Сидящая анастасия

В моей жизни мне приходилось встречать лю­дей, которые жили в атмосфере какого-то постоянного чуда, как будто физические законы, не­мощи человеческого тела, страсти, колеблющие душу, не существовали, как будто, если выразить­ся образно, для них не было самого притяжения земли. Таким человеком была Анастасия, которую в народе называли «сидящей Анастасией». Она го­ворила с людьми притчами и загадками, но ска­занное ею сбывалось всегда. Ее подвиг превышал человеческие силы, как подвиг древних столпни­ков. Если бы я не видел своими глазами, а только бы слышал об Анастасии, то в сердце своем сомне­вался бы, как, может быть, усомнятся и те, кто про­читают эти строки. Но есть еще в живых свидете­ли - люди, видевшие это явленное чудо на земле. Я не знаю, как она молилась, я даже не знаю точ­но, причащалась ли она, я только говорю о том, что видел сам и слышал от людей, достойных до­верия, как, например, игумения Мария (Соловье­ва), жившая в селе Ахкерпи с несколькими мона­хинями после закрытия их монастыря. Это слова игумений Марии: «То, что скажет Анастасия, долж­но сбыться».

Несколько десятков лет во дворе своего дома, под навесом, сидела, не вставая, эта подвижница. Зимой она укрывалась лишь длинной шалью. Спала она очень мало, обычно под утро, склонив го­лову к коленям. Ее почти всегда окружал народ. Некоторых она принимала с особой лаской и кор­мила из своих рук, а других встречала бранью и даже бросала в них камни. Она постоянно беседо­вала с теми, кто находился в мире, невидимом для наших глаз. Про нее рассказывали, что в молодос­ти она была необыкновенной красавицей. У нее рано умерла мать, и воспитывала ее мачеха, кото­рая ненавидела падчерицу, завидуя ее красоте. Однажды Анастасию увидел гвардейский офицер и сразу же решил, что она должна стать его невес­той. Очевидно, Анастасия ответила ему взаимно­стью и согласием, но точно не знаю. Он стал сва­таться к ней, но мачеха под всеми предлогами от­кладывала женитьбу и наконец, заперев Анастасию в доме, сказала ему, что его невеста сошла с ума, что ее связали и увезли в больницу, что она признана неизлечимой и о свадьбе уж нечего и думать.

Эта весть так поразила офицера, что он выхва­тил револьвер и застрелился тут же, у порога дома. Вышла Анастасия и увидела жениха своего мерт­вым. Тогда она и начала юродствовать. Залезла в хлев, где жили свиньи, и не выходила из него, питаясь помоями, которые приносили животным. Прошло время, и Анастасия приняла на себя не­обычайный подвиг: она села во дворе на низкую скамью и не вставала с этого места. Когда нужно было немного привстать, она упиралась руками в два камня, лежавшие около нее, но никогда не вставала на ноги. Прошли десятки лет, ноги под коленями как бы срослись, и она уже не могла ими двигать. В некотором роде такой подвиг труднее, чем столпничество, по крайней мере столпник мог двигаться по площадке столпа, спать, опираясь на перила, сходить во внутреннюю комнату. Кроме того, обычно столпники полагали множество по­клонов. Анастасия, сидя почти неподвижно, по всем законам природы должна была умереть в пер­вую же зиму от переохлаждения, но ветер и снег, казалось, не действовали на нее, как на каменную статую.

Однажды игумения Мария рассказывала, что она как-то пришла к Анастасии со своей родствен­ницей. Анастасия молча сняла крест с родствен­ницы, надела его на мать игумению и так повто­рила три раза. Вскоре эта родственница принесла игумений Марии огромное горе. Я не хочу расска­зывать об этом подробно: быть может, эта женщи­на еще жива и давно раскаялась в своем поступке.

Один мой знакомый - Лева Саакян, который теперь переехал в Ереван и преподает философию в институте иностранных языков,- говорил мне, что, услышав об Анастасии, решил посетить ее и просил у матери десять рублей, чтобы сделать ей подарок. Семья его в то время нуждалась, и мать запротестовала, но сын настаивал, и мать со сле­зами положила деньги на стол. Когда он увиделся со мной, то рассказывал, что мало что понял из слов Анастасии, но сам тон ее голоса был такой проникновенный и задушевный, что как бы согрел его. Прощаясь, он хотел положить около нее день­ги, но она сказала: «Неси назад, а то у меня из-за этих денег будет скандал».

Я несколько раз был у Анастасии и как же жа­лею теперь, что не бывал у нее чаще! Однажды тяжело заболела моя мать. Я пришел к Анастасии, рассказал о своем горе и просил, чтобы она помолилась о моей матери. Анастасия дала мне яблоко и сказала: «Пусть она съест его». Я вернулся до­мой с этим яблоком. Как легко было у меня на душе! Я ожидал чуда, и оно совершилось! Мать, съев яблоко, выздоровела в тот же день.

Однажды я спросил у Анастасии, как мне спа­стись. Она ответила: «На Афон». Тогда дорога на Афон была совершенно закрыта, и я снова спро­сил: «А если я не попаду на Афон, то спасусь или нет?». Она ответила: «Не знаю».

И вот наступило время, когда слова Анастасии, сказанные как бы в притче, исполнились. Архи­мандрит Зиновий (впоследствии митрополит) сказал, что Патриарх хочет рукоположить меня в священный сан и послать на приход в Лагодехи. «Какой ты выбираешь путь: белого или черного духовенства?» - спросил он. Когда я пришел к Ана­стасии, она встретила меня словами: «Через три дня ты искупаешься в большой ванне». После мо­нашеского пострига я снова пришел к Анастасии. Было утро. Она сидела закутанная в шаль, как в са­ван, закрытая с головы до ног. Я окликнул ее по имени, она не ответила. Я сказал, что принял мо­нашеский постриг, спросил, как мне теперь жить,- в ответ молчание. Я долго стоял около нее, но она даже не пошевелилась, как бабочка в непроницае­мом коконе, в своей черной шерстяной шали. И я подумал: «Вот тебе ответ - будь таким же для мира». Но если это было благословение старицы, то я его не исполнил и до сих пор ежедневно ме­няю лучшее на худшее.

Почти все люди, посещавшие Анастасию, рас­сказывали, как сбывались ее вещие слова. Говорили, что ее несколько раз посещал Патриарх Мелхиседек, но не знаю, так ли это. Патриарх сам был необычайной личностью. Митрополит Зино­вий говорил о нем: «Его не понял мир».

Рассказывали, что особенно много народа при­ходило к Анастасии во время войны, чтобы узнать о судьбе своих близких. Если она давала землю, то это означало, что человек был убит. Бывали случаи, когда в пост она давала посетителю мясо. Это смущало некоторых людей, но тем самым она приточно показывала, как мы держим свой внут­ренний пост, в каком состоянии наше сердце.

Перешагнув порог дома, где сидела Анастасия, человек, казалось, из одного, привычного для него, мира, попадал в другой, неведомый. Говорят, что, когда у нее заболела сестра, Анастасия велела вы­нести себя из-под навеса под открытое небо и в те­чение четырех месяцев молилась, говоря: «Надо при­готовить ей путь».

Я уехал в Сухумскую епархию, а когда вернул­ся в Тбилиси, то мне сказали, что Анастасия умер­ла и похоронена на верхней стороне Кукийского кладбища. Я долго не мог узнать, где ее могила. Наконец одна прихожанка церкви святого благо­верного князя Михаила Тверского, Вера, вызва­лась показать мне это место. Вместе с иконопис­цем Виктором Криворотовым мы пришли на клад­бище. Вера указывала нам путь среди могилок; одни из них были отмечены камнем или малень­кой оградкой, а над другими стояли надгробия, как мраморные дома. Я просил Виктора зарисовать дорогу, но он сказал, что у него хорошая зритель­ная память и он и так запомнит ее. Мы пришли к могиле, на которой был водружен крест, и я по­чувствовал себя так же, как много лет тому назад во дворе Анастасии. У меня было такое чувство, словно я забыл обо всем окружающем меня, слов­но прошлое стало настоящим, а настоящее - прош­лым. Я ни о чем не думал и ни о чем не просил, я только чувствовал ее присутствие, и слезы лились из моих глаз. Виктор и Вера, чтобы не мешать мне, потихоньку отошли от могилы и стали в стороне, не говоря ни слова. Я благодарен им за эти мину­ты молчания. Я шел назад с каким-то смешанным чувством радости и скорби: радости - от этой встречи, а скорби - от расставания.

Через несколько месяцев я попросил Виктора пойти со мной на могилу Анастасии, но он сказал, что, к сожалению, забыл дорогу. Веры я больше не видел. Несколько престарелых прихожан, которые знали Анастасию при жизни, ответили мне, что уже не помнят ее могилы. Все меньше остается в живых моих сверстников, как ягод на оставшей­ся кисти винограда, которую выклевывают осен­ние птицы. Укажет ли мне кто-нибудь домик, где жила Анастасия, если он уцелел, или ее могилу?

Проходит год за годом, как проплывают кар­тины лесов и полей за окном вагона. Смерть приближается к человеку, как волки к путнику, кото­рые сначала обегают его широкими кругами, затем эти круги все больше сужаются, как бы сжимают­ся, затем они подходят к жертве и - последний смертельный прыжок... Я не знаю, найду ли моги­лу Анастасии, но знаю, что рано или поздно найду свою могилу и тогда увижу ее в день Воскресения мертвых.

Я повторяю, что пишу только факты, без вся­кой моей личной интерпретации. Мне ничего не известно о ее внутренней жизни и о ее церковности, поэтому я ничего не утверждаю, а только свиде­тельствую.

Я вспоминаю, что у Анастасии была редкая икона, написанная на металле, включавшая в себя несколько изображений Божией Матери. Она го­ворила: «Икону надо выкупить»,- возможно, она хотела напомнить нам, что икона в доме требует молитв, что без этого духовного «выкупа» икона будет лишь обличением нашего нерадения и что жизнь должна быть подвигом.

Вспоминаю я и еще одну подробность из впечат­лений Левы Саакяна об Анастасии. Он спросил ее: «Как найти истину?». Для философа это был про­фессиональный вопрос. Она ответила очень просто: «Живите по истине и найдете истину». Мне кажет­ся, что это был лучший из ответов, которые можно услышать. Но он стал расспрашивать дальше. Тогда она заговорила своим приточным языком о книге жизни, которую надо выписать в библиотеке, и он ничего не понял. Однако все же решил послушаться ее, пошел в ближайшую библиотеку, чтобы спросить книгу жизни, но увидел там двух девиц с маловыра­зительными, как говорил он, лицами, постоял и пошел назад, так ничего и не спросив.

К сожалению, и в этом случае слова Анаста­сии, как мне кажется, оправдались. Истину он стал искать в библиотеках и увлекся штайнеризмом...

Я хотел бы еще сказать о глазах Анастасии. Они не светились тем мягким светом, который я видел в глазах схимонаха Гавриила. Они были похожи на лучи или огни двух прожекторов, которые осве­щали ночное небо. Ее взгляд как бы пронизывал человека насквозь, и человек невольно чувствовал при этом какое-то изумление, похожее на испуг, понимая, что этот взгляд видел все в его душе: его жизнь, его прошлое и будущее.

К концу своей жизни Анастасия еще более уси­лила свой сверхчеловеческий подвиг. Женщины, омывавшие ее тело, рассказывали, что она клала на свою скамеечку пустую банку от консервов и садилась на нее; острые края врезались в тело по­чти до костей, но оно не гнило.

Проходит время жизни. Прошла молодость, как весна, промелькнула в грозе и буре страстей, но были в это время ясные дни, когда душа ощущала духовную красоту монашеской жизни и как бы обо­няла благоухание таинственных цветов. Юность полна ошибок и грехов, взлетов и падений, но душа еще не обросла жесткой и твердой корой, и после грехов наступает искреннее покаяние, как будто кровавые слезы сердца омывают грязь греха.

Зрелый возраст похож на лето. Это время для работ земледельца. Человек становится более трез­вым и осмотрительным, но одни страсти сменяются другими, горячность юности - расчетом, заботами не столько о вечности, сколько о завтрашнем дне, как будто небо становится дальше, а земля все больше проступает из мглы. Грехов становится, кажется, меньше, но и сердце уже не горит покаянием.

Затем старость - это осень жизни. Это скуд­ная осень: цветы весны увяли, не дав плодов, и нерадивый земледелец чувствует приближающий­ся голод - скоро наступит зима.

Меня окружают люди, которые думают, что я лучше, чем я есть на самом деле. Они добры ко мне, я благодарен им, но мне больше хочется беседо­вать с мертвыми, чем с живыми, с теми, кто опере­дил меня на пути из времени в вечность.

Дата добавления: 2015-08-13