Глава восьмая МИСТЕР ИКС

Капитан Сивыч просил никого к себе не пускать и к телефону не звать. Хотелось хотя бы на полчаса получить возможность посидеть и подумать спокойно. Дел, как всегда, скопилось невпроворот, одно нераскрытое преступление наслаивалось на другое, ни на что мучительно не хватало времени. Василий Васильевич был уверен — если бы оперативников не заваливали делами с ног до головы, раскрываемость была бы выше. Ведь раскрытие преступления — это работа мысли, воображения, она происходит не только в рабочее время с девяти до семи. В действительности, даже вернувшись домой, даже сидя за чаем вместе с семьей, в театре, на отдыхе, следователь продолжает работать. Капитану не раз снились сны, где он находил ответ на какую-то из мучавших его загадок.

Но возможно ли это, когда перед тобой столько дел одновременно! Капитан Сивыч посмотрел на сейф, две полки которого были сплошь забиты папками с текущими делами.

А тут еще постоянно отвлекают посетители, телефонные тонки, да мало ли что!

И вот теперь это убийство Гамлета Карапетяна. Его сразу же передали Василию Васильевичу, поскольку он, как оперативник, специализировался на мокрых делах, связанных с куплей-продажей квартир, приватизацией и прочими жилищными проблемами.

И тем не менее что-то во всей этой истории Сивычу с самого начала казалось неправильным. Внешне обстоятельства гибели Карапетяна выглядели даже банальными, если это слово вообще приложимо к убийству.

Выйдя глубокой ночью (или очень ранним утром) из дома, где он снимал квартиру, Карапетян сел в машину, которая взорвалась, стоило ему проехать несколько метров по двору. Взрыв был таким сильным, что личность Карапетяна с трудом удалось установить, точно так же как не сразу установили и принадлежность машины — по мелким искореженным и сильно обгоревшим остаткам криминалиста признали «Жигули» девятой модели, но номера с машины были заранее сняты. В конце концов, удалось восстановить номер двигателя, а идентификация машины по нему заняла некоторое время.

Так что по первой версии машина предположительно принадлежала Карапетяну (возможно, по доверенности), и кто-то решил от него избавиться таким, ставшим в наши дни не оригинальным, но верным способом.

И все же старшему оперуполномоченному отдела МУРа капитану Сивычу многое здесь не нравилось. Во-первых, судя по данным, которые удалось собрать, Карапетян не был напрямую связан с мафиозными группировками — он был так себе, мелкая рыбешка, старавшаяся урвать себе кусок, плавая в мутной воде. Приехав из Армении в Московскую область, он сначала занялся перепродажей продуктов, поставил в Подольске коммерческую палатку, потом переключился на табачные изделия и спиртное, но дальше этого не пошел — так и остался мелким торговцем. Видимо, не хватало у Гамлета коммерческих способностей, а может, подводили жадность и желание обжулить партнера по мелочи, что в конечном счете не могло способствовать успеху его начинаний.

Последнее время Карапетян стал скупать и перепродавать в Подольске квартиры, но цены там по сравнению с московскими были низкими, соответственно небольшим оказывался и приварок, а ему хотелось разбогатеть быстро. Собственно, это навязчивое стремление сразу сорвать куш и подводило Карапетяна.

Его новой акцией стала покупка комнаты в доме по Мыльникову переулку — предприятие, на которое он возлагал большие надежды, такое же нечистоплотное и мелкое по сути, как и все, что он делал в жизни.

Сотрудник милиции — в этом Василий Васильевич Сивыч был уверен с самого начала своей службы — не должен испытывать к преступниками симпатии или, напротив, ненависти или неприязни, превыше всего для него должны стоять закон и справедливость. Но сейчас, вглядываясь в одутловатое с тяжелым взглядом лицо на фотографии, Сивыч ловил себя на мысли, что этот Гамлет ему глубоко отвратителен.

И как ни странно, вовсе не оттого, что тот совершал противоправные действия, в сущности, Карапетян не очень-то и нарушал Уголовный кодекс, по крайней мере, в том виде, которым негласно пользовались на практике. Он торговал продуктами, имел зарегистрированный кооператив, купил комнату — все в соответствии с законом. И в то же время было в его лице что-то подлое.

Чем дальше Василий Васильевич Сивыч прояснял для себя образ жизни и мыслей Гамлета, тем неприятнее становился ему этот тезка принца датского. Гамлет Карапетян был мелким жуликом и пакостником, готовым из-за грошовой выгоды надуть ближайшего друга. Несколько свидетелей, знавших Гамлета, вспоминали, что он часто любил повторять: «У нас теперь капитэлизэм, дарагой. Эта значит — адин выплываит, а другой тоныт».

Теперь, правда, утонул сам Карапетян.

Какое отношение к этому происшествию может иметь его богатый знакомый, которого Крутикова видела у метро Мясницкая»? Он наверняка сыграл какую-то роль — в этом Сивыч был практически уверен, хотя на чем зиждилась его уверенность, он и сам не мог бы объяснить логически. Оставалось только получить некоторые сведения, которые он ожидал с минуты на минуту, просматривая документы по делу Карапетяна.

Все, что в них значилось, казалось совершенно недостаточным мотивом для такого типично мафиозного убийства. Так убирают только людей, с которыми сводят счеты по-крупному. Подобных врагов у Карапетяна на первый взгляд не было. Мелкие делишки, мелкие деньги... Кому понадобилось нанимать для его устранения профессионала-киллера?

Однако Крутикова со своей феноменальной наблюдательностью и зрительной памятью направила его мысли по совершенно иному пути. «Девятка» могла принадлежать вовсе не Карапетяну, а его богатому знакомому, которого Сивыч про себя окрестил «мистер Икс».

Капитан Сивыч был оперативником, а не следователем, но и он не был чужд составлению версий. Василий Васильевич почесал затылок, взял карандаш и вывел на чистом листе бумаги:

1. Выяснить: владелец машины: Гамлет? X?

2. Личность X (ср. данные Крутиковой).

3. Маршруты Гамлета и X в день убийства.

Сивыч подчеркнул это жирной чертой.

Если убийцей или, точнее, заказчиком убийства действительно окажется «мистер Икс», знакомый Карапетяна, то, можно сказать, это дело будет раскрыто исключительно благодаря удивительной наблюдательности Галины Крутиковой.

Турецкий где-то читал, что нормальный человек за тридцать лет после окончания школы начисто забывает не только имена и фамилии, но и лица своих одноклассников. Пока еще он не мог проверить справедливость этого заявления на собственном опыте, поскольку со дня окончания школы тридцати лет еще не прошло, однако кое-какие образы действительно начали стираться из памяти. Тем более что за свою жизнь Саша сменил несколько школ и два года даже проучился в специнтернате для детей, родители которых работали в посольствах за границей. Это было тогда когда отчима Турецкого Павла Петровича Сатина посылали от Спорткомитета на два года в Будапешт.

Турецкий не очень любил вспоминать этот период. Публика в интернате была довольно разношерстная и в большинстве своем неприятная — каждый ученик кичился положением своих родителей, хотя чего уж там кичиться друг перед другом. Однако и там попадались симпатичные ребята, хотя их было и немного. Саша дружил с ленинградцем Вадимом Дроздовым, мать которого, известный искусствовед из Эрмитажа, год работала чуть ли не в самом Лувре в порядке культурного обмена.

Дроздов поражал Сашу многим — начитанностью и в то же время скромностью (Вадим никогда не выставлял свои знания напоказ) и каким-то обостренным чувством справедливости. Впоследствии всякий раз, сталкиваясь с жителями Ленинграда, ставшего теперь Санкт-Петербургом, Турецкий представлял себе Вадьку Дроздова, который полностью соответствовал, по мнению Турецкого, понятию «интеллигент». И это первое впечатление не поколебали даже его знакомства с некоторыми другими жителями города на Неве, мало соответствовавшими этому представлению.

После того как Сашины предки вернулись из-за границы, он снова перешел в обычную московскую школу, но еще год продолжал встречаться с Дроздовым, который оставался в интернате. А потом уж и его мать вернулась из Франции, увезя Вадима в Ленинград.

В детстве и в школьном возрасте связи рвутся легче, чем у взрослых, и, несмотря на слабые попытки поддерживать переписку, пути Саши Турецкого и Вадима Дроздова разошлись, и они потеряли друг друга из виду. При этом их дружба никуда не делась, она так и осталась жить — в общих воспоминаниях.

И теперь, когда Саша, сняв трубку, услышал незнакомый голос, просивший к телефону его, Александра Борисовича Турецкого, что-то в интонациях показалось не то что-бы знакомым, но что-то смутно напоминающим.

— Я вас слушаю, — коротко ответил Турецкий.

— Саша, — сказали в трубке, — я думаю, ты меня помнишь. С тобой говорит Вадим Дроздов.

Вадька! Вот это сюрприз! — Турецкий так обрадовался, что на миг даже забыл, что на дворе сейчас девяносто четвертый год, что кто-то отстреливает банкиров, а в больнице лежит самая привлекательная женщина на свете. Он снова стал Сашкой Турецким, учеником специнтерната. — Ты что, в Москве?— почему-то орал Турецкий,— Надо встретиться!

— Да, — ответил невидимый Дроздов, — нам обязательно надо встретиться. Я потому и звоню тебе.

Что-то в голосе старого школьного приятеля заставило Турецкого убрать пары и снова вспомнить, что сейчас-таки уже одна тысяча девятьсот девяносто четвертый.

— Ну конечно, Вадим, какой разговор, — сказал он. — Приходи ко мне, да хоть сегодня же.

— Нет, — ответил Дроздов, — хорошо бы встретиться днем и как-нибудь так, чтобы не привлекать к этому внимания. В центре, но не рядом с твоим местом работы.

— Понятно,— коротко ответил Турецкий,— Тогда...— он задумался, — забегаловка у центральных касс «Аэрофлота» подойдет? Знаешь, на углу напротив «Детского мира».

— Знаю, — ответил Дроздов — Ты сможешь быть там через час?

Турецкий посмотрел на часы:

— Постараюсь.

В трубке противно запищали короткие гудки.

Итак, чуда не произошло. Возникший из прошлого лучший друг искал не одноклассника Сашку, а следователя Александра Турецкого.

Дата добавления: 2015-08-13