Трагедия одной души

В те времена, когда меня рукоположили в иеро­монахи, в стране царил голод, особый голод - не на хлеб, а на духовные книги. В предыдущие десятилетия религиозная литература большей частью была уничтожена. В библиотеках периоди­чески проводились чистки, в результате которых книги, не отвечающие коммунистической идеоло­гии, подвергались изъятию и затем перерабатыва­лись как вторсырье или сжигались. Перепечаты­вать духовную литературу даже на пишущих ма­шинках считалось преступлением, за которое человек мог быть привлечен к уголовной ответ­ственности. В период репрессий многие люди сами выбрасывали из своих домов книги, в которых упоминалось имя Христа или был помещен, на­пример, портрет царя, чтобы эти книги, найден­ные при обыске или попавшиеся на глаза соседям-доносчикам, не послужили к обвинению в «агита­ции против существующего строя». Затем террор ослабел: перед нами лежало выжженное поле с не­многими оставшимися колосьями. Каждая духов­ная книга, которую в то время мог приобрести или прочитать верующий, была для него большим по­дарком.

Однажды схиигумения Мария (Соловьева) сказала мне, что хочет познакомить меня с одной из своих духовных дочерей, у которой имелась большая по тому времени библиотека духовной литературы. Хозяйка приняла нас очень тепло и радушно и прежде всего предложила нам трапезу. При этом она беспрерывно повторяла, что обед сегодня у нее не получился; а я в ответ возражал утверждая, что мне редко приходилось есть такую вкусную пищу. Игумения слушала нашу «полеми­ку», а затем сказала: «Благодарю тебя за труды; но если даже обед не получился таким, как ты хоте­ла, то все равно не нужно бранить и порицать пищу, которую кладешь в рот; надо благодарить за нее Бога как за великую милость». Хозяйка не­много смутилась и ответила: «Я хотела повкуснее приготовить для вас, я сама несколько раз пере­жила голод и, пока не устроилась на работу, сда­вала кровь, чтобы прокормить себя и мать. Я знаю цену куска хлеба и благодарю за него Бога».

Хозяйку звали Ларисой Ветошниковой. Она происходила из древнего дворянского рода, веду­щего свое начало от XVII века: в документах упо­минается, что ее предок служил дьяком в посольс­ком приказе, только фамилия его была Ветошкин, которую «неблагодарные» потомки переделали на Ветошников как более благозвучную. По объяс­нению Ларисы, его должность на языке современ­ных понятий означала «заместитель министра иностранных дел». Ее дед служил офицером на Северном Кавказе и, кроме военных подвигов, отличился тем, что похитил черкешенку знатного рода, разумеется, с ее согласия, и с несколькими друзьями привез ее в крепость, где стоял русский гарнизон. Побег был сразу же обнаружен, и бра­тья черкешенки устроили погоню. Завязалась стрельба, во время которой произошло что-то не­обычайное. Черкешенка, влюбленная в офицера, потребовала оружие, чтобы отбиваться от своих братьев. К счастью, никто не был убит или ранен, а после свадьбы произошло торжественное при­мирение.

Отец Ларисы Виктор стал офицером казачьих войск и считался одним из лучших снайперов в полку. Это неожиданно вовлекло его в неприят­ную для офицера историю. Из-за какого-то пус­тяка его сослуживец, бывший приятель, прислал ему вызов на дуэль. Виктор отказался, сказав, что вызов он не может принять, так как силы нерав­ны: тот плохо видит и носит очки, а он снайпер, который может всадить пулю в середину кольца, не задев ободка. Тогда ему сказали: а ты не стреляй или стреляй в сторону. Виктор ответил, что не хочет изображать собой мишень для дурака, да и не ручается, как поступит сам, если выйдет на дуэль. После этого ему предложили перейти на другую службу. Он руководил этапом для ссыль­ных каторжан. Лариса говорила, что ссыльные любили ее отца, так как он всегда стремился об­легчить их участь. Она рассказала, что однажды с матерью собирала цветы в лесу. Женщины ото­шли от тропинки и заблудились. Вдруг они видят перед собой нескольких мужчин, сидящих около костра, как потом оказалось, разбойников из бег­лых каторжан. Один сказал: «Я знаю их. Это дочь и жена Ветошникова, не трогайте их». Тогда раз­бойники, посовещавшись друг с другом, решили помочь им, провели по лесу, вывели на дорогу невда­леке от поселка и сказали: «Теперь идите с Богом». Лариса говорила: «Они не только сохранили нам жизнь, но сами рисковали своей жизнью, прово­див нас к поселку, где их мог встретить патруль»

Во время русско-германской войны отец Ла­рисы был ранен. Пролежав в госпитале несколько месяцев, он скончался. Перед смертью он часто говорил жене и дочери: «Какой ужас - кругом измена. Мы были хорошо подготовлены к войне; у нас было все: огромная армия, вооружение не хуже, чем у германцев; лишь к одному мы не были готовы - к такой страшной измене».

После революции Ларисе с матерью пришлось бежать из родного края. Они нашли временный при­ют у своих родственников - черкесов, но те вскоре потребовали, чтобы Лариса и ее мать (по происхож­дению гречанка) приняли ислам, и грозили Ларисе насильно увести ее в горы и выдать замуж за черкес­ского князя. Поэтому им пришлось вторично бе­жать - уже от своих; так они оказались в Грузии. В Тбилиси Лариса устроилась лаборанткой на ка­ком-то предприятии и затем приобрела комнатку не­далеко от Александре-Невской церкви. Несмотря на уговоры матери, замуж она не вышла. После смерти матери ее жизнью стало посещение храма и чтение духовной литературы. Она собрала немало духов­ных книг. Кроме того, ее соседом был инженер Ломидзе, сын известного в свое время теософа Нико Ломидзе, который в 10-х годах XX века выпуская спиритуалистический журнал. Его сын сохранил часть библиотеки отца, в которой были и книги пра­вославных авторов. Этими книгами пользовалась Лариса. Книги она читала с каким-то упоением, как будто жила ими. Особенно восхищал ее епископ Феофан Затворник своими глубокими психологи­ческими наблюдениями. Затем ей подарили два тома епископа Игнатия Брянчанинова, и его творения захватили ее душу. (Епископы Феофан и Игнатий тогда еще не были прославлены Церковью.) Сам епископ Игнатий происходил из дворянского рода, служил в армии, учился в Главном инженерном учи­лище, затем бросил светскую жизнь и принял монашество. Все это импонировало ей - он был челове­ком ее круга. В творениях святителя Игнатия глу­бокий духовный опыт сочетается с блестящей стилистикой языка и поэтическим даром. Все это восхищало Ларису. Она говорила: «В жизни я одно­люб, а здесь чувствую, что изменяю своей первой любви - Феофану Затворнику».

Надо сказать, что в молодости у Ларисы был же­них, которого убил его бывший друг, казачий офи­цер, перешедший на сторону большевиков. Он с торжеством сообщил об этом Ларисе. Она вспо­минала, что в тот момент почувствовала, как те­ряет сознание, но взяла себя в руки и ответила «чер­ному вестнику»: «Наверно, вы по своей привычке стреляли ему в спину. Я удивлена, что такой под­лец, как вы, не отрезал у мертвого голову и не при­нес мне ее в качестве своего трофея». Тот продол­жал: «Я пришел, чтобы сообщить вам, что вы сво­бодны от вашей помолвки. Вы можете найти себе лучшего мужа». Лариса ответила: «Убей также и меня или донеси, чтобы нас расстреляли». Он по­молчал, а затем медленно процедил сквозь зубы: «Нет. Это слишком легкий конец. Поживи, пому­чайся». Лариса не изменила своему жениху и со­хранила ему верность до смерти.

Я стал часто бывать в гостях у Ларисы. Она не только давала мне читать книги, но некоторые дарила, что было для меня большим счастьем. Мы часто беседовали на духовные темы. Теперь я ду­маю, что если бы вернулось прошлое, то я гово­рил бы меньше о том, чего сам не достиг.

В молодости Лариса, как многие из ее круга, увлекалась теософией, и, хотя это увлечение было кратковременным и неглубоким, скорее, данью моде и духу времени, оно наложило на ее душу определенный отпечаток. Однажды в ответ на ка­кой-то ее вопрос я пошутил: «Вы разговорчивая аскетесса», и через некоторое время она, припом­нив нашу беседу, сказала: «Никакая брань и оскор­бление не причинили бы мне такой боли, как эти слова».

В другой раз я сказал ей: «Беда в том, что вы не любите Христа». На следующий день она пришла в храм, где я служил, и сказала мне: «Я прошу вас зайти ко мне и объяснить, что значат ваши слова - они сказаны не просто. Я чувствую, что это так, но все-таки понять не могу. Ведь, кроме Христа, те­перь у меня нет другой жизни». Я, конечно, при­шел к своей благодетельнице, и она повторила вопрос, требуя, чтобы я был откровенен. Я отве­тил: «Я могу ошибиться, но скажу то, что думаю. В Иисусовой молитве Христос для вас не Живой Бог, Которого бы вы ощущали как вашего Спасите­ля, а средство для стяжания особого внутреннего состояния. Вы не обращаетесь к Христу как к жи­вой Личности, а ищете благодати как духовной силы и из Иисусовой молитвы сделали систему. Чтение духовных книг для вас - это усовершенствование той же внутренней системы, а не подчи­нение своей души и жизни Богу. Вы обращаетесь ко Христу не как к живой Личности, а как к источ­нику определенных духовных переживаний, тогда как в Иисусовой молитве грешник умоляет Спа­сителя о прощении грехов, не думая ни о каких мистических состояниях или дарах. Утопающий, хватаясь за веревку, не кричит стоящим на берегу: "Помогите получить мне должность" или "Дайте мне богатство", а кричит: "Вытащите меня из воды, пока я живой". В молитве человек должен почув­ствовать свое бессилие, а вы, по сути говоря, свою систему основываете на себе, на своих силах, на своем знании. Знания необходимы, но беда теософов (в том числе бывших теософов) в том, что они преувеличивают значение знаний, которые в лучшем случае являются только географической кар­той для путника. Они живут преимущественно го­ловной жизнью, отключенной от сердца, которое в духовном плане остается холодным, хотя бы пере­живало самые разнообразные чувства. Вы свобод­ны обращаться к Богу с молитвой, а Бог свободен отвечать или не отвечать вам. Система - скорее предостережение от ошибок, а Богу нужна любовь». Выслушав меня, Лариса сказала: «В ваших сло­вах есть какая-то правда. Я думаю о стяжании Духа Святого, а о Христе как Спасителе забываю. Но я не знаю, как полюбить Христа. Некоторые гово­рят: считай себя хуже всех. Я пробовала, но не выходит; не могу я считать себя хуже доносчиков, палачей и насильников. Я только уговариваю себя, но на самом деле я уверена, что есть люди намно­го хуже меня».

Я ответил ей: «Я сам не стяжал любви ни ко Христу, ни к людям, но все-таки советую вам избегать в молитве медитации, а помнить, что это беседа с Живым Богом. А возможность беседовать с Богом сама по себе является великим даром. Нужно бороться с гордостью не с конца, а с нача­ла; состояние александрийского кожевника, кото­рый говорил: "Все спасутся, один я погибну"*,- это степень преподобного Антония Великого, а не наша. Однако мысль: "Я хуже этого человека" - перебивает у нас охоту осуждать его. Надо вам начать с небольшого легкого, но обязательного по­слушания».

* Святитель Игнатий (Бряпчанинов). Отечник. Антоний Великий, 199 // Собр. творений: В 6 т. Т.6. С.57.

Она сказала: «Если бы была открыта Оптинская обитель, то я на крыльях полетела бы туда; купила бы поблизости маленькую каморку и жила бы у ног старцев».

Я спросил: «Вы сами говорили, что у вас есть на Северном Кавказе духовный отец иеромонах Димитрий и вы имеете возможность писать ему письма и хотя бы раз в год видеться с ним, ведь у него большой духовный опыт. Вы уверены, что нашли бы в Оптинском монастыре то, о чем мечтаете,- непрестанную молитву?». Она ответила: «Когда я читаю об отце Амвросии и о других стар­цах, то мне кажется, что Оптина - мой родной дом, там мое сердце, но Оптина разрушена, и я оста­лась как птица без гнезда».

Я сказал: «Вы можете руководиться отцом Ди­митрием, а брать благословение и испрашивать совета у архимандрита Зиновия». Она ответила: «Когда у меня бывает какая-нибудь трудность или заболевает кто-то из близких людей, то я бегу к отцу Зиновию и прошу его молитв. Я чувствую, как помогают его молитвы; но я говорю о другом».

Затем она задала мне несколько вопросов, и разговор перешел на другую тему.

Незадолго до закрытия Глинской обители Ла­риса поехала туда. Через несколько недель она вернулась, сияющая радостью. Она рассказывала, что в Глинской обители монахи относятся к при­езжим богомольцам с вниманием и любовью, как к своим родным, что там царит дух, подобный тому, который ощущали посетители Оптины, что там, как и в Оптиной, жива традиция старчества - ежедневное откровение помыслов. Особенно при­влек ее душу один старый схимонах, и она стала просить его, чтобы он согласился стать ее духов­ным отцом. Он долго не соглашался; она умоляла его и даже становилась на колени. Наконец он ска­зал: «А вы не будете потом искать другого схимо­наха?». Она ответила: «Этого не может быть. Здесь я нашла то, что давно искала». Вскоре Глинскую пустынь закрыли, ее духовный отец переехал в Гру­зию, и она получила возможность чаще встречать­ся с ним.

В эти годы я служил в Сухумской епархии и виделся с Ларисой редко. Помню, как однажды она сказала мне откровенно, с глубокой скорбью: «Как я жалею, что оставила отца Димитрия. Если бы я могла вернуть то, что потеряла!». Я сказал: «Ла­риса, а что мы с вами имеем, чтобы потерять?». Она ответила: «Все это только слова. Неужели бы не понимаете, что значит променять отца на наставника?». Затем добавила: «Никакой молит­вы, кроме боли в сердце, я не приобрела».

Прошло время. Скончался отец Димитрий, в схи­ме иеросхимонах Стефан; умер ее второй настав­ник - глинский схимонах. Прошло еще несколько лет, Лариса тяжело заболела и по благословению митрополита Зиновия была пострижена в мантию с именем Лидия. Оказывается, она уже была тай­но пострижена в иночество в Глинской пустыни и, может быть, поэтому не могла вернуться к сво­ему прежнему духовному отцу, а говорила: «Уже поздно...».

Дата добавления: 2015-08-13