рукава, а бывало, и вовсе не приходил: когда у него появлялись лишние деньги и он обычно пускался в загул. Но хуже было другое — за ним все время нужно было приглядывать, как бы чего не стащил.

После обеда приходили дочки — круглолицые пухленькие девочки-двойняшки с яркими бантами в непокорных темных кудрях. Вместо того чтобы помогать матери, они затевали шумные игры, прыгали, бегали по кухне. Так что, в сущности, Гаянэ, так звали хозяйку, приходилось все делать самой. Однако муж выполнял одну очень важную роль, которую не мог доверить жене, — он сам имел дело с милицией и рэкетирами, улаживая свои дела за стаканом вина и хорошим шашлыком.

Поэтому, когда к Саакянам приехал Сергей, они ничего не имели против. Он был сыном их соседки еще по Аштараку. После свадьбы они перебрались в Спитак, но во время землетрясения их дом был полностью разрушен, и Саакянам с тогда еще совсем маленькими девочками удалось осесть в Калуге. Это, конечно, не Ростов и не Москва, но город совсем неплохой, а главное — они появились здесь еще в советское время и бежали от землетрясения, а не от войны. Поначалу все им только сочувствовали, и городские власти не только не пытались от них избавиться, но даже помогали. В целом они были довольны жизнью.

Вассак платил дань местным рэкетирам, бесплатно кормил и поил участкового, и его заведение никто не трогал. Торговля на вокзальной площади шла бойко, и только Гаянэ все время жаловалась, что ей рук не хватает. И тут как раз появился Сергей.

Сосед в Аштараке — это близкий человек, куда ближе, чем даже родственник в Москве. К соседям можно зайти едва ли не в любое время дня и ночи по любому поводу, они всегда в курсе всех дел, они разделяют радости и сочувствуют горю. Нельзя даже представить, чтобы соседей вдруг забыли пригласить, скажем, на свадьбу или поминки — да никто и не ждет приглашения: женщины просто идут к соседке и предлагают помощь во всем.

Сосед остается близким человеком и за тысячи километров от родного городка. Саакяны ни о чем не спрашивали Сергея, хотя и догадывались, что у него какие-то сложности с милицией. «Захочет — сам расскажет», — таков был обычай. Но Сергей ничего не рассказывал. В первые два дня Вассак сидел с ним за дальним столиком подальше от посторонних глаз и угощал по первому разряду, на третий день Сергей по собственному почину стал рассчитываться с клиентами и жарить шашлыки на заднем дворе. До кухни его не допустили — не мужское это дело.

В Калуге никто и не заметил, что в армянской шашлычной прибавился еще один человек. Кто их, кавказцев, разберет — все на одно лицо. Тем более что Сергей, приехавший к Саакянам с уже порядочной щетиной, за несколько дней зарос черной бородой.

Когда в «Аштарак» заходили погреться и перекусить работники местной милиции, Сергей благоразумно скрывался на заднем дворе, хотя никому и в голову не приходило обращать на него особое внимание.

Сергей не знал, что во всех российских отделениях милиции получен его портрет. Правда, его нынешнего было трудно узнать в том чисто выбритом, хорошо одетом молодом человеке, который смотрел с милицейского листка усталыми и немного грустными глазами. Борода его сильно старила, а в сочетании с просторной кожаной курткой, которую ему одолжил Вассак, он выглядел полуграмотным горцем, может, и по-русски-то не очень понимающим.

Дверь как назло оказалась запертой. «Не пришли еще, сукины дети», — обругал армян Аникин. Однако, чтобы окончательно убедиться в том, что в шашлычной никого

нет, несколько раз со всего размаху ударил в железную дверь. Изнутри не доносилось ни звука.

Аникин уже хотел повернуться и пойти в привокзальный буфет, где надежды найти халявную выпивку было куда меньше, как вдруг где-то в глубине шашлычной послышались тихие звуки.

Аникин удвоил усилия.

— Милиция! — крикнул он на всякий случай для устрашения. А потом добавил добродушно: — Свои!

Наконец, дверь открылась. На пороге шашлычной стоял парень, которого Аникин уже видел как-то со спины. Вассак называл его своим племянником.

— Никого нет, — немного растерянно, как показалось Аникину, сказал «племянник».

— Ну ты-то на месте! — бодро ответил милиционер. — Будь человеком, дай поправиться, а то голова раскалывается, прямо мочи нет.

— Проходите, — после секундного колебания сказал «племянник» и пропустил Аникина внутрь.

Сергей Саруханов волновался. С одной стороны, он понимал, что этот мент пришел сюда не за ним и вообще с похмелья вряд ли интересуется чем-то другим, кроме рюмки водки. Но они наверняка объявили розыск, и кто знает, как может дело обернуться...

Однако, не показывая своих страхов, он стал быстро обслуживать постового — поставил перед ним чистый стакан и бутылку водки, принес зелень, сыр, колбасу.

— Горячего еще ничего нет, — извинился он. — Приходите через час. Гаянэ скоро появится.

Аникин уже выпил сто грамм и закусывал сыром с зеленью. Внутри полегчало, по телу разлилось тепло.

«Как хорошо по-русски говорит, собака», — вдруг подумал Аникин, вспоминая речь Вассака Саакяна.

Он внимательнее взглянул в лицо «племянника». Ему вдруг показалось, что он где-то уже видел его, или это просто мерещится спьяну?

Сергей поставил на стол горчицу.

— Слушай, — не выдержал Аникин, — ты на вокзале не торговал? Это не у тебя была палатка, которую спалили прошлым летом?

— Нет, не я, — отрицательно покачал головой Саруханов, мучительно соображая, не лучше ли было назваться этим палаточником? Но мент, пожалуй, начнет выспрашивать подробности, еще учует чего.

— А-а, не ты, — милиционер налил себе еще сто грамм.

И все-таки он определенно видел это лицо. Но где, когда? Как это часто бывает в таких случаях, ему почему-то очень хотелось вспомнить. К тому же как человек, считающий себя вправе задавать вопросы, он снова спросил:

— А к нам в отделение тебя не забирали?

— Нет, не было такого, — ответил Саруханов.

— Хм, откуда ж я тебя знаю? — говорил вслух Аникин. — У меня, понимаешь, упрямый такой характер. Я теперь буду три дня мучиться, а вспомню, где тебя видел!

Сергею оставалось только развести руками.

Через пару часов «поправившийся» и посвежевший Аникин сдал дежурство и отправился домой отсыпаться. По дороге ему надо было еще заглянуть к лейтенанту Карасеву в горотдел — занести «передачу» от Гришки-хохла.

В коридоре висела большая доска с портретами находящихся в розыске. Аникин прошел было мимо, но вдруг резко обернулся и впился глазами в портрет молодого армянина. Подпись гласила:

«Саруханов Сергей Тотосович, 1962 г. р., уроженец г. Аштарак Армянской ССР. Разыскивается за совершение умышленного убийства».

Аникин еще раз вгляделся в портрет. Сомнений не было — на него смотрел племянник Вассака, который с утра обслуживал его в шашлычной. Но даже если бы какие-то сомнения оставались, магическое слово «Аштарак», безусловно, рассеяло бы их.

Дата добавления: 2015-08-13